Заложники любви. Заложники общества

Спустя три года, ранней весной, юноша играл в крокет с принцем. Он был одним из блестящих придворных, вращаясь в дворцовых кругах. Генри попал на корабли лорда Ланди, который истово ненавидел мальчишку. А братья… Братья тихо жили в провинции, переправленные Гербертом. Умер старик Джон, умер Джереми. Лишь отец Мартин был рядом с мальчиками и оберегал их, обучая. Габи положил им содержание. За это время юноша убедил принца в любви и преданности. Однако поначалу было не все так гладко. Мальчишек пришлось долго искать, потому что купили их сразу, Герберт не успел. И теперь братья стали двумя угрюмыми замкнутыми пареньками, которые настороженно относились к Герберту и отцу Мартину. Самого же Габриэля принц сначала «загнал» на своего рода арену, стравливая юношу с обречёнными на смерть преступниками и дикими, недавно отдаленными хищниками. Но потом, убедившись в послушании юноши, Эдуард вернул его в свою свиту. Габи изменили эти три года. Хотя он страстно желал обнять братьев, он понимал, что выезжать ему дозволено только в компании принца. А тому нельзя видеть мальчишек. Он поклялся Господу вернуть им титулы любым способом. — Эдуард, мне надоело, — бросив биту, юноша фыркнул. Глупо было бы после почти двух лет постели соблюдать приличия наедине. — Ты обещал мне прогулку по Темзе. — Настает время, когда тебя ненавидят, но боятся. Габи было плевать на ненависть толпы. Лишь бы Генри и мальчишки были живы. Судя по красноречивым взглядам семьи Ланди, Генри у них. Хоть что-то. — Кажется, ты забыл: на каких условиях я вернул тебя к себе. Начинаешь требовать. Мы поедем, когда этого захочу я. — Принц посмотрел на Габриэля надменно и холодно. Так пару раз смотрел на юношу приемный отец. Затем наследник престола улыбнулся чуть теплее. — Завтра. Ведь завтра у тебя день рождения. Взгляд до боли напомнил Генри. Родного, теплого и такого своего. Радостно улыбнувшись, юноша кинулся в объятия принца, смеясь от восторга. Их идиллию прервали. Королева с фрейлинами с жалостью и брезгливостью смотрела на Габи. Ей было неприятно ошибиться в этом юноше. Но за три года он привык. — Сын мой. Рада Вас видеть. — Габриэль поклонился королеве, но не был удостоен приветствия. — Ко двору прибыли семейство Лэнди. Полагаю, Вашей игрушке, сын, стоит поприветствовать невесту. — Завтра поприветствует. — Принц скривился. Отстранив Габриэля, подошёл к матери, поклонился, целуя ее руку. — Ваше величество, счастлив лицезреть Вас. И прошу принять приглашение на завтрашний праздник. Я хочу устроить маскарад. Это так весело. — И принц Эдуард снова улыбнулся. — Жаль, дядюшка отсутствует. — Он коротко и с явным сожалением вздохнул. — Маскарад в Великий Пост? Сын мой… — Королева неодобрительно покачала головой. — Я появлюсь на вечере. — Габи так и не разогнул спины, пока величественная леди не удалилась. Посмотрев на принца, задорно улыбнулся. Казалось, он и думать забыл о бывшей семье. Но никто, кроме Герберта, не знал о десятках сжигаемых писем в камине покоев фаворита. Он вымаливал прощение, умолял понять. И не находил ответа. Нет страшнее предательства. — Маскарад, мой принц? Какой приятный сюрприз. — Принц проводил мать с досадливой гримасой, но передернул плечами, будто говоря — «как Вам будет угодно». А затем с улыбкой посмотрел на молодого человека.  — Будешь себя хорошо вести, будут тебе ещё приятные сюрпризы. Сегодня вечером поедем на охоту. — Не предлагая, давая информацию и приказ. — Эдуард, я обожаю тебя! — Поцеловав в щеку принца, повис на его шее. Хотя бы ненадолго вырваться из дворца и почувствовать иллюзию свободы. Подышать лесным воздухом. Бежать? Настигнут и убьют. Уже у лабиринта их догнал секретарь короля и передал Габи копию свитка с поклоном. — Ваша Светлость. — Габи изогнул бровь. Он только граф, не герцог. Принц посмотрел на Габриэля с улыбкой. — Ну вот, отец поторопился. Получается, сюрпризы ты начнёшь получать уже сейчас. Иди пока… К себе. Пришли ко мне Френсиса. — Френсис был мальчик-паж, лет пятнадцати, лишь с месяц назад принятый в свиту принца. Габи неверяще посмотрел на принца и крепко его обнял. Ночью ему придется убеждать его в своей благодарности… — Френсис, тебя зовет принц. — Мальчик сорвался с места, а Габи сел в кресло, изучая документы. Хотелось выкупить отца и даровать свободу. Теперь в обширном герцогстве есть место, где спрятать отца и братьев от глаз королевского отпрыска. Однако ночью его не позвали. Принц провел ее в обществе Френсиса. А утром в комнату Габриэля вошёл портной, поинтересовался — какой костюм Его светлость желает надеть на карнавал? Габи усмехнулся. Начало конца… Или новый взлет. Распорядившись о приготовлении костюма Арлекина, юноша прошел в малую гостиную и постучал в покои принца. — Доложи о моем визите, — спокойно отнесся к пажу и даже улыбнулся. Паж был явно испуган, глаза его были красными, губы припухшие. Он торопливо поклонился, попросил подождать и ушел в покои принца, двигаясь неловко и скованно. Юноша прошел в покои наследника престола и застал его еще в постели. — Как не стыдно, Ваше Высочество, — с тихим смехом сел на кровать и вовлек Эдуарда в поцелуй. — Рад тебя видеть этим утром, душа моя. — Стыдишь меня? — Эдуард дёрнул молодого человека за локон и легонько шлёпнул по щеке. — И ты вошёл без приглашения. Пора бы тебя выпороть и поставить на место, а, герцог? Иди, я позову тебя позже. Юноша тихо рассмеялся, обняв принца. — Не стоит, я и так послушен. — Поцеловав Эдуарда в плечо, вышел и столкнулся в пустынном коридоре с графом Лэнди. — Ты. — Я, — согласился Габриэль. — А что такое, граф? Граф Лэнди окинул молодого человека ненавидящим и презрительным взглядом. Еще большим, чем прежде. Почти брезгливым. Передернул плечами, однако говорить