Заложники любви. Заложники общества

Проводив гостей, лорд Генри вздохнул с облегчением. Это были поистине несколько часов мучений. Граф то и дело ждал, что принц Эдуард прикажет привести детей, дабы попрощаться, или вовсе выскажет открытое пожелание, чтобы юный наследник графства Пемброк и приемный сын лорда Девенфорда оказался в его — наследника престола — свите. Слава Всевышнему, этого не случилось. Посему граф какое-то время провел в часовне, благодаря Бога, что сия незавидная чаша миновала их дом, и лишь затем приказал слугам выпустить мальчиков из их комнат. Наследника Маркуса граф ещё и упрекнул в поведении за столом и заставил извиниться перед Габриэлем, когда тот покинет свою комнату. Маркус насупился, но кивнул. Эта идея ему явно не нравилась, но ослушаться отца он не смел. Впрочем, граф не ограничился одним лишь приказанием, но объяснил сыну, в чем тот был не прав. Потерявший мать в раннем детстве — графиня Девенфорд скончалась, произведя на свет второго сына — юный баронет внезапно покраснел и опустил голову. Пробормотал извинения и клятвенно пообещал извиниться перед сводным братом. Удовлетворённый сим обещанием, граф Генри отпустил сына и направился в комнату приемыша. Молодой человек был занят чтением и что-то черкал на пергаменте, когда услышал щелчок двери. Повернув голову, он тепло улыбнулся вошедшим отцу и брату. — Отец, Маркус. Рад вас видеть. — В тот же миг едва не оказался снесенным со стула маленьким ураганом раскаяния, бормочущим что-то. Габриэль поднял глаза на отца, обняв брата. Пусть в их семье иногда недостает тепла, она лучшая. А отец и вовсе… самый лучший мужчина на свете. — Ну, полно Вам, братец. Я не держу на вас зла. Граф смотрел на объятия родного и приемного сыновей, и на душе у него становилось чуть легче. Он даже не одернул Маркуса за чрезмерное проявление чувств, понимая, что сейчас нужно именно это. Затем лорд Девенфорд велел наследнику отправляться на утренние занятия, а сам, чуть прикрыв дверь, сел в кресло напротив кровати приемного сына. — Я хочу услышать, что произошло вчера, Габриэль. И, полагаю, вы понимаете, что я имею в виду не выходку Маркуса за столом. — Именно так, "выходка Маркуса". Этим самым лорд Генри давал понять, что приемного сына в том, что произошло на ужине, не винит. Голос графа звучал, как всегда, ровно и чуть сухо, тем не менее взгляд, направленный на юношу, был пронзителен. Габриэль чуть откинулся, отпуская парня и снова покраснел. Отец спрашивал о таком… — Я уже исповедался, отец, падре сказал, что моей вины в этом нет. — Спрятав пылающее лицо в ладони, он сдавленно простонал что-то о том, что королевским особам иногда позволено слишком многое. И да, как ни стыдно признавать, но поцелуй ему понравился. Куда уж лучше безвольных и покорных женских объятий. Граф коротко кивнул, хмурясь. Он и сам считал, что власть предержащие порой слишком много позволяют себе. — Завтра мы поедем на побережье, в Кент. Вы с мальчиками останетесь там на некоторое время. Мне же придется вернуться и потом ехать ко двору. Кронпринц передал сегодня утром желание Его королевского величества видеть меня. Хорошо, что при дворе не пожелали видеть вас с баронетом, — невольно вырвалось у графа. — Отец… Я бы хотел сопровождать вас. Мне уже девятнадцать, и мне нужно знать, как вести себя главе рода графов. — Упрямая улыбка навстречу опасности. Но и подспудное желание быть рядом с отцом не давало покоя. — Кроме того, сейчас при дворе моя нареченная Блайт Уиндхем. Мне бы хотелось с ней познакомиться. Юноша опустил голову. Да, он видел миниатюры юной девушки, красивая белокожая брюнетка. И все же уезжать от отца ему совсем не хотелось. Граф посмотрел на приемного сына очень пристально. Несомненно, Габриэль прав, да и интерес к управлению своими землями он проявлял. Но до сих пор не особо интересовался матримониальными отношениями. Везти его ко двору? Почти что напоказ своре любителей сплетен и разного рода недобрых развлечений? — Его величество не изволил выказать желание, чтобы меня кто-либо сопровождал. И тут же поймал себя на гнусной мысли, что ведёт себя как дурной престарелый ревнивый муж по отношению к юной привлекательной супруге. "Господи, прости" — едва не перекрестился. И кивнул. — Но если вы хотите, Габриэль, я возьму вас и Маркуса с собой. Ему ведь тоже стоит поучиться придворным манерам. — Скупая суховатая улыбка. Отец разрешил. Естественно, Габи понимал, что по прибытии ко двору ему стоит запереть чувства на замок и только бесить придворных соколов вечной улыбкой и хорошим настроением. — Благодарю вас, отец. Вы очень великодушны к нашим желаниям. Кроме того, Блайт будет рада пообщаться со мной. — Он и не думал, чистый ребенок глубинки, что его ждет при дворе… Его мысли занимало только, что он будет рядом с отцом и помогать ему, рядом. Это вдохновляло. — Если Вы позволите, я распоряжусь о сборе последних вишен. Иначе мы потеряем небольшой урожай. — Из Вас получится хороший хозяин, Габриэль. — Лорд Девенфорд улыбнулся, и в этой улыбке было чуть больше тепла, чем обычно. — Полагаю, в этом случае я буду просить у Его величества разрешение ввести вас в наследство уже теперь. Как не беспокоился граф Генри за юношу, все же тот был прав. Прав, как ни удивительно, во всем. — Когда мы приедем в поместье в Кенте, я, пожалуй, подумаю о том, чтобы поставить вас управляющим до совершеннолетия Маркуса. — Это было жестом глубокого доверия, поскольку лорд Девенфорд был полностью уверен в том, что приемный сын не станет отбирать поместье у родного сына своего опекуна. Молодой человек склонил голову, понимая, что на него свалится огромное количество проблем. И по размещению продуктов в ледник на зиму, и по заготовке впрок лекарств и мазей, мыльных растений. По подготовке животных и окрестных деревень к зиме. Это деньги и время, какой уж здесь двор? Ход лорда Девенфорда он оценил и улыбнулся. — Только если вы позволите мне познакомиться с леди Уиндхем. Я настаиваю, отец. Я не желаю жениться на незнакомке, поймите меня правильно. — А если быть честным, он совсем не хотел жениться, уезжать в неизвестное завтра от отца, но… — Вы ставите мне условие, Габриэль? — Мужчина