И пусть катится к черту весь мир
Не говори со мной, не говори
Я исчезаю на счёт «три»…
— Не сильно больно? — интересуется врач, дёргая ниточки уже второго зажившего шва. Я лишь улыбаюсь Саше в ответ и молча фанатею от его красных неспавших глазок, которыми он рассматривает меня, попивая недокофе из их больничного автомата. Он, наверное, никогда не чувствовал, что такое пить этот напиток настоящим, как никогда не чувствовал и того, какого это не бояться почти ничего, когда всегда есть опора, в частности, денежная… — А Алина не передумала насчёт меда? — На тебя посмотрит и передумает, — жму плечами я, а Саша строит рожицу, как бы показывая своё недовольство. — Ей такие мешки не пойдут, — объясняю я. Степан Николаевич, вытаскивая швы, легко улыбается и покачивает головой. На его голове смешной больничный колпак, напоминающий колпак повора, и мне очень хочется надавить на него, чтобы немного опустить, а потом и самой примерить. Мама, наверное, устала уже ждать меня за дверью, но я сидеть в обществе врача и почти врача ещё не устала. Но Николаич (честно, сам разрешил так его звать, когда узнал, что «вау, да ты Саню знаешь») закончил довольно быстро, а я с отвращением посмотрела на свою ногу и тут же опустил штанину спортивных штанов, вздыхая. Николаич выпрямился, и я благодарно посмотрела в его слишком красивое для мужика, приближающегося к пятидесяти, лицо. — Спасибо. До свидания, — дежурно сказала я, направляясь к двери. — Уж лучше «прощай», — усмехнулся мужчина в ответ. Только открыв дверь, я увидела маму: она сидела на мягком, обтянутом кож. замом (кожей замечательной) диванчике и листала журнал. Хотела закрыть дверь, но её придержал Саша и вышел за мной следом. — Мам, — позвала я. — Поехали домой. — Сейчас, — мама подпрыгнула со своего места и, бросив журнал на диван. — Сказали чем обрабатывать? Или мне сходить спросить? — Да не надо ничего, — ответила я. — Нет, надо, — упрямо заявила мама. — Сейчас вернусь, — она всучила мне свою сумку и постучала в дверь. Шумно вздохнув, я плюхнулась на диванчик, прямо на журнал и поставила сумку на колени, горбясь и обнимая её. Саша сел рядом и, усмехнувшись, откинулся на маленькую спинку, вытягивая руку без стаканчика с кофе. — Как у тебя дела вообще? — спросил он. — Мне брат сирень у соседа своровал. И почему первым вырвалось именно это? — А у тебя чего новенького? — Ничего, — так же горбясь, как и я, ответил Саша. — Выезды, дом. Совершенно ничего нового. — Как же скучно, оказывается, живут врачи, — нагло смеюсь. — Ну не скажи. Вчера тётка одна вызвала, и нам пришлось вдрызг пьяного бомжа в машине резать, — замолчал, видимо ожидая моего «Вау», но бездомные уже давно для меня не «Вау». И мы снова замолчали. Саша продолжил своё кофепитие, а я усиленно вслушивалась в то, что происходило за дверью. Судя по тому, что я ничего не слышала, ничего и не происходило. Хотя нет. Я прекрасно слышала, как одна медсестра рассказывала второй, о какой-то малолетней шалаве, которая «приперлась с пузом четырёхмесячным и своим хахалем лет двадцати шести на УЗИ». Должно быть, «шалава» моя ровесница. — А вот на прошлой неделе тоже чудик был. Пришлось ещё догонять его, чтобы в больницу отвезти и аппендикс вырезать. — Меня твои больничные байки не цепляют. Подпёрла голову рукой и улыбнулась. — А чего мне тебе рассказывать ещё? Дождалась. — Про Анфису, — тут же нашлась я. — Вот правда, что она дизайнер? Саша усмехнулся и посмотрел на меня, явно глазами сообщая, что я что-то среднее между просто наивной и непросветной дурой. Ну, а я и без него об этом знаю. Открыл Америку блин, тоже