ничего не стал, пройдя мимо. Однако… Визит вежливости он нанес. Ледяная Грейс, Ивонна, которая едва ему лицо не расцарапала. — Предатель! Искариот ты! Юноша поднял голову и процедил: — Леди Грейс, научите вашу дочь сдержанности. Это, — кивнул на банковские залоговые документы, — сумма за ваш корабль. А этим, — положив на стол оплаченную ведомость с подписью секретаря короля, — я выкупаю у вас раба. Бывшего лорда Девенфорда. — Циничная расчетливая улыбка. В казну он уплатил, обязаны отдать. Вопль раненой тигрицы и Джордж едва поймал сестру. — Ненавижу! Ненавижу тебя, — крики молодой Ивонны были сиплыми. — Граф Лэнди, что это? Семейный скандал в королевском дворце? — В комнату вошёл принц, со смехом наблюдая за разговором. Потом подмигнул Габриэлю. — Ну что, дружок, как тебе такой подарок? — Он указал на бумаги. — Ты доказал, что достоин такого. Юноша едва не замурлыкал от удовольствия, услышав голос. Принц. — Милорд, разве можно стать счастливее, чем принимая дары из Ваших рук? — Граф и графиня заледенели и кивнули. Придется отдать Генри этому… выродку. Ивонна повисла в руках брата, истерически рыдая. — Мое почтение, граф. Доставьте покупку поскорее. — Развернувшись к принцу, улыбнулся и наклонил голову. — Мне нехорошо, Ваше Высочество. Не выношу женских истерик. Я бы хотел прилечь. — Прилечь? Ты не выспался? Отчего бы это, дружок? — Эдуард усмехнулся. Вывел молодого человека из покоев графа Лэнди, коротко кивнул семейству и послал Ивонне обворожительную ласковую улыбку. — Что же, ты готов к празднику, дружок? — Наследник престола лукаво покосился на Габи. — У меня разболелась голова, мой принц. — Уткнуться носом в камзол, ища защиты и не думать о встрече с Генри и братьями. Главное, вернуть им свободу и титул. Свободу он в состоянии подписать сам. Его имущество. — Я готов, Эдуард, — провести рукой по смоляным кудрям принца и заглянуть в его лукавые глаза. — Но сейчас у меня и впрямь болит голова. Мой свет, дай мне время и лекаря, — ласково потянуть зубами мочку уха принца. — Прикажу ему прийти к тебе. Но до вечера ты должен быть здоров, дружок. Иначе, какой же праздник без именинника? — Затем легонько щёлкнул по носу, отстранился. Шлепнул по заднице — словно мальчишку-пажа. — Иди к себе. Мне, увы, нужно будет посетить Его Величество. А к тебе я отправлю не только лекаря, но и нового слугу. Юноша улыбнулся и пошел к себе. Голова и впрямь трещала по швам. Он дошел до постели, разделся и обернул голову холодной мокрой тканью, засыпая. Лекарь был удивлен познаниям юноши, оставил отвар на столике и ушел. А вот появление нового слуги юношу уже разбудило. — Ужин и мой костюм для маскарада. Перед этим кофе и ванную. — Глаз он еще не открывал. Новый слуга молчал. Двигался он явно тяжело, хотя и не медля в движениях, дышал с лёгким хрипом. Молча поставил на стол поднос с кофейным прибором, костюм — на кресло. И лишь затем подал голос — глухой, хриплый, чуть заикающийся: то ли от того, говорить было сложно из-за самого голоса, то ли ещё отчего-то.  — Господин герцог прикажет помочь ему с приемом ванны?  — Нет, я привык сам. — Юноша снял тряпку с глаз и встал, потянувшись всем обнаженным телом. На нем не было следов побоев, но следы страсти были явными. Набросив халат, юноша повернулся к слуге и отбросил отросшие волосы назад. Глоток кофе с закрытыми глазами. Идеальная игра… — Приготовь мне письменный стол. В это время я всегда пишу письмо семье, — не допив кофе, юноша взглянул на слугу, играя богатого ублюдка до конца. Перед Габриэлем стоял бывший лорд Девенфорд, бывший граф Генри. Исхудавший, загорелый, с глубоким шрамом от левой щеки до шеи. Выражение покрасневших от соли и песка глаз — глухая давняя, тщательно скрываемая ярость. Молча поклонился, отошёл к столу. Юноша задохнулся от жестокости принца. Пришлось вцепиться в стол, чтобы не упасть. — Генри… — совсем тихо, — мальчики живы. Генри качнулся было поддержать юношу, не дать упасть. Но затем замер. Губы только едва дрогнули, как и угол рта и глаз. Развернувшись, юноша вошел в ванную и, только заперев ее, сполз по двери. Не плакать. Иначе глаза будут красными на балу, а королева выберет самый неудобный момент поинтересоваться — в чем дело. При всех. Найти в себе силы подняться и продолжать игру. Выиграна им только партия, не война. Юноша вымылся и вышел, не взглянув на слугу. Он взял холодный кофе и сел за стол. Письмо отцу и братьям было наполнено надеждой и горьким сожалением. Он больше не молил о прощении. — Письмо в камин. Мне карнавальный наряд. Дождавшись, пока юноша вернётся из ванной, подал костюм, до того лежащий на кресле, помог одеться. Он продолжал молчать. Затем подошёл к столу, не глядя взял письмо, выбросил в камин. — Что ещё угодно господину герцогу? — Так же глухо, едва заикаясь. — Отдыхай. Марк и Том живы, здоровы и на положении детей богатого торговца. — Завязав маску на затылке, юноша повернулся. В свои права вступает маскарад. — Я отправляюсь на маскарад. Возможно, вернусь только завтра. Отдыхай. Юноша знал, что его ненавидят всем сердцем. Он мог оправдаться только тем, что сохранил мальчишкам жизнь и содержание. Только вот его все равно будут ненавидеть. Да лучше бы ему тогда умереть. В ночь гибели родителей. — Мой принц, — на лице безупречная улыбка, — ваш подарок так порадовал меня, — прижаться к камзолу и урвать поцелуй. До самого конца. До плахи. — Что же, теперь-то ты будешь полностью предан мне, дружок. — Принц улыбнулся. — Даже после того, как женишься. Мне нужны добрые подданные, Габриэль. — Я и так ваш до самого конца, — легкий взгляд превосходства на пажа, развлекавшего принца ночью. Жалость, презрение и предупреждение не становиться на дороге. — Я ваш, Эдуард. А свадьба… Я не желаю терпеть в доме истеричку. Пусть приведет