посмотрел на приёмыша с лёгким удивлением, а затем внезапно рассмеялся. — Оказывается, вы очень цепкий человек. Вы удивили и, признаться, порадовали меня. Разумеется, мы втроём поедем ко двору, и вы познакомитесь с леди Уиндхем и ее родителями — лордом и леди Кавендиш. Этого требует этикет. — Если честно, то да, отец. Это мое условие. — Робкая улыбка появилась на губах юного графа, когда он почувствовал одобрение отца. Улыбка стала шире, когда тот рассмеялся, хваля его. В глазах мальчика появилась бешеная искра радости. — Спасибо, отец. Вы меня очень обрадовали этими новостями. — Не решаясь обнять лорда, взял его за руку и крепко стиснул кисть мужчины, улыбаясь. — Что же, Габриэль, в таком случае я могу доверить вам и сборы на побережье? — Лорд Девенфорд пожал руку приемному сыну, признавая в нем уже взрослого мужчину, с которым можно иметь деловые отношения, и уже не считать ребенком. И все же он беспокоился о нем, и ничего не мог с этим поделать. — Я думаю, что да, отец. Только скажите мне, сколько человек отправится с нами. — Кивнув, молодой человек пожал ладонь отца и задержал свои пальцы в ней, взглянув в темные глаза мужчины. Не хотелось отнимать руки и делать шаг назад, хотелось тонуть в черных омутах вечно. Какая такая Блайт? Кто это?.. О чем вы вообще? Когда здесь такой великолепный мужчина стоит. — Мы втроём, мой камердинер, гувернер и несколько учителей Маркуса. Вам, полагаю, также уже необходим личный слуга. Кого вы выберете? Кроме Джереми, разумеется — он едет со мной. Несколько человек охраны, одного из поваров, пару пажей. Думаю, этого будет достаточно. Мальчик уже прикидывал что-то в голове, попутно выясняя у отца, на какое время они едут, в каком состоянии поместье в Кенте и кто из слуг там есть. Руки он так и не отнял. — Раз нельзя Джереми, я бы взял его среднего сына, Герберта. Толковый малый, не находите? — Пальцы чуть крепче сжали ладонь отца. Это рукопожатие становилось уже на грань приличия. — Если вы полагаете так, то поступайте, как считаете нужным, Габриэль. — Лорд Девенфорд коротко кивнул. До этого он рассказал, что поместье на побережье в отменном состоянии, что слуг там полный полагающийся графу Генри по титулу штат, что едут они до начала Рождественского поста, то есть — почти на два месяца. Затем мужчина суховато улыбнулся. — Полагаю, ваша питомица не последует за нами? Он убрал руку и крайне пристально посмотрел на юношу. — Вы уверены, что чувствуете себя хорошо, Габриэль? Вчера у вас был полный беспокойства день и весьма беспокойная ночь. Юноша чуть мотнул головой, побледнев. Только скулы пылали алым. Нет, само собой разумеется… Дженни останется здесь, в Кенте нет таких подвалов. — Спасибо за доверие, отец. Я не подведу вас. — Мальчишка сморгнул невесть откуда взявшуюся поволоку на глазах и вздохнул: — Я обещаю вам. — Превосходно. Тогда я пришлю в ваше распоряжение Герберта, и начинайте сборы. Выехать мы должны не более чем завтра. — Сказав это, граф Генри развернулся и вышел из комнаты приемного сына, оставив дверь незапертой. У него самого до отъезда были некоторые дела, которые требовали необходимого и скорого решения, в том числе — и поход в часовню. Почему на душе ощущение страшной ошибки? Дверь хлопнула, отрезая его от дорогого человека. Добился доверия отца? Получай свой приз, жалкий тупица. Краска залила лицо юноши, когда до него дошло, что за чувства он испытал к отцу. Весь день граф Генри занимался своими делами. Наследник лорда — Маркус и его младший брат чуть ли не хвостиками ходили за Габриэлем и то и дело спрашивали: что, зачем и почему он делает? Это их явно развлекало. На исповеди лорд Девенфорд открыто рассказал священнику о том, что беспокоится за приемного сына больше даже, возможно, чем это следовало бы. На что ему был дан ответ, что поступает он в полном соответствии с заповедями Божиими, ведь кому, как не опекуну, заботиться о сироте. Это стало большим облегчением для пуританской души лорда. Уже ближе к вечеру граф Генри снова наведался в комнату Габриэля, чтобы узнать — как идут дела со сборами? Только Габриэля не было в комнате. Слуга ответил, что юные господа убыли в деревню, где случился пожар в доме старика-смотрителя с дееспособными слугами. Графа не беспокоили в часовне. Все живы и разбирают сгоревший дом, а молодые господа увязались за господином Габриэлем. В деревне вовсю шел разбор сгоревших балок. Оба юных барчука с черными лицами таскали воду и отгоняли других детей от пожарища. Слуги, охрана, простые крестьяне и Габи разбирали и проливали водой балки. Женщины утешали старика, враз потерявшего все. Лорд Девенфорд был вне себя от гнева. Он был не против того, что на помощь деревенскому смотрителю отправился Габриэль. Но то, что он потащил за собой мальчишек — это было уже из ряда вон. Затребовав коня, граф Генри пустил того яростным галопом, направившись прямо в деревню. Осадив лошадь у пожарища, он кинул поводья подбежавшему крестьянину и быстрым шагом подошёл к группе женщин, утешавших погорельца. Быстро поинтересовался — как все случилось, приказал отвезти старика в графский дом. А затем направился к разбирающим завалы. Впрочем, принародно он не стал выяснять отношения ни со своими детьми, ни с Габриэлем. Наоборот, скинув камзол, занялся тем же делом, понимая, что тем самым может ускорить процесс, а уж потом, вернувшись домой, разбираться с детьми. Габи заметил выражение лица отца. Он и сам понимал, что мальчишек зря потащил, но на препирательства в тот момент времени вовсе не было. — Отец, бревна горячие. Прожгут рубашку. — Маркус подал отцу куртку, вытирая лицо рукавом своей и обнимая перепуганную деревенскую девчонку лет пяти. Через полчаса разбор дома был закончен, и бледные от усталости, закопченные от сажи мужчины разбрелись к лошадям. Мальчишки едва переставляли ноги. Томаса взял себе Габриэль, а Маркус влез в седло отца. Решать с постройкой нового дома нужно завтра, пока возможно сплавить лес по реке. Охрана чуть отстала, мальчики уснули от усталости и Габи подал голос едва слышно: — Отец… — Мы поговорим позже, — так же негромко откликнулся граф. Он и сам чувствовал усталость, рубашка в паре мест была прожжена