Заложники любви. Заложники общества

Уважаемые читатели! Это последняя глава первой части, наслаждайтесь. За дверью лазарета послышались шаги. Судя по поступи, барон идет спросить, что происходит. Дверь открылась с грохотом. — Вы что себе позволяете, барон? Здесь лазарет, а не будуар баронессы. — Джон аж зарычал. В лазарет вошли несколько вооруженных темнокожих слуг. Молча «рассыпались» по помещению, застыли, подобно статуям. И только тогда вступил барон. Коротко бросил, кивнув сторону Наиля: — Взять его. — Затем подошёл к юноше, мягко, по-доброму улыбаясь. — Как нехорошо, граф. Я-то думал, что вам, как английскому дворянину, известны правила вежливости, не позволяющие гостям распоряжаться в доме в обход хозяев. Что же вы тут такое творите? Нехорошо. — На старика-лекаря и остальных слуг он вовсе не обращал внимания, как, впрочем, и на священника, услышавшего голос барона. Отец Доминик прервал молитву, перекрестился, поднялся с коленей и подошёл к барону. — А разве то, что вы делаете со своими людьми, хорошо, милорд? — негромко, но с твердой уверенностью в своей правоте, произнес молодой священник. — Господом была дана вам власть не затем, чтобы держать людей, которые работают на вас, хуже скотины бессловесной, а затем, чтобы вы заботились об их благополучии и здоровье. Граф поднял голову на вошедших, и гнев в нем вскипел с прежней силой. — Только троньтесь с места, — это охране, — вы же не думаете, что я позволю твориться подобному безобразию на моих глазах, барон? Я, граф Пемброк, чей род древнее Стюартов. И я предупреждаю вас о последствиях применения силы к этим людям. Они находятся под моей защитой, барон. Малейшее увечье будет трактоваться не в вашу пользу. — О, это был не мальчишка. Юный граф Пемброк, в котором подняла голову память предков, кипевший от праведного гнева. Смотрел на пузана. Встав плечом к плечу с отцом Домиником, он скрестил руки на груди. Старик-лекарь хмыкнул, что мальчик, наконец, вырос и распрямился. — Если вашей милости угодно, я составлю заключение о состоянии слуг. Правдивое заключение. — Граф кивнул. Однако на этот раз юного графа ждало разочарование. Многие из слуг боялись не выполнить приказы барона, а кто-то служил жестокому хозяину, будучи и сам не слишком милосердным. Так что темнокожие воины и не подумали послушаться юношу. Они скрутили жалобно вскрикнувшего, но не решавшегося сопротивляться Наиля и вытащили из лазарета. Герберт попытался было защитить негра, но был безапелляционно отодвинут в сторону, хотя воины и не решились применить к нему силу. Барон же продолжал благожелательно улыбаться. — Юность, юность. Пылкость и стремительность. Милый мой граф, эти… Как вы выразились, люди — моя собственность. К тому же… — Он повернулся к священнику и так же улыбнулся ему. — Я забочусь об их душе. А это ведь важнее, чем тела, святой отец. И зачастую страдания тела лишь возвышает души, дарят им возможность вступить в Царство небесное, разве нет? К тому же — зачем беспокоиться о нехристях? Они обречены гореть в аду. — Лекаря и слуг для Хаксли не существовало. Зато новая любезная улыбка Габриэлю. — Ну что вам до этих обезьян, мой дорогой мальчик? У вас вполне воспитанные слуги. Кроме некоторых. — Он покосился на Герберта и лекаря. — Слуги должны иметь почтение к господам, а не свой голос. Мальчишку трясло от бессилия и ярости. Как он смеет? — Барон, вы человек без чести и совести. — Признать поражение, картинно опустить голову. Не поднимать глаз. Дождаться, пока охрана и барон покинут лазарет. Поднять голову