Отус не знал, что с ним происходит, но, по какой-то причине, он не боялся. Может быть, из-за мягкого и тёплого белоснежного света, просачивающегося сквозь бархатную тьму – в точности, как лучи, стремящиеся ранним утром скользнуть к тебе под одеяло. Когда ты уже открыл глаза, но всё равно завернулся с головой и продолжаешь тихо лежать, предаваясь несбыточным мечтам о том, что наставник забыл сегодня о тренировках. А значит, не придёт тебя будить громким суровым голосом, от которого становится не по себе. Или потому, что голос этот, полностью изменившийся и столь чуждый, успокаивал совёнка в таком реальном сне, обещая: «В созданном нами мире всегда есть второй шанс». Отус до сих пор спал, хотя до его ушей, казалось, снаружи доносились какие-то звуки.
Где это – «снаружи»? Разве существуют другие места, кроме успокаивающей темноты, похожей на расцвеченную лунными тропинками ночь? Отус не мог понять, иного мира для него не существовало. Пускай сквозь тёплое сонное отчуждение он, время от времени, пытался вернуться к тому, что, как ему казалось, он забыл.
Воспоминания мальчика сохранили только одно мгновение, когда произошло нечто особенное, а затем весь его мир обратился в свет – чистый, белый, внеземной, но и не посланный небом. Нежно окутавший Отуса, излечивший его кровоточащие раны и забравший с собой, продолжая шептать успокаивающие слова на своём непонятном, тягучем, словно мёд, языке.
Отуса погрузили в воду, и он уже не мог ни слышать, ни ощущать, ни испытывать эмоции – внешний мир покинул его, пожелав удачи на прощание, а ветер грустно махнул рукой, попросив не стирать из памяти. Совёнок помнил лишь о нём, словно бы по-прежнему летящем рядом и дружески треплющем бурые пёрышки. Так делал ещё кто-то, чей голос всегда вселял в Отуса радость - даже, когда ему было очень грустно. В присутствие этого человека, на лице мальчика неизменно появлялась улыбка: он часто рассказывал ему смешные, интересные истории, играл с ним, и мог его обнять так, как это в последний раз сделал учитель.
На фоне тишины, где-то на грани слышимости, звучало море – знакомый шум лежащей в кармане витой раковины. Именно сейчас, как никогда, щедрый подарок моря, своей древностью превосходящего весь мир, ощущался самой дорогой и желанной вещью на свете. И глубоко внутри мальчик знал, что есть тот, кто тянется с такой же невысказанной любовью к нему, как он – к этим воспоминаниям, сохранённым внутри хрупкого перламутра.
Отус парил, казалось, внутри широкого туннеля, расправив крылья; но не они несли его, а свет и тьма, сочетающиеся в едином потоке. Наполняя лёгкие, вместе с ароматом невидимых цветов, и принося это таинственное серебристое сияние куда-то вглубь его тела. Прежде реальность была белой, теперь она сменилась самыми разными оттенками чёрного – Отус мог отличить их друг от друга, даже не открывая глаз. Он чувствовал цвета, словно бы слившись с ними в единое целое. Краски космоса, краски вселенной. Их живую красоту не сможет оценить тот, кто никогда их не видел. Но их нельзя рассмотреть глазами, только почувствовать, понять, услышать, как они зовут вкрадчивыми голосами океанских сирен. Словно музыка, которую играет ветер, когда ты в свободном полёте пересекаешь небо от края и до края, а сердце продолжает биться только потому, что крылья совершают новый взмах за спиной.
Реальность Отуса несла в себе намного больше оттенков, чем могло показаться, хотя она состояла из одних теней. Льдинки замёрзшего света падали к совёнку на ладони, растворяясь и оставляя шлейф из тысячи искр. Словно бы где-то в вышине незримые морские создания роняли слезинки, одну за другой, слушая поющую раковину.
Подобное он уже видел в лесу, засыпанном снегом. И слышал на бескрайней зелёной равнине, колышущейся морем полевых цветов.
В душе Отуса шевельнулся странный огонёк: нечто живое и тёплое. Стремительно двигавшееся раньше, но сейчас заботливо укутанное в покрывала изо льда и снега, космических ветров и ночных всполохов падающих звёзд. Навеки защищённое от жестокого мира, как все те сокровища океана, что природа тысячелетиями хранит в сапфирово-синих глубинах планеты.
