В герои всех твоих чудес я не гожусь.

Ты воздух, а я, наверно, вода Мы сложно, но сочетаемся...

                    Мне дела нет до отношения Дани к Эльке, тем более нет дела до Вани и его отношения к Оганян, но я всё же поджимаю губы, смотря со стороны, как раскрывается чужая тайна. С одной стороны нужно быть полным придурком, чтобы поверить бредням Вани о его желании помочь, а с другой — полный придурок сидит запертым тёть Лидой и выбалтывает всё своё правдивое мнение о Даниле.        Я поджимаю губы, когда Даня открывает дверь, и встречаюсь взглядом с Элей, чувствуя себя неловкой и злой одновременно. Неудобно было попасться ей на глаза, когда я думала сыграть роль тайного наблюдателя, но как же хотелось прямо сейчас нанести ей какой-нибудь значительный вред. Чтобы она наконец поняла, что сама вертит всеми, как игрушками, а не вертится в чужих руках. Поджав пальцы на ногах, я отшатнулась в сторону, когда мимо меня быстро прошёл Даня, едва не зацепив плечом, и снова посмотрела на Элю. Ваня был рядом с ней и, кажется, объясняться был готов только ей. — Какой же ты придурок, — сердито произношу я, всё ещё смотря на Оганян. — Нашёл из-за чего подставлять людей.       И этот придурок стащил для меня сирень? Делаю шаг назад, спешу начать взбираться по лестнице вверх. И это его подарку я вчера листья от пыли протирала? Слышу, как Ваня пытается задержать Оганян, и от этого почему-то хочется реветь. Везде Эля. ЭляЭляЭляЭляЭля.       Подростковое увлечение. Эфемерная влюбленность, которая у него даже не первая. Влюбленность не до гробовой доски, а до первой ссоры. Игра во взрослую жизнь. Соревнование, в котором главная цель — перегнать Данилу, отстоять своё превосходство. Эля. Дурацкая Оганян, которая, по ошибочному мнению, оказалась центром мироздания.       Зачем ему она, когда есть другие, проверенно-безотказные, когда есть те, из-за которых не нужно никого предавать? А если такие уже не нужны, есть лучше. Есть те, на кого Даня Иванов видов не имеет. Есть те, у которых не нужно медленно выкарабкиваться из френдзоны. Есть те, которые сделают лучше. Есть… такие как я?                     Я рисую причудливую форму в тетради по литературе и нахожу в ней нечто схожее с мультяшной кошкой, которая гонялась за цыпой, и пытаюсь преобразить её. Ответ на последний вопрос из домашней работы не пишется никак. Почему-то в голове всё ещё присутствует никак не подтверждённое убеждение в том, что если бы Ваня раньше хоть раз попытался сблизиться со мной, то я бы его изменила. Непременно изменила.       У него была бы сестринская поддержка, а у меня братское плечо, и, мне кажется, это спасло бы нас от нас сегодняшних. Не иллюзия тепла, а настоящее семейное тепло, в которое входит и родительское, и детское, стало бы нашим спасением.        Наклонив голову так, чтобы свет лампы вообще не мог меня тревожить, я пробежала глазами по написанному, ничего не поняла и с радостью переключилась на пришедшее сообщение. Заинтересованно прочитав о том, что кто-то обещает мне крутую тусовку, я уже без интереса поверила отправителя и удивлённо прищурилась. Писали с Алининого акка, но в конце сообщения мне поясняли, что это «Сашенька с синяками», из-за чего в голове невольно нарисовалась картина, как в доме Усумбат бухают взрослые мужики, а Алина, не зная, куда деться и как их выгнать, слоняется без толку по собственному дому. А что? Сашу я помню, как парня, который пил на линейке, посвящённой выпуску его класса. А Алину знаю, как ту, которая всегда была бы непрочь оказаться в тусовке, которая «даже придуркам, которые нас на свои тусы и твоему брату тоже, и не снилась». Не понятно на что обозлившись, я быстро разблокировала телефон и набрала Усумбат, нетерпеливо дожидаясь, когда она возьмёт трубку. — Ты хоть представляешь, какую тусовку этот Саша может собрать? — сказала я и, кажется, это было единственное, что я могла сказать по поводу вечеринки.       