в порядок нервическое состояние. — Тихо рассмеявшись, встал за принцем и вошел в зал. А в голове был совсем другой маскарад… тот первый. — Это потрясающе, мой принц, — игнорировать ненависть, зависть и сочувствие… к Ивонне. — Что же, женим тебя на какой-либо другой, — легко сказал принц, чуть дёрнул Габриэля за ухо. — И не смей так смотреть на моих пажей. — Ревность вы у меня не отберете, мой принц, — ослепительно улыбнулся, зажав кончик языка между зубами. Бал шел своим чередом. Габи никого не приглашал на танец, проводя время с принцем. Двор аж ядом плевался, но герцогу было все нипочем. Пару раз принц все же оставлял любовника и танцевал с девушками, однако было видно, что делает это он лишь повинуясь этикету. А когда танцев не было, он увлекал Габриэля на балкон, покрывал его лицо грубыми жёсткими жадными поцелуями. А возвращаясь в бальный зал, танцевал, общался с кем-то ещё, разговаривал с приближенными отца. Габриэль лишь в ответ жадно целовал принца и шептал, что отравит этих девчонок. Когда принц отходил, он принимал льстивые поздравления и пил. Много пил… Ночь будет жаркой, судя по всему. Герцог сузил глаза, увидев идущую к нему Грейс. — Леди… — Во что ты превратился? — Габи не донес бокал до губ. — Паразит на горе других. Это мой тебе подарок. — Оставив сверток, леди поднялась из книксена. — Леди… — К графине Лэнди подошёл Эдуард, улыбнулся. — Чем вас так рассердил юный герцог? Прошу вас, смените гнев на милость к своему будущему зятю. И — нет-нет, я слышать ничего не хочу о разрыве помолвке! — Он рассмеялся, помотал головой. — Юный герцог, мой принц, далеко не лучший образец мужчины. — Леди присела в реверансе и удалилась. Габи раскрыл ее подарок и бокал медленно опустился на столик. С миниатюры смотрела счастливая семья: отец и трое мальчишек. Вот стерва. — Эдуард, это не женщина, это воплощение дикарства и варварства, — скривив губы в презрительной улыбке, отодвинул миниатюру подальше и сплел свои пальцы с пальцами принца. — Кто это, дружок? — Принц бросил короткий ленивый взгляд на миниатюру, чуть улыбнулся. То ли и в самом деле не помнил, то ли задал вопрос намеренно. Успокаивающе погладил пальцы юноши. — Не беспокойся, женим тебя на наследнице достойного рода. Нравится ли тебе Фелиция Браунбэй? — Моя бывшая семья, — пожал плечами и улыбнулся принцу, гладя большим пальцем его запястье, — я вообще не желаю жениться, ведь ты рядом со мной. Зачем мне еще и невеста? Выгуливай ее, комплименты делай, подарки дари. Принц, я лучше кошку заведу, честное слово. — Тихо рассмеявшись, утащил наследника на балкон, целуя его упрямые и жестокие губы. Жадно, до боли, до дрожи. — Мне прийти сегодня или… — В голосе юноши слышалась легкая ревность. — Или. Мне нужно поучить маленького Френки. — Лёгкая усмешка. Затем она стала жёстче. — Я уже сказал — мне нужны подданные. А твои дети будут хорошими подданными. Я же не говорю, чтобы ты любил свою супругу. — Теперь принц расхохотался. Потрепал юношу по щеке. Юноша сузил глаза, но кивнул на фразу о паже. Да мало ли у принца развлечений было за три года? — Прикажи и я женюсь на любой. — Но вот и бал окончен. Пора идти. Почему ноги не идут? Он оттягивал время, прощаясь с придворными. Переступив порог комнаты, велел двум слугам сложить подарки на столик и убираться. Генри уже спал. Или талантливо притворялся… Габи запер дверь покоев, переоделся и сел в кресло, напевая. — И даже в краю наползающей тьмы, за гранью смертельного круга. Я знаю, с тобой не расстанемся мы. Мы память… мы память. Мы вечная память друг друга. — Кажется, Генри повернулся на другой бок. А может, и вышел, Габи не видел. — Молчи, проклятое сердце. Я добился сохранения их жизней, я верну им титулы. А ты молчи. Ты каменное после арены. Молчи… и больше не выдавай меня. Генри не спал. Он слышал, как зашёл Габриэль в комнату. Но бывший граф не шевельнулся. Он с того самого момента, когда юноша ушел, сидел, почти не двигаясь, словно став каменной статуей, а не живым человеком. Какое-то время слезы текли по его щекам, потом безмолвный плач затих, и Генри так и сидел, замерев. Что-то внутри, какое-то чувство, заставило Габи подняться и подойти к окну. — Дождь. Не плачь, небо. Я один предатель, я и расплачусь за свой поступок. — Шаги, тихие, но шаги по направлению к комнатке слуги. Ему так хотелось коснуться руки Генри, на мгновение ощутив себя счастливым. Сорвать маски и просто быть рядом. На одно паршивое мгновение. Поворот, шкафик и скрип двери. Габи застыл на пороге. Нет!!! Только не это! Он не выдержит знания еще кого-либо. Пусть он спит, милосердное небо. Юноша ходил по комнате, что-то бормоча. Генри вскинул голову, прислушиваясь. Сердце сдавило тяжестью, пришлось прикусывать губы, сдерживая невольный стон боли. Не спит… Выйти из комнатки прислуги, обнять, на мгновение крепко прижать к себе… Но… Теперь все. Все. Габриэль обещал порвать с принцем, но… Снова, как и в прошлый раз — ради него — Генри? Возможно. Господи, мальчик, зачем же ты… Не сдержавшись, глухо застонал, скрыв лицо руками. С некоторых пор Генри не то чтобы «перегорел» чувствами, но ему пришлось загнать из все глубоко в себя. Он судорожно вздохнул, «загоняя» стон в себя. Габриэль не спит… Значит — ему, как… Как слуге надо побеспокоиться о юном герцоге… Герцог… И когда успел? Губы дернулись в кривой усмешке. Затем Генри поднялся с табурета, потёр лицо руками, стирая вновь все чувства, вышел в комнату Габриэля.  — Что будет угодно господину герцогу? — Глухо, заикаясь. После некоторых событий мужчина не мог говорить иначе. Габриэль стоял, смотря на свой трехлетний мираж. Как он мечтал об этой минуте, сколько хотел рассказать. А теперь слова куда-то ушли, оставляя только чувство горечи и желания прижать к себе и целовать упрямые губы. До боли, до хрипов и стонов. — Это ты… Мне не мерещится ведь? — Рука вздернулась, и пальцы отметили шрам. Запах полыни. Это он… Он. Здесь. — Генри… — Не плакать. Завтра будут вопросы непременно. — Господи, спасибо, что внял мольбам такой твари, как я. Генри. Это ты. — Юноша словно боялся сделать шаг, боялся, что он исчезнет. Так уже было, когда он болел и звал его в бреду. Принц тогда сильно злился. — Генри. — Словно у куклы обрубили ниточки и мальчишка рухнул на ковер. Когда юноша начал падать, словно с неслышным грохотом развалилась невидимая стена, сорвало связывавшие Генри жестокие стальные путы. Он метнулся вперёд, подхватывая на руки. Прижать к себе, аккуратно перенести на кровать, едва не споткнувшись.  — Габи… Мальчик… — Сипло, заикаясь ещё больше. — Габи… Пальцы судорожно вцепились в рубашку мужчины намертво. Он только махнул головой в сторону ванной. Не отпускать больше. Прижаться и не отпускать. Когда зашумела вода, поднял глаза на мужчину и молча впился в его губы своими. Не мираж… Истерический стон-всхлип, объятие и не отпускать… Никогда. Ни за что. — Мальчики… я спрятал, — прошептал в губы графа. Ответить на поцелуй, судорожно вздохнув. Нельзя, плохо? Неважно. Сейчас неважно. Сейчас главное — не отпускать, не позволить ему вновь уйти, упасть в ту ужасную пропасть. Чувствовать ответ. Парить и срываться, не выпуская его ладонь из своей.  — Я знаю. Артур рассказал. Тише, мальчик мой, тише. Успокойся. — Перенести в ванную комнату, уложить в чан с теплой водой, придерживая, не позволяя погрузиться в воду с головой. — Никто не должен знать, Генри. — Прижаться губами к натруженной мозолистой ладони и не отрываясь смотреть в родные глаза. Тонуть в этой карей пропасти, любить и обретать силу снова. Завернувшись в простыню, юноша снова обнял мужчину и долго не отпускал. — Мне наплевать на решение короля. В моих комнатах ты граф. — Слегка встрепать прическу мужчины, выцветшую от солнца, соли и горя. — Прими ванну и я жду тебя в комнате. Перенести юношу на постель, укутав в одеяло. Провести рукой по его волосам, поцеловать в лоб. Это все Генри проделал молча. И только целуя в лоб, решился посмотреть своему мальчику в глаза. Взгляд мужчины был сух, но это не было отношением к приемному сыну, это было лишь последствием того, что происходило с ним самим в эти годы. И кивнул, соглашаясь со всем сказанным. Нечего ему делать в клетушке прислуги. А Габи способен держать себя в руках, да и комната заперта изнутри так, что впору тараном выносить двери. Хотя прекрасно понимал, что теперь им будет сложно. Впрочем, не так сложно, как было прежде. Теперь они будут поддержкой друг другу.  — Я скоро вернусь. А ты постарайся успокоиться и подремать. — Мужчина скупо улыбнулся, глядя на юношу. Тихо вздохнул, проведя рукой по его волосам. А затем ушел в ванную. Теплая вода — впервые за долгие недели. Теплая и не солёная, не разъедающая и не дубящая кожу. Но все же Генри постарался не особо задерживаться. Уснуть? И проснуться, поняв, что это был очередной сон? О нет. Юноша читал, лежа на одном локте и чему-то кивая в книге, когда граф вышел в рубашке. Опять его старомодные монашеские тряпки! — Забирайся, места хватит. — На огромной постели и на четверых бы хватило. — Генри, — отложил книгу и встал, поддерживая простыню у пояса, — решайся и полезай в кровать. Это же не клетка с голодным львом. — Содрогнувшись от воспоминаний, юноша подошел к графу и очертил пальцем его губы. — Заткни свою мораль. Ощутив прикосновение пальца к губам, Генри глубоко вздохнул. Вновь скупо улыбнулся. — Мою мораль давно выбили из меня, мальчик, — хрипло. — Не только из тебя. — Мягко поцеловать в уголок рта, взять за руку и отвести к огромной перине. Легонько, словно в шутку толкнуть и лечь рядом, рисуя пальцем узоры на его плечах, скрытых рубашкой. Тянуть шнуровку, распуская завязки и лукаво улыбаться. — Генри. — Хрустальная мечта… Даже звенит. Легкий поцелуй и мальчишка ложится на его плечо, не настаивая. У них будет время хоть сегодня и самая идеальная ночь. Принц занят и раньше полудня не поднимется. — Поспи, мой граф. — Руки изучали тело через рубашку ненавязчиво. Вздрогнуть, когда пальцы мальчика коснулись недавних ран под тканью рубашки. Затем провести рукой по волосам Габриэля — не отталкивая, нежно лаская так же, как это было в детстве, когда кто-то из мальчишек прибегал к нему, если им приснился страшный сон. Глаза мужчины медленно закрывались, но тут же вновь открылись. Генри судорожно вздохнул. За все эти годы он отвык от комфорта, от того, что спать можно в уюте, тишине и спокойствии. К тому же он никак не мог уснуть от всех пережитых сейчас волнений. Прижаться под этой детской лаской крепче. Шептать, что больше никто не посмеет обидеть его никогда. Словно смена ролей. Целовать жуткий шрам и плыть в теплых волнах объятий — Отдыхай, мой граф, — пальцы теребили прическу, влажную и родную. — Ты слишком устал. Я буду рядом. — Мягкий поцелуй в плечо и снова прижаться, успокаивая и его и себя. Они есть друг у друга и это придает им силы. Камин потрескивал, давая тепло. Но даже сквозь треск был слышен бунт живота графа. — Гордец. Не пошел на кухню… — Встав, приложил палец к губам и накрыл графа шкурой. Накинув халат, вышел в коридор и растолкал коридорного. — Чего изволит Его Светлость? — Его Светлость сильно голоден. Как волк зимой. Через четверть часа в уютной запертой комнате появился сытный ужин, и герцог потер руки. — Генри… Ужин. И все же усталость давала о себе знать. Генри ощутил, будто сейчас его качает на волнах — не так, как когда он сидел на веслах, прикованный к скамье галеры, а так, когда они вместе с мальчиками прогуливались по Темзе в лёгкой лодке. Потом потянуло куда-то в непонятный туман — тягучий и холодный. В тумане