Заложники любви. Заложники общества

Прошел почти месяц с момента травмы. Лекарь разрешил наконец поездку в Лондон. Кроме того, уже установилась зимняя дорога. Габи переживал все сильнее и старался быть рядом с отцом все дольше. — Я волнуюсь, отец, — шепнул он графу, перед тем как сесть в экипаж. — Отчего же? — Лорд Девенфорд придержал рвущегося коня, заставляя его идти шагом рядом с повозкой. Наследник графа — баронет Маркус с радостным гиканьем носился вокруг собравшейся в путь группы, копыта его коня взрывали пушистый снег, порой жеребец чуть не проваливался в снег, но мальчик успешно направлял его в сторону от опасных мест. Томасу повезло меньше: пару дней назад он подхватил лёгкую простуду и теперь — вот огорчение — сидел в экипаже рядом с Габриэлем. Старик-лекарь был так же взят с собой и тоже размещен внутри. Суеты при сборе не было, но слуги провожали хозяев с лёгкой грустью; особенно — молодого милорда Габриэля. Отъезд хозяина — графа Генри, впрочем, воспринимался с лёгким облегчением, которого, разумеется, никто не показывал, но о котором граф был осведомлен. — Вся эта суета… И двор. Волнуюсь, как бы не опозорить вас каким-либо поступком. — Под строгим взглядом лекаря забрался-таки в экипаж. Теперь всю дорогу можно дремать либо читать, ибо ворчание старика не добавит прелести поездке. Хотя бы братья верхом и избавлены от нудных лекций о здоровье. Им предстояло ехать весь день, и приедут они уже глубокой ночью.* — Отец, расскажите немного о Кавендишах. Какова их дочь? Вы наверняка ее видели. — Кавендиши — достойный и старый род. Они благородны и смелы. Их род отмечен вниманием королей уже не одно поколение. Девица Уиндхем весьма образована, умеет читать, знает этикет. Думаю, она даже сможет помочь тебе в этом знании. Если ты, конечно, не погнушаешься тем, что будешь учиться у девушки. — Лорд Девенфорд был снова, как всегда, суховат и ровен в общении, и лишь тень, слабый и далёкий отзвук теплоты слышался в голосе, когда он обращался к приемному сыну. Томас шмыгнул носом и испуганно посмотрел на лекаря — вдруг тот снова начнет поить каким-нибудь горьким лекарством? — Мне бы лучше учиться у вас, отец, — Томас вскинул голову в детской ревности на это личное обращение к отцу. — Образована и начитанна — не значит умна. — Ему явно не хотелось прожить жизнь с женщиной, у которой в голове платья, а в глазах золотые. Иногда он слышал о дочерях легендарной Скай из ирландского рода пиратов Лэнди, ныне состоящих на службе короны. Если дочери или внучки унаследовали хватку пиратки, то… — Отец, а род Лэнди не рассматривал наше предложение? — Скандал. Мезальянс. Нувориш и потомственный аристократ. — Мне бы хотелось учесть все варианты. — Мы не предлагали этой семье ничего подобного. И я не намерен связывать жизнь своих сыновей с… Подобными людьми. Слава Господу, наш род достаточно знатен и богат, чтобы выкупать свой титул. — Голос графа стал холоден, в нем зазвучала надменность. Сейчас это был тот самый лорд Генри Девенфорд, которого знали при дворе. Таким его не видели даже собственные крестьяне, не говоря уже про родных и близких. Мальчик наклонил голову, изучая нового для него отца. Это было как ребус, загадка. Как капуста… — слой за слоем. — Ходят слухи, что ее внучка — законнорождённая принцесса южной Индии, отец. И нет-нет, я лишь поддерживаю беседу. — Однажды ему случилось увидеть Ивонну, баронессу Лэнди, дочь графини Грейс Лэнди. Синие глаза и черные волосы. Она была экзотически красивым цветком, ходившая босиком, как привыкла на жаркой Родине. — Род Лэнди тоже не коты вычихали, отец. — Слухи… Может, ты хочешь вообще связать свою жизнь с какой-нибудь дочерью африканских дикарей? — Лорд Генри раздражённо хмыкнул, мотнул головой. — Девица Уиндхем не только начитанна, но и поистине умна. Зачем ты спрашивал о ней, если уже решил не жениться на дочери Кавендишей? А вот такого скачка логики он не ожидал от отца. Уставившись на опекуна, как на восьмое чудо света, весьма холопски открыл рот в изумлении. — Что-что? Отец, кто вам сказал такую чушь? Да и разве я имею право голоса? Моя судьба была определена в пять лет. Это честь рода. — Фыркнув, юноша закутался в шкуры и прикрыл глаза. — Но если она окажется, прости Господи, дурой, я ее отравлю. — Тогда зачем ты интересуешься индийскими принцессами? — Лорд Генри передёрнул плечами. Он снова подъехал ближе к экипажу, нагнулся низко-низко и, протянув руку, легонько стукнул ладонью снизу вверх по нижней челюсти юноши, захлопывая ему рот. И снова посмотрел насмешливо. — Пап! — Это уже возмущенно. — Мне девятнадцать, мне по возрасту положено интересоваться юными леди. Я бы понял твои вопросы, если бы мои вкусы совпадали с известными тебе личностями, — поправив невидимую корону, парень брезгливо скривился. А сердце ныло о том, что он совершит ошибку, женившись. Его