или порвана, на руках набухли волдыри. Но лорд Девенфорд понимал, что не имеет права показывать усталость при слугах и вообще — людях, от него зависящих. К тому же Маркус привалился головой к его плечу, доверчиво прижавшись, а значит, надо было удерживать задремавшего наследника, чтобы он не свалился с лошади. — Да, отец. — Они подъехали к дому, где Габи аккуратно спешился, не обращая внимания на боль в рассеченном плече, и взял Томаса на руки. Отнеся его в комнату, поцеловал спящее чумазое и храброе создание в лоб. Он удержал троих детей от прыжков в огонь, он молодец. А Марк смог организовать подачу воды. И ведь не лезли… под руки. Выйдя тихонько, доверил слугам его раздеть. Сам прошел в кабинет отца. Его ждал тяжелый разговор и, видит Бог, он понятия не имел, чем кончится эта ночь. Граф передал спящего наследника слугам и приказал наполнить чан с водой, чтобы омыть ожоги и смыть копоть с тела. И теперь, ополоснувшись, сидел перед камином и поглаживал между ушами большого мраморного дога. Вид у лорда Девенфорда был мрачен, и пёс, чуя настроение хозяина, глухо ворчал. Услышав шаги, пёс дёрнул ушами и оглушительно гавкнул. — Тише, Блэки. — Юноша еще не успел переодеться, буквально только протер лицо и руки. Он понимал, что отец зол. Зол как никогда и, возможно, ему грозит даже физическое наказание или, что еще хуже, удаление от дома в провинцию. Дабы не сбивал детей с пути истинного. — Отец. Я готов понести любое наказание. Оправдываться мне нет смысла. — Голос юноши был глухим и чуть треснутым, с присвистом… ребро болело и дышать было очень больно, не то что сидеть. — Объясните мне — зачем вы это сделали? — Голос лорда был сух, холоден и чопорен. Он не смотрел на приемного сына, устремив взгляд в огонь, пляшущий в камине. — Вы подвергли опасности себя, наследника рода Девенфорд и его брата. Что подвигло вас на это? Я далек от мысли, что вы сделали это намеренно, понимая эту самую опасность. Но все же… Не думаете ли вы, что без троих мальчишек крестьяне, привыкшие к подобному, не справились бы. — Теперь в голосе графа Генри сочился яд, хотя внешне мужчина был спокоен, корректен, сдержан. Дог шумно вздохнул и положил лапу и морду на колено хозяина. — Долг сюзерена — помощь присягнувшему. Не вы ли мне это втолковывали? Мы защищаем, нас кормят. — Говорить было очень больно, во рту стоял противный металлический привкус. — Вы считаете, что я пошел бы на риск для братьев? — Боль… спасительная и целительная боль, она обволакивает все его существо, не давая дышать. — Вы ошибаетесь, ваша милость. Я готов выслушать ваше решение о моем наказании. — Ради Христа, говори уже. Еще четверть часа я точно не выдержу. Боль…ослепительная боль. — Они пошли на риск, подражая вам. Вы отправляетесь завтра в Кент, но никакого управления поместьем вам предоставлено не будет. Вы не умеете просчитывать последствия своих действий, и пока не научитесь, ни о каком управлении ничем и речи быть не может. Об отмене своего решения о том, чтобы приемный сын ехал с ним в Лондон ко двору, граф Генри не сказал. Нельзя менять все свои решения из-за эмоций. — Идите в свою комнату и проведите себя в порядок, — только и сказал мужчина. На юношу он так и не взглянул. — Да, ваша милость. — Откуда силы на поклон? Шаг. Еще… дверь кажется крепостью, но он выходит, плотно ее затворяя, и лишь на лестнице позволяет себе, сплюнув кровь, закашлять со стоном, опускаясь вниз по стене. Верный Герберт доволакивает его до кровати уже практически в бессознательном состоянии.

*****

А утро началось беспокойно. Поначалу братьев не пустили в комнату Габи и тот сам не вышел. Когда мальчишки прорвались внутрь, обнаружив пустую комнату, они посмотрели друг на друга и через пару минут были в гостиной. — Отец! Где Габриэль? — Его лекарь забрал? — Балка вчера так упала на его спину. — С ним все будет хорошо? С рассветом, дабы не прощаться с тем, кому стал противен, Габриэль в экипаже отбыл в Кент, практически ничего не взяв. Экономка, не стесняясь, плакала на кухне, ибо видела, как юношу белого как снег посадили в экипаж. Когда сыновья, презрев всякую дисциплину, ворвались в гостиную и загомонили, перебивая друг друга, лорд Генри поначалу сердито нахмурился, а затем, разобрав в гомоне беспокоящие мальчиков вопросы, обеспокоился и сам. Хотя и не показал этого. Отослав сыновей, лорд Девенфорд спустился во двор, принялся расспрашивать слуг. Услышав, что юный милорд Габриэль изволил уехать, мужчина ощутил нарастающий гнев. Мальчишка второй раз ослушался его. Приказав закладывать карету и седлать лошадей, лорд Генри вместе с сыновьями также направился в Кент, поскольку намеревался ехать туда только из-за приемного сына. Да где же ослушался? Велели с глаз долой, вот и уехал. Все же в Кент экипаж Габи прибыл раньше лорда. Его устроили в теплой комнате, где он провалился в беспамятство на те несколько часов, которые потребовались графу и наследникам дабы догнать его. Лекарь уже был у постели юноши. Из вольно подданных, никого не боящийся могучий старик. Подняв сердитые голубые глаза на вошедшего графа и детей, рыкнул: — Я требовал не мешать. — Вернувшись к окровавленному надрезу на спине парня, который еле дышал, сшил его и перевязал. После чего встал, вымыл руки и вышел в коридор. — Милорд, какая редкая честь видеть вас в Кенте. Позволите поинтересоваться, что заставило вас прогнать из дома мальчишку? Ваше счастье, что он не отдал Богу душу в дороге. — Ненависть и презрение стояли в глазах врача. Он был готов написать королю, дабы тот взял юного наследника под свое крыло, королеве, принцу и понтифику.