мне… — Работала бы она учителем, — парень сделал глоток кофе и вздохнул. — Её коллекцию три года назад забраковали, и всё, теперь Анфиска учитель и бывший разочарованный в себе дизайнер. — А про… — Маша! Саша пожал плечами, а я махнула ему рукой в знак «пока-пока». Всякому, кто возвращается в школу после болезни, хорошо. Всякий скучает, как эти всякие сами и говорят. И я тоже призналась Але, что дома было скучно, но только потому что там нет тех, с кем я общаюсь. Без домашки было лучше. И это я осознала ещё когда пыталась читать физику, но теперь, когда я учу химические элементы к послезавтрашнему зачёту, я в этом просто очень сильно уверена. Всё не так, как мне бы хотелось. И это касается не только учёбы. Ну то есть очень странно, что в моей комнате стойко пахнет сиренью, до головной боли стойко, а дело совершенно не в Эле Оганян. Ведь «какой Ваня замечательный» она уверенно не замечает, даже делает вид, что они никогда не были неразлучными друзьями, чтобы Даня не думал о ней плохого. И да, начало недели, но я уже понимаю, что она будет тяжёлой.***
Четверг. Ужасный-ужасный день. Кофта заляпана краской, и я, прикрывая её руками, шагаю на автобусную остановку. Просто замечательно! Замечательно, что эксперименты Ильина всегда как-то, но меня касаются. И да, тело всё ещё болит из-за этих его пушек с краской. Чтоб его собаки в подворотне загрызли. Поскорее бы домой добраться, но… — Ты офигел! Но Ваню это не смущает. Он продолжает сжимать мою руку в области локтя и тащить в сторону, оглядываясь вперёд. — Спугнешь ведь, — шипит он. — Да кого я там тебе спугнуть могу? — выдергиваю руку из нервной хватки парня. — Это ты всех… И что это такое? Вижу Даню и вижу рядом с ним девку, у которой нос на клюв похож. Я хмурюсь, чтобы её ещё лучше разглядеть, а она улыбается и что-то говорит. Неожиданностью для меня становится то, как смело она обхватывает Данилу за его лицо и целует. Целует в губы, твою мать! Берёт и целует! И из каких кустов сейчас Ариэлька выпрыгнет, чтобы ей рожу начистить, а? Ваня начинает тихо ухахатываться, когда Даня валит от клювастой, как зверёк, которому клетку закрыть забыли, а я лишь усмехаюсь. Девушка лишь озадаченно смотрит Даниле в след, а затем, заметив нас, зачем-то шагает сюда. А я кажется… — Твоя работа? — недовольная в первую очередь тем, что Ваня выше меня и мне приходится испепелять его взглядом, задирая голову вверх, а уже потом штучками этой мадам с клювом, я смотрю прямо на парня. — Иванов! — сердито вскрикивает незнакомое… О, подобие Эльки, надвигаясь на парня. Девочка, он уже давно как ИванОв. — Что это было? — спрашиваем мы с ней синхронно, но не мелочимся на то, чтобы с изумлением посмотреть друг на друга и дебильно посмеяться. — Ты же сказал, что всё будет хорошо, — прибавила одна мадам. — Ну так Дане и понравилось. Ага, его это «понравилось» уже за два квартала отсюда унесло. Если не до дома. — Просто не всё с первого раза выходит ведь. Да, и я так думала, пока мы не узнали о том, что ты в роддоме спутанный, Ванюша. — Ты, Янка, ещё попробуй. Ваня ободряюще похлопал «Янку» по плечу, а потом вместе со своей же подругой посмотрел на меня. Им, наверное, не понравилось то, как в полумате скривились мои губы, да и всё остальное лицо. — А лучше отвали сразу, — недовольно сказала я и, чтобы не выглядеть смешной, скрестила руки на груди, прикрывая пятна от краски на своей груди. — Дане Оганян нравится, и нос у неё… явно получше. Наверное, всё же нормальная девушка. Ничего мне обидного не ответила да и уйти позволила просто так. Ваня с такими обычно не светится. Блять. Руки…