с плохо скрываемым торжеством в глазах. — Ты проиграл, Хаксли. Это был последний гвоздь в крышку твоего гроба. Герберт, отец должен узнать об этом. — Юноша кое-как успокоил детей и увел отца Доминика и лекаря в комнатку Джона, где изложил план отца. Джон внес коррективы, ибо долго скрывать не удастся. Графу придется пить рвотное и чесоточное. Отец Доминик выглядел так, словно его ударили под дых — он был бледен, его чуть не трясло. Молодой священник молчал, слушая юношу, пальцы медленно перебирали четки. Герберт коротко поклонился и поинтересовался — что ещё сделать, кроме того, чтобы передать все графу Девенфорд? — Отец Доминик, вы с нами? — Закусив губу, молодой человек сел в кресло и сжал зубы. Только бы они успели, пока барон тут всех не перебил. Слуга торопливо вышел. Он не испугался гнева юного господина, тем не менее понимал, что тот прав. — Да, Габриэль. — Голос священника был тих, печален, но тверд и уверен. — Барон полон гордыни, жестокости и гнева, он губит свою душу и жизни тех, о ком должен заботиться. Вам не нужно упрекать себя. — Мы справимся, святой отец. Кто знает, может, пираты были посланы Всевышним, дабы мы оказались здесь. Неисповедимы пути Господни. — Взяв чашку с чаем, глотнул и только потом увидел полные ужаса глаза Джона. — Это был чай графа. Он уже болел потом… а вы нет, кажется. Отец Доминик, если вы не болели, вам лучше удалиться. — Болел, — возразил Габи. — Я не болел и лихорадкой, — с мягкой улыбкой произнес священник, затем с состраданием посмотрел в ту сторону, где у ложа больного супруга сидела Джейн. — Их дочка тоже умерла от лихорадки… И отец Франциск. Я помогал им обоим. Я не могу оставить вас, не имею права. Я верю — если будет угодно Господу — я уберегусь от болезни. — Святой отец, мы не имеем права рисковать вами. Я прошу вас… не допустите детей сюда. Через пару часов его милости худо будет. — Джон корил себя за то, что не уследил. Он сам признается графу. За своего любимца хоть на плаху. — Конечно. Не беспокойтесь за детей. — Священник чуть склонил голову. В комнату торопливо вошёл старик Джереми. Вид у него был чуть не безумен. — Джон… Его светлость… — только и смог пролепетать он, и осел прямо на пол у стены, обхватив голову руками. Священник торопливо подошёл к старику, помог встать. Юноша поднялся, глядя на вошедшего слугу, и закашлялся. — Джон идем. Я хочу знать, что там произошло. — Велев вести, все же надел на лицо тряпицу в спирте. Войдя к отцу, вытер лоб. Рядом с лежащим на кровати бледным графом стоял Герберт. Увидев юного господина, торопливо подошёл. — Ваша милость… Змея, — коротко пояснил ситуацию. Граф дышал тяжело, то и дело сглатывал. Глаза были закрыты, но веки подрагивали. — Что? Да как вы допустили? — Взяв графа за руку, не стесняясь, гладил его кисть. — Джереми, Герберт. Калить мои инструменты. Найти мальчишек и приставить охрану. Габи! — Юношу даже встряхнуть пришлось. — За рвотным и плесенью, живо. Нужно вывести яд. Скажи отцу Доминику, пусть молится с мальчишками и детьми. Отведи братьев в лазарет и найди Джейн. Пусть готовит операцию. — Не горячись, старик, — тихий хриплый горячечный шепот, — не горячись. И так жарко. — Рука чуть дрогнула. — Мы ведь и так хотели… Остаться тут. А тут хоть повод не обманный. Слуги быстро вышли, исполняя приказ лекаря. — Что… Что произошло? Я слышал шум снизу. — Не тратьте силы, Генри. Все позже. Нужно вывести яд. Я отправил мужа Джейн в порт. К нашему капитану. Где укус? — Лекарь осматривал ноги графа и заметил припухлость, стремительно