судьба вот она, рядом… только руку протяни. Что заменит ему теплые вечера в руках отца? Граф Генри внимательно посмотрел на приемного сына, дёрнул щекой, а затем расхохотался. — Что же, если тебе не понравится общение с леди Уиндхем, то при дворе обитают и иные юные дамы. Ты был помолвлен с дочерью лорда Кавендиш лишь в пять лет, но этот помолвка была заключена твоим отцом. Теперь нужно будет подтвердить или опровергнуть эту помолвку. Я имею на это право, как твой опекун. И я выслушаю твоё мнение. Такой теплый смех. И колючий одновременно, как пушистый снег. — Вечереет. Осталось недолго, отец? Томми спит уже. — И впрямь мальчик забрался в шкуры к брату и там заснул. Дальняя дорога выматывала всех. Но на горизонте уже были видны огни Лондона. — Да, ты прав, если мы поторопимся, то будем в Лондоне ещё до ночи. — Граф кивнул. Отъехал от повозки. Маркус уже тоже клевал носом, кое-как держась в седле. Лорд сказал, чтобы он также забрался в экипаж, а остальным приказал прибавить шаг. Лошади пошли крупной рысью. Возница также увеличил скорость. Через час экипажи и всадники остановились у двухэтажного особняка. Хотелось есть и спать. Взяв Тома на руки, юноша вылез наружу, со стоном размяв спину. — Идемте, отец. — Промозглый ветер не добавлял уюта. — Братец, мы приехали. Ребенок открыл сонные глаза и ахнул. — Уже? Так быстро? — Весь день, Томас, весь день ехали. — Граф Генри потрепал сына по волосам. — Столько же вы пробыли в экипаже. Так что, думаю, теперь стоит размять ноги. Поставьте его, Габриэль. Маркус, выбирайтесь. — Он постучал по крыше экипажа рукоятью плети, которую держал в руке, но пускал в дело крайне редко. Баронет, зевая, выбрался наружу, поежился. — Вылезай, лекарь. Помогите ему. — Спешиваясь, приказал лорд Девенфорд двоим юным пажам, которые успели слезть на землю. Остальные слуги уже брали под уздцы уставших коней, намереваясь отводить их в конюшню. Из открытой двери особняка высыпали домашние слуги, кланяясь приехавшим господам. Юноша поставил мальчика, оглянулся, но и лекарь и Маркус уже выбрались из экипажа. — Горячий ужин, теплые постели, и все вон до утра. Юношу все же решился прервать дворецкий: — А отчет? Габи аж зашипел рассерженной кошкой: — Сунетесь сейчас к отцу, лично выпорю. — Надо же, какая понятливая челядь пошла. Со второго раза дошло. В доме было натоплено. Раздражение юноши объяснялось перенесенной дорогой, в тряске которой снова заболела спина. За ужином он лениво ковырялся в тарелке. Мальчишка начал командовать и распоряжаться, но граф не одернул его. Пусть приучается. Потом, наедине, несомненно, стоит поговорить об этом, но не при слугах. Лорд Генри лишь добавил к распоряжению приемного сына горячую воду для мытья и приготовить коней, чтобы после ужина поехать на вечернюю мессу в ближайшую церковь. Впрочем, поглядев на сыновей, разрешил им не сопровождать его в поездке, а помолиться после ужина и ложиться спать. Поскольку о приезде хозяев было известно заранее, прислуга подготовила дом к возвращению графа наивысшим образом. Пыль всюду была вытерта, полы натёрты воском, в канделябрах горели все свечи, а в каминах полыхал огонь, даря комнатам тепло. После ужина граф оседлал свежую лошадь и отправился в церковь. Казалось — этот человек был высечен из стали или камня, потому как не знает усталости. — Милорд, вы бы просмотрели отчеты, — неугомонный совсем. Одернув рубашку и накинув халат, Габи поинтересовался — спят ли братья. И только убедившись в их сне, спустился вниз, пока Герберт разбирал сундуки. Углубившись в чтение, он и сам не заметил, как заснул в кресле у камина с бумагами в руках. Прихода отца он не слышал. Граф вернулся ближе к полуночи, прослушав мессу, исповедавшись и получив отпущение грехов, самым сильным из которых была вспыльчивость и несдержанность. Услышав от дворецкого, что просмотр отчётов взял на себя милорд Габриэль, крепко взял этого самого дворецкого за грудки, весьма жёстко тряхнул и очень вкрадчиво и негромко поинтересовался — с каких это пор милорд Габриэль стал хозяином дома, чтобы смотреть отчёты? Затем так же ровно уведомил, что дворецкий уволен и ему надлежит уехать в одну из деревень, где он будет служить — как и было прежде — конюхом. Дворецкий побледнел, но, зная непреклонность лорда, даже не попытался просить о милости остаться. Отпустив дворецкого, граф Генри направился в комнату приемного сына. И застал его спящим. Несколько бумаг выпали из рук юноши и лежали на полу. Граф нагнулся, поднял их и переложил на стол. Затем снял с коленей приемного сына остальные документы и положил их к остальным. И лишь потом опустил руку на плечо молодого человека. — Габриэль, просыпайтесь. Юноша открыл глаза, еще собирая обрывки ласкового сна и чуть улыбнулся. — Я рад вас видеть, отец. Братья спят. Дворецкий настоял на просмотре бумаг, но, боюсь, я не успел. — К