В герои всех твоих чудес я не гожусь.

             Я усмехаюсь, перевязывая Даниле галстук и иногда поглядывая на его задумчивое и в то же время красное от неловкости лицо. И я его понимаю: подкидыш, например, до сих пор не признаёт своего неумения завязывать первосентябрьский галстук и бегает от всех с фразой «В машине завяжу». — Готово, — заключаю я в полной уверенности, что галстук по пояс, изначально завязанный тетей Лидой, чуть проигрывает моей «классике». — Спасибо.        Делаю шаг в сторону и улыбаюсь чуть раздраженно, когда Даня, решив почесать шею, немного и абсолютно двигает галстук в сторону. Да, перфекционизм. И да, меня от этого случайного жеста сейчас так трясёт, что я не могу следить за тем, как с глуповатой улыбкой возвращаю галстук на место. Что уж говорить о том, как я рисую? А если так уж интересно, то я просто переламываю холст с неудачным рисунком о колено и невозмутимо тащу выбрасывать. Нужно сказать, что когда-то у меня не получался портрет Вани — моё задание с рисования — и ломать этот холст было настоящим наслаждением. Жаль, что больше я его не рисовала. Хотя, с другой стороны, не жаль ничуть: Ваня, если к нему ещё и присматриваться каждую секунду, быстро доводит до порыва тошноты.       Вздохнув, я понимаю, что позволила себе слишком долго смущать Данилу не только своим присутствием, но и своим молчанием в комплекте с взглядом, блуждающим по его лицу. И, вероятнее всего, моя улыбка уже давно сошла на нет. Поджать губы, кивнуть, как придворная дама, и быстро удрать — вот, на что я была способна в данную минуту.       А я-то плела Алине, что всё будет по-другому. Говорила, что мы с Даней будем не разлей вода, будем болтать обо всем, расспрашивать друг друга обо всем, а подкидыш будет третим-лишним… Но все совершенно не так. Я не понимаю, о чем нужно и можно говорить с тем, кто тебе одновременно и брат, и чужак. Сначала так было с Ваней, на которого я плевать хотела и хочу, а теперь-то с братом, который непонятно что обо мне думает и непонятно как меня примет.       Круто, что Ваня мне не брат, но не круто, что мой настоящий брат не рос в семье с людьми, которые мало того, что с ним не хотят расставаться, но и Ваньку бы к себе забрали. Это был бы самый лучший исход событий: нет кровососа и нет того, к кому ещё придётся привыкать.       Вот так придворная дама заползает в свои покои, хватается за упакованную картину и сразу же за сердце. — Да-ня, — вздыхаю я, чуть выпучив глаза от страха и рассматривая парня, который слишком бесшумно посмел пройти за мной следом. — Прости, что напугал, — будто бы опаздывая на электричку, спешит бросить мой непрошеный собеседник. — Окей, — улыбаюсь, прижимая запечатанный портрет к груди. — Ты что-то хотел?       Чужой взгляд падает на мой ковёр, расстеленный на полу. Да, я знаю, что он прекрасен, но зачем так внимательно его рассматривать? — Маша, я подумал, что ты… Ты не знаешь, у Эли и Вани были или есть отношения?       Выдерживаю паузу и изучающий взгляд, медленно закипая. — С той, которая Оганян? — интересуюсь без интереса. Да, эктрис мне точно не быть, потому что сдержанный кивок Данилы не в счёт. — Мне никогда не было интересно, что у них там за отношения, но Ариэлька как-то сказала, что никогда Ване не даст, поэтому можешь быть спокоен, — выдаю, как на духу. — Ну, в школу?       Данила пытается кивать мне дружелюбно, но я очень быстро понимаю: на «Ариэльку» он реагирует также, как и Ваня: он хмурит брови, поджимает губы, но не собирается отвечать. То ли потому что Оганян на самом деле так зовут, то ли потому что это слишком глупо будет выглядеть.                      — Че ты? — вызов в карих глазах огнем кидается на меня, но я продолжаю неподвижно и самоуверенно оставаться на своём месте. — Я Вера Макгрегор.       В эту же секунду, когда с отточеным пафосом моя «соперница» произносит эту фразу, мы всё: я, Аля, Ника и сама Вера — взрываемся от смеха. Вроде бы стали взрослее на год, а все ещё творим всякие глупости в коридорах школы. Ещё не отсмеявшись, я ловлю эту «Макгрегор» и обнимаю. Приятно понимать, что она никуда не уехала. — Я сдаюсь, — вздохнув и вобрав в себя побольше воздуха, я снова оказываюсь рядом с Усумбат. — Всё, не будет драки. — Ну бля, я думала мы попиздимся, — разочарованно тянет Вера, и мы с девчонками рефлекторно морщимся. — Да вы заебали, — стонет брюнетка и закатывает глаза. — Вер, ты б заканчивала материться, — советует Ника. — А лучше б и не начинала, — вставляю я. — Вот. Плюс, — улыбается Вероника и, подойдя к Макгрегор, небрежно толкает её бедром. — Ладно, че летом делала? — С хачами торговала, — безразлично отвечает Вера. — Алин, прости.       