В герои всех твоих чудес я не гожусь.

Говорил же ты сам в свой странный век: «Сложный я человек»…

             Недовольно скрещивая руки на груди, я вздыхаю, не думая, что мне позволительно выражать все свои эмоции в данный момент, и прохожу мимо чужого деда, вывалевшегося из ванной так, будто бы и не увидела его. Доброе утро, однако. Отлично денёк начинается.       Приходится тащиться в дальнюю ванную комнату. Обнимая себя руками, сонно нахожу нужную дверь и вхожу, сразу же запирая изнутри на ключ. Нет никакого желания делить с кем-либо свой обретенный покой. Потянувшись так, что даже невольно встала на мыски, я поворачиваюсь и невольно падаю на дверь. — Нет, мы, конечно, как выяснилось, не брат с сестрой…       Не дослушивая этой дурацкой шутки до конца, я быстро нащупываю ключ, проворачиваю его в замке и выхожу. Вот и увидились с утра пораньше с чужим мне Иваном. Чтоб он захлебнулся этой водой из-под крана…       Башляндаю обратно в комнату, что поделать. А в голове уже что-то на подобие признака шизофрении. Ну то есть голоса: «Убей», «Расчлени». Частое явление. Поэтому лишь вторю им ухмылкой и думаю, что хорошо бы, если бы не полна горница свидетелей. Хлопнув дверью, я снова вернулась на кровать, с которой с таким трудом встала минуты назад, и, положив руки под голову, шумно вздохнула.        И почему этот чертов дом погорел не вместе с Ваней хотя бы? Хотя, несмотря на подобное условие, все-равно лучше бы он просто не сгорал: тогда Ванька изведал бы всю прелесть более обычной для русского населения жизни. Привычной в веке прошлом, когда лишняя корка хлеба уже роскошь. Ему не помешало бы, чтобы поубавить свой пыл и пофигизм и отучиться от мысли, что все проблемы хорошо решаются родительскими деньгами и связями. Тем более перспектива как-нибудь заехать к ИванОвым с сентиментальными родителями «проведать Ванюшу» так прекрасна. Видеть, как наконец над ним, а не с ним смеются в проплаченном папой лицее… Мечта в самом чистом своём виде.       Повернув голову, сталкиваюсь со своим дорисованным «портретом Дориана Грейя» и нарочно присматриваюсь: а нет ли на нем хоть одной морщинки? Усмехаюсь. Шутка не особо смешная, но поучительная: нужно меньше думать о том, как Ваня проходится по всем адовым кругам, а взяться за себя. Я, конечно, в сто крат лучше него, но надо наконец перестать смеяться над убогим, чтобы достичь идеала.       Слышу стук в свою дверь, такой громкий, что невольно удивляюсь, неужто кто-то из Ванькиного семейства знает, что перед тем, как войти, нужно постучать? Знают, но не до конца. Потому что, как только стук затихает, дверная ручка опускается и дверь открывают. Как попросила мама, не «Сельская неожиданность», а Алексей Викторович входит в мою комнату, оглядываясь по сторонам, а потом наконец смотрит на меня и выдаёт крайне заинтересованно: — Мах, а у тебя тут случайно нет встроенного в стену ящичка, а?       Мах. Сокращенно от «Маха». Уместно, пожалуй, только для сельской девки или женщины, у которой это на костяшках выбито. Не для меня, точно. Сжав зубы, чтобы не гавкнуть на Алексея Викторовича, как самая настоящая злая собака, я стараюсь подражать маме и певуче тяну: — Есть. — О! — откликается мой, как думается, сосед по коммунальной квартире, раз ему, видимо, разрешён доступ в любую комнату из тех, которые имеются в доме, и потирает руки. — Только там куклы, — разочаровываю я своего не званного никем вообще гостя.       Мужчина расстроенно вздыхает, почесывая растительность на обеих своих щеках поочередно, а потом, верно, по старинному обычаю трет эту руку о стандартно тысячу раз заляпанную и тысячу и один раз стиранную маечку, которая немного мала и чуть открывает вид на пивное пузо. — Ну пошли тогда завтракать, — вздыхает, пока совсем не уважаемый и с трудом все еще Алексей Викторович. — А то твоя мама все «семейный завтрак», да «семейный завтрак», «начнём когда все будут за столом».       Что ж, полуплюсик за пародию на мою маму заработан. — Ох, это на неё очень похоже, — усмехаюсь я и снова спускаются ноги с кровати, поднимаясь с нее и следуя за мужчиной, который уже исчезает из комнаты, видимо, слишком торопясь поесть.       Не слишком быстро спускаюсь в гостиную, а как появляюсь там, тут же отказываюсь подгоняемой, но уже дедом Вани, наверное, с очень могучими лёгкими: всю ночь чуть ли пол не вибрировал от его храпа. Додумались же поселить в соседней комнате. Вот у меня дедушка получше будет: появится раз в пять-десять лет и, не ночуя, уедет. Так и не знаешь: храпит он, нет… — Машенька, а ты с нами не хочешь? — вдруг обращается ко мне мама, отчего я, думающая совершенно о другом, невольно хмурюсь. — Мне кажется, что всвязи с этой ситуацией, мы совсем о тебе забыли, — сетует матушка так, что хочется одновременно закатить и выколоть себе глаза. Знатно её этот психолог прокачал, ничего не скажешь. — Да что там забывать? — удивляется Лидия Семеновна, чьё полное имя, в отличие от имени остальной её семьи, мне произносить пока довольно легко. — Вот, день прошел всего.       