чему повторять очевидное? Он позорно уснул и не помог отцу. Щеки виновато полыхнули стыдом. — Ты и не обязан это делать. Дворецкий же… Он поступил весьма неразумно, забыв, вероятно, кому служил. Теперь же иди и ложись спать, мальчик мой. — Граф устало потёр лицо руками и зевнул в ладонь. Он сам утомился безмерно, но ещё держался. Обняв отца и пожелав ему добрых снов, мальчик кинул взгляд на бумаги в центре стола и ушел наверх, усталость все же взяла свое. Утром Габриэля разбудил Гербер. Слуга сказал, что милорд граф уже ждёт в столовой и завтрак скоро будет подан. И тут же, отпихнув слугу в сторону, в комнату ворвался Томас. Принялся теребить брата и требовать, чтобы тот скорее вставал и посмотрел в окно, где — "Ух, какой снег идёт!" Герберт поклонился юным милордам и вышел, дабы принести милорду Герберту умыться и чистую одежду. — Том, я понимаю твою радость. Даже обещаю, что мы прокатимся верхом, если позволит отец. А сейчас дай мне встать, чтобы умыться, — тихий смех, звук раздавшегося поцелуя в макушку и юноша поднялся. Он был счастлив в этой семье, где маленький Том часто ставил все с ног на голову, а рассудительный Марк не по-детски строго говорил. Странная? Но самая лучшая семья. Умывшись и приведя себя в порядок, юноша спустился вниз, держа за руку норовившего улизнуть брата. — Доброго утра вам, отец. — Доброго утра, Габриэль, Томас. — Сидящий за столом граф Генри чуть наклонил голову, приветствуя обоих. Слуги к этому времени начали разносить блюда. Баронет уже сидел по правую руку от отца — как надлежало по этикету. Томас быстро подбежал к отцу, поцеловал его руку и занял место слева. Лорд поинтересовался, как сыновьям спалось. Затем посмотрел на приемного сына. — Габриэль, вы прочтете сегодня благодарственную молитву перед трапезой? Салфетка едва не выпала из рук юноши. Отец никогда не предлагал ему прочесть молитвы. Он, собственно, их особо и не знал. "Спасибо люди за еду на блюде?" Не так? А как? — Простите, отец. Я не очень хорошо себя чувствую и могу сбиться. — Граф внимательно посмотрел на приемного сына. Коротко кивнул, принимая оправдание. Качнув головой, юноша по памяти прочел молитву перед трапезой и прикрыл глаза, благодаря Господа за посланную пищу. После завершения молитвы все принялись за завтрак. Томасу не терпелось одеться и бежать на двор, поэтому мальчик вертелся почти всю трапезу и пищу поглощал торопливо. За что был резко осажен отцом и осведомлен о том, что если продолжит себя вести и впредь столь неподобающим образом, то будет не только оставлен без сладкого, но и без прогулок. Лишь после столь суровой "отповеди" мальчуган притих и изредка бросал взгляды на обоих братьев. Габриэль уделил внимание только паре яиц и принялся за кофе. Он всегда мало ел, а сегодня в особенности. Что-то тревожило юношу, за ночь, за приснившийся ему сон, он понял, что и как чувствует к отцу. Вот только… Так нельзя. Это грех. Но как сладко тянуло в груди во сне от поцелуя отца. И после вот этого ему нужно жениться и погубить не только себя, но и невинную девушку. Молчаливый и непривычно тихий Габи не поднимал глаз от чашки с кофе. Лорд Девенфорд заметил странное поведение приемного сына. Габриэль никогда не был особо шумным мальчиком, часто молчал, задумавшись о чем-то своём, но сегодня его задумчивость почему-то беспокоила. Впрочем, долго раздумывать о поведении юноши у графа не получилось. Вошедший слуга объявил, что прибыл гонец от Его величества. Граф Генри торопливо поднялся и кивнул, приказав впустить посланца. В столовую вошёл высокий стройный юноша в одежде цветов королевской фамилии с королевским гербом, вышитым на груди. С достоинством поклонившись, он вручил лорду Девенфорд послание от короля и удалился. Граф вновь сел на своё место и, развернув пергамент, начал читать. В столовой установилась тишина — даже неугомонный Томас затих. Только было слышно, как потрескивают свечи, да пламя в камине. Габриэля отвлек вошедший гонец, но ненадолго. Когда отец принялся читать, мальчик снова погрузился в самосозерцание. Ему было неприятно от самого себя, но до слез хотелось оказаться в руках отца снова, как в ту ночь после ранения. Только сердце и душа требовали большего… Но общество не одобрит. И отец скорее с позором изгонит его, чем решится сказать хоть слово понимания его чувствам. Набожный пуританин был всегда примером для сыновей… Пока один не увлекся им настолько, что забыл все правила. — Его величество приглашает нас принять участие в рождественском маскараде, — объявил лорд Генри, прочтя послание. Он положил пергамент на стол и вернулся к бекону. Допив кофе, перекрестился, произнес молитву после еды, поднялся из-за стола. Коротко глянув на сыновей, чуть суховато улыбнулся. — Это большая честь для всех нас. Полагаю, вы не заставите меня краснеть за ваше поведение. — Говоря это, он