чернеющую. — Инструменты, Джон. Мальчишки учат детей молиться вместе с отцом Домиником. — Герберт поставил поднос на стол. — Граф, придется чистить без опиума. — Значит, придется потерпеть. Или… покощунствовать. — Усмешка пересохших губ. Веки дрогнули, глаза открылись, устремились на Габриэля. — Барон должен это видеть… Знать. Чтобы поверить, что мы остались тут не просто так. Джон, Джейн с мужем не успеют… Корабль уже ушел. Наши люди там. Письма для Лэнди и королевы на борту. Священника надо беречь. — Я понял, — кивнув, Габи вышел и спустился вниз, поймав черного слугу. — Скажи хозяину, я хочу его видеть. Срочно. — Без сил опустившись в кресло, мальчишка побледнел, вытирая пот поминутно. — Что скажешь, Джон? — Граф подождал, пока юноша выйдет, и лишь тогда задал вопрос. — Пока я жив… Может — и после… — Сглотнул, облизнул пересохшие губы. — Не охай, говори честно. — Да будете вы жить. Рановато к отцу собрались, упокой Господь его душу. Ну, повыворачивает, полихорадит. Это не так страшно, — вскрыв место укуса, принялся отсасывать грушей желтовато-коричневую слизь. Вычищая осторожно, практически купал ногу графа в виски. — Хорошо, что не вена, вот что скажу. Граф судорожно вздохнул, когда лекарь вскрыл рану. А затем, кусая губы в кровь, принялся ругаться последними словами, шипя и стискивая пальцами покрывало. Досталось всем: и укусившей змее, и лекарю, и барону. Пот катился по лбу и вискам мужчины. Барон явился на просьбу Габриэля на удивление быстро. И — новая милая улыбка. — Вы хотели видеть меня, Ваша милость. Что случилось? Неужели хотите принести извинения за свою вспышку и излишнее рвение? Ну, так я прощаю. Как я уже говорил — юности свойственна пылкость и поспешность. Ох, да что с Вами? Джипс, вина. — Он обернулся к сопутствующему ему черному слуге. Тот поклонился, торопливо отошёл. — Да. Я бы хотел извиниться, барон. Не след мне было… — Ненадолго замолчал и открыл глаза, — детки пусть выздоравливают. Вам ведь не нужны калеки с детства, — вымученная улыбка, снова вытер пот, — меня лихорадит. А отца укусила змея в саду. Его сейчас лечит Джон. Я прошу вас не пускать баронессу, дочерей и мальчишек в сад, пока там не переловят змей. Боюсь, нам придется злоупотребить вашим гостеприимством. — Откинувшись на спинку кресла, часто задышал и сделался бледен. — Лихорадка! — в ужасе взвизгнула хохотушка, шедшая из библиотеки. — Что же, пожалуй, вы правы — калеки не нужны. Хотя пара-тройка плетей для этих мартышек не опасны. Просто воспитание. — Барон вновь улыбнулся. Затем обеспокоенно насупился. — Змея? Надеюсь, раны вашего отца не очень серьезны, и он скоро поправится. Благодарю вас за предупреждение. Я велел слугам прочесать весь сад и уничтожить всех змей. А вы идите, лягте в своей комнате, отдохните. Я пришлю слуг помочь вам. — Черный слуга Джипс принес вино, с поклоном подал юноше. Получил от хозяина приказ отвести гостя в его комнату. На визг дочери обернулся, поморщился. — Милая моя, ты чересчур впечатлительна. И слишком много читаешь и фантазируешь. Ступай к себе. — Отец… простите, — девушка знала, что права. Юноша с трудом дошел до своей комнаты и упал в кровать. Верный Герберт раздел и принялся обтирать юношу. — Ну, вот и все, ваша милость. Выпейте рвотное и как можно больше пейте. Но не вино, а воду, чай и соки. — Замотав ногу тряпкой, Джон встал, — а я пойду, заставлю лечиться одного пылкого графа. У нас тут лихорадка, ваша милость. — Джон… Если с ним что-то случится… — Граф понял, о ком говорит лекарь. Судорожно вздохнул. И, уже