Мама явно не хочет аргументировать свою мысль словами психологов, на которых женщина в любом случае плевать хотела, и поэтому просто посмотрела на меня, ожидая ответа. Подумав о том, что могу весь день протаскаться в компании мамы, Дани, Лидии Семёновны и Ивана по магазинам, я быстро качнула головой. — Вчера Алина вернулась, — аргументирую свой отрицательный ответ я. — Мы погулять думали. — А, узбечка твоя гражданство сделала, что ли? — смеётся Ваня, которому только бы голову да крякать мне что-то прямо в ухо. — Ваня, — слишком приторно и сладко, а ещё очень поздно для недовольства роняет мама. — Алина, если ты забыл, киргизска. — Гастарбайтер, один хрен, — думает, что смешно, но на самом деле совершенно идиотски — весь в сына — шутит Алексей.       Спасибо, Лидия Семеновна, за искусный и столь незамедлительный подзатыльник. — Ты думай, что говоришь, ну, — сопровождает сие действие именно этими словами женщина и смотрит на меня, как вчера на папу, когда вместо всей своей родни решилась разъяснить ситуацию сама. — Маш, ты это, не обижайся на этого дурака. — Да все нормально, — отмахиваюсь, будто бы рассеянно. — Не всем же дружить с законно понаехавшими армянами, — понимаю, что звучит обидно и для папы, для которого дядя Гамлет, то ли самый лучший друг, то ли стимулятор понтов, но, чёрт возьми, Ванин удар по столу, заглушаемый неуместным смехом Алексея Викторовича и страхом на счёт взглядов мамы и папы в мою сторону, того стоит. — Ты как Элю назвала?! — недовольно косится на меня подкидыш, когда я лишь покрасивше выпрямляю спину и орудую ложкой, как на приёме у Бритиш королевы. — «Лишь так, как она заслуживает», — отстраненно цитирую слова, известные только мне и ИванОву-младшему.       А потом с радостью добиваю его, повернув голову в его сторону и ровно выговорив: — Моя ведь подруга тоже заслуживает титул «узбечки». Она и от миграционки бегает, и собак режет. — Маша, Ваня, хватит! — наконец повышает на одну малюсенькую тональность свой голос маменька и уже пугается. — Антон, может, ты тоже что-нибудь скажешь? — Не надо, — спасаю я папу, поднимаясь из-за стола. — Я закончила. Спасибо за завтрак, но мне спешить надо: обещала Алине помочь улицу мести, — договариваю чуть наклонившись над Ваниной головой и рождаюсь, как Афродита, но только не из морской пены Богиней, а победителем из оскорблений.       И снова смех Алексея Викторовича зачем-то рушит такую в идеальной тональности нагнетающую тишину во время трапезы царя Ивана.               — И ты столько лет, получается, зря жила с этим уродом и терпела его? — Аль, ты говоришь так, как будто я не с лжебратом жила, а с мужиком богатым, но вредным, который умер, а наследства мне не оставил, — смеюсь я, смотря в темные глаза подруги, и тут же посильнее отталкиваюсь от земли ногами, чтобы качеля унесла меня вверх.       Алина также засмеялась над моими словами, но вот отталкиваться от земли и кататься она, кажется, и не думала. У неё было столько новостей, как она сообщила по телефону, а тут я одной-единственной новостью от себя поселилась, и, нате, пожалуйста, больше ни улыбки заговорческой, ни желания говорить о том, откуда у неё такая красивая кофта с надписью «#Малолетка» на спине. Затормозив ногами, чтобы качеля остановилась, я толкнула Усумбат в плечо и выжидающе на неё посмотрела. — Это же на самом деле очень грустно узнать, что твой настоящий брат совсем другой человек, — взволнованно произнесла киргизка. Я невольно фыркнула. — Да, Ваня не брат года, но все же… А какой твой родной брат, Маш? — заинтересовалась подруга, лениво расплетая косу, из которой так и лезли «петухи». — Давай помогу, — сказала я, когда Алина думала попытаться снова заплести «рыбий хвостик», никогда нормально у неё не получающийся. — Не знаю, — вздохнула я, касаясь чужих волос. — Забитый какой-то. — Да ты тоже не эталон дерзости, — с охотой посмеялись киргизска. — Да я не про это. Данила дикий какой-то. Вцепился в свои компьютеры и, насколько я знаю, больше ничем не увлекается. У него, похоже, даже друзей нет. — И с чего такой вывод? Ты же говоришь, вы день знакомы. — Просто видно по нему, — пожала плечами я, не зная зачем. — Вот, если бы тебя в роддоме… — Да не дай Бог! — воскликнула Аля раньше, чем я окончила мысль. — Ну ладно, представим, что меня. Я бы сразу же к тебе побежала об этом рассказывать. — Ну это да. — Вот! А Даня… Ну, судя по всему, не с кем ему таким делиться.       Аля как-то задумчиво угукнула мне в ответ и ненадолго замолчала. Потом, будто бы только и поджидая, когда я закончу, Усумбат спросила: — И ты, получается, все-равно будешь под одной крышей с Ваней жить? — Ага. Пока его семья дом не восстановит, — без восторга ответила я. — Хотя, судя по тому, как им у нас нравится, они его никогда не восстановят, — сердито продолжила я и, снова схватившись за холодящие руки железные цепи, на которые закреплена качеля, оттолкнулась ногами от земли. — У Вани из родни только мать нормальная, но он в неё ничем не пошёл. Если бы пошёл, то был бы или рукодельницей, или с совестью.       Усумбат весело усмехнулась. — А ты портрет закончила? — вдруг спросила она. — Да-с, — на графский лад кивнула я. — Я тоже. Пойдём в дом, я тебе свой покажу? — предложила Алина, явно оживившись уже от одной возможности избежать моих рассуждений о Ване и его семействе. И я не могла отказать ей. Самой уже надоело все это на неё зачем-то вываливать.