выразительно посмотрел на мгновенно покрасневшего Томаса. Тот засопел, вздохнул и клятвенно заверил отца, что нет — не придется. — Хорошо. В таком случае, предлагаю вам подумать, в каких костюмах вы явитесь на бал. Указание портным будет дано сегодня же. Габриэль, вас я жду в своём кабинете. — Произнеся эти слова, граф вышел из столовой. — Это прекрасная возможность быть представленными ко двору, отец. — Кивнув на его приказ, юноша встал и пошел в кабинет отца. Руки парня мелко подрагивали. Объяснить все плохим сном не получится, отец знает, что он не настолько чувствителен. Но и оставаться с ним наедине было выше сил юноши. — Вы хотели поговорить? — Не поворачивая головы и не поднимая глаз. Он сказал это… ковру? Пальцы, сцепленные в замок, белели от напряжения. — Садись, — граф кивнул на одно из кресел, устроился в соседнем. — Габриэль, я не уверен, что тебе стоит ехать. Это, безусловно, будет противоречить приказу Его величества, но мне кажется, ты вчера дурно перенес дорогу и плохо выспался, отчего твои раны могли вновь обеспокоить тебя. Тебе стоит набраться сил, иначе упадешь в обморок на балу, подобно какой-нибудь девице в слишком туго стянутом корсете. Я велю, чтобы тебя вновь посетил лекарь. Юноша качнул головой. Отец любит его, по-своему, но любит… — Не стоит нарушать приказа Его Величества, отец. Я поеду. — Мягко и нежно, как с любимой женщиной… Боже, дай мне сил пережить это сумасшедшее чувство. Я прошу тебя. Умоляю, слышишь? Хочется кинуться к отцу в объятия и признаться, но как страшно. — В таком случае, прошу вас беречь себя и не брать на свои плечи много трудов и забот — хотя бы до бала. К тому же в рождественские праздники я думал пригласить в гости семейство Кавендишей. — Лорд слегка улыбнулся. — Либо кого-то, чья дочь, племянница или воспитанница приглянется вам при дворе. Что же до забот и трудов… — Он побарабанил пальцами по деревянному подлокотнику. — Я помню, о чем вы просили, Габриэль: дать вам ещё два-три года до того, как вы вступите во владение своими землями. Поразмыслив позже, я пришел к выводу, что это неразумно. Вступление во владение не означает, что вы тут же будете выселены отсюда и отправитесь прозябать где-то в глуши в провинции. — Мужчина скупо улыбнулся. — Документы о владении всего лишь позволит вам самому получать доходы от земель; уже на законных основаниях проверять все отчёты, доклады, которые будут присылаться; и, наконец, на тех же законных правах не допустить попыток некоторых соседей забрать эти земли. Что же до необходимости ездить туда самому… Признаться, в своём владении в Дартмуре я не был с тех пор, как не стало леди Джулии. — Лицо графа на миг омрачилось, но он тут же вновь принял привычный холодный вид. Габриэль только кивнул, жалко улыбаясь. Он был согласен на что угодно, лишь бы остаться рядом с отцом. На слова о женитьбе поднял голову и прикрыл глаза. Улыбка стала куда более обреченной. — Я согласен с вами, отец, — голос был высоким, ломким, надтреснутым. — Я исполню вашу волю, кроме того я рад, что вы учли мое мнение. — Тогда почему тебя так трясет? Почему мужчина так холоден? Почему так хочется кинуться в его руки и рыдать о своей любви, срывая скупые поцелуи с его губ. — Габи, мальчик мой, да что с тобой? Ты бледен. — Мужчина поднялся, подошёл к креслу юноши, положил тому руку на лоб. — Господи Иисусе, да у тебя жар. — Он торопливо отошёл к столу, позвонил в стоящий на столе серебряный колокольчик и резко приказал вошедшему слуге вызвать лекаря и отвести милорда Габриэля в его спальню. — Все в порядке, отец. От этого жара лекарь не поможет, — рука Габриэля легла на кисть отца, дабы остановить его. — От него нет спасения. — Обреченная улыбка и юноша пожал плечами, усмешка стала горькой. — Да и кровать мне тоже не поможет, отец. Любовь недуг, моя душа боль. Томительной, неутолимой жаждой. Того же яда требует она, который отравил ее однажды, — процитировав Шекспира, юноша хмыкнул. — Любовь? — мужчина пристально посмотрел на приемного сына. Габриэль был весьма миловидным юношей, и лишь соблюдение правил этикета помешало бы многим девушкам на балу ходить за ним толпами и искать его внимания. Впрочем… Может, он влюблен в какую-нибудь служанку или крестьянку? Естественно, как говорят в народе — сердцу не прикажешь, но это было бы попранием законов приличия. Или… Не приведи Бог — наследник трона оставил свой след в сердце Габриэля? Граф Генри не знал точно, что произошло чуть больше месяца назад на охоте, но все же беспокоился. — И кто же она? Неужели всё-таки та индийская принцесса, и ты полюбил, доверившись лишь слухам — подобно героям старинных баллад? — Он попытался спрятать беспокойство за насмешливым тоном. В кабинет зашёл слуга и доложил, что лекарь уже в спальне милорда Габриэля, и попросил позволение сопроводить юного господина туда. Габриэль лишь качал