Заложники любви. Заложники общества

Граф вернулся лишь после вечерней мессы на третий день. Для начала он вызвал Герберта и поинтересовался — что с милордом Габриэлем? Узнав, что тот не выходил из комнаты, что милорд тих и мрачен, коротко кивнул. Жив. Дома. Благодарение Господу. Затем были вызваны старик Джереми и лекарь Джон. Оба провели в кабинете лорда довольно долго, причем Джереми ушел раньше, унося с собой какой-то большой прямоугольный свёрток, обернутый большим отрезком черного бархата. Глаза старика были красный от слез. Лекарь же пробыл у графа ещё какое-то время. Потом лорд Генри направился в спальни сыновей и довольно долго стоял над уже спящими мальчиками. Перекрестил обоих, поцеловал в лоб. И подошёл к спальне Габриэля. Негромко постучал в дверь, затем вошёл. Габриэль заметил отсутствие отца и встал, дабы открыть дверь. Адам де Мариско, граф Лэнди рассказал ему об аресте отца за возражение королю. Пришлось принимать меры, не выходя из комнаты. За него все сделал будущий тесть, скрепя сердце и скрипя зубами. Но вода камень точит, а просьбы сына сердце короля. Бумага с освобождением просто запоздала в пути. — Здравствуйте, отец. — Как и чем Габриэль купил жизнь отца, тот никогда не узнает… никогда. Об этом знает только его тесть. Граф Генри молча кивнул. Прошел в комнату. Сел в кресло. На какой-то момент обессиленно опустил плечи, но тут же вновь взял себя в руки. — Вам нужно уехать, Габриэль. Вам и Вашим братьям. Езжайте в порт. Корабль графа Лэнди отвезёт вас и вашу невесту в Индию. Я договорился об этом с графом Артуром. Прошу вас — не протестуйте и хотя бы теперь послушайтесь меня. Габриэль слушал отца и щурился недоуменно. Всю жизнь он защищал его. Настал иной момент. — Милорд! Мило-о-орд! Радостные вести от короля. — Габи высоко вскинул голову в сторону двери и кричащего старика. Его черед выполнять обещание принцу. — Вы помилованы, милорд. — Старик едва переводил дух в дверях. — Невиновные всегда обретают справедливость. — Габриэль ничем себя не выдал. Но и отца не обнял. В эту же ночь он должен прибыть ко двору. Герберт тискал в руках плащ юноши. — Пшел вон! — разъяренно рявкнул граф на слугу. И снова повернулся к приемному сыну. — Уезжайте, Габриэль. — В его голосе уже слышалось отчаяние. Теперь он смотрел прямо в глаза юноши. Взял за подбородок — не жёстко, но так, чтобы тот не смог отвести взгляда. — Я все знаю, Габриэль. Но… Вы не поедете ко двору. Не к кому вам теперь туда ехать. — Я обязан сдержать обещание, милорд. Даже если вы лишили корону наследника, я обещал королю. Слышите вы меня? Живите спокойно, с вас сняты обвинения. Вы были в своем праве. — Медленно отведя руку отца от лица, он улыбнулся и едва ощутимо коснулся губ отца своими. — На память. Прощайте, отец. Герберт, плащ. — Набросив накидку, мальчишка вышел из комнаты, простучал каблуками по лестнице и только с улицы раздался дробный стук копыт. Даже если принц мертв, кронпринц способен устроить ему дольче вита. Буквально минуту граф сидел, словно громом пораженный. А затем пулей метнулся на конюшню, оседлал свежего коня и рванул галопом вслед приемному сыну. Однако лед, который покрывал брусчатку, мешал скорости. На королевском дворе все суетились, шумели, гомонили… Кто-то сильно ранил наследника престола, и тот пребывал в данный момент без сознания. По приказу короля его брат — кронпринц Альберт возглавлял следствие. Габриэль влетел на двор, вызвав вихрь из-под копыт коня. Спешившись, он бросился вверх во дворец. Стража имела указание насчёт него. А вот графа уже не пустили. Ночь на дворе, нечего посторонним людям по дворцу бродить. Юноше показали небольшую комнатку и он попросил проводить его к принцу Эдуарду. Да, сию минуту. Лакей кивнул и повел его… за два поворота. Вот же сволочь, практически рядом поселил. — Я здесь, милорд. Я сдержал свое слово. Благодарю Вас. — Король кивнул и указал на уже очнувшегося, но бледного принца, который в упор не знал, кто его ранил. Бродяга какой-то. Граф Генри был взбешён. Он соскочил с коня и потребовал, чтобы его провели к королю. Глаза лорда метали гневные молнии. Принц смотрел на Габриэля. Потом махнул рукой — слабо и равнодушно. — Ступайте, милорд. Сегодня мне не понадобятся ваши услуги. — Ударение было сделано