не угрожая, не приказывая, тихо проговорил: — Постарайся, старик… — и добавил совсем тихо, — пожалуйста. Скажи Джереми, чтобы принес попить. И… Ладно, это потом. — Облизнул губы. — С ним уже случилось. Вскорости после рождения графиня из кроватки уронила. Ничем иным я это шило в заднице объяснить не могу, — старик закатил глаза. Не стоит сейчас графу рассказывать, что от лихорадки умирают, и много. Придётся Джону опять не спать. — Мальчишки в лазарете. Джереми! Сидеть подле господина, да пои его чаще. Силком разрешаю, — коротко фыркнув, лекарь ушел к Габи, которого колотило в поту на кровати и он тихо похрипывал. Старый слуга коротко кивнул, показывая, что понял. У кровати Габриэля уже сидел священник. Он аккуратно обтирал лоб, руки и шею юноши тряпкой, смоченной в каком-то отваре, испускающий неприятный, терпкий, но все же бодрящий запах. Губы отца Доминика шевелились, неслышно произнося слова молитвы. Он посмотрел на вошедшего лекаря, но не прервал ни молитвы, ни обтирания. Лекарь вздохнул. Ну, вот кому сейчас нужно это самопожертвование? Забрав тряпочку, продолжил обтирать парня. — Святой отец, — когда тот закончил молитву, — идите к детям, но перед тем протритесь спиртом и выпейте виски. Это убьет заразу, а детей не след одних оставлять. Вы их единственная защита сейчас, падре. — Меня попросили посидеть с Габриэлем. Я уже переболел этой болезнью, Вы не беспокойтесь, Джон. Дети уснули — слишком все утомлены. И юные аристократы и те, кто лежат в лазарете, — ответил священник и в самом деле ответил лишь тогда, когда закончил молитву. Мягко положил руку на плечо лекаря, посмотрев с улыбкой, затем перекрестил. И вышел из комнаты. — Прибью его слугу, — проворчав, занялся лечением мальчишки. А в лазарете два брата сидели, обнявшись, и рассказывали неспящим детям истории из Библии. Как и за что страдал Христос, что вера в него это любовь и свет. Чернокожие ребятишки слушали с восторгом и легкой ноткой зависти. Их боги жестоки, а белый бог любит всех, какими бы они ни были. Вернувшийся в лазарет отец Доминик увидел, что дети схитрили, притворяясь спящими какое-то время, а потом начавшие беседу. Но говорить ничего не стал, прислушавшись. Только улыбнулся светло и мягко. — Белый жрец. А… — Маркус прервал мальчика, поправляя. — Святой отец. Простите. А как нам стать такими? Мы хотим верить в доброго бога, — дети согласно загомонили, окружая падре и усаживаясь в кружок на кроватях, — наши боги жестоки. Они пьют нашу кровь. А ваш бог добрый. Он всех любит, даже если ты плохой. Мальчики так сказали. Он все равно тебя любит. — Если тот, в кого верить, требует крови, это все же не боги, а демоны. — Отец Доминик чуть вздохнул, покачав головой. Он переходил от кровати к кровати, касаясь курчавых голов темнокожих ребятишек, гладя их по волосам. — А стать таким, как Христос, можно, если любить людей… Не только родных и близких. Делать добрые дела. Прощать своих обидчиков. Принимать то, что все, что с нами происходит — от Господа, и принимать Волю Божью с благодарностью и радостью, но не считать, что это — наказание из-за того, что вы плохие. Бог — наш общий Отец, он всех своих детей любит. А ещё — надо соблюдать Божии Заповеди. Мальчики рассказали вам про эти Заповеди? — Он снова улыбнулся. Поправил повязку у какой-то девчушки. Дети закивали, а один из мальчишек смущенно выложил яблоко на блюдо обратно. — Не укради, — прошептал себе под нос и полиловел, по-детски прячась под одеяло. Маркус ободряюще улыбнулся мальчику и подошел к святому отцу. — Святой