головой на попытки отца угадать того, кто украл покой юноши. — Не старайтесь, отец. Вам не угадать имя. — Грустно усмехнулся. — У нас все равно нет будущего. — Обернувшись на вошедшего слугу, юноша испросил разрешения отправиться к лекарю. И в спальне, плотно запершись, не обращая внимания на старика лекаря, упал в подушки и разрыдался в голос. Старик сел, поглаживая мальчишку по плечам. "У нас нет будущего"… По-видимому, и правда — девица из низшего сословия. Граф Генри покачал головой, хмурясь. Хорошо ещё, юноша это понимает. Что же, значит, вести Габриэля на королевский маскарад все же стоит — если мальчик не вовсе ослабеет, разумеется. Лорд Девенфорд вызвал в кабинет портных, приказав им сшить для милорда Габриэля костюм персонажа итальянского театра — Пьеро. Если мальчик и будет бледный, то это хотя бы воспримется как удачный грим. Себе же граф заказал костюм пирата. Узнал, что Томас изъявил желание одеться крестьянином, а Маркус — героем баллад — Робин Гудом. Коротко усмехнулся, кивнул, разрешая. Отпустив портных, принялся за изучение отчётов, которые вчера забрал из гостиной, когда отправил Габриэля спать. Слуги дважды меняли свечи в канделябрах, а лорд Девенфорд все ещё сидел над документами. Наконец, решив прерваться, позвонил и велел прислать в кабинет лекаря. Но мальчик умудрился переиграть свой костюм. Портные только и смогли доложить о том, что милорд Габриэль пожелал идти в костюме Ланселота, безнадежно влюбленного и верного рыцаря баллад. Лекарь напоил его снотворным и он уснул, измученный собственными терзаниями. — Ваша милость. Вы приказывали явиться. — Старик сел в кресло и посмотрел на графа. Речь пойдет о Габриэле, нет сомнения. На слова портных граф лишь пожал плечами. Что ж, пусть. На поступок лекаря — тот позволил себе сесть, хотя разрешение ещё не было дано, лишь чуть нахмурился, но ничего по этому поводу говорить не стал. Зато поинтересовался, довольно резко: — Что происходит с моим приемным сыном, старик? Ты говорил, он полностью оправился от своих ран. Но теперь ему вновь дурно. Я не упрекаю тебя… Пока не упрекаю. Но хочу, чтобы он был здоров. Сейчас слишком многое поставлено на карту. — Пусть его, как частенько бывает, считают бессердечным деспотом и человеком, для которого положение в обществе играет большую роль, в отличие от состояния людей, чем поймут его искреннее беспокойство за мальчика. — Нам остается уповать на Господа. Это любовные муки, милорд. От них два лекарства существует. Ответные чувства и монастырь. — Старик развел руками. Здесь он был бессилен. Действительно бессилен. Он видел, с какой тоской юноша смотрел на графа. Но выдавать то, о чем догадывался, было не в его правилах. — Сейчас он спит. Утомлен припадком чувств, и я дал ему снотворную смесь. Он долго плакал, Ваша милость. Это первое искреннее и глубокое чувство. — Что же, будем надеяться на третье лекарство — новое сильное чувство к иному человеку. Такое тоже случается. Как сказал сам милорд Габриэль, у них нет будущего. В своё время я тоже был влюблен в дочку истопника. И ты лечил меня уже от "лекарства" моего отца, помнишь? — Он сухо усмехнулся. Именно тогда пятнадцатилетнего Генри выпороли до полусмерти, и спасло его лишь то, что уже тогда он остался единственным наследником рода Девенфорд. И впоследствии был обвенчан с Джулией Листен — дочерью графа Беломора. Через какое-то время молодым людям удалось не только привыкнуть друг к другу, но и ощутить взаимную любовь и уважение. И лорд Генри продолжал любить супругу нежной, заботливой любовью до самого конца леди Джулии. Да и теперь он любил ее. — Я многое помню, а знаю о Вашей семье еще больше, милорд. И вот, что я скажу. Нельзя на аркане тащить его к алтарю. Не устроит Вас его выбор, это уж точно. Но жените силком — пропадет ни за грош. Сам себя уморит. — Старик грустно улыбнулся, вспоминая, как сдерживал взбешенного лорда, отца Генри, в дверях комнаты наследника, пока тот лежал, измученный поркой. — Вы, милорд, можете меня хоть выпороть за откровенность, если видеть от этого лучше станете… Откройте глаза. — Он выберет себе невесту по сердцу. Несмотря на прежнюю помолвку с леди Уиндхем. Разумеется, если она будет благородного сословия. И он знает об этом. Ступай, старик. Мне нужны твои знания и твои руки, а не твои советы вне медицины. — Ровно и холодно. — Если можешь, поставь милорда Габриэля на ноги ко вторнику. Не сможешь — я найду другого лекаря. Старик только усмехнулся. Сколько лет граф так грозит вот? Лет двадцать точно. — Как пожелаете, но ошибку иногда не исправить. Я буду у милорда Габриэля. — Он зашел вовремя. Мальчик просыпался, на щеках застыли дорожки слез. Старик вздохнул. — Ну что ты, что, малыш? Совсем тяжело? Поплачь, тебе нужно. Поплачь, миленький. — Габриэль снова разразился потоком рыданий в плечо лекаря, который жалел его. — Я