на слово "сегодня", причем принц Эдуард весьма многозначительно, хотя и слабо, улыбнулся. Поцеловав руки короля и королевы, принцам поклонился и удалился. Для графа Генри дворец закрылся наглухо. Что там происходило, понять было нельзя. И лишь спустя неделю было объявлено о приеме в честь милости Божией, даровавшей наследнику здравие. Не бал, но небольшой фуршет. Графа тоже пригласили. За столом юноша сидел по левую руку от принца с вежливой улыбкой. И только Грейс хмурилась, когда он двигался. Она, как никто, пережившая алжирский плен гарема, распознала симптомы. — Адам… пошли Джорджа в экипаж за моим ридикюлем. — Повернувшись к графу Девенфорду, сваха улыбнулась. — Прошу меня простить, милорд. Я отойду на пару минут. — А через какой-то промежуток застолье покинул и Габи. В темноте коридорных альковов, седая женщина обнимала мальчика, гладила по голове и что-то утешающе говорила. В его руках был ридикюль Грейс. Граф Генри сидел за столом прямо, словно застывшая статуя, с каменным выражением лица. В душе его все перегорело и было пусто, будто в пустыне. Рождество в доме прошло не так радостно и весело, как прежде. Сыновья лорда то и дело спрашивали — где "братец" Габи, чем ещё больше растравляли рану в душе отца. После праздничного стола в честь выздоровления наследника, он поднялся со своего места одним из последних, несмотря на то, что встал, когда трапезу покидала королевская семья. На какие-то слова будущей родственницы лишь коротко поклонился, не понимая даже, что именно она сказала. Господи, почему Ты отвёл руку и не позволил убить эту мразь — принца?! Зачем отдал юного Габриэля в руки этого мерзавца?! Как это позволил король? Глаза графа покраснели от невыплаканных слез, лицо было настолько белым, что какой-то придворный полюбопытствовал — все ли с лордом Девенфордом хорошо и не стоит ли пригласить к нему королевского лекаря. Граф Генри с ледяной вежливостью поблагодарил за заботу и отказался от предлагаемых услуг. Адам все же считал, что интриги не делают людям чести. Он взял графа и под видом беседы увлек его в коридор, втолкнув в один из альковов. — Снимайте рубашку. — Женщина ахнула. — Да лучше бы он с вами постель делил. Вы обязаны сказать опекуну… Резкий запах трав бьет в нос и сдавленный голос Габи тихо отвечает. — Леди Грейс, отец достаточно настрадался по моей глупости. Никто, слышите. Никто не должен знать, как я выкупил его жизнь. Если я не сдохну, до весны — сыграем свадьбу. Грейс зашипела, что объявит войну и перетопит весь флот. Юноша что-то жевал, а потому ответил не сразу. — И чем это поможет? Лучше попробуйте устроить Ивонну фрейлиной принцессы. Она сможет передавать мне еду и лекарства. Все будет хорошо. И помните, отец должен считать, что я последняя тварь, но счастлив с принцем. Он не должен знать ни о том, что я нетронут, ни о побоях, ни о голоде, моя леди. Граф ощутил, как у него перехватило дыхание и в глазах потемнело. Лицо стало и вовсе страшным. Эта тварь избивает его сына?! Глаза лорда Девенфорд, глядящие в этот миг на графа Лэнди, были такими черными, как и бездна, поселившаяся в сердце лорда. — Граф, прошу вас, заберите отсюда Габриэля. Каким угодно способом, под каким угодно предлогом. Я не понимаю, почему вы не выполнили нашу с вами договоренность, но согласились на… ЭТО?! Ведь вы наверняка знали, чем это грозит моему сыну. Впрочем, сейчас не время для упрёков. Прошу вас теперь — сделайте то, о чем мы договаривались, увезите моих сыновей и вашу дочь в Индию. Или хоть куда из Англии. Я прошу вас, Адам. — Он впервые просил чего-то и назвал по имени члена семейства, которое не одобрял и недолюбливал. Это говорило лишь об одном — граф был в смертельном отчаянии. — У нас почти все готово, милорд. Нужно чуть-чуть потерпеть… Вам придется плыть с детьми. Габриэль иначе отказывается ехать. — Еле слышный шепот мужчины был почти неразличим. — Нам помогла королева. Вы новый наместник в Индии. Будете им. Грейс переправит вас на судне сестры. Наши корабли будут обыскивать, а каперские нет. Подумайте о том, кто отправится с вами. Габи настаивает на враче, некоем Джереми, Герберте и Брайане — гувернере мальчиков, как я понял. Одна неделя граф… терпите. Мы придем за вами. — Он успокаивал мужчину как мог, всучив ему кубок