отец, согласно законам доминионов, христиане не могут быть рабами, — острый ум он унаследовал от леди Девенфорд. А еще он не хотел, чтобы новые друзья вновь попали под плеть. Лукавая улыбка мальчика и хитрющие глаза. Отец Доминик посмотрел на юного баронета, потом улыбнулся, кивнул. — Да, верно, ты прав. Но приходить к Христу нужно по велению души, готовому к тому, что придется нести свой крест, который есть у каждого, кто верует во Христа. И это, увы, не убережёт от избиений. Понимаешь же ты это, Маркус? — Молодой священник вздохнул. — Ты же знаешь про христианских мучеников из первых времён христианства и даже в наши дни, когда миссионеры идут проповедовать в других странах. — Они хотят, святой отец. Вы же видите. Только мы с Томасом не рукоположены в сан, мы мало можем рассказать. — Улыбаясь, мальчик поправил свои волосы и погладил ластящуюся к нему девочку лет трех с леденцом во рту. — Пока отец и Габи больны, я обязан взять на себя защиту семьи и детей. И мне нужно поговорить со старейшиной рабов. Девочка дернула Маркуса за волосы. — А зачем тебе мой деда? — Ты сейчас ответственен за многих, Маркус. — Священник посмотрел на мальчика внимательно, положил руку на его плечо. — Это тяжело, ты готов к этому? Если да, то я должен сказать тебе многое. А затем я приведу сюда старейшину рабов. Он живёт в бараках, а туда ни тебя, ни Томаса не пустят. Воинов ты видел. — Я готов на все, святой отец. — В глазах мальчика светилось пламя памяти предков. — Вы будете рядом, с нами Бог. Я справлюсь. Знаете, в чем ошибка людей? Детей не воспринимают всерьез. — Уложив девочку в отдельную кроватку, мальчишка задорно улыбнулся. — Спасибо вам, святой отец. Без вас мы бы не справились. — Не без меня, Маркус. Я лишь слуга Господень. — Отец Доминик покачал головой. — Пойдем, поможешь мне приготовить отвар для Габриэля. Мы в своё время в монастыре изобрели лекарство от лихорадки… Там, в Индии, ей болели много людей. И многих мы вылечили, благодаря этому отвару. Надеюсь, Джон не будет на нас очень сердиться. — Священник вновь улыбнулся и повел мальчика к лекарю, оставив остальных ребятишек под надзором Томаса. Маркус с сомнением посмотрел на ораву ребятни и все же кивнул. — Я только попрошу слуг принести ужин на всех. — Маркус коротко распорядился о сытном мясном ужине и прошел за святым отцом. — Габи поправится? Так ведь? У нас в поместье много народу умерло от нее тогда. Однако, приказ мальчика проигнорировали. Темнокожие рабы были запуганы хозяином, который объявил, что если будут выполняться приказы гостей помимо его разрешения, то он всех перебьет до смерти; а белые слуги не хотели рисковать хотя бы малейшим расположением барона. — Будем молить Господа, чтобы Он помог Габриэлю… И сами постараемся немножко помочь. — Священник улыбнулся. Аккуратно присел на корточки перед низкими полками, на которых были разложены сухие травы, какие-то порошки, коренья. Он брал понемногу то от одного, то от другого ингредиента, принюхивался, а затем или откладывал в сторону или возвращал на место. И продолжал говорить. — Сердце барона охвачено честолюбием, гордыней, злобой. И он не станет помогать нам в том, чтобы несчастных освободили. Возможно, даже попытается противиться тому, чтобы я окрестил их. Поэтому придется действовать осторожно. И, увы, быть готовыми к тому, что нам будут мешать. И то, что твои отец и брат больны, сейчас может быть испытанием для всех нас. И для тебя сильнее всех. — Отец Доминик поднялся, огорчённо вздохнув. — Нужно будет послать кого-нибудь