— Молчите? Молчите, граф. — Ты забываешься, старик. Тебе слишком много позволяли за твоё умение, и ты посчитал, что имеешь право разговаривать в подобном тоне? — Ледяной голос, полное равнодушие в этом самом голосе. Те из наиболее близких людей, кто изучил лорда Девенфорда, очень хорошо, знали, что подобный тон появляется, когда граф Генри до крайности взбешён, обеспокоен или испытывает весьма сильные эмоции, которые таким способом маскирует. — Изволь объясниться. Впрочем… Ты и так сказал слишком много для того, чтобы мочь продолжать разговаривать хоть с кем-то. — Оттолкнув старика-лекаря, граф Девенфорд торопливо направился в комнату приемного сына. Увидев его состояние, громогласно потребовал, чтобы под любым видом немедленно доставили священника, затем выгнал из комнаты всех слуг и опустился на колени перед кроватью приемыша. Лекарю что? Он все равно будет лечить, как бы его не обижали. А мальчишка лежал в кровати, бредя и зовя отца. Он умолял не оставлять его в одиночестве, не бросать его одного снова. Опиум давал о себе знать как обезболивающее. Юноша захлебывался рыданиями на кровати, а в эти минуты прибыл посланник из деревни. — Мне бы видеть молодого милорда. — Нельзя, Тони. Плохо ему. — Он дочь мою вчера из огня вынес. Вот, жена передала. — При приоткрытой двери передал Герберту сверток. Тот кивнул и велел уезжать, здесь сам милорд. Лорд Генри взял юношу за ладонь одной рукой, другой отвёл ему волосы со взмокшего лба. Неужели то, что граф рассердился на мальчика, дало о себе знать настолько сильно? Нет, не настолько же Габриэль раним, не походит же он на чувствительную барышню, которой одного только лёгкого повышения голоса или короткого неодобрительно взгляда достаточно для обморока. Не впервые в жизни граф Генри проявляет суровость характера по отношению к приемному сыну. Так что же послужило поводом? Неужели на пожаре он пострадал куда больше, чем можно было подумать? Если же все так — от чрезмерной чувствительности до серьезной раны — это значит, что сам лорд Девенфорд не выполнил свои обязательства по отношению к опекаемому. Чрезмерно беспокоился там, где было не обязательно, но пропустил то, что было важно. Из груди лорда Генри вырвался судорожный вздох. — Габи, мальчик мой. Господи, молю Тебя — пусть ему станет лучше. Опиум все больше запутывал сознание юноши. Вот он на коленях, рыдает и умоляет не отсылать его. Ему плевать на гордость, на свое достоинство. Отец холодно смотрит и велит уйти… Ад — это не огненная местность. Это тысячи и тысячи маленьких смертей у ног ледяного графа. — Милорд, прибыл капеллан. — Герберт поскребся в комнату и вздохнул. — Позволите мне сменить повязку? Молодому хозяину делали… операцию, — он с трудом вспомнил сложное слово. — Но доктор сказал, все будет в порядке. — Скажи капеллану — пусть готовится к "немой" исповеди. Милорд Габриэль не сможет отвечать на вопросы и говорить. И… Вы все — молитесь о том, чтобы Господь даровал ему спасение души и здоровье. — Лорд Девенфорд только лишь на момент обернулся, бросив на слугу горящий взгляд. Затем веки дрогнули, опускаясь, снова поднялись: и на Герберта вновь смотрят спокойно-ледяные глаза. — Когда капеллан будет готов, пусть зайдёт. Баронета Маркуса и его брата не пускать, займите их чем-либо, но за их безопасность отвечаете головой и своей шкурой. Затем вновь отвернулся от слуги, перенеся все своё внимание к пребывающему в беспамятстве мальчику. Герберт поручил мальчишек собственным братьям, которые утащили их в кухню, где варили компоты. На удивление, мальчикам было интересно чистить яблоки. Пожилой капеллан вошел в комнату, тяжело дыша, и попросил графа выйти. Исповедь есть исповедь. Буквально через час, выйдя из комнаты, падре кивнул хозяину дома. — Мальчик крепко заснул. Не будите его, все в руках Божьих. Молитесь, ибо кризис миновал. — Все священники проходили в монастырях начальные курсы первой помощи страждущим. — Будьте рядом с ним, вы нужны ему. Весь тот час, пока у приемного сына был исповедник, лорд Девенфорд занимался делами поместья: выслушивал доклады и отчёты управляющего, разбирал жалобы, побывал на конюшне, на псарне, в соколятнике, в помещениях для слуг. Так было проще ожидать. Он вникал во все возможные мелочи, разбирал споры крестьян, известия об урожае. Так было проще ждать. Он заставлял себя заниматься всем этим, намеренно гоня от себя мысли о мечущемся на кровати юноше, которого, вероятно, сам довел до этого состояния… Так было проще. Лорд Девенфорд прекрасно знал, что и среди своих же слуг и крестьян слывет человеком жёстким, невзирая на то, что телесные наказания в его владениях применялись гораздо реже, чем у многих других вельмож, вопреки тому, что он никогда не оставлял без попечения нуждающихся и обездоленных. И все же, благодаря внешней холодности, его считали крайне жёстким. Это не беспокоило графа. Пусть. Он знал, что делает то, что написано в Заповедях, и что душа его чиста хотя бы в отношении этого. Знал до сих пор. До того момента, когда своей внешней холодностью чуть не погубил того, кого обязан был защищать. Услышав от священника слова ободрения, лорд Генри не выдержал и, облегчённо вздохнув, перекрестился. — Прошу Вас, отец Себастьян, молитесь о его здоровье. И… О моей душе, — произнёс он негромко. И пообещал: — Пожертвование на храм будет немалым. Я знаю, что стоило бы обновить алтарный покров. Для неимущих так же будет дано. — Господь не оставит вас в своей милости, граф. — Священник удалился. Три часа беспробудного тяжелого сна дались мальчику едва ли не тяжелее, чем бредовое состояние. Лихорадка отступила. Юношу обтерли, переодели и напоили отваром каких-то пряных трав. — Здесь милорд. — На шепот Герберта в глазах мальчишки застыл лед. Прекрасно, приехал добить. Но выслушать стоит, хотя бы ради внешних приличий. Отец и так уже сделал огромную ошибку. Его вспыльчивость дала толчок тому, что люди называли становлением характера. Но простить… Нет, простить — это значит понять, а понять такую жестокость он был не в силах. — Приветствую Вас, милорд Девенфорд. — Спокойствие в голосе юноши далось ему далеко нелегко. Когда ему сообщили, что мальчик пришел в себя и, мало того, проснулся, граф Генри лишь кивнул и приказал не заходить в комнату милорда Габриэля до тех пор, пока сам граф Генри не выйдет откуда. Войдя в комнату, он остановился на пороге, пристально глядя на приемного сына и подмечая в его чертах каждый признак улучшения или ухудшения самочувствия. — Приветствую вас, милорд Габриэль. Надеюсь, вам стало лучше? — И внезапно — торопливый шаг по направлению к постели больного, опуститься на колени, взять его горячую руку в свои, прижаться к ней лбом, пряча выступившие слезы. — Габи… Мальчик мой. Прости меня. — Господи, как