В одну секунду мне вдруг представилось, как я побываю на месте Вани, как я побываю в «среде его обитания» и как чуть откроется мне эта тайна его внутреннего мира. Но неожиданно динамик забасил обиженным мужским голосом: — «Этот Саша». Очень лестно, конечно.       Но мне было так плевать на это, что я, как будто забывчиво, уточнила: — У Али, да? Сейчас приеду.       И просто завершила разговор, вздыхая. Выдвинувшись на стуле, я выключила настольную лампу, старательно не смотря на неё, и поднялась, собираясь покинуть комнату такой какая есть: в белой футболке, лёгкой серой кофте, сильно мне большой, и джинсах с пятном от красной краски. Просто есть предчувствие, что надолго я не задержусь.       В коридоре слонялся предмет моей сегодняшней жалости. Даня неуверенно подходил к двери в их с Ваней комнату и тут же отходил, делая вид, что только вышел оттуда, кажется, для самообмана. Понаблюдав за этим, я нос к носу столкнулась с братом, когда он в третий раз отходил от двери, и легко улыбнулась ему. Не зная, что говорить, я открыла рот, делая вид, что у меня слишком много мыслей, которые я просто не могу выразить, и старательно старалась выдумать хоть одну. Да на этой Ариэльке свет клином не сошёлся. Плохо. Чудесная погодка… Сегодня. Сейчас бы Бараша вспоминать, действительно. — А пошли оторвёмся? — сознательно произнесла я, поджав губы и тут же растянув их в улыбке. — Алина пригласила к себе, а мне одной… Не хочется как-то.       Даня нахмурился, внимательно меня оглядывая, из-за чего пришлось изображать детскую невинность. Даже не знаю, получилось ли… — Вечеринка у восьмиклассницы? — уточняет Даня. — Ну, дети ведь быстро растут, — вздыхаю я, рассеяно пожимая плечами. — У Цоя даже песня такая есть. Пошли, мне для двойного велика второй пилот нужен.       Улыбаюсь, понимая, что нифига Даня не поймёт скрытого смысла в этих словах. Он не вспомнит, как я, как папа хвастал дяде Гамлету, что его дети ездят на дорогущем двойном велике, а мы с Ваней подвели его и навернулись в самом начале пути… А потом смеялись, когда папа сел на велик сам, посадил сзади дядю Гамлета и пытался доказать, что велик самый лучший велик на свете. Вместе смеялись. Как брат и сестра. — Ну пошли. Присмотрю за тобой, — такие слова я приписываю Даниле, рассеяно слушая его и улавливая только «пошли» и «за тобой». — Пошли, — торопливо иду к лестницу и ни с того ни с сего перекидываю через перила ногу, съезжая вниз. Зачем? Улыбаюсь этому, но зачем?                     Я оглядываюсь по сторонам, не замечая в интерьере никаких изменений, никаких погромов вокруг и, поджимая губы, понимаю, что, как оказалось, знатного подставилась перед человеком, который ещё не раз, возможно, поможет мне по медицинской части. — Это вечеринка? — шёпотом интересуется брат, когда мы находим всех в гостиной за не то беседой, не то просмотром фильма. — По-восьмиклассницки, — сама не знаю, что выговариваю, улыбаясь. — Чаепитие. — Ну вообще, тут не только чай, — отвечает мне кто-то и я с какой-то стереотипной осторожностью оглядываю парня лет двадцати без славянских корней. — Просто под чай с малолетками никто, — вовремя прерываюсь, шумно вздыхая и встречаясь взглядом с Сашенькой с синяками, который поднимается с Алинкиного дивана и, как бы изображая истинного хозяина, пытается мирным путём устранить назревающий скандал.       Он что-то говорит этому лицу кавказской национальности, пока я среди разукрашенных морд каких-то баб и среди взрослых парней ищу Усумбат. Найдя её, безвольно сидящей, как кукла, на которой оттачивают мастерство рисования стрелок, я чувствую себя необоснованно злой, смотрю на её размалёванное лицо и собираюсь подойти, но миротворец медицинского разлива включает музыку (если папа Али узнает о том, что включали по его музыкальному центру, то точно в обморок упадёт; до долбанувшего со всей дури Элджея центр знал только Утёсова и ему подобных) и предстает передо мной, как бы пытаясь успокоить и одновременно показать «смотри, я обижен на тебя». Он тянет меня куда-то, кажется, в кухню (под каким предлогом я не слышу), а Дане не хватает смелости отклеиться от своего места, обойти девушку, которая затеяла движ, пытаясь поднять с дивана и остальных, и остановить нас. Слабак.       