время от времени возникали, проплывали лица сыновей, приемного сына, чьи-то ещё… Пугающие, зовущие, молящиеся о помощи… И другие — злобные, насмешливые, угрожающие… А затем его тряхнуло. Как удар под дых или удар плети. Генри судорожно вздохнул, дернулся, по привычке прикрыв рукой глаза и лицо. Тут же в сознание проник чей-то голос. Мгновенно сел. И увидел стоящего рядом Габриэля. — Чуть голодным не уснул, — заметив его жест, поставил себе птичку в уме лично убить обидчика. — Поешь, прошу тебя. — Кивнув на столик с едой, принес поднос с горячим мясом и овощами, сыром и хлебом. Венчала поднос бутылка старого вина. — Ешь, мой граф. — Налив себе бокал, отошел, дабы не смущать Генри и ободряюще улыбнулся, сев за стол. «Мой граф»… Вспомнилось, как услышал — ещё тогда — в Африке: «мой принц». И хотя Генри предположил — почему Габриэль так поступил, все равно невольно поморщился.  — Не называй так, — чуть резковато. Потом вздохнул. — Прости, мой мальчик… Какой я теперь граф? — уголки губ дернулись в горькой усмешке. Генри поднялся с кровати, уселся за стол. — Для меня ты граф. Я верну вам титулы, Генри, — чуть грустно улыбнулся и сел напротив с бокалом вина. Пока поели за неспешной беседой, пока юноша уговорил его лечь… — Спи, Генри. Я тоже хочу спать. — Обнаженным забрался под бок графа и сладко зевнул, устраиваясь как кот на груди хозяина. Мерное сопение наполнило комнату. Утро для Габи было ранним. Распорядок во дворце был жестоким. Во сколько бы ты ни лег, ты обязан быть на заутрене. Поплескав водой на лицо и сжевав несколько листиков мяты, он оделся, прокравшись на цыпочках мимо мирно спящего мужчины. Некогда сейчас… Позже. Велев принести завтрак на двоих к своему возвращению, запер покои и отправился в часовню. Принца не было. Это уже радовало. А вот король поймал его после мессы и к вечеру велел прибыть к нему безотлагательно. Юноша поклонился. Вот это уже странно… Хотя, может, дело в слухах об испанской принцессе? Говорят, она станет женой принца. — Где мой завтрак, холуи ленивые? — рявкнув на коридорных, отпер покои и вошел, любуясь отцом. Его не портили даже шрамы и раны. Генри проснулся рано… Лишь на пару минут позднее того, как ушел Габриэль. Проснулся, как ни странно, даже не от удара, как привык уже за эти три года. А как-то резко. Сел на кровати, не понимая, где он и что происходит? Почему он в рубахе с развязанной шнуровкой, почему тепло и сухо, почему нет криков-приказов и плети? И только через пару секунд вспомнил. Покупка галерного раба, бывшего графа Девенфорда, слуга… Габриэль. Габриэль. Генри тихо вздохнул. Затем торопливо поднялся, ушел в ванную комнату, где оставил вечером свою одежду, оделся. Вернувшись, застелил постель, коротко и криво усмехнувшись: за три года он научился много чему, и, прежде всего, управляться без слуг. А затем — впервые за много лет, совершенно спокойно, не понукаемый и не торопимый никем — опустился на колени и начал молиться, благодаря Бога за то, что Тот оставил жизнь ему, детям, Габриэлю. И молился за приемного сына, чтобы Бог простил ему грех. Молился долго, до тех пор, пока в коридоре не зазвучал голос юного герцога. Мальчик вошёл в комнату, чуть скрывая улыбку. Хотелось запереться ото всех, обнять отца и молча сидеть так у камина. Молчать… С ним так уютно слушать тишину. Отец молился и Габи не решился прервать молитвы. Только стук в дверь о завтраке нарушил древние слова латыни. — Пшли вон. — Заперев покои, юноша сам забрал завтрак и внес поднос на столик. — Генри, ты голоден? — Поинтересоваться, проявляя уважение, которого тот заслужил. Не приказом. Хотя так хочется протянуть руку и сгладить его шрамы, пусть и собственной кровью. До сих пор он считал, что был в аду, но Генри приходилось в сотни раз хуже. Он сожжет весь флот Лэнди самолично за травмы отца. Как они посмели, как? С графом по праву рождения… — Поешь, прошу тебя. — Коснуться руки и замереть от испуга и восторга. Это вчера, в ночной тиши… Ему, верно, показался ответный поцелуй. Или приснился, как бывало сотни раз в ночном одиночестве. Он все еще боялся, что Генри растворится как ночная греза под утренними лучами. — Скоро тебе принесут нормальную одежду. Хорошую и теплую… Да, это был Габриэль. Вот только… В тоне его, когда юноша обращался к принесшему завтрак слуге, было что-то… Что было для Генри непривычным. Габриэль, который прежде беспокоился за простых людей, заботился о них, теперь приобрел командный и немного презрительный тон голоса. Непривычный и несколько… Неприятный. Почему — это было для Генри непонятно. Возможно, потому, что этот тон был слишком похож на тон общения с подданными — своими и отца-короля — наследного принца Эдуарда. — Спасибо, мальчик мой. — Глухо, с лёгкими заминками. Генри слегка кивнул, перекрестившись и поднявшись с коленей. И внимательно посмотрел на приемного сына. — А ты повзрослел. Очень. — Неопределенно. Юноша тепло посмотрел на отца и медленно прикрыл глаза. Хотелось целовать эти измученные треснувшие губы. Удостовериться, что он здесь, рядом. Что же он пережил, что так измучен? — Нам всем пришлось нелегко, — шрамы от когтей леопарда на теле юноши были почти не видны. Принц не портил свою игрушку. Но шрамы на душе кровоточили. — Поешь, прошу тебя. — Сам юноша не ел, даже не притронулся к чаю. Он зачарованно смотрел на графа, кисть его правой руки подрагивала, словно он хотел коснуться мужчины и одергивал себя. — Ты же не исчезнешь сейчас, как ночная греза? — Вопрос вырвался прежде, чем Габриэль успел поймать себя за язык. Закрыв глаза, мальчишка покраснел, хотя стыдливость из него давно выколотили в буквальном смысле, сделав идеальную шлюху для принца. Лучше всех, выше всех, дороже всех. Обычно принц обходился перстнями после ночи, но этому дарил земли и