же боль рвет сердце. Боль и страх от осознания, что мог потерять, и что сам в этом виноват. Как же хочется прижаться к отцу, обнять его. Но нельзя. Иначе он не поймет… — Встаньте, милорд. Негоже вам стоять на коленях. Я не ваш сюзерен. — Резкий приступ кашля и юноша продолжил: — Габи умер вчера, милорд. Когда вы прогнали раненого ребенка, не удосужившись разобраться в ситуации. Молчите, милорд. Вы уже достаточно сказали накануне. Вы сожалеете и раскаиваетесь искренне, я вижу это. Однако, ваш вчерашний поступок понять могу. Родная кровь не вода, милорд, так ведь? — Бить словом мальчик умел всегда… только вот никогда не обращал искусство против отца. — Слуги боялись вашего гнева и ребенок не получил помощи ночью, заплевав кровью подушки. А что бы вы делали, если бы я скончался в дороге, милорд? Что сказал бы король? — Просто ты, отец, не умирал за эти сутки бесчисленное количество раз. Прости меня, отец. Иначе ты не поймешь. Боль. Дикая боль, заставляющая задохнуться на миг, отхлынуть кровь от лица, от враз заледеневшего сердца. Перевести дыхание. Они оба не поняли друг друга вчера, и теперь расплачиваются за это оба. Что ж, видно — такова воля Божья, такова Его кара за то, что Генри Девенфорд беспокоился о своём подопечном чрезмерно там, где беспокойство было не обязательным, но не увидел того, что нужно было увидеть. Да будет воля Твоя, Господи, прошу сейчас только за него — да не озлобится душа мальчика, да не станет такой же — как моя. Граф поднялся, выпустив руку мальчика. — Вы правы, Габриэль. Вы стали мужчиной сразу и резко, и в этом, не спорю, есть и моя вина. Вы ошиблись лишь в одном: я не изгонял вас. Только предполагал, чтобы вы отправились сюда с моими сыновьями, как это и было спланировано до происшествия. Единственным временным наказанием для вас я предполагал лишь не давать пока что управление поместьем в ваши руки. И только. Не изгнание в одиночестве, Габриэль. — Он покачал головой. Глаза были уже сухи, но внешне тридцатипятилетний граф постарел сейчас лет на десять. — Надеюсь, вы выполните мою просьбу, и не станете вставать с постели во все время, пока не окрепнете. — Голос ровный и медленный — так проще глушить, не показывать боль. — Пап… — Именно так, а не "отец". Лед в голосе отказал и он дрогнул. — Пап. Не уходи. Прости меня… я наговорил тут всякого. Пап, не бросай меня. — Последнее было произнесено почти шепотом, он очень боялся ухода отца после своих злых слов. Оставалось лишь надеяться, что отцу достанет мудрости простить неразумного и злого ребенка, обиженного на весь мир. — Прости меня. — Мальчишка сделал попытку подняться, чтобы протянуть руки к мужчине. — Я… люблю тебя больше всех на свете, пап. — Да, это было искренне. Но тот ли контекст он вкладывает в эти слова? — Не уходи… Мальчик… Да, все ещё мальчик — взрослые ТАК и о ТАКОМ не просят — заговорил, двинулся. Он же сейчас свалится с кровати. Торопливо вновь опуститься рядом на колени, на миг обнять и — мягко, но чуточку властно — уложить обратно. — Не поднимайся. Тебе нельзя сейчас. Лежи. Я не брошу тебя, Габи, мальчик мой. Не уйду. Ты только поправляйся. — «Спасибо Тебе, Господи!» — мужчина не удержался и порывисто вздохнул. Коснулся губами лба юноши. — Тебе надо лечиться, набираться сил. Ты же так хотел отправиться в Лондон и увидеть свою нареченную. — Как всегда чуть суховатая, но все же очень искренняя улыбка. И — словно ответом на слова и действия юноши — вновь почти разом помолодевший вид мужчины — такое облегчение почувствовал от того, что мальчик "оттаял". Прижаться к отцу, сморгнув непрошеные слезы и вцепиться пальцами в его камзол, не отпускать. Кажется, что если он отпустит, то отец исчезнет и вернется ощущение обреченности и холода, того страшного одиночества. — Я помню, пап. Мы съездим, обязательно… Только позже, хорошо? — Слабо и робко улыбаясь, парень прижимался щекой к бархатной ткани, как когда-то в ранней юности, и доверчиво вздыхал. — Посиди со мной, пожалуйста. Я один с ума сойду. Из-за двери послышалась возня и взволнованные голоса мальчишек. — Надо рассказать, Том. — Я боюсь, брат. Отец едва ли обрадуется. — Томми, мы обязаны рассказать. Отец должен знать правду. — В дверь постучались и просунулись две испуганно-любопытные мордочки. — Посижу, мальчик мой, не бойся. А когда буду уходить — то только по делам поместья — на время, тебя не брошу, не бойся. — Провести рукой по чуть спутанным волосам — совсем как в ранней юности, когда приходилось утешать почти ещё ребенка, ставшего сиротой. Ехать позже… Если бы это была лишь его воля или договоренность с лордом и леди Кавендиш, а не приказ короля. Впрочем — до Рождественского поста ещё есть время. От размышлений лорда Генри отвлёк шум за дверью. Он же велел никому не входить. Резко обернулся в сторону двери, в глазах мелькнул гнев. Хотя он тут же погас, когда лорд Девенфорд понял, кто именно послужил причиной шума. — А если я буду уходить, тебя все равно не оставят в одиночестве. — Он слегка улыбнулся юноше, аккуратно отпустил его, дав жестом понять, чтобы тот лежал, поднялся и подошёл к двери, разом распахнув ее. — В чем дело, милорды? Почему вы позволяет себе тревожить покой больного. — Чуть сухо, как всегда, тем не менее глаза внимательно следят за выражением лица сыновей. Юноша улыбался, чувствуя касания отца на волосах и намурлыкивал их старую колыбельную. Когда-то, еще совсем молодой граф Девенфорд пел ее приемышу, чтобы тот мог уснуть. Шум за дверью отвлек парня и тот приподнялся на подушках. Ах, отец… — Мы… — Томас сразу стушевался под взглядом отца — мы хотели узнать, как брат, милорд. — И не только это, милорд. Вы должны знать, почему он пострадал. — Маркус поднял голову абсолютно отцовским жестом, глядя графу в глаза. — Маркус, нет! Я запрещаю тебе рассказывать! — В голосе юноши послышалась легкая паника. Только-только наладилось все, и сейчас из-за его безрассудства может опять все рухнуть в тартарары. — Прости, брат, но я считаю, что отец должен знать. Ты рисковал собой и преподнес нам урок о том, что защищать своих людей ценой жизни не стыдно и не больно. — От этих слов Габриэль тут же спрятался под одеяло, обреченно застонав. Все