Алина незамедлительно демонстрирует однокласснице свой кулак и убирает его, чуть хихикая. — Пойдёмте уже в класс, — предлагает Ника. Мы, не кивая и никак вообще не обозначая своё согласие, шагаем в свой кабинет. — Ёу, собака, я Наруто Узомака! — кричит Верка, приземляясь за первую парту к Вадику, который в нашем классе за пацана, который тусует обычно только с девочками, и хлопая его по плечу. — Вер, иди на хер, — устало отвечает одноклассник. — Сначала ты на мой сходи, — быстро реагирует Макгрегор, и Нику за соседней первой партой пробивает визгливый смех.       Мы с Алей лишь задумчиво переглядываемся за нашей третьей партой третьего ряда. — Восьмой же класс, — напоминаю я. — Да Вера же уже в седьмом странной была, — напоминает Усумбат. — Ещё в первом, — скептично поправляю я. — Я же с ней с самого начала учусь, вот и знаю лучше.       Алина только улыбается мне и жмёт плечами. — А как там у тебя дома? — интересуется она будто бы невзначай, но при этом нервно скребя ногтем лаковое покрытие парты. — Все хорошо?       Я думаю игнорировать эти вопросы, но что-то тянет меня спросить: — Аль, вот о чем разговаривать с человеком, который все свободное время возится с компьютером, а ещё проявляет интерес к Ариэльке? Усумбат странно смотрит на меня, хлопая редкими ресничками. — А ты… решила с Ваней общаться? — С Даней. — То есть, ему тоже Оганян нравится? — спрашивает подруга так, будто бы уже вздумала выйти за моего брата замуж, а Ариэлька ей всю статистику портит. Я волчком смотрю на неё, и она все сразу понимает. — Ну-у, спроси его о детстве, — без какого-либо участия предлагает Усумбат. — Спасибо, подруга, — хлопаю её по плечу и подпираю голову кулаком. — Ты к Анфисе Игоревне сегодня собираешься? — Судя по всему, не я одна, — усмехается брюнетка. — Решила в первый же день сесть за мольберт? — Лучше загрузиться делами по полной в школе, где Ваня на три минутки забежал, чем ничего не делать дома, где он постоянно сидит, — вздыхаю я. — А ещё и его родственнички…                     Мы с Алей как всегда нос к носу встречаемся с Ваней, который уже по привычке, а не от большого желания после уроков сразу спешит удрать, и, обойдя его с двух сторон, гордо вышагиваем дальше. У него, видимо, даже голова не особо фурычит, поэтому позади нас остаётся тишина без излишних попыток в насмешку или «остроумную» колкость. Оно к лучшему. — Надеюсь, она не сегодня будет смотреть портреты, — грустно усмехается Усумбат, потому что знает, что Анфиса сделает это именно сегодня, именно сейчас, когда мы войдем. — Да ладно тебе, что она там может увидеть? — усмехаюсь я так, как будто бы полностью в себе уверена.       Но нет. Анфиса Игоревна — это именно та сказочная рыжая ведьма, которая всегда готова тащить в своё болото, пользуясь своей красотой и своей силой убеждения. Когда-то она со своими декольте даже подкидыша на кружок затащила, а потом выгнала, впух и прах раскритиковал четвертую работу мальчика. Тогда-то до него дошло, что любоваться на Анфису стоит со стороны, а лучше, решил он, и вообще общаться с плоскими и мысленно переносить на них очертания бюста молодой женщины.       И, несмотря на столь идеальный расклад, автоматически делающий нас с Анфисой навек подругами, она до жути любит видеть в моих ну даже прям идиальных работах изъяны. Я сильна в натюрмортах, я это знаю. Но для неё я средний ученик, которому либо стоит поаккуратней красить яблоко, либо работать быстрее, а не возиться с одним чертовым яблоком полчаса. И вот Алина — «Ну, перед смертью не надышишься!» — стучит и тут же просовывает голову в щель между дверью и стеной, интересуясь: — Можно? — Конечно, — Анфиса Игоревна тянет это так отстранён но, что я чуть радуюсь: возможно, она чем-то занята. — Усумбат и Иванова, — кивает она, когда мы с подругой входим в кабинет. — Оставьте портреты там, первое занятие завтра после седьмого урока. Всего доброго.       Я улыбаюсь, когда мы с Алей оказывается в коридоре, и даже показываю ей «класс». — Все-таки хорошо, что она зависима от телефонных игр, — озвучивает мои мысли Алина. Я киваю, сжимая в правой ладони телефон, когда на него приходит довольно странное сообщение от мамы.                      — Завали, а? — предлагаю я Ване и, пародируя лучших моделей мира, очень красиво усаживаюсь на мотоцикл позади Лидии Семёновны, немного замешкавшись: приобнять мне её или нет.       