и не отпуская от себя ни на шаг. Габриэль появился в зале и улыбнулся принцу, взявшему его за руку. — Неделя?! Да за неделю этот подлец убьет мальчика! — граф вспылил. Но все же постарался взять себя в руки. — Благодарю вас, Адам. Я снова перед вами в долгу. Да, Габриэль прав в отношении слуг. Я уже готовил Джереми и лекаря к тому, чтобы они уехали с мальчиками. — Он одним махом выпил содержимое кубка. На Габриэля и принца лорд не смотрел, опасаясь, что не удержится и совершит грех убийства, уничтожив наследника трона. Только взял у проходящего слуги ещё один кубок, сжав его в руке. — Лучше собирайте в сундуки все золото и ценности, граф. Мы с Грейс приедем весной всей семьей. Вам придется плыть по штормовым морям, но Сесилия опытный моряк. Отец Грейс с пеленок растил детей на палубе. — Седой граф Лэнди покачал головой. — Я сделал это ради семьи. Если бы в переплёт попал любой из семи детей или десяти внуков, я поступил бы так же. Держитесь, граф. Терпите. Раньше нельзя… Наследник щебетал что-то на ухо Габриэля, который слушал его с ледяной вежливой улыбкой. Если бы не было того сладкого мига поцелуя, он бы сломался. Но он знал, что ему есть ради чего бороться и жить. Принца откровенно бесила несгибаемость и молчаливость Пемброка, а в ярости он хватался за трость, зная, что мальчишка ему не посмеет ответить. Только пудра и спасала, да еще еда и мази Грейс, переданные тайком. Лорд Девенфорд коротко кивнул на слова графа Адама. Затем он подошёл к его супруге и молча коснулся губами ее руки. Губы были холодными и сухими. — Благодарю Вас, миледи. — И снова — значимое обращение к женщине неодобряемой семьи. Потом граф чуть улыбался, чтобы кто-нибудь, если увидит поведение лорда, подумал, что речь идёт о чем-то вовсе не существенном. И лишь одними губами произнес. — Берегите моего мальчика… Если уж я не смог его уберечь. — Подойдя к королю, граф Генри низко поклонился. — Ваше величество, я почтительнейше приношу свои извинения и прошу позволить мне удалиться. Мои сыновья остались дома одни, а детей в их возрасте надолго оставлять в одиночестве не стоит. — Зовите меня Грейс, милорд. — Женщина с синими глазами кивнула и, склонившись в книксене, шепнула: — Король все конфискует. Соберите, что успеете. Там все есть, но все же… После разрешения короля Девенфорд покинул бал, а следом и супруги Лэнди. Во дворце никто не знал, что в провинциях развернулась бешеная деятельность. Кладовые леди и лордов Девенфорд и Пемброк перетряхивали, упаковывая драгоценности и деньги в сундуки. Туда же шли отрезы тканей, бумаги и готовые костюмы. Провизия была почти готова. На корабль закатывали огромные бочки вин, жареные туши и овощи в воске. В доме графа и вовсе развернулась почти что настоящая аптека. Лекарь даже умудрился барчуков припахать к делу, доверив им разбирать коренья. К пятнице готово было все. Мальчики хвостом ходили за отцом и спрашивали, когда они увидят братца. Ведь он едет с ними? Граф прекрасно осознавал, что леди Лэнди права, говоря про конфискацию. Собственно говоря, ещё когда он вознамерился отправлять в Индию только сыновей, он приказал собирать самое необходимое. Однако многого даже теперь граф брать не стал, дабы ни у кого не возникло ощущение бегства. На вопросы сыновей он поначалу отвечал, что Габриэль скоро вернётся, а затем и вовсе увлек тем, что отправил в порт — "смотреть на корабли". Разумеется, в сопровождении самых верных слуг, Джереми и лекаря. Герберта оставил в доме. Уже в порту к Джереми подошел граф Лэнди и указал на корабль. С легкостью, свойственной морякам, подхватил мальчишек и потащил по трапу под восторженные вопли. Лекарь и Джереми поднялись сами. — Вы, кажется, лекарь? Спуститесь в каюту, там вас ждёт пациент. Ну что, мальчики, пойдем смотреть, как работают матросы? — Визг радости был согласием. Все дети одинаковые. Наконец в дверь постучали. На стук вышел один из слуг, остававшихся дома, отпер ворота особняка. За порогом стоял юноша верхом на лошади. — Я граф Линмут, меня ждет милорд. — Не давая возможности доложить, он проскакал до крыльца, спешился и влетел в дом. — Граф, время дорого. Я Джордж Линмут, брат вашей невестки. Если во дворце поймут, что слуги вынесли не труп, не успеем отплыть. — Благодарю, граф. — Лорд