равно же расскажут. — Проходите. — Граф Генри пропустил сыновей в комнату и вновь закрыл за ними дверь. Слуги, конечно, не рискнут подслушивать, но все же. Лорд Девенфорд сел в кресло неподалеку от кровати больного, кивнул Маркусу. — Что вы с братом хотели рассказать мне, баронет? Я слушаю. Маркусу было очень страшно, об этом говорил упрямо вздернутый подбородок. Томасу же… просто любопытно, как брат себя чувствует, он был совсем еще ребенком, не так давно получившим свои первые бриджи. — Маркус, не смей! — невнятно послышалось из-под одеяла. — Отец достаточно волновался из-за меня. Мальчишка фыркнул на тираду брата и присел. Том же взял пальцы юноши, торчащие наружу и начал с ними играть. — Отец, вы вправе гневаться за риск. Но все-таки вы должны знать, что Габи пострадал не просто так. Он первым ринулся в горящий дом, когда узнал, что там годовалая девочка, дочка кузнеца Энтони. Он вынес ее живой. — Под одеялом раздалось невнятное "фффуууурррк". Как злой кот, честное слово. — Я организовал передачу воды, а Томми не пускал детей к пожару. Наши жизни были вне опасности, отец. И все же… Братья его защищали. Перед собственным отцом. Наверное, так и должно быть. "Я организовал подачу воды" — из уст двенадцатилетнего мальчика… Слушая рассказ Маркуса, граф Генри ощутил, как вновь сжалось сердце. Но уже совсем по другой причине. Слава Господу — он правильно воспитал своих сыновей! Всех троих. Они раньше многих сверстников осознали, что значит ответственность за других, кто зависит от тебя. — Что же, Маркус, если все было так, как вы рассказываете, и если вы все трое достаточно разумно оценивали риск опасности, я могу лишь сказать, что вы действовали правильно. Все трое. — И, послав одобрительный взгляд в сторону кровати, кивнуть и положить руку на плечо наследника. Том счастливо улыбнулся, заливаясь краской от редкой похвалы отца. Маркус кивнул и только посмотрел на кучу под одеялом. — Габриэль, вылезай. Буря миновала. — Из-под одеяла показался пылающий лоб и щеки свекольного цвета. Он не очень любил, когда им хвастались. Том сунул ему сверток, переданный кузнецом, пока парень метался в бреду. Это оказалась новая рубашка. — Это Энтони привез поутру, братик. Приласкав братьев и заверив их, что он в порядке, юноша едва выставил их за дверь. На отца смотреть не хотелось, потому что едва он поднимал взгляд, как начинал краснеть. Сыновья убежали, сдержанно (при ответе все же), но радостно галдя. Граф Генри поднялся с кресла, передвинул его ближе к кровати. Положил руку на лоб приемного сына — больно уж он был красен, не поднялся бы жар. Тихо вздохнул. — Почему ты не сказал мне всего? Безумный мальчишка. — Тихо, неожиданно мягко и чуть грустно. — Я ведь чуть не потерял тебя из-за своей вспыльчивости. А теперь я горд тем, что Господь одарил меня такими замечательными сыновьями. Безумными, храбрыми и готовыми жертвовать собой за других. — Я посчитал ниже своего достоинства оправдывать себя перед вами жизнью маленькой девочки. — Прижавшись к ладони отца щекой, юноша улыбался. Ему хотелось, чтобы этот миг не кончался никогда. Сладкое ощущение счастья, разливающееся в груди песней весенних птиц, заставило вздохнуть и прикрыть глаза. Горячая и сухая ладонь мужчины рядом, родной запах. Что может быть еще нужно? — Я бы век так сидел, отец. — "Кто отдаст жизнь свою за други своя — обретёт жизнь Вечную", — процитировал граф фразу из Библии. — Это было бы не оправданием, Габриэль. Только пояснение причины твоих действий. — Затем мужчина чуть улыбнулся, легонько встрепал волосы приемного сына. — Так уж и век? Без еды и питья, без свежего воздуха, без книг и даже без своей питомицы? Я сказал слугам, чтобы они не заходили сюда, пока я не выйду. Вот только, полагаю, нашего старика-лекаря это не остановит. Он тоже беспокоится за тебя, мальчик мой. Настолько, что решился поднять на меня голос и даже обвинить. — Граф не посчитал нужным рассказывать, как лет двадцать назад, когда сам Генри был ещё пятнадцатилетним баронетом — на несколько лет младше теперешнего наследника графов Пемброк — после того, как он лежал в горячке, до полусмерти выпоротый отцом, лекарь — тогда уже весьма пожилой человек — заступался перед тогдашним графом Девенфордом за его наследника и не был запорот до смерти да и вообще наказан (трехдневное заключение в карцере на воде и хлебе, но без порки, и наказанием назвать было сложно) лишь потому, что лорд Вильям — отец Генри — ценил умение лекаря. Мальчишка смущенно кивнул. Кому нужна еда и питье в такой момент вообще? Он только улыбнулся и теснее прижался к отцу, еще не до конца понимая свои чувства и желания, испытываемые к стальному человеку. — Зачем мне нужны все эти вещи? А вот насчет лекаря… Пока меня не беспокоит рана, отец, — качнул головой, заползая на плечо отца. Опершись на мужчину, было удобнее всего сидеть и чувствовать какое-то странное единение. Говорят, что твой человек — это тот, с кем есть о чем говорить. Глупости это все. Твой человек — это когда есть о чем молчать вместе. — Не надо лекаря, он же зашил рану, заживет. Я не беспомощный. — Еда и питье нужны для того, чтобы быстрее поправиться. — Теперь тон графа звучал чуть насмешливо, когда он говорил о вещах, известных каждому. — А лекарь нужен, чтобы позже осмотреть рану — как она заживает. Тебе в жизни придется не раз драться на дуэлях или принимать участие в битвах, если ты выберешь путь военного, так что, полагаю — знать — для чего нужны лекаря, стоит как можно раньше. — Граф Генри гладил волосы приемного сына, ощущая, как в душе зарождается спокойствие. Тихое, неяркое, но очень тёплое. Непривычное. Такое было лишь иногда прежде, когда после долгого отсутствия он возвращался домой, и его встречала леди Джулия — любимая супруга и мать единственного тогда сына. Она тоже умела дарить именно такое тихое и тёплое спокойствие. Следует заметить, сейчас о почившей супруге лорд Девенфорд не думал, а тихо радовался этому ощущению. Насмешливый тон мужчины был непривычен, граф так редко проявлял тепло. Парень млел под жесткой рукой, ласкающей волосы, и едва ли не урчал сытым котом от наслаждения. Любовь и ласка, переполнявшие все его