титул. — Прошу тебя, только не исчезай, даже если ты мой сон. — Не исчезну. По крайней мере, по своей воле. — Скупая улыбка дернула угол губ. Генри покосился на стол. — Один я столько не съем. Не настолько уж и голоден. Давай вместе. — И, — теперь уже сам — почти шутливо, как в детстве, легонько подтолкнуть к столу. — Марш завтракать… герцог. — С легкой усмешкой. И после — посмотреть внимательно. — И, думаю, нам нужно поговорить, Габи. Надеюсь, нам не помешают. — Хмыкнул. Последняя фраза могла означать и «надеюсь — тебя не захочет видеть принц»… "По своей воле"… Как это резануло болью. Необходимо выписать вольную. И отпустить, дать ему выбор. Но как? Как заставить себя поднять перо и поставить подпись, отрезав себе пути к любимому. Шутливый тон вынудил скупо улыбнуться. От проявлений чувств тоже отучили. Но ночная истерика была… Да не было ее. Им обоим приснилось. — Нам не помешают, спят. — Сев за стол, юноша взял себе чай. Аппетита не было абсолютно. Сейчас бы бежать в объятия графа по утренней росистой траве, а не сидеть в душном дворце и пытаться изображать из себя дорогого богатого подлеца, ни грамма не ценящего человеческие жизни подданных. — Нам нужно поговорить… А сможешь ли ты понять? Я не говорю о прощении. Простить — это понять и принять. — Принять? То, что ты снова пожертвовал собой ради других? Сложно, Габриэль. Я не привык, чтобы собой жертвовали за меня. Да еще дважды. Я привык защищать сам. — Угол губ нервно дернула гримаса, изображающая улыбку. — Но, видно, придется привыкать к тому, что ты уже совсем взрослый, и защищать тебя не нужно — ты сам с этим справляешься. Даже больше — защищаешь сам… — Несмотря на то, что они оба уже сидели за столом, есть не хотелось. Генри бездумно крутил чайной ложкой в чашке, давно растворив сахар, но продолжая размешивать — уже просто чай. — Принять то, что я стал дорогой шлюхой принца, — юноша говорил в открытую. Он открывал Генри душу всегда… И в этот раз тоже. — Мотивы мои не имеют значения, если вы с мальчиками подверглись испытаниям. Но, по крайней мере, вы живы. Хотя мальчишек долго искали по Африке. — Габриэль прикрыл глаза и судорожно вздохнул, отставляя чашку в сторону. — Не думай, что я питаю какие-либо иллюзии, Генри. Я дорогая шлюха. И не более того. — Хриплый судорожный смешок, юноша спрятал лицо в ладонях. Генри дернулся, как от удара, побледнел. Скулы заострились, челюсти сжались так, что скрипнули зубы. Медленно выдохнул. Однако упрекать юношу, обвинять его — бывший граф не имеет права. Испытывать благодарность — за подобную жертву — крайне сложно. Почти невозможно. Но упрекать… Мужчина посмотрел на приемного сына… Мальчику и так тяжело. А новый упрек не просто ухудшит все, но положит конец всему. К тому же — Генри помнил и слова предупреждения старика Джона и разговор со священником — еще три года назад. Генри с трудом поднялся, подошел. Аккуратно взял мальчика за подбородок и отнял его ладони от лица, глядя в глаза. Только бы он не воспринял то, что будет, как брезгливую жалость! — Кто потеряет душу свою за други своя — сохранит ее. — Тихо. И — даже не ломая себя — с этим вполне справились другие — чуть наклониться к лицу и коснуться губами губ. Видеть, как отца сломало его признание. Сломало… Это было острее ножей на Арене. Больнее пасти того леопарда. Он почти упустил тот момент, очнувшись лишь, когда ему процитировали Библию. Глаза в глаза, даже тишина стала вязкой. Расширяющимися от удивления глазами смотреть на Генри, который так бережно касается его губ. — Я не знаю, способен ли я еще любить… Научи меня, Генри. — Почти неслышная просьба, новый поцелуй. Нежный, но куда более глубокий от Габи. Он любил Генри любым и был готов за него сойти в Ад и разнести там все, лишь бы рядом быть… — Я не прошу простить. Я прошу попробовать быть рядом. Со мной и мальчиками. Прошу тебя, только не исчезай. — Вздохнув, юноша продолжил — Однажды… После арены… — Заметив, как отреагировал граф, прикрыл глаза. Так будет легче рассказать — после пасти и когтей леопарда я болел. И в бреду я видел исключительно тебя. — Я жалею, что не смог убить его. Дважды не смог. — Глухо, холодно — такой теперь была его загнанная в глубину ярость… — Я буду рядом, Габи. Я… Постараюсь. Обещать не стану — пару раз уже обещал, но не сдержал. Потому — теперь не буду. — В том, что произошло с тобой, виноват я, Габи. — Он покачал головой. Обнял мальчика, провел рукой по его волосам. Юноша встал, утыкаясь носом в шею отца и улыбаясь. Ему было спокойно в эту минуту. Сильные, накачанные ареной, руки сомкнулись на плечах графа. — Знаешь, после мессы меня остановил король и просил зайти к нему. Кажется, меня вышлют со двора, — тихо шептал на ухо мужчины, успокаивая его как ребенка. — Сюда едет испанская инфанта, невеста принца. Кому нужен скандал? — Тихо рассмеявшись, обдал дыханием шею мужчины и пробормотал, что больше ни за что не отпустит его. Во всех смыслах. Слишком много они выстрадали. — Хорошо, если это так. — Проговорил и тут же пожалел об этом. Ведь мальчик может подумать… Много чего недоброго. Но Генри и правда был рад, что больше приемный сын не будет… Не будет рядом с принцем. И ни с кем, кто будет унижать его… Пользоваться им. Эта мысль снова заставила сжать зубы, подавляя чуть не звериный рык ярости. Затем мужчина слегка отстранил приемного сына, держа его за плечи и глядя с интересом — тот и правда повзрослел, изменился. И хочется как следует увидеть, понять — как именно. Сильный. Уверенный в себе… По крайней мере, внешне. Жесткий. Надменный — это было видно по чертам лица, по выражению глаз. Такой, каким был прежде сам Генри… Граф Генри лорд Девенфорд. — Хорошо… Меня вышлют в мои владения, Генри. Подальше от дворца. От этого воздуха, пропитанного заговорами всех