Генри не стал тратить драгоценные минуты на бесполезные пока вопросы. Велел Герберту следовать за ними и торопливо спустился к конюшне. — За вами никто не следил? — только и поинтересовался у гостя, вскакивая в седло: лошадей в последнее дни держали наготове на экстренный случай. — Из нашего дома часто носятся всадники, большое семейство. И какая жалость, именно сегодня всем потребовалось разъехаться, — состроив огорченную мину, молодой мужчина расхохотался. — Баронесса Лэнди прибудет весной. С вами поедет письмо к ее родному отцу. Ваше исчезновение и ее могут связать. — Кони уже неслись во весь опор в порт. Ждали только графа. Заслышав стук копыт, Адам загнал мальчишек в каюты и вышел на палубу к трапу. — Слава Господу! Поднимайтесь, граф, и отплывайте. Ваши сыновья и слуги в каютах. Крепко обняв мужчину на прощание, Адам сошел с корабля, и как только Генри со слугой поднялись, дал сигнал к отплытию. Корабль заворочался, закряхтел, но пошел по воде. Маркус и Том кинулись в руки отца. — Отец, мы правда плывем в Индию? А где Габи? Нас к нему не пускают. Джон ругается… ты не велишь такое повторять. Граф Генри не успел сказать молодому Линмуту, что за ним могли следить именно по причине его общения с лордом Девенфордом на предмет розыска юного графа Пемброк. На причал конь графа "влетел" уже взмыленным, роняющим розовую пену из разорванных губ. Лорд соскочил с него, крепко обнял графа Лэнди в ответ. — Спасибо, Адам. Берегите себя, вашу супругу и дочь. Будет лучше, если вы поднимете тревогу по поводу исчезновения графа Пемброк — как-никак, он жених юной леди. А искать стоит в Пемброке, в Кенте, в других моих и Габриэля владениях. Храни вас Господь, граф. Оказавшись на палубе в окружении сыновей и видя, как корабль отчаливает, граф Девенфорд впервые за последний месяц вздохнул облегчённо. Он вдруг разом ощутил — какая тяжесть лежит у него на сердце. Поочередно обняв сыновей, мужчина потрепал обоих по головам. — Габриэль болен, мальчики, потому Джон и не пускает вас к нему. Вы же не хотите тоже заболеть и пропустить столь интересное плавание? Маркус, вы ведь наверняка взяли с собой книги? Почитай брату про Индию, хорошо? А я навещу Габи и передам ему от вас привет. — А зачем, если труп Габи вынесли из дворца? — Моя дочь отлично сыграет убитую горем смерти жениха невесту. Плывите, граф. Господь с вами в пути. Мальчики насупились, они соскучились по брату, а их не пускают. — Мы тихонечко, отец. Одним глазком. Пожалуйста… Мы так скучали. А в каюте Джон затейливо ругался, в основном поминая королеву, которую отчего-то полагал распутной. Габи нервно посмеивался. Лицо-то не пострадало, а вот спина представляла собой сплошной синяк. Как и грудь, руки, плечи и ноги. — Чтоб его головой в трон отца постучали. Глядишь, в трещины ума войдет. Габи икал от смеха. Заметив отца, стушевался, покраснел и чуть улыбнулся. — Джон, дай нам с отцом поговорить. — Нет, Маркус, вы "посмотрите одним глазком", и вообще пообщаетесь с Габи, когда он поправится, — твердо отрезал граф, а затем направился в каюту приемного сына. Остановился на пороге, постучав. Увидев, в каком состоянии юноша, потемнел лицом, губы сжались в побелевшую нить. — Кости и внутренности целы? — нервно "бросил", обращаясь к лекарю. На Габриэля старался больше не смотреть. — В основном и целом все лучше, чем кажется, милорд. Вон, хохочет, окаянный. Повреждены только покровы. Недели две и синяки сойдут. — Лекарь качнул головой и вздохнул. — Я думал, будет хуже. Граф коротко кивнул. Протянул старику небольшой мешочек, в котором звякнули монеты. — Ступай пока. Потом я снова позову тебя сюда. — Дождавшись, пока лекарь уйдет, подошёл к кровати юноши. Опустился на колени, словно его разом покинули силы. — Безумный мой мальчик, — прошептал еле слышно и хрипло. И, склонив голову, разрыдался — без слез и всхлипываний. Габи кусал губы, не зная, как утешить отца. Он с трудом сел, опустился рядом и ткнулся носом в волосы мужчины. Иссиня-черные руки обвили плечи графа. — Если ты скажешь, что я зря все это вытерпел, я тебя сам за борт выкину. — Улыбка скованная, сквозь красные глаза. Отучили плакать за месяц. Прижавшись к отцу, замер. Ему было наплевать, что люди подумают. Они выгрызли себе пять минут тихого счастья. — Поправься