Вот Ване бы наглости хватило. Разумеется, если бы и я была не я, а Элька. Я чувствую себя дурой, маленькой-маленькой дурой, когда Саша останавливается и смотрит на меня с укором. Это нечто похожее на взгляд мамы, когда мы с Ваней ссорились, и она учила меня уступать. И тогда и сейчас я ни в чём не виновата. И тогда и сейчас меня злит то, что я, не виноватая совсем, стыжусь своих поступков. — Зачем ты притащил своих друзей сюда? — нападаю я. — Им лет по двадцать, а Алина… — А Алина разрешила, — невозмутимо прервали меня и едва заметно улыбнулись. — Ничего страшного не произойдёт, за своих ребят я отвечаю, а вот за ваших восьмиклашек — нет. — Наши с Алей одноклассники? — Должны прийти, — кивнул Саша. — Алина позвала.       Вот блять. Отведя взгляд, я пытаюсь выдумать предлог, под которым можно выгнать людей и музыку выключить, под которым можно избавить Усумбат от того, о чём она пожалеет сто процентов потом, но как-то не выходит.  — Тусовка для восьмиклассиков и взрослых? — хмурясь, едко спрашиваю я. — Дети сейчас быстро взрослеют, — жмёт плечами практикашка, и я невольно улыбаюсь. Де-жа-вю.                     Голова болит, а горло жжёт так, будто бы я сильно простыла. Даже не знаю, осознают ли себя сейчас также здраво, как до рома с соком или что там мне неосторожно влили, но… Мне нравится выцарапывать кухонным ножом солнышко на спинке стула. Правда лучники задолбали. Их слишком много выцарапать надо, а пока моё солнышко похоже на панка с ирокезом. А стульчик итальянский… А семья Али этим не щеголяет, как щеголяет мой папа. Он даже рамки для картин заказывает невероятно дорогие и хвастается ими, как павлин. И совернования эти… Так все деньги и спустит когда-нибудь на какую-нибудь фигню. И будем жить по правилам ИванОвых. И будем… Счастливей?       Без огромных денег, без огромного дома, без одежды на заказ… Нет. Мы просто будем бедными. — Да ведь? — спрашиваю у кого-то, чьи шаги мне послышались, и медленно поворачиваю голову. — Ты что вообще творишь?!        Можно было и не оборачиваться. Саша. Этот скучный зануда, который, наверное, открывался в последний раз только тогда, когда пил из… Ох, а я как лохушка стояла и позорилась с этими «поздравлениями для выпускников», а прошлый год… Блин, кто вообще придумал школьные дискотеки? Сидели, как малолетние придурки, пока старшие отрывались… Дягилев — придурок. Я ему со всей душой… Ваня — дебил полный. Ведь надо было… Я хлопаю глазами, пока Саша забирает у меня нож. Как же аккуратно он держит меня за руку. Смотрю на него внимательно и аккуратно усмехаюсь. Синячки под глазами… Синячки.       Похоже, сейчас я смеюсь. Потому что, если бы я не смеялась, Саша не смотрел бы на меня так пристально. — Ты сколько выпила? — Сколько налили. Сколько налили. Хорошо ответила. — А сколько налили? — Не знаю. Смешно. Почему это так смешно? — А пила в первый раз? — Не знаю. Но до этого не пила.       Саша вздыхает, кажется, упоминает Даню, но… У него губы и были такими полными? Он их не накачал. Я подаюсь вперёд, пытаясь рассмотреть, но нечего не вижу. Почему-то перед моими глазами глаза Саши. Они карие или зелёные? Вблизи кажется, что… Зачем именно сейчас закрывать глаза? Я пыталась рассмотреть, а он…        Что-то приятное на губах. Какой-то сладковатый вкус, очень-очень вкусно, но потом… Боже, эта фигня, которую я пила, тоже была такого вкуса. И как папа да и взрослые в принципе пьют такое? Как вообще можно пристраститься к алкоголю? Он горький, он жжёт горло, он отвратительный… О, Сашины глаза снова смотрят на меня. Всё же карие. — У тебя карие глаза, — заявляю я и улыбаюсь. Просто хочется улыбаться.