же вижу. Я знаю… — Знаете? И вам… не противно от меня? — Нет, сынок. Бог есть любовь, мальчик. Что бы там ни говорили сумасшедшие фанатики. За нее многое прощается, и ею многое искупается. Но не смей признаваться, хорошо? Тебе несдобровать. После ухода лекаря лорд вернулся к работе над бумагами. Он старался заполнить свой мозг и внимание проблемами владений и других — подвластных ему людей, чтобы не утонуть в беспокойстве за приемного сына. Обед велел принести сюда же, в кабинет, но крайне мало. Впрочем, сыновей все же приказал без обеда не оставлять, да и милорду Габриэлю отнести несколько легких, но питательных блюд. После обеда баронет и его младший брат проскользнули в комнату юноши. — Ты опять болеешь, Габи? Почему? — полюбопытствовал Томас, забираясь на кровать к брату. Внимательно посмотрел на него и провел пальцами по щеке. — И почему ты плакал? Маркус вопросов не задавал, молча сел в кресло рядом. — Я просто видел нехороший сон и у меня теперь немного болит голова. Но про обещанную прогулку я помню. — Слабо улыбнувшись, парень посмотрел на Маркуса, и тот кивнул. Лекарь вмешался, мол, только в коляске и с охраной. Габи согласился и с этими условиями. — Пойдем к отцу? Спросим разрешения на прогулку. — Встав с постели, подхватил захохотавшего братика на руки и невольно улыбнулся. В кабинет так и вошли втроем, причем Том хохотал, Габи его щекотал и тихо улыбался, а Маркус хихикал над братьями. — Отец, отпустите нас покататься по городу в экипаже. Пожалуйста. Смех? Лорд Девенфорд изумлённо поднял голову и наткнулся взглядом на поразительное зрелище: Габриэль — только несколько часов назад бледный и слабый — теперь держал на руках смеющегося Томаса и сам улыбался. Даже сдержанный Маркус — и тот посмеивался. Господи, поистине чудны дела Твои и неисповедимы пути Твои. — Вы уверены в своих силах, Габриэль? — полюбопытствовал граф Генри, хотя сам понимал, что будь юноша слаб сейчас, ему бы сложно было поднять на руки девятилетнего ребенка. Но все же — спросить он был обязан. Хотя бы потому, что приемный сын мог таким образом всего лишь бодриться, а во время прогулки ему вдруг станет дурно. — Все в порядке, милорд. Кроме того, лекарь настоял на экипаже. Мы прокатимся и поедим сладких яблок в карамели. — Томас аж запрыгал в нетерпении на руках брата. — Том. Будешь плохо себя вести и останешься дома. — Ребенок тут же присмирел и прильнул ангелочком к плечу брата. Тот возвёл глаза к потолку. — Нам необходимо ваше дозволение. — Полагаю, с лакомствами вам уже не повезет: вечер, темно, все лавки, наверняка, к этому часу закрыты. Но если даже лекарь разрешил прогулку, то я также даю своё разрешение. — Лорд Генри скупо усмехнулся, кивнул. — К тому же, Габриэль, вы благотворно влияете на поведение Томаса. Прикажите Мэтью заложить для вас троих экипаж и можете отправляться. Том радостно гикнул, хотя, опасаясь того, что произведенный им шум может послужить запретом к прогулке — так же в плечо Габриэля, спрыгнул с его рук и удрал из кабинета отца, торопясь на конюшню — отдавать распоряжение об экипаже. — Значит, стоит озаботиться о лакомствах из дома. Маркус, я доверяю вам, братец. — Мальчик ушел на кухню отдать распоряжения. Габи только после этого потер плечо и опустился в кресло. Этот ребенок его с ума сведет. — Мы недолго, отец. — Хотя он предпочёл бы прогулку с отцом вдвоем, кутаясь в его шкуры и вдыхая аромат. — Хорошо. Не простудитесь только. — Граф кивнул и посмотрел на приемного сына. Заметил подсохшие дорожки слез на щеках, но ни о чем не спросил. Лекарь все уже сказал, зачем снова тревожить сердце мальчика понапрасну? — Если хотите, можете составить мне компанию сегодня вечером: я поеду к вечерней мессе. Разумеется, если нынешняя прогулка не станет для вас тяжёлой. — Я с радостью, это приятное окончание вечера. — Юноша встал, откланялся и вышел распорядиться об охране. Мальчиков к этому времени переодели, а уже в экипаже Маркус спросил: — И кто счастливица, брат, по которой ты льешь слезы? — Габи помрачнел и промолчал. Только сурово поджал губы. Но к вопросам брата присоединился и Томас. Оба мальчика знали о помолвке брата с леди Уиндхем, и им было интересно — когда состоится свадьба, что Габи хочет подарить своей невесте? Лорд продолжал работать до самого ужина. Уже начало ломить спину, слезились глаза и болели пальцы от долгой работы пером, слуги трижды меняли свечи в канделябрах и один раз подливали чернила в чернильницу. Лорд Девенфорд решил покончить с трудами сегодня, чтобы не оставлять на потом. И лишь когда последнее письмо старосте дальней деревни было окончено, мужчина положил перо, размял пальцы и приказал принести умыться и накрывать на стол. Заодно поинтересовался — вернулись ли юные господа? Габи отбрыкивался как мог. Он не хотел жениться. Не теперь, когда наконец-то понял для кого бьется