мастей. — Юноша, отстраненный от такого надежного плеча, посмотрел в глаза графа и чуть смущенно улыбнулся. Где-то там, на дне глубины синих глаз по-прежнему сидел робкий и ранимый Габи, загнанный в жесткую клетку герцогом Габриэлем Лэнсдейлом, графом Пемброком. Так хотелось быть просто рядом, без пережитого ужаса. Разве многого он просит? Разве любовь — это так много? — Идем, я кое-что хочу тебе показать. Это то единственное, что удержало мой разум от падения в сумасшествие. — Взяв кисть Генри, коснулся ее губами и повел его к бюро, выполнявшему роль кабинета. Открыв ящик, юноша вытащил пачку исписанных пергаментов. Это была часть писем к отцу и братьям. Те, что были вначале. Он так и не смог их сжечь. — Прочти. Я хочу, чтобы ты знал. Генри заметил улыбку и… Что-то еще… Что — пока не мог понять. Мужчина прекрасно осознавал, что одним поцелуем и легким объятием не отогреть холода и не излечить душевных ран. Однако, если осталось хоть что-то, что можно согреть и излечить — это надо сделать. Не только и не столько в благодарность, а… Да уже потому, что это — Габи. Его Габи. Его мальчик, его сын. Вот ради этого. Он коротко кивнул, подходя за Габриэлем к бюро. Потом взял листок письма, принялся читать. Строка за строкой, буква за буквой. Габи писал чернилами, выводя кровавые слова и вымаливая прощение у семьи. Умоляя понять и простить. От листка к листку тон писем менялся, исчезала истеричность. Он становился все больше лаконичным. Он больше не писал о прощении, лишь надеялся, что у Генри и мальчиков все хорошо и что с дымом из камина до них долетит его призрачное письмо, обнимет и даст надежду жить дальше. Он еще любил их. — Прости… Я никогда не скрывал от тебя ничего, — голос был глухим. Мальчика отучили плакать. Вместо этого лицо леденело, приобретая слегка надменное выражение. Он не смотрел на листки, пожелтевшие от времени. Где-то там, на втором, были растекшиеся от слез чернила. А на третьем он много раз повторял «люблю». А в пятом он просил простить. Это после первой ночи с принцем. Генри ощущал, как с каждой прочитанной строчкой в нем поднимается черная волна ярости, гнева, ненависти. К тому — из-за кого произошло все, что произошло. К тому — кто сломал его сына, его мальчика. Пальцы мужчины дрожали, чуть сминая бумагу. Лицо побелело, а вот шрам начал багроветь. — Тварь, — чуть не прохрипел, кладя последний лист на стол. Поднял голову, посмотрел на юношу. И молча крепко обнял, прижал к себе. Юноша приник к мужчине, гладя покрасневший шрам кончиками пальцев. Хромота… Он все-таки сожжет флот Лэнди к свиньям собачьим дотла. — В кои-то веки я соглашусь с тобой, — тихий хрустальный смешок над собственными страданиями. Он научился смеяться на всем, что причиняло нестерпимую боль. Смехом отвечать всем врагам. — Это там? На флоте Лэнди? — В душе начинал поднимать голову гнев, яростный, испепеляющий все на своем пути. Губы покрыли шрам поцелуями, словно пытаясь стереть его, если не с кожи, то с души графа. — Мой Генри… Намучился. — Нет, это не Лэнди, — мужчина покачал головой. Не отстранился, только скулы заострились. — Это пираты. Как началось наше путешествие с пиратов, так и… — Кривая усмешка, дернувшая уголок губ. — Не только… — Замолчал, потом вновь чуть отстранил юношу, глядя ему в глаза. Во взгляде теперь поселилась тревога. — Габи, что с мальчиками? Я помню, ты говорил, что теперь они в порядке, спрятаны… Но… Как они? Что с Джоном, с Джереми? Лицо юноши приобрело отрешенное выражение. До сих пор было тяжело вспоминать смерть стариков от оспы. — Мальчишки на положении детей богатого купца, всем обеспечены. С ними Герберт и отец Доминик. Наши старики умерли, отец. Оспа… — Покачав головой, сморгнул непрошенную слезу. Они обязательно поедут в поместье, где Маркус и Томас будут бегать по лугам вволю, радостно смеясь. — Только мальчики замкнулись. Я не мог быть рядом с ними, — вцепившись в собственные волосы, он опустился в кресло. — Сколько жизней я сломал, отец. Я даже не знаю, что с ними было в плену. Умерли… Оба старика, знавших еще даже не баронета, а несмышленого маленького Генри. Генри судорожно вздохнул, до боли прикусил губу, сдерживая стон. Он прекрасно понимал, что все не вечны, а Джон и Джереми старики… Были стариками. Только вот… Оспа… Страшно. Господи, прими их души. Увидев жест Габриэля, он опустился на корточки. обнял мальчика за плечи. — Габи… Это не ты сломал жизни. Ты, наоборот, старался спасать. И спасал. Вспомни тех ребятишек в Африке. Тех людей на пожаре. Твоих братьев. Если бы не ты, то было бы куда хуже. Всем им. — В глазах, поднятых на мужчину, еще теплился тот юный мальчишка, вытаскивавший людей. Но голос был сух. — Мне часто снится тот день в Африке. Знаешь, что такое ад, Генри? Это не демоны с пылающими котлами… Это каждую ночь видеть, как маленького Томаса запарывают до смерти. Без возможности помочь. Это разорванное горло Маркуса леопардом. Это твои безжизненные глаза, устремленные в белое от жары небо, напоровшиеся на пиратскую шпагу. Это вы все, мечущиеся в запертом сгорающем доме. Ад это не Преисподняя… Ад — это сотни и тысячи ваших смертей, каждую ночную минуту сна. Каждую. — Юноша опустился рядом, гладя изуродованное лицо мужчины. — Но вы живы и это главное. — Живы. Благодаря тебе, Габи. — Твердо, с уверенностью. Коснуться губами глаз мальчика, потом его виска. Мягко, тепло, с искренней благодарностью. — А про ад и кошмары я знаю… — Новая жесткая усмешка, относящаяся не к юноше. Юноша тихо вздохнул, вздрогнув от касания губ. Давно его так не целовали. Ласково и с нежностью. Все больше вообще без поцелуев обходилось. Пальцы сплелись с пальцами мужчины. Он принял его, таким, как он есть. Насквозь грешником и продажной тварью. — Время, отец. Мне нужно к Его Величеству… А