Голос одной из сирен выделился на фоне остальных и стал громче. Она обращалась к Отусу по имени – высокая красивая женщина-сова в белых одеждах, похожих на мантии статуй, воздевших руки в молитве у Совиного Храма. Её светло-кремовое оперение нарисовало ореол золотистых бликов вокруг фигуры, словно бы с небес сошла богиня Луны.
Леттия – так её звали в Вэлли шесть лет назад, когда они все ещё жили вместе.
Огонь стал ярче луны, горячее согревающей темноты, начал жечь грудь изнутри, пробуждая эхо биения сердца в неприкосновенной тишине. Всего пара цветных картин возникла в сознании Отуса, словно бы с холстов сдёрнули чёрную материю; и каждый миг он стремился удержать на пределе своих сил – мальчику захотелось непременно вспомнить каждый элемент того, что ночь спрятала от него. Все слова, все образы, все мысли и переживания, выгравированные в маленьком сердце навсегда.
«Мама» - прошептал Отус, открывая глаза и протягивая руки к силуэту, очерченному акварельными штрихами на фоне белизны. Но реальность вновь превратилась в свет, затопивший всё вокруг.
В прохладных сумерках раздался первый глубокий вдох.
Вначале перед ним предстал маленький кусочек неба, обведённый неровной рамкой сводов пещеры, с краёв которой вовнутрь свешивались вьющиеся растения. Мягкие знакомые облака, похожие на пышные снежные шапки, проплывали по ту сторону окошка в большой незнакомый мир. Отус жаждал присоединиться к ним, но где-то внутри него жило осознание, что летать он больше не сможет. До поры, до времени.
Совёнок перевёл взгляд на золотой цветок, выросший, как ему показалось, из того самого огонька прямо у него на груди. Но крупный лотос, чьи прозрачные лепестки просвечивали янтарными прожилками, оказался всего лишь одним из многих распустившихся бутонов - алых, белых и подобных ему оттенков, колышущихся на зеркальных волнах неглубокого подземного озера. Из-за проникающего в полость горы солнца, вода цвела мелкой ряской, и Отус оказался испачкан ею с ног до головы, потому что вынырнул со дна пару минут назад; но сам он этого не заметил. Определённо, в некоторой степени он напоминал совиную русалку.
Ведущий в пещеру туннель поворачивал за угол и терялся где-то среди гулких подземных лабиринтов, наполненных звенящей капелью, сталактитами, шумом ветра, пролетающего через многочисленные проломы, и писком мелких, прячущихся в темноте крылатых существ. Практически потерянный Отусом мир за пределами темноты вновь обрёл свои очертания, поглощённый волшебством спокойствия и тишины, словно бы во вселенной не случилось ничего из ряда вон выходящего. Озеро застыло в хрустальной неподвижности, листья растений едва покачивались, загораживая солнечные лучи и разбрасывая танцующие блики в залитой сумерками пещере, а где-то между небом и землёй звенели стрекозы. Единственным элементом пейзажа, нарушившим идиллию, стала лимонная бабочка, выпорхнувшая откуда-то, чтобы описать несколько замысловатых траекторий перед мордочкой Отуса, а затем совершить желанное восхождение в небо.
После всего пережитого, собраться с мыслями оказалось не так-то просто, однако события, сами собой, начали понемногу стираться из памяти и чем дальше, тем сильнее Отусу казалось, что грандиозное, рождающее в душе трепет приключение ему всего-навсего приснилось. Отчётливо запомнились лишь голоса говоривших с ним во сне людей, и яркий золотой свет – как если бы солнце было чашей, разбившейся и выплеснувшей всё свое сияние на него. Осматривая своё тело, Отус словно бы видел его впервые, но не мог найти ответа, почему так странно себя чувствует.
Неужели что-то в нём успело до такой степени измениться за время сна?
Под сводами пещеры разнеслось гулкое шлёпанье по воде, и у входа появилась пестрая компания из шести человек, промокшая и сильно взволнованная. Полярная сова в немного испачканном и помятом клетчатом плаще, палочник без костюма паука (за пределами Мезоса оказалось намного жарче, чем он думал), его старший брат, девушка и парень лет двадцати. Они громко разговаривали, пускаясь в объяснения, показывая на разветвлённые ходы подземного лабиринта. Парень в зелёной одежде заглянул в сумерки наполненного водой зала, заметил в круге падающего света странный силуэт… и его лицо непередаваемо изменилось. Другие молодые люди дружно повернулись в ту же сторону.