его сердце. Экипаж свернул домой. Мальчишки жевали пироги. — Отец, я готов, — в кабинет уставшего графа вошел старший сын и склонил голову. — Прекрасно, Габриэль. Подождите меня немного. — Граф вышел из-за стола, невольно дёрнул щекой от резкой боли в спине. Поняв, что сейчас с подобным состоянием мессу не отстоит, приказал вызвать лекаря. Принялся умываться, когда слуга принес кувшин с водой. — Отец, вам нехорошо? Может, вызвать капеллана сюда? — Габи был всерьез напуган и фактически силой заставил отца лечь на диванчик, приказав слугам подвинуть тот поближе к огню, сел на пол возле отца и взял его за руку. — Ничего страшного, Габриэль. — В голосе прозвучала досада. В основном, на себя: не смог перетерпеть. — Звать никого не надо. Не умираю я, в конце концов. Просто хочу, чтобы старик размял мне спину, и только. Поторопи его только, а иначе мы опоздаем на мессу. — Отец, будьте благоразумны. Вам ведь больно. — Вошедший лекарь не смог прогнать юношу, который нервно кусал губы, пока старик разминал спину лорда как следует. С кряхтением, руганью и всем, что было ему так свойственно. — С отцом все будет хорошо? — Старик кивнул. — Милорд за работой сегодня переутомился. После мессы необходима ванна, травяной компресс и сон. — Непременно выполню все предписания, — с трудом выдохнул граф. Руки у старого лекаря были все ещё сильны, и разминал спину он крепко, не жалея пациента. После массажа лорд Девенфорд поднялся, надел рубашку, с помощью слуги — камзол, глянул насмешливо на лекаря. — Это мне месть? — негромко, но ехидно полюбопытствовал. Затем вытащил из поясного кошеля золотую монету, передал лекарю. И приказал слугам поторопиться с одеванием и седлать лошадей для себя и милорда Габриэля. — Если бы я мстил, я бы велел вам неделю оставаться в постели, — с поклоном принимая годичное жалованье крестьянина, старик спрятал улыбку. Они могли грызться день и ночь. Но оба хранили семью. Габи нервно вздыхал, одергивая куртку камзола. — Отец, с вами все хорошо? Может, стоит заложить экипаж? — Искусанные губы говорили больше, чем слова. — Вот ещё — экипаж. Я не ранен и даже не слишком сильно помят. — Лорд коротко расхохотался и потрепал приемыша по волосам, как в детстве. — Идём, Габи. — Переодевшись в своей спальне — в скромные чёрное одеяние — куда менее богатое, чем обычно, граф спустился в конюшню. Огладил по шее солового жеребца, легко вскочил в седло, натянул поводья, чуть задерживая коня, дожидаясь юношу. Габриэль был в синем. Поднявшись в седло, он оправил плащ и кивнул. Кони тронулись вверх по улице к храму. Пока началась месса, пока подошла очередь… — Габи волновался и смущенно краснел, вспоминая касание отца. А вот из исповедальни он вышел белого цвета. — Мне отказано в причастии, отец. Почти всю мессу граф простоял на коленях, поднимаясь лишь в те моменты, когда читали из Евангелия и пели гимны. До входа же в храм раздал милостыню сидящим на паперти у церкви нищим. Народу было довольно много, но лорд не намеревался торопиться и проходить прежде ремесленников, слушай и прочих низших сословий только лишь потому, что они ниже по положению. Габриэль шел после графа, потому мужчина после исповеди вернулся на свою скамью. Когда юноша произнес страшные слова, лорд с огромным трудом подавил в себе желание вскочить с места — месса ещё не была окончена, слова "идите с миром" не были произнесены. Потому граф медленно перевел дыхание и упёрся лбом в сцепленные "замком" пальцы, упершись локтями о верхнюю доску молельной скамьи. Юноша опустился рядом с отцом. Он и не заметил, как дрожали руки. Слез только не было, была злость на церковь, что не позволяет быть любимым и любить. Глаза покраснели, хотя он не плакал. Губы что-то исступленно шептали. Молитва или мольба о понимании? Когда падре произнес завершающие слова, люди стали покидать храм. Габи не спешил, идя за отцом молча. Он молчал всю дорогу домой. Коня граф не гнал. Под тёплый плащ пробирался холодный зимний ветер, но дрожь по телу пробегала не только и не столько от холода. Лорд Девенфорд прекрасно понимал — ЧТО такое отказ от причастия для христианина, хотя, и не понимал — что могло послужить этому причиной. Он вполне знал своего приемного сына, чтобы быть уверенным в том, что тот не мог совершить греха, который нельзя простить. И все же… Что послужило причиной такого решения? Тайна исповеди священна, так что у исповедника можно не спрашивать — не расскажет. Что же до самого Габриэля… Мужчина покосился на ехавшего рядом приемного сына. Габи был бледен, абсолютно прямо сидя в седле. Он кожей чувствовал взгляды отца. Но лишь все суровее становился взгляд, а губы упрямее поджимались в тонкую полоску. Лучше было бы не ездить сегодня в храм, только расстроил отца. По приезду домой Габи спешился, прошел в гостиную и сел на ковре у огня, кутаясь в плащ. Оставшись без поддержки церкви, он чувствовал себя раздетым и разутым. — Могу я разбудить лекаря? Граф же по возвращению скинул плащ и тёплый камзол, прошел к камину. Посмотрев на приемного сына, вызвал слуг, приказав принести горячего вина для двоих и позвать лекаря. Зря мальчик согласился ехать с ним. Мало того, что снова, кажется, захворал, так ещё и… Он подавил тяжёлый вздох. Принял из рук старика Джереми, которого привез с собой, кубок с горячим вином, проследил за тем, чтобы вино получил и Габриэль. Сел в кресло. Про указания лекаря он помнил, но сейчас слишком беспокоился о том, что произошло с юношей. Джон вошел в гостиную и, увидев состояние парня, близкое в кататонии, разразился длинной тирадой. Спокойной старости в мягких тапках ему не видать. — Что случилось, Габриэль? Юноша невесело улыбнулся. — Мне отказали в причастии. — Слезы сами хлынули по щекам. Он же хотел держаться… не плакать при отце. — Лицемеры проклятые… Ничего, мальчик, ничего. И с этим тоже справишься. Вставай, ты достаточно силен. Вставай с колен. Старик-лекарь явно переходил все дозволенные границы. Лорд Генри резко поднялся, со стуком поставив кубок на стол, сделал шаг по направлению к нему. — Ты снова забываешься, старик. Хочешь окончить свою жизнь где-нибудь на руднике? — Несмотря на то, что лекарь и хозяин не раз ссорились, и граф не раз угрожать старику самыми разными карами, сейчас мужчина был по-настоящему рассержен. Никогда прежде слуга не позволял себе оскорблений в адрес церкви, но с недавних пор в него словно бес вселился: старик противоречил хозяину, рисковал открыто упрекать его, и вот теперь опустился и вовсе до предела. Граф коротко посмотрел на приемного сына, чуть сжав его плечи, почти вздернул, помогая подняться. — Идите в свою комнату, Габриэль. Я зайду к вам позже. — От напряжения вновь дёрнуло спину, но теперь лорд Девенфорд даже не поморщился, сохраняя на лице каменное выражение. — Да хоть головы лишите, Ваша милость. Мое мнение не изменится, ибо у меня есть доказательства лицемерия. А вы… Вы прозреете или глаза откроются над телом старшего сына? — Скривившись в подобии улыбки, старик вышел. А через четверть часа в гильдию лекарей летела весточка от него. Он не слуга, его жизнь принадлежит гильдии. Мальчик сидел на кровати, уставившись в камин и тихонько всхлипывал. Еле слышно. Умирать страшно, только так жить… и любить без ответа, без надежды еще страшнее. Как и обещал, граф зашёл к приемному сыну. Коротко стукнул в дверь, потом вошёл в комнату. Глядя на юношу, на его состояние, понимал, что ни ругать его, ни выспрашивать, что же случилось в церкви, не сможет. Сел на кровать, положил руки на плечи Габриэля. Габи не открыл глаз. Это Джон пришел утешить и снова придать сил жить. — Как мне жить, Джон? Как отцу в глаза смотреть? Я разочарование его… Как не искать глазами балку, на которой… Которая меня выдержит. Это бремя так жить, в полной тьме без лучика счастья. Это бремя любить без ответа, без силы, без власти. — Грустно процитировав что-то, юноша спрятал лицо в коленях. — Не бери греха на душу, Габриэль. Не смей даже думать о том, чтобы выбросить свою жизнь — этот дар Божий. Кто тебе сказал, что ты разочарование? Ты — гордость моя. — Негромко. Ох, что же творится с мальчиком, что он думает о таком страшном? Граф с тихим вздохом покачал головой. — Первая любовь бывает очень большой болью, мальчик мой. Как и последняя. Тебе ещё повезет в жизни. Только не сдавайся и уповай на Господа. Услышав голос отца, он вздрогнул, напрягся и замолчал. Совсем замолчал, мелко подрагивая. Только хриплый обреченный смешок стал ответом отцу. — Я уповал. Я молил его помочь. И я отлучен от причастия. Знаешь, отец, стоять над бездной страшнее, чем сделать шаг в нее. — Помотав головой, он так и не поднял лица. Хотелось вцепиться в плечи отца, хрипло прошептать о своих чувствах. А потом… потом и умереть не страшно. За него он был готов на все. — После Рождества мы поедем в Рим, в Ватикан. Я выпрошу аудиенцию у Святого Отца — папы. Но, Бога ради, не думай о таком, Габи. Не думай о том — после чего уже ничто не исправить, прошу тебя. — Мужчина тяжело вздохнул. — Ты ещё юн, и тебе кажется, что все кончено. Но поверь мне — это не так. Твоя жизнь только начинается. Губы сложились в подобие улыбки. — Отец, представь себе, что ты сильно голоден. Перед тобой краюха хлеба, но взять ее тебе нельзя. Тебя осудят все вокруг, — грустный смешок. Давно пора лечь и отдохнуть. Завтра маскарад. — Идем спать, отец. Мальчик явно устал и уже начал заговариваться. Граф тихо вздохнул. Провел рукой по волосам юноши. — Ложись, мальчик мой. Отдыхай. Тебе надо поспать. И выброси из головы дурные мысли. Храни тебя Господь. — Он коснулся губами лба юноши, вышел из комнаты. В коридоре подозвал Герберта и велел тому ночевать сегодня в комнате юного милорда и оберегать того.