из ваших слуг вместе с местными, знающими английский язык, на базар. Я не нахожу двух растений, которые не растут в Англии, и которых нет тут, но которые очень помогали нам в Индии. Без них отвар готовить нет никакого смысла. Через неделю Габриэль встал и, наконец, полноценно зажил. Только в глазах не отражалось эмоций. Оттуда смотрело мертвое ничто. Он равнодушно и механически помогал в лазарете, автоматически ел и молился. Дети стали сторониться юноши, раньше такого ласкового. Лишь безукоризненное воспитание и манеры, только равнодушие скучающего в глуши аристократа. Все больше времени уделял он книгам и все меньше родным. Лекарь злился, братья обижались. Граф Генри поправлялся дольше — яд никак не мог выйти из крови мужчины до конца. Отец Доминик видел эту перемену в юноше и, каждый почти не выходил из отведенной ему комнаты, ухаживали за ним верный Джереми и лекарь — когда не был занят в лазарете. Отец Доминик каждый раз огорчался, видя перемену в Габриэле. И однажды рискнул и начал разговор. К тому времени в лазарете уже почти не осталось больных — ребятишки поправлялись: детские организмы восстанавливались быстро. Старших же рабов Джон, отец Доминик и Габриэль лечили уже в бараке — тайком от барона. — Разве я нарушил условия епитимьи, святой отец? — По губам юноши скользнула равнодушная улыбка. О, он и к отцу заходил, справлялся о его здоровье у Джереми. Вот только… искра в нем потухла. Что бы ни делалось, все было на автомате. — Или я что-то неверно сделал в повязке? — Наплевать. Даже если этот негр сдохнет. Наплевать. Миру тоже было много раз наплевать на растоптавшего себя мальчика. И он принял решение. Эгоистом жить проще. — Нет, что вы, Габриэль, вы ничего не нарушили. — Священник покачал головой. — И повязку вы сделали правильно. У вас большие способности к лекарскому делу. Но… Я вижу, что вас что-то гложет. — Меня? Ошибаетесь, святой отец, — еще равнодушнее улыбнулся и, вскинув голову, сполоснул руки. Наплевать. Единственный, за кого бы он отдал жизнь… Ему было дано слово, что ничего боле не будет. У Габи был план, но он был жестоким. Настолько, насколько и сумасшедшим. Их разговор прервал барон. Лично. — Габриэль, в моем доме Его Высочество. Вас ищут по всем доминионам. — Значит, не поверил… — Идемте, барон. Негоже заставлять принца ждать. Отец Доминик чуть покачал головой, вздохнув, когда юноша отказался говорить, но настаивать не стал. Но на лицо его легла тень беспокойства, услышав слова барона и ответ Габриэля. — Габриэль, не надо. Пожалуйста. Не делайте того, от чего вам будет лишь хуже. — В голосе священника прозвучало отчаяние и просьба. Откуда-то раздались шум и крики. — С чего вы взяли, что престолонаследник моей страны причинит мне вред, падре? — Осторожно вздернутая бровь и юноша повернулся на шум. — Уймите шум, барон. Что подумает принц? — Войдя в гостиную, склонил голову. — Милорд. Отец Доминик промолчал, потупил взгляд. Он не мог рассказать ни о разговоре с лекарем, ни тем более об исповеди графа Генри. В гостиной расположились множество людей — свита принца Эдуарда. Сам принц развалился в кресле, переговариваясь с кем-то из своих приближенных. Они оба тихо посмеивались. Рядом с креслом стоял бледный — от гнева и боли — лорд Девенфорд, а чуть в стороне воины из охраны принца удерживали почти обвисающего у них на руках избитого старика Джереми. — О, а вот и наш покойный болеющий беглый освободитель чужих рабов, — весело улыбнулся принц. — Милорд, — юноша даже не повернул головы в сторону отца, — могу ли я