Если радость и счастье можно возвести в степень, то Гэдди, определённо, достиг высшей среди возможных, практически запредельной. Дыхание его прервалось вместе с биением сердца, тело отказалось слушаться. У Мандолины появился не лишённый оснований повод обеспокоиться душевным здоровьем своего героя: после всех перенесённых потрясений, то, что происходило сейчас, было намного хуже тягот войны: когда ты практически смирился со смертью друга, он неожиданно предстаёт перед тобой – это не каждый выдержит.
Парень сделал несколько несмелых шагов, замирая при каждом движении, словно опасаясь, что его друг вот-вот исчезнет, подобно миражу в пустыне. Но так не могло продолжаться долго. Гэдди кинулся вперёд, в погоне за этой, как ему казалось, невозможной, неосуществимой иллюзией. Спотыкаясь о камни, провалившись по колено в особо глубоком месте, он моментально пересёк пещеру и приблизился к Отусу, внимательно следившему за его действиями. Но в карих глазах совёнка невозможно было прочесть ни единой эмоции, они оставались прозрачными и чистыми, как горное озеро - он словно не узнал лучшего друга. Гэдди остановился, настороженно склонившись к нему, не решаясь заговорить первым и не зная, как поступить. Потом всё же присел рядом; две пары глаз оказались друг напротив друга. Парень несмело, но совершенно искренне улыбнулся:
- Здравствуй, дружище. Ты даже не представляешь, как сильно я за тебя переживал и сколько искал! С тобой всё хорошо, Отус?
Взгляд Отуса осветился внутренним сиянием золотых звёзд, когда этот голос назвал его по имени; и воспоминания неожиданно нахлынули на совёнка. А спокойная галактика прекрасного мира вокруг превратилась в цветные брызги праздничного фейерверка. Совёнок ответил ему улыбкой, раскинув руки для объятий, и уткнулся лбом своему названному старшему брату в плечо.
«Разумеется. Теперь, когда мы снова все вместе, особенно. Я соскучился по тебе. Спасибо, что ты вернулся, Гэдди».
I heard your heart say
Love, love, love
I heard your heart say
Love, love, love
I heard your heart say
Love, love, love
I heard your heart say
Love, love, love
And all the life about to go is in my mind,
Cause all the loudest voices in the world whenever I...
Мужчины сидели на берегу, дожидаясь, когда дети вернуться из пещеры. Бомбо задумчиво постукивал по своим барабанам, размышляя, не сменить ли ему репертуар, поскольку все прежние песни посвящались небу и миру, который существовал тогда – на прошлой неделе. Дедушка-палочник с наслаждением грел свой хитиновый панцирь на солнышке, по которому за пятьдесят лет он успел ой, как соскучиться. Когда Мезос только начал зарастать ледниками, уплывая из голубой дали в объятия вечной ночи, он и Нэя были ещё юными и беззаботными стрекочущими насекомыми. Как Роланд и Твиг сейчас. О мыслях лодочника, не посчитавшего нужным называть своё имя, никто ничего не знал – абориген неподвижно, как и в прошлый раз, замер на носу челна, облокотившись на шест.
Дрейфуя в синих волнах, куда глаза глядят, и безуспешно пытаясь выйти с кем-нибудь на связь, компания выплыла к небольшому островку, где совершенно случайно заметила спящего под пальмой Солуса, в обнимку с древним совиным гримуаром из библиотеки – третьим томом «Книги Ноктэ». Совёнок долго не мог прийти в себя, когда его с трудом разбудили взволнованные жертвы апокалипсиса, и рассказал, что спасение из взорванной Анти-Гексом космической цитадели прошло без его участия. Некоторым образом, Солус очнулся уже в полёте, в нескольких метрах над океаном. Пришлось приземлиться на первый попавшийся участок суши, поскольку его плащ сильно пострадал, да и сам спаситель планеты чувствовал себя не лучше. И даже сейчас, по прошествии трёх дней, подросток выглядел неважно.
Планируя по широкой дуге в поисках пристанища, Солус видел маленькую блестящую искру, упавшую в отдалении прямо на высокую гору. Ученик Стрикса предположил, что это могла быть Реликвия, не истратившая последние капли энергии, а оставлять артефакты разбросанными по планете ему не хотелось. Объект древнейшей истории и религиозный атрибут, как - никак, хотя ни малейшей опасности они уже не представляют. В процессе объяснений начитанного совёнка, Гэдди вспомнил о светящемся ореоле вокруг тела Отуса, которое дали ему Реликвии. Их неведомая сила могла бы вылечить его: парень воочию наблюдал, как бездыханный друг садится, дрожа от боли - стальными иглами страдания пронзая его собственное сердце, - ползёт к тотему, а затем встаёт. Если бы Анти – Гекс не вытянул магию обратно, всё могло получиться. Поэтому Гэдди больше не мог думать ни о чём другом, кроме поездки к той горе. Безвозвратно утраченная надежда возродилась в нём с новой силой, заставляя луч зажженного ею маяка пронзить темноту.