Судя по тому, как чихнул наш железный козлик, после того, как женщина с особым мастерством… что-то сделала, стоит. Чуть придвинувшись к Лидии Семёновне, я снова хмуро бросаюсь злым взглядом в сторону сынишки женщины и вздыхаю, мысленно приговаривая: «Чтоб тебя».       Чтоб тебя, Машенька, которая смеялась над этим мотоциклом, смотря из окошка своей спальни, не уронили нигде да все грузовички стороной объезжали. Ещё и древний папин шлем, оставшийся со времён «Совместных байк-шоу папы и дяди Гамлета», заставили нацепить… Все-таки не стоит сразу открывать СМСки, начинающиеся «Маша, нужно помочь тете Лиде и Ване…»       Нет, не так. Все-таки не стоит пропускать мимо ушей случайно услышанное мамино: «Я волнуюсь, что Маша и Ваня могут ещё отдалиться друг от друга».       А теперь терпи, Иванова, терпи и найди в себе силы, чтобы не выбросить Ваню ногой из каляски, да. Наслаждайся пейзажем, медленно, но верно ухудшающейся дорогой и наполовину плохой компанией. Наполовину потому что Лидия Семеновна молчит, а Ваня фоткает меня, как долбаные папарацци, которым вздумалось нарушить личное пространство человека и не огребсти за это. — Прям королева дорог! — визгливо, верно, чтобы я расслышала, усмехнулся Иван. Я промолчала и, отвернувшись в противоположную сторону, отчаянно и разочарованно вздохнула.       Чем ближе к пункту назначения, тем невзрачней становились дома, уступая болезненно-серым деревьям два-три метра между собой. Да-а, если бы Анфису заставили вместо её «лакшери пейзажев» обычно Италии и Греции писать нечто подобное, она бы удавилась. Здесь все невзрачно, здесь все настолько пропитано болезненным и каким-то похожим на плесень одиночеством, что синяя надпись «Серёга» на поржавевшем гараже заставляет меня чуть улыбнуться.       Но, как оказалось, всё мысли об ужасе мира «за чертой богатства», если можно так сказать, были излишней паникой. Когда Лидия Семеновна лихо оповестила, что остался один поворот, я заметила, что природа понемногу снова вытесняет серость с рассыпанными по ней окошками или просто прикрывает её деревьями с широко раскинувшейся по веткам зеленью. — Ну, приехали, — выдаёт женщина, и я быстро сбрасывают с себя шлем, не боясь оставить его на земле рядом с останками домика, домика деревенского типа. — Сейчас некоторые доски уберем, чтобы легче было спуститься и будем банки забирать.       Я делаю шаг вперед, повторяя за тетей Лидой, но осекаюсь и оборачиваюсь, взглянув на Ваню. Он, как ни в чем не бывало, все ещё сидит в коляске, что-то высматривая на экране телефона. — Вставай давай! — я недовольно хмурюсь и смотрю прямо на макушку парня. Зашевелившись, подкидыш поворачивает ко мне своё лицо, возмущённо и будто бы уточняя тычет на себя же пальцем, мол, «Ты мне сейчас?», а потом елейно улыбается и демонстрирует мне свой телефон. Не вижу, но догадываюсь, что там на его экране. — Как думаешь, понравится… — Ариэльке? — перебиваю я его на самой сладкой минуте, предполагая наивно, как дурочка. — Не знаю, она фотографией не занимается вроде, — и думаю на этом преваться, но что-то заставляет меня сказать: — А мне вот есть, чем тебя удивить. — И чем же? Театральной делаю шумный вдох: — А Даня и Эля… Банки достанем — продолжу.       Я не думала, что заинтересую Ваню так сразу. Думала, что ещё вдоволь колкостей послушаю, но парень довольно быстро свесил ноги из своей люльки и уже шагал помогать своей маме, которая уже третий раз окликивала нас тягать доски. Совсем скоро я тоже пошла «на зов».              Я специально прошусь помочь Лидии Семёновне взгрузить небольшой мешок с соленьями на Ваню и с наслаждением наблюдаю, как на его белой майке остаётся маленькое пятно грязи, а потом и губы дергаются, когда тяжелые банки смещаются «немного не туда». — Сейчас закрою погреб, и поедем, — оповещает женщина, когда я поднимаю шлем с земли рядом с нашим козликом и улыбчиво натягивают его на себя. — Сука, — очень тихо произносит подкидыш. — Так че там про Даню и Элю? — уже громче, чтобы я не напрягала слух. — Курили за гаражами, — отмахиваюсь ладошкой и встаю так, чтобы даже через перепачканный пластик видеть лицо Вани. — Нравится Даниле Ариэлька. Будь другом, помоги брату к ней не подкатить, а ещё лучше разругаться с ней в край. — С чего бы? — Ваня нисколько не думает над этой фразой, она уже по привычке с ощутимой грубостью срывается с его языка, когда видно, что вся злость подкидыша возникла совершенно не по поводу того, что я его о чем-то попросила. — Потому что такие девочки, как Ариэлька, должны доставаться таким, как ты, — говорю многообещающе, даже хвалебно в какой-то степени, а потом все очень красиво переигрываю, добавляя: — Дуры дуракам.