существо, требовали выхода. И когда ладонь графа в очередной раз скользнула по щеке парня, тот прижался к ней губами, молча улыбаясь. Просто потому что он тут есть, рядом. — Спасибо тебе за тебя, пап. — Тихо прошептав, прижался крепче, и счастливая улыбка сама собой расползлась по лицу юноши. — Тебе стоит благодарить за это не меня, Габи. — Граф серьезно покачал головой. Несмотря на свой вспыльчивый характер, лорд Девенфорд был весьма набожным человек и старался привить эту черту и детям. Нет, он не насаждал веру насильно, как это бывало прежде во времена более суровые и жесткие. Он скупо улыбнулся, ощутив касание губ юноши к своей руке. — Я не король и не священник, Габриэль. — Он мягко отнял руку, но погладил мальчика по волосам, чтобы тот не решил вновь, что приемный отец сердится. — В глазах детей родители — это Бог. — Скупая робкая улыбка. За богохульство отец по голове не погладит, а скорее наподдаст хорошенько. — Так пишет Ларошфуко, отец. Я считаю, он прав. Кого еще так боготворят дети и на кого равняются и оглядываются в своих поступках? — Бледный от пережитого, но уверенный в своей правоте. Однако, долго лежать им не дали. Утробное урчание желудка Габриэля было довольно… звучным. — Ой… Кажется, я голоден? А ты… Вы вообще поели, когда приехали сюда? — Видя, как тот был обеспокоен, вряд ли. Мальчишек-то наверняка покормили, а вот в графа еду силком не всунешь. Слыша откровенную ересь, лорд Девенфорд чуть нахмурился, покачал головой. Как бы то ни было, он знал о нынешних новых веяниях, которые чуть ли не отрицали Бога, и сожалел о том, что его приемного сына не миновала эта зараза. Но вместо того, чтобы отругать Габриэля, граф невольно улыбнулся, слыша "концерт" в животе мальчишки. — "Кажется"? Ты в этом не уверен? — Чуть насмешливо. Поднялся с кресла. — Тебе сейчас принесут еду. И не спорь. Мы с мальчиками тоже пойдем обедать. Потом я постараюсь вернуться, если не будет никаких дел. Если же появятся, то зайду ближе к вечеру. Но то, что я не смогу иногда приходить — только лишь повод тебе постараться поправиться поскорее. — Мужчина снова коснулся губами лба юноши и вышел из комнаты. Приказал верному Герберту, дежурящему у двери, принести милорду Габриэлю сытный обед. Юноша хотел было попросить поесть с ним, но счел, что отец не пойдёт на такое вопиющее нарушение этикета и сочтет это капризом ребенка. Потянувшись к мужчине, улыбнулся понимающе. — Я бы хотел помочь вам отец, хотя бы немного. Приходите после обеда. Вместе посмотрим состояние дел? — не мытьем, так катаньем, как говорится. Когда принесли обед, юноша уничтожил салат и суп, отказавшись от гарнира и горячего. Не помогли даже уговоры. Он сыт уже. — Я хочу к отцу, мне нужно ему помочь, помогите встать. — Служанки уложили обратно, зная, что их выпорют непременно, если юноша встанет раньше третьего дня. — Да что такое? Слуги доложили лорду Генри, что милорд Габриэль отказался от половины принесенной ему еды и хочет видеть графа. Мужчина прошел в комнату приемного сына, посмотрел на него, чуть хмурясь. — В чем дело, Габриэль? Почему вы отказываетесь обедать? Вы ведь не мальчик, в конце концов, чтобы не понимать своей пользы. Габриэль увидел отца и пожал плечами, недоуменно улыбаясь. Но он наелся, что ему силком, что ли, впихивать в себя? — Я действительно наелся, отец. — Снова это "вы", но это ведь только при слугах, да? Так хотелось надеяться, что то крохотное и трепетное, ранимое тепло еще не ушло.— Я хотел бы помочь вам с делами поместья. Если позволите. Мне не составит труда это занятие, а вам будет легче. — Только после того, как поправитесь, мальчик мой. — Граф твердо покачал головой, показывая, что никакие уговоры сейчас не помогут. — Теперь вы ещё очень слабы. Вас выпустят из постели лишь тогда, когда это разрешит лекарь. А его уговаривать бесполезно. Старик, если посчитает, что организм ещё слаб и не готов действовать, не разрешит вставать. А если вы будете по-прежнему отказываться от еды, вам не хватит сил. Возмущению юноши не было предела, он болен, но не глубокий инвалид и не беспомощен. — Но бумаги-то я просмотреть могу, отец. — Но переубедить графа… Проще перебодать барана в чистом поле. Об упрямстве Девенфорда ходили легенды при дворе, как и о его твердом слове. — Пожалуйста, только бумаги. И я клятвенно обещаю не вставать, отец. — Хорошо, бумаги вам принесут. И вы, изучив их, дадите мне полный отчёт о ваших изысканиях. — Граф Девенфорд скупо улыбнулся. Габриэль был так же упрям, как и его отец — граф Кристофер Пемброк. Но если без обиняков, то все семейство Пемброков и Девенфорд отличалось этим свойством, а троюродные братья Кристофер Пемброк и Генри Девенфорд обладали этой чертой в наибольшей степени. Мальчик поднял голову и на миг лицо озарилось такой искренней и светлой улыбкой, настолько яркой, словно луч солнца в хмурую погоду. — Спасибо, отец. Я буду рад помочь вам и немного разгрузить ваши плечи. — Наклонив голову, мальчик улыбнулся и подумал, что неплохо бы привлечь к делу Маркуса, тому пора учиться заготовлять продукты на зиму. — Но с условием, что вы не станете отказываться ни от еды, ни от лечения и пытаться встать с постели ранее того времени, которое назначит лекарь. — Выражение лица юноши было столь радостным и сияющим, что лорд и сам невольно улыбнулся. — Я понимаю, что вам очень скучно лежать тут и бездействовать. — Я обещаю слушаться лекаря, ваша милость. — Улыбку до конца стереть так и не удалось. — А Вы обещали зайти ко мне вечером. — Юноша понимал, что хрупкое равновесие, установленное между ними, только набирает обороты. Обоим придется приложить силы, чтобы стать друг другу по-настоящему близкими и родными людьми. Для него граф был практически идеалом человека, если бы не его холодность. — Я зайду после вечерней мессы. — Граф кивнул, показывая, что помнит о своём обещании. Юноша мог быть уверен — опекун сдержит слово. Лорд Девенфорд коснулся рукой плеча приемного сына. — Отдыхайте и набирайтесь сил, Габриэль. Скоро вам принесут документы. Но все же обещайте, что не будете переутомляться из-за счета. Я пришлю к вам доктора до своего визита. — Граф Генри улыбнулся мальчику и вышел из комнаты.