сначала и наберись сил, потом поговорим про "выкинуть за борт". — Граф передернул углом губ, пытаясь улыбнуться. Долго ему ещё учиться заново улыбаться весело и искренне, а не заученно-вежливо. Сглотнул, давя вновь поступающее рыдание. — Ничего, Джон сказал — ничего жизненно важного не задето. Остальное все пройдет. Только, ради Бога, Габи, слушайся старика, делай все, что он скажет. Обнимать мальчика просто страшно — можно повредить только начавшее восстанавливаться тело. И… Господи, как же тяжело произнести всего два слова. Тем более, когда знаешь ответ. Лорд сдавленно вздохнул. Сейчас не время для душещипательных разговоров, так же как не время для выяснения отношений и причин, побудивших к такому поступку. Сейчас юноше нужно восстановиться. — Да в порядке я. Когда ребро сломал, страшнее было. А на данный час синяки только. — Мальчик не отпускал отца из объятий. Страшнее всего было закрыть глаза и очутиться в будуаре принца на коленях. А перед глазами приказ об аресте отца с открытой датой и подписью кронпринца. — Это же не сон? Мы и впрямь совсем уехали? — Как когда-то в детстве, ткнулся носом в шею отца и глубоко вздохнул. Корабль закачался на волнах, они вышли в открытое море. — Я страшно голоден. Давай поедим с братьями? — Совсем, мальчик мой, совсем. Навсегда. — И осторожно провести рукой по чуть спутанным волосам юноши, коснуться их губами. Никогда, никакой исповедью и никаким покаянием он не сможет простить себя за то, что произошло по его вине с приемным сыном. — Братьями? Ты уверен, что ты сейчас в силах это вынести? Может, приказать, чтобы тебе принесли еду сюда? Поцелуи отца были настолько редки, что юноша собирал их как жемчужное ожерелье редкой красоты, бусину за бусиной. Закрыв глаза от удовольствия, Габи вздохнул. Он больше не может себе позволить капризничать и просить отца побыть рядом. Не сейчас, когда отец так нуждается в твердом плече рядом. — Я так рад… Это просто синяки. Они пройдут, а на ужин я оденусь. И мальчишки ничего не поймут. — Они поговорят после. Обязательно поговорят. — Мальчишки и так рвутся к тебе ежесекундно. — Скупая ещё суховатая улыбка. — А если навалятся с обниманием — тебе же и повредят. — Граф внимательно посмотрел на юношу. — Хочешь, мы поедим тут вместе? На мгновение Габи испугался. Неужели отец научился читать мысли? Осторожно кивнув, разомкнул объятия и усмешка, не улыбка, исказила его лицо. — Все равно они увидят. Я думал сказать, что просчитал зубами и ребрами лестницу у парадного входа дворца. Ни к чему им знать о той грязи… — Позвонив в колокольчик, велел заглянувшему Герберту принести бутылку крепкого виски, мяса, сыра и хлеба. А также проследить, чтобы мальчикам дали фрукты к ужину. Завтра он к ним зайдет… Габи боялся цинги и настоял на дорогих заморских фруктах с золотой кожурой в провизии. — Без бутылки не разобраться в той каше, которую мы заварили. — Ну, если лекарь не против… — Мужчина наблюдал за тем, как мальчик распоряжается, и в душе его все больше воцарялось спокойствие. Разумеется, до полного выздоровления ещё совсем не близко, а то, что Габриэль пережил, им обоим не забыть никогда, но все же то, что юноша не замкнулся в себе, а желает действовать — уже добрый знак. Если только… Если только он не храбрится таким образом, как… Как до этого. Граф чуть мотнул головой на вопрос слуги, принесшего ужин и спросившего — что еще угодно господам. Кивком головы показав, что сейчас его услуги уже не нужны, сам откупорил бутылку, наполнил кубки и протянул один приемному сыну. Положил кусок сыра и вареного мяса на ломоть хлеба и так же подал Габриэлю. — Сначала поешь, подкрепить силы. А вот после того — поговорим. Виски обожгло горло и желудок. Маленькие кусочки мяса и хлеба. Он привык есть немного, экономя каждый кусок. Это будет забыть куда сложнее. В голове зашумело после первого бокала. Юноша отставил тарелку и взял яблоко, хрустя им. Если они с отцом сегодня наберутся до невменяемого состояния, лекарь завтра из чистой вредности может отказать в антипохмельном отваре. Чтобы неповадно было. — Я сыт, спасибо. — Съел он мало, но за месяц и не к такому привыкнешь. Наполнив бокалы снова, юноша посмотрел на мужчину. — Я ни о чем не жалею. Граф взял кубок снова. — Как ты только мог