это, — кивнув на письма, грустно качнул головой. Часть его души все же — сожги во избежание обысков. Встав с пола, юноша парой движений привел себя в порядок. Волосы вновь украшала черная лента, усыпанная мелкими камнями. Подарок принца, будь он неладен. Сколько раз это шелк стягивал его запястья? Сколько раз он ранил пальцы, пытаясь освободиться? — Ваше Величество? Вы приказывали явиться. — Проходите, герцог. Садитесь. — Непривычно мягкий тон короля заставил приподнять бровь. Но юноша присел, готовясь слушать. — Как вы знаете, испанская инфанта в дороге. — Новый кивок. — Вам необходимо удалиться от двора минимум на год. О, Если бы Его Величество знал, насколько он обрадовал мальчика. Если бы знал. Но лицо приняло огорченное выражение. Все знали о его «любви» к принцу. — Его Высочество также не сможет к Вам выезжать. — О, милосердный Боже, за это отдельное спасибо!!! — Если вы поняли меня, то у вас есть эта ночь, дабы исчезнуть из дворца. Без прощания. С сыном я поговорю сам. И да… Герцог, захватите с собой этого мальчишку. — Новый вопросительный взгляд на короля. — Как его бишь… Френсиса. Кивок, поклон, удалиться и постараться не бежать по коридорам сломя голову, а идти чинно и степенно. Когда Габриэль ушел, Генри еще долго стоял у камина, глядя на пламя, пляшущее на смолистых дровах. Письма — как Габриэль сказал — кинул в огонь, поворошил, когда бумага почернела и стала распадаться. И чувствовал, как в душе поднимается и крепнет черная ненависть — чувство, недостойное христианина. И понимал он также, что хочет смерти коронованного мерзавца и не станет жалеть о ней. И не будет сожалеть о том, что убьет Эдуарда. И понимал, что таким образом — не сожалея о нарушении Заповеди, он становится рядом с Габриэлем в том, что теперь им обоим будем отказано в отпущении грехов, причащении. И значит, они оба погубили свою душу. Вот только Габриэль руководствовался при этом чувством светлым — любовью, а вот сам Генри… Мужчина жестко усмехнулся. В комнату постучали. Мужчина оторвал взгляд от огня. Подошел к двери, пару секунд думал — открывать или нет, затем отпер. На пороге стоял разодетый, надушенный молодой человек — явно посланец принца. Из недавно призванных ко двору, но уже приближенных к наследнику престола. Он надменно, с презрением посмотрел на «старого уродца», стоящего на пороге комнаты юного герцога, который сейчас был фаворитом принца. Пока был фаворитом. Поскольку Эдуарду скоро прискучивали его «игрушки», и теперь он присматривал себе новую. Да, вообще-то, уже присмотрел. Такой игрушкой должен был стать юный паж — Френсис. Придворный протянул «калеке» небольшой, перевязанный лиловой лентой, надушенный пергамент, запечатанный печатью.  — Передай своему господину. — И, развернувшись, ушел. «Господину»… Генри взял пергамент, усмехнулся. Что же — пусть. Они оба научились носить маски. В дверь снова постучали. Да что ж это такое? Генри вновь отпер дверь. Вошедший слуга прошествовал мимо мужчины и положил на кресло роскошный костюм. Габи вошел в комнату, на лице была маска беспринципного мерзавца, способного на все. — Ты что тут делаешь? Пошел вон! — Слуга, принесший костюмом, испарился, оставив тряпки на кресле. Плотно заперев дверь, заметил в руках отца пергамент. Лиловая лента, принц. — В камин его, Генри. И костюм туда же. Собирай вещи, мы выезжаем ночью. — Повернувшись к мужчине, неожиданно светло улыбнулся и одними губами произнес «домой». Просто домой… Где они будут одни. И никакая коронованная тварь не сможет им помешать. — На целый год, Генри. — Едва не упав, запнувшись о кресло, юноша забегал по комнате, собирая бумаги и украшения. На мужчине были только ворох тряпья да обувь. Домой, Господи. Домой!!! Наконец-то! Посланный коридорный привел робкого пажа, Френсиса. Юноша вышиб слугу за дверь самолично и втащил мальчишку в комнату. По дворцу мог поползти слух о ревности фаворита принца. Но это будет позже… — Френсис, ты мне веришь? — Мальчик закономерно покачал головой. Ну да, а как же? Столько лет носить маску. — Король приказал нам с тобой удалиться от двора. На год. Никто тебя не тронет. Никто… — Мальчик лет пятнадцати внезапно разрыдался и бросился в ноги герцога. — Генри, — беспомощно позвав отца, присел и погладил мальчишку по голове. — Генри, отцепи его от меня, мы не успеем. Его Величество уже приказал заложить экипажи. А затем события разворачивались молниеносно. Генри смотрел на юношу, стремительно мечущегося по комнате. Ощущал, как голова начала кружиться. На миг он прикрыл глаза. Останавливать юношу он не намеревался, понимая, что тот стремится убраться из золоченой клетки и торопится. Как в прошлый раз торопился сам Генри — увезти из Англии самого Габриэля и сыновей. Затем подошел к камину, бросил туда пергамент. Выдохнул, словно сбросил с плеч огромную тяжесть. Затем в огонь полетел и костюм. Когда в комнате появился юный паж, Генри почувствовал, что перестает что-либо понимать. Подошел, аккуратно коснулся рукой плеча мальчика.  — Встань. Иначе принц узнает, что мы хотим уйти, и помешает нам. Лучшая благодарность будет в том, что поможешь. Габ… — Замолчал. Подавил улыбку. — Герцог, полагаю, если все готово, нам стоит поторопиться. Какие бумаги необходимо забрать? Остальное лучше сжечь. А драгоценности — оставить тем более. — Я забрал нужные бумаги, Генри. — Коротко выдохнув, понимал, что отец прав, как ни жалко безделушки. Он заберет только свои фамильные. — Те две шкатулки, это от отца достались. Деньги в Английском банке, с собой у меня не так много. — Два здоровенных кисета легли на стол. — Костюмы придворные я оставлю. В сундуках еще твои костюмы. Оденься, Генри. — Да, графский охотничий костюм. С плащом, подбитым кроличьим мехом. И отличные сапоги. Френсису был уготован теплый плащ.