поговорить с Вами наедине? — Наглость, на грани приличий. Подняв голову, он едва двинул уголками губ, ободряя чувство похоти принца. Он практически чувствовал, как отец каменел, едва не плюясь от ярости. — Я прошу Вас, Ваше Высочество. — Нет. — Короткая улыбка, едкая, злая, но тщательно маскирующаяся под добродушную. — Нет, граф, Вы больше не будете ничего обещать или тем более требовать что-то в обмен на что-либо другое. Теперь вы будете делать только то, что я прикажу. Мне прискучило прежнее развлечение. Вы отправляетесь со мной и будете ожидать, пока я придумаю новое. А потом будете развлекать меня. Вот только… Отправляетесь Вы со мной один. Изменник же получит заслуженную кару. — Милорд, я не собирался ничего просить. Я лишь хотел сказать, что соскучился по Вам, — приподняв бровь, улыбнулся. Не слышать безмолвный стон Генри. Не чувствовать его шкурой. Не ненавидеть себя. — А граф Девенфорд назначен в Индию наместником, милорд. Герберт! Принеси ту бумагу, — рука юноши коснулась руки принца, — я скучал по Вам, Эдуард. Принц отдернул руку и, поднявшись, отвесил юноше пощечину. Теперь он смотрел гневно. Однако улыбка его была по-прежнему любезной. — Вы больше не обманете меня, граф Пемброк. А цену этой бумаге я знаю. Она недействительна. А вот эта… — Короткий кивок приближенным, и один из них с поклоном протянул принцу пергамент. Эдуард развернул свиток перед лицом Габриэля. В бумаге, подписанной королем, было сказано, что изменник короны — бывший граф Генри Девенфорд, лишается всех своих владений, титулов и власти и отправляется рабом на галеры флота Его Величества. — Вот эта бумага — действительна. — Принц улыбнулся. Отдал пергамент обратно приближенному. Юноша мотнул головой от пощечины и поднялся. Слова его не убеждают… — В Ваших силах сделать со мной и семьей, воспитавшей меня, что угодно. Однако ложь никогда меня не прельщала. — Шаг навстречу. Почти вплотную. Смотреть в темные от гнева глаза и улыбаться. Наплевать на безмерно изумленную свиту, на ярость отца. — Я скучал, Эдуард. — И впиться губами в его, умирая в ответном поцелуе. Стряхнуть морок иллюзии и смотреть на принца. Однако юношу опять оттолкнули. Причем так, что он чуть не упал. Принц демонстративно вытер губы. Теперь на его лице была ярость. — Взять его. Десять плетей. Сильно не калечить. Граф Генри дернулся, бледнея ещё сильнее, рванулся вперёд, но был встречен ударом в живот от кого-то из охранников, сшиблен с ног. Послышались звуки ударов. Юноша спокойно улыбнулся. На рывок отца все же обратил внимание. — Мой принц, я прошу Вас поговорить со мной. Я не буду ничего просить. В комнату почти незаметно вошёл ещё один приближенный принца. Подошёл, поклонился вновь севшему в кресло хозяину, что-то тихо сказал, наклоняясь к уху принца. Тот вновь улыбнулся — почти хищно. — Приведи их. — Затем вновь обернулся к Габриэлю. — Отчего же наедине? Нет, дружок, со мной уже поговорили… Наедине. — Короткий взгляд в сторону, где избивали упавшего на пол графа Генри. — Хочешь говорить — говори при всех. Юноша пожал плечами. При таком шуме?