Что ж, она и вправду умирает последней. Или наделяет тебя бессмертием.
I heard your heart say
Love, love, love
I heard your heart say
Love, love, love
I heard your heart say
Love, love, love
I heard your heart say
Love, love, love
Wo-oh-oah, love, love, love
Wo-oh-oah, love, love, love
Wo-oh-oah, love, love, love
В тёмном проёме пещеры появился бегущий Гэдди с Отусом на плечах, следом за ними – Твиг, скачущий, как кролик, на всех шести конечностях сразу, и счастливая Мандолина. Замыкал профессию Роланд, на чьё плечо опёрся медленно шагающий Солус.
Отус, может быть, и не умел разговаривать по-человечески, но это не помешало ему обратиться к языку сов более древнему, генетически заложенному в подсознании их расы – у него прекрасно получались очаровательные совиные звуки; и выражение его лица рассказывало обо всех эмоциях красноречивее любых слов. Вот и сейчас, совёнок сидел, свернувшись в пушистый клубочек на плечах друга, что-то ухая ему на ухо и прижимаясь к нему, словно тот мог опять уйти. Но этого никогда не случится.
Мчащиеся с моря порывы ветра, пропитанного солью, ароматом неведомых растений и духом неведомых миров, которые только и ждут часа, когда новые искатели приключений посетят их, пробудили в молодом небесном воине желание летать, как прежде – гордо, красиво и свободно. И пускай это не были его собственные крылья; любовь близких может поднять тебя выше, чем что-либо.
Гравитация планеты – не проблема, если твоя душа продолжает жить в небесах.
Молодые люди, совы и палочники приблизились к лодке; их всеобщая радость немного омрачилась обликом большого робота, неподвижно лежащего посреди неё. Пёрышки Отуса грустно поникли; он посмотрел на Гэдди, который только вздохнул и развёл руками. Потом сел рядом с падшим товарищем, опустив свою маленькую ладонь в его широкую холодную руку.
Последние искры золотого сияния покинули тело Отуса, окончательно рассеяв ореол, что излучали его пестрые шоколадно-кремовые пёрышки. Лучики словно бы прочертили на них какой-то рисунок; теперь же он исчез, зато в глубине механического корпуса послышалось глухое размеренное жужжание приведённых в движение шестерёнок.
- Но ведь этого же не может быть! – Гэдди второй раз за день сильно изменился в лице, опускаясь коленями на дно ладьи. – Наверное, мне всё это снится, - неуверенно проговорил он, пока другие застыли в немом удивлении, и прислушался к ровному ходу вновь запущенного механизма, похожего на огромные сложные часы на башне Адвента. – Чтобы кто-то запустил машину сов одним прикосновением! Противоречит любым законам механики, которую я изучал три года.
Все присутствующие в полной мере прониклись величием момента, на собственном опыте убедившись, какой запредельной силой обладало величайшее из совиных творений. Похоже, Древние сумели достичь бессмертия, к которому столь велико было их стремление, что оно стало дороже жизни. Но совы не успели осознать своё грандиозное открытие и не воспользовались его плодами.
«Гэдди, если бы хоть что-то оказалось невозможным, наша непобедимая команда уже никогда не собралась вместе», - улыбнулся Отус. – «И, мне кажется, меня одного вполне достаточно, чтобы доказать, что чудеса случаются. Разве нет?»
- Что ж, мне нужно проверить его механизмы, убедиться, что все они целы. Но, насколько я могу судить, исходя из своих знаний, эта система сама себя наладит, когда включится полностью. Через пару часов Альфонс очнётся.
- Гэдди, я слышу твой голос! Ответь, пожалуйста, - донёсся из рации голос Азио. – И Отус, сделай милость, не сопи в трубку, когда взрослые разговаривают – ты мешаешь.
Пёрышки на загривке совёнка встопорщились, но скорее не от испуга – хотя в прежние времена голос учителя чаще всего вызывал у него именно это чувство, - а от радостного возбуждения.
