Заложники любви. Заложники общества

Весь клан с восторгом наблюдал спектакль «маман гоняет батюшку по дому вазами и чем потяжелее». Это к вечеру граф, вытряхнув осколки из прически и бороды, принял точку зрения жены. Ивонна заупрямилась, заявив, что сначала сама поговорит с герцогом. На том и порешили. В комнаты ко взрослым отправился граф Ланмут, а его супруга Велвет — к мальчишкам и падре. Была пора ужина. Генри проснулся еще до того, как раздался стук в дверь, буквально за пару