додуматься до такого, Габи? — тихо и глухо. Не упрекая, всего лишь показывая, что хочет понять, но не может. — Я не спрашиваю "зачем" — это как раз понимаю… — Подавить горький тяжёлый вздох. Парой глотков выпить спиртное. Оно не поможет ни забыть, ни облегчить душевную боль. Но может прогнать жажду. — А что мне оставалось делать? Бросить тебя гнить в Тауэре? Сделать мальчишек сиротами? Жить с осознанием, что мог вытащить, но не захотел? — Откинув голову к стене тесной каюты, юноша прикрыл глаза, и губы странно дернулись. — Я же сказал, что ни о чем не жалею. И если бы потребовалось, я бы поступил так снова. Мужчина покачал головой. — Думать такое грех, но… Я жалею, что не довел дело до конца. Тогда бы ты мог беспрепятственно уехать с мальчиками. Один неверный удар и… И тебе пришлось пройти через ад. Прости меня, Габи. — Еле слышно. Что ж, он все же сказал это. Хотя и знал ответ. Потому что знал своего мальчика. И замолчал. Спрашивать — как и почему этой венценосной мрази пришло в голову ТАКОЕ развлечение… Нет, у Габриэля он не станет. Потом — у графа Лэнди — он наверняка в курсе дела, раз был посредником. Как и о том, почему всё-таки не увез мальчиков в Индию, а пошел на этот позорный для его будущего зятя договор. — Один верный удар и на плахе оказались бы все. И мальчики тоже. А принц дурак, — новый глоток виски и злая, незнакомая отцу ухмылка, — он сам давал мне смысл жить и не сломаться под его тростью. Перед моими глазами всегда был приказ о твоем аресте с открытой датой. — Юноша испытывал смутное желание оказаться не через стол, а рядом с отцом. Дышать одним воздухом на двоих, лежать рядом и молчать. — Ты сейчас рассердишься, но… наше прощание было тем чистым мигом, ради которого я выжил. — Почему, Габи? — Тихий вздох. — Как и когда это произошло? Что я упустил? Ты же знаешь, что так не должно. — Никаких обвинений, упрёков, гнева. Казалось, та пустота, та бездна, что выжгла душу графа, оставили лишь вакуум, боль и усталость, нет никаких чувств. — Я не всегда трезво оценивал свои чувства. — Юноша грустно улыбнулся. — Не знаю, что ответить тебе. Это любовь… и это чертовски глупо звучит. Я знал и знаю, что ты не примешь мои чувства. — Осушив залпом еще один бокал, юноша уставился в окно. — Так не должно… а кто решает, как и кому кого любить, Генри? — Бог создал мужчину и женщину ради их взаимной любви и ради того, чтобы они имели потомство. Ты ведь помнишь историю Содома и Гоморры? Любовь бывает разной, Габи. Детей к родителям и родителей к детям; мужчины и женщины; любовь к Господу. И любой из этих видов любви не противоречит Замыслу Божию о человеке и его предназначению на земле. Бывает и юношеская влюбленность, которую порой принимают за любовь всей жизни, но которая лишь губит человека. Бывает влюбленность, и в самом деле перерастающая в глубокую любовь. Но бывает то, что мы принимаем за любовь, но на самом деле — губящее нашу душу. — Заново наполнить оба кубка — остатками спиртного. Господи, дай сил, чтобы сумел объяснить, не оттолкнуть и не обидеть мальчика! — Твоя жертва это жертва любви, я это понимаю. То самое "кто отдаст жизнь свою за други своя". Но уверен ли ты, что это — именно та любовь, о которой ты полагаешь? Дернуть уголком рта, закрыть покрасневшие глаза. Не давать видеть ему растущей внутри дыры пустоты и боли, которая была гораздо сильнее той, что наносил принц. — Встречный вопрос. А выжил бы я, не будь я уверен? Я ни к чему тебя не обязываю, пусть все остается как есть, Генри. — Не смотреть. Не открывать глаза, чтобы не умереть у его ног от тоски. Это потом можно зарыться носом в покрывало, хранящее его запах, и выть раненым зверем. Потом умолять Творца послать бесчувственность. А сейчас держаться, не хватало еще валяться в ногах. — Значит, это… — Скулы заострились, губы снова побелели. Господи, зачем же так больно — им обоим?! Так больно было лишь когда умерла Джулия. Тогда хотелось выть, словно дикому волку, запертому в клетке. И теперь граф прекрасно понимал, что сейчас испытывает приемный сын. Даже если тот не поверит. Следовательно, и говорить не стоит. Чтобы не давать несбыточную надежду. — Я просто уважаю твои убеждения и веру в твои идеалы. Ты ничем мне не обязан. — Допить виски. Одним глотком. Не смотреть. Оставить