*****

Весь вечер, время мессы и за ужином Габи что-то считал. По идее, у него вырисовывался неплохой план на зиму и следующую весну. Кент всегда славился хлебами и рожью да шерстью. Если крестьянам дать прялки и шерсть, то можно торговать. Хлебом и пивом они обеспечены, а зайцев и косуль набили столько, что ледники ломились. Сыров хватит, если расходовать экономно. Вина. Их почти не пьют, пары бочек за глаза. Эх, мало новомодного картофеля на семена следующей весной. Значит, его не едим. Овощей и фруктов тоже не так много, придется закупать, дабы избежать цинги. Рыбы много всегда, рядом порт. Сено есть, и молоко будет. Лекарственные травы есть, но лентяйки в кухне еще не начали заготовки. Вот это все и обрушилось на голову графа, когда тот пришел. Лорд Генри слушал внимательно, понимая, что юноша по-настоящему проделал большую работу, и все более убеждался в правильности своего решения просить у короля позволения для Габриэля на управление его землями. — За лекарственными травами можно обращаться к монахам ближайшего монастыря — они сами выращивают и заготавливают эти травы. То, чего не хватает, можно торговать на ярмарке, ты прав. Если будет удачный год, то на следующий можно ожидать большого приплода овец, а это значит увеличение объема шерсти. Ты хорошо поработал, мой мальчик. Не очень устал? Голова не кружится, не болит? — Зачем нам ущемлять Божьих людей, отец? Вам достаточно заставить свистушек с кухни поработать с недели две. — Забота тронула сердце юноши, и он улыбнулся. — Немного болит, но все в порядке. Как дела в деревнях, отец? — Мальчик лег в подушки, оставив расчеты на тумбочке. Хотелось бы полностью успокоиться и за людей тоже. Еды хватит, дрова на зиму не проблема. Была у него задумка на рождественские мистерии, храни Господь запасливых предков. — Упаси меня Господь их ущемлять. — Лорд чуть улыбнулся и перекрестился. — Но там имеются мастера своего дела, а женщинам с кухни на их местах как раз дел и хватает. Не дело загружать и без того занятых людей. — Лорд Девенфорд посмотрел на юношу чуть задумчиво, провел рукой по его волосам. — Отдохни пока что, мальчик мой. С тем, что происходит в деревнях, разберёмся завтра-послезавтра. Тем более ещё не из всех деревень пришли известия от старост. Я пришлю сейчас к тебе лекаря, он посмотрит, как заживает рана, сменит повязку. И ложись спать, Габи. Юноша покивал и присел в подушках, задумавшись. — Я бы хотел с вами посоветоваться, отец. В дни Рождества позволено ли мне пригласить Кавендишей? Это будет уместно? — Вздохнув, юноша продолжил: — Кроме того, возможно, я излишне романтичен, но я бы отметил хорошо работавших крестьян. Хоть отрезом ткани. Нам это почти ничего не будет стоить, а они будут довольны и на будущий год стараться будут все. — Ты становишься превосходным хозяйственником и тактиком. — Лорд Девенфорд смотрел на юношу со все возрастающим удивлением и уважением. — Но с идеей о подарках хорошо работавших за год крестьянам ты немного опоздал: я уже несколько лет так делаю. Что же до мысли пригласить сюда Кавендишей… Не думаю, что эта мысль хороша. Здешнее поместье все же наследство Маркуса, а девица Уиндхем — твоя невеста. Может, лучше пригласить ее с родителями в твои владения? — граф Генри улыбнулся. Улыбнувшись, юноша кивнул, а после улыбка пропала. — В мое… но я там не живу. И моя семья… Хорошо, отец. — Было видно, что мальчику не по нутру идея встретить Рождество отдельно от семьи с чужими ему людьми. Он упрямо поджал губы — значит, встретимся с ними при дворе короля. Он приготовил хорошие подарки братьям, чтобы пропустить праздник ради… чужих людей. Лорд Девенфорд увидел, что мальчик расстроился. Мужчина легонько провел ладонью по волосам приемыша, которого любил не меньше, чем родных сыновей. — Я очень постараюсь получить у Его величества разрешение для тебя принять земли рода Пемброк в полное законное владение. И тогда ты можешь на полном основании пригласить на Рождество в гости всех, кого захочешь. Думаю, Маркусу с Томасом там будет любопытно побывать. Ну, а я вспомню те дни, когда мы с твоим отцом, будучи ещё юнцами, носились по лесам и полям за поздними зайцами или когда старшие брали нас на зимнюю охоту на волков. — Не надо. Еще пара лет, отец… Я не готов к принятию наследства. — Вернее, он не хотел уезжать из дома Девенфорда. Там не будет семьи, только глухая горячая тоска до животного воя. — Прошу вас… я не смогу. Один, там… я помню ту ночь. — Кричащий отец, рыжие пряди матери в крови на белом полу. Хрипы отца… и он, спрятавшийся в шкафу. Генри тогда ворвался в дом как дикая охота. Только он смог успокоить ребенка. Мужчина торопливо сел на край кровати, обнял Габриэля. — Хорошо, мой мальчик, как ты захочешь. Тогда, может, проведем Рождество в лондонском особняке? Там хватит места и нам, и гостям. — Он не уговаривал, он советовался. Быстро закивав, юноша судорожно вздохнул. Хотелось все время быть рядом с отцом. Не надо ему земель, титула, жены. Пусть отец и братья будут рядом. Но он понимал, что сие неосуществимо. Вон уже и Мередиты приезжали на Маркуса посмотреть да Дилайт показать. Капризы выросшего юноши никому не интересны, когда на кону династический брак. — Спасибо, отец. — Пальцы сжимали камзол мужчины, а голова доверчиво лежала на его груди. Кажется, юноша все же перетрудился с бумагами и снова переволновался, раз так тяжело дышит и чуть ли не обмякает в объятьях. Ладонь мужчины легла на лоб приемного сына. — Мальчик мой, тебе все же надо отдохнуть. Сейчас принесут сюда лёгкий ужин, потом придет лекарь, а затем ложись спать. Завтра я снова навещу тебя.