— Как будет угодно моему, — выделил слово, — принцу. — Легкая улыбка, почти мимолетная и брезгливая жалость в сторону избиения. — Не убейте. Зачем лишать галеры сильного раба? — Затем, повернувшись к принцу и игнорируя ужас в глазах слуг и святого отца, продолжил: — Когда я пришел в себя, мы были далеко в открытом море. Что я мог сделать? Лишь отсюда я смог передать весть, что жив, и собирался это сделать. Но Ваше сердце вело вас вернее путеводной звезды. Вы нашли меня… А больше мне ничего не нужно, Ваше Высочество. Свита была явно ошеломлена. Такой непокорный и вдруг вот так… Принц недоверчиво посмотрел на юношу. — Ты говорил и тогда слишком много слов, обещал. Выполнил ли? Да. Но меня это не устраивает. Впрочем, я уже сказал — ты вернёшься со мной. И вот тогда, возможно, докажешь, что твои слова правдивы. — Он вновь поднялся и потрепал юношу по щеке. В комнату ввели сыновей графа Генри. Держали их крепко, чтобы не удрали. Томас вскрикнул, дернулся, пытаясь рвануться к отцу. Маркус стоял бледный, только в глазах плескались боль и отчаяние, вскипали злые слезы. Он кинул взгляд на Габриэля — полный удивления и обиды. — Габи… — Сипло. — Кажется, у вас недавно умерли двое рабов, барон? Вручаю вам двоих новых, — произнес принц. Габриэль доверчиво потерся о его ладонь щекой. — Спасибо, мой принц. — Он влюбленным взглядом смотрел на наследника монарха. Барон коротко хохотнул на слова его Высочества. — Милорд, позвольте их подарить Габриэлю. — Вот еще докука, новых обучать — ему полезно научиться быть хозяином, а не милосердным дураком. Щеки юноши запылали от стыда. — Я произвел такое впечатление? Я сожалею, барон. — Габриэль не заслужил ещё подарков, барон. — Принц посмотрел на толстяка холодно и презрительно. — Но если Вы тоже не цените подарков… Они будут проданы на рынке. Долой с глаз. — Мотнул головой охранникам. Те уволокли мальчишек из комнаты. Принц покосился на избиваемого. — Хватит. Убрать. — Глухо стонущего Генри тоже уволокли. Барон наблюдал за всем с довольной улыбкой. Он не забыл — как эти англичане командовали в его доме, и был теперь вполне доволен. Из угла комнаты послышался тихий вздох. И перед лицом принца предстал, уже никем не удерживаемый, молодой священник. — Ваше Высочество, зачем же вы делаете всё это? — тихо обратился он к наследнику престола. — Я прошу Вас — не берите греха на душу, не пятнайте ее местью, гневом и жестокостью, пощадите этих людей. — Он опустился на колени. На Габриэля отец Доминик бросил лишь один взгляд — полный боли, но не обратился к нему ни с единым упрёком. Кто бы знал, какая боль поселилась в душе Габриэля, когда он поклялся любимому в том, что ничего больше не будет. А принц… принц это средство достижения власти. Однажды он станет королем. Графство вернут. Верный Герберт понял все верно. Он выкупит мальчишек и отправит в Кент на корабле с матросами. — Святой отец, Вы лишились рассудка, если перечите своему будущему королю. — Габриэль вздернул голову и хмыкнул, встав чуть позади принца и едва касаясь его пальцев своими. Вот теперь отец Доминик посмотрел на юношу. И вновь опустил голову. Зато принц смотрел на священника изумлённо. — Вот как? — Коротко усмехнулся. Легко пожал пальцы Габриэля. — Ничего, дружок, не обращай внимания. Идём. — Поднялся с кресла и, не говоря больше ни слова, вышел из дома. Юноша последовал за принцем. Взгляды прожигали спину. Пусть ненавидят. Пусть… На крыльце, потянув за пальцы, он остановил принца и припал к его губам своими, выдохнув, что безумно скучал. Так нужно… Простите меня все. Если сможете. Предателей хоронят отдельно. Простите меня. — Не пытайтесь обмануть меня, Габриэль. Вы предали меня дважды, предали и своих родственников. Не думайте, что я ещё поверю тебе, дружок. — Он насмешливо оттолкнул юношу и пошел дальше. Из дома доносились крики слуг и рабов, которых, по приказу барона, пороли. Пузан мстил за своё унижение тем, кто был слабее. Принц сел в экипаж, приказав Габриэлю следовать за каретой верхом.