в сердце картины прошлого и пусть будет так. Ночью будешь выть, когда будешь один. Не при нем. Пусть уходит в своей гордости. Жалости тебе только не надо. Парень так и не открыл глаз, только лицо было бледным. Он знал твердость отца. Никогда он не найдет Рая в его руках. Почему же так хочется сдохнуть? — Я ложусь спать, Генри. "Ты ничем не обязан" — эта фраза заставила задохнуться и сжать зубы, чтобы не застонать. Потом резко подняться. — Доброй ночи, Габриэль. — И выйти, приказав Герберту убрать посуду и вызвать милорду Габриэлю лекаря. Герберт сунулся было, но в него полетел подсвечник. Мальчишка прижался губами к бокалу отца и замер, запоминая вкус. Завернувшись в покрывало, на котором тот сидел, он отвернулся к стене. Слез не было. Ничего больше не было и быть не могло. Зачем вставать, куда-то идти, что-то говорить. Можно вот так пролежать вечность, вдыхая ускользающий аромат полыни от его волос. Горький рык-вой заставил слугу подпрыгнуть, но войти он не посмел. Мальчик так и не заснул в эту ночь. Только теснее закутывался в покрывало и глухо, тоскливо выл в подушку. Лорд Девенфорд пожелал спокойной ночи сыновьям, проследил, чтобы мальчиков уложили, и прошел в свою каюту. Потребовал принести ещё виски. "Стальной граф Генри" — так его называли при дворе, он всегда был приверженцем строгих правил и почти никогда и никто не видел, если ему бывало плохо. Даже тогда, когда умерла любимая супруга. Даже тогда придворные поражались сдержанности лорда, ошибочно предполагая его равнодушие к смерти леди Джулии. Сталь гнется с трудом. Но ломается резко и сразу. "Стального графа Генри" сломала ситуация с приемным сыном. Лорд Девенфорд приказал, чтобы, когда лекарь закончит вечернее лечение милорда Габриэля, старика провели к старшему хозяину. Лекарь ужаснулся состоянию мальчика. Были бы они в двадцать первом веке, он бы уже вызывал психиатрическую неотложку. Габриэль кутал лицо в покрывало и обреченно хохотал. По его щекам не катились слезы, но сорванный сухими рыданиями смех был определен. Напоив мальчишку отваром белладонны, уложил его. Пылая праведным гневом, он вошел в каюту графа. — Граф, добрый вечер. Как поужинали? — Яду в голосе позавидовала бы болотная гадюка. — Что ж ты делаешь, граф? Что ты с мальчишкой творишь? Ты зачем ему душу измочалил? Граф Генри поднял голову, и на лекаря глянула бездна. Пустота. Ничто. Если бы старик не ринулся обвинять графа, защищая мальчишку, то мог бы понять, что обвинения он мог адресовать и по обратному адресу. — Если Бог есть Любовь, — голос мужчины был невыразителен, пуст и мертв. — Значит, в моей душе нет Бога. Он остался с Джулией. Возможно, ты был прав, старик, когда предлагал отдать его в монастырь. Возможно… Он бы забыл, по прошествии времени ему стало бы легче. Я в этом понадеялся на будущую свадьбу, разрешив взять в жены ту, кто придется по нраву ему. Я снова ошибся. Он говорит, что ничего не требует, но… — Короткое, почти лихорадочное передёргивание плечами. Кубок в руке так и остаётся неотпитым ни на глоток. — Ты предлагаешь мне лицемерить, чтобы показать, что я чувствую то, чего нет? Но мы все будем знать, что это обман. Что мне делать, старик? — Еле слышный хриплый шепот, полный безнадёжности. Впервые лорд Генри обращался за советом и просьбой о помощи не к священнику, а к слуге. Лекаря аж тряхануло от голоса и взгляда. Пустое выжженное ничто. Так выглядит ад. — Скажи мне, Генри, — старик сел рядом и взял графа за руку, — ты заботишься о нем? Да. Ты боишься за него? Не отрицай. Ты жизнь и свободу был готов ради него и сыновей отдать. Если это не любовь, то что тогда? — Тяжко вздохнув, могучий старик обнял мужчину, как когда-то в детстве. Его вера становилась препятствием на пути к счастью. — Однажды я тоже отвернулся, когда меня умоляли быть рядом. Я всю жизнь себя корил потом… Генри, никто тебя не просит с ним спать. Посмотри на меня. — Встряхнув стального графа, старик выругался. — Вот скажи мне честно, конкретно он тебе противен? — Разве я не рядом? Разве отталкиваю его, говорю, что он плох? Нет, Джон. Я говорю лишь то, что не могу дать ему то, что давал Джулии. И ради нее, и ради него я готов был совершить грех убийства. И он знает об этом. — Голос продолжал быть ровным и мертвым. — И он знает это все. И я знаю… — голос запнулся, дрогнул на долю секунды, стал ещё более хриплым, оставаясь столь же бесцветным, — теперь знаю, что ради меня он пойдет на все. Но что изменится от этого нашего знания? Ничего. Ничего и не меняется. — Ты не ответил. Тебе противно касаться его? Или стало противно? После всего, что было… Генри, ты сам воспитал его по принципу "продать и предать можно все, кроме семьи". Его юношеский пыл и истерики прошли. Он разучился плакать. Но не позволяй ему что-то решить, Генри. Ты его потом не переубедишь. Этот тот тип людей, что похож на иву: гнется, а не сломается. — Старик погладил лорда по макушке, как совсем мальчика. Он и был для него юным мальчиком, выросшим на его глазах. — Забудь сейчас обо всем и делай то, что велит сердце. Граф чуть покачал головой. Ему не было противно касаться юноши. Но он боялся, что, приняв такой простой жест, мальчик напридумывает себе что-то, возродит в своей душе ненужную надежду на что-то… Большее, но недолжное. Или зря лорд думает так о своём воспитаннике? Мозг мужчины был сейчас подобен дикому зверю, запертому в горящем доме и мечущемуся в бесплодных поисках выхода. Ему было страшно за мальчика, но врать ему он не хотел. — Тогда почему? Потому что не велят церковники? Пусть себе морали читают, Генри. Я устал на старости лет варить настои для изведения плода для твоего капеллана. Это ли не лицемерие? — Старик гладил мужчину по плечам. — Они рассказывают, что любить вот так грех? И что Господь не одобрит. Я пойду и расскажу это своему коту, который оприходовал всех котов в округе. Генри, пойми. Есть люди, как ты… только женщин предпочитают, есть те, кто только мужчин, а есть те, кому нравится и те и другие. — Поцеловав макушку лорда, старик ехидно заметил, что шанс встретить содомита на улице в шесть раз выше, чем рыжеволосого. — Errare humanum est*. Не ты ли учил меня этому, когда я жаловался тебе на несправедливость отца? — Уголки губ дрогнули в подобии улыбки, хотя взгляд оставался пустым. — И не говоришь ли ты сейчас ереси, старик? Такой, услышав которую, кто-нибудь иной просто выбросил бы тебя за борт. — Это было произнесено без угрозы и каких-либо иных эмоций. — Дело не в том, что говорят церковники. Дело в том, что говорит Бог. Содомиты противны Богу, они противны Замыслу Его. Ведь если бы в Его Замысле им было место, то Он бы и сотворил двоих мужчин, или двух женщин? Разве не так? — Если бы они были противны его замыслу, то не существовали бы. Но они есть. И я не вижу ереси в любви. Не дело церкви разбирать, что у меня под одеялом делается, Генри. А если ты считаешь любовь мальчишки ошибкой… Он отстранится, отойдет в сторону. — Слуга постучал и сказал, что милорд Габриэль проснулся и зовет медикуса. — Рановато он. Пойду, смажу его синяки. А ты подумай, что тебе дороже: догматы далекой церкви или Габи. — Старик кряхтя ушел. В каюте стоял идеально выглядящий юный лорд. Следы бессонницы были убраны пудрой. Волосок лежал к волоску. Как при дворе, никто не должен видеть его страданий. И раз его не пускают в Рай, он будет молча гореть в Аду. — Зря ты так, мальчик. Генри… — но был оборван. — Нет. Я прошу не упоминать его имя. — Набросив рубашку и камзол, вышел на палубу. Граф не вышел утром к завтраку. Ночью он просто напился — второй раз в жизни: первый был в день смерти Джулии — и считал, что негоже, чтобы сыновья, Габриэль и слуги видели его в подобном виде. Лишь вызвал лекаря, и совершенно трезво, ровно и четко, попросил присмотреть за юными милордами. Голос был ровен, но общий вид лорда был красноречивее всех слов. — Ты устал, старик. Потерпи ещё немного. Скоро все закончится. Мне нужен ещё один только день. — Он стиснул раскалывающуюся голову руками. — Один только день. Нет, и каких средств не надо, я сам… — Имея в виду, что ничего из того, что дают чрезмерно напившимся, давать ему не стоит. — Как же вы меня оба достали, Генри. Я вас запру в одной каюте, и пока не поговорите, не выпущу. — Судя по лицу старика, мальчишка тоже отколол фортель. — Парни поели и подрядились помочь на кухне. Пусть поработают руками. Им полезно. — Поставив Генри кружку темного эля, закатил глаза. — Два барана. Лежи уже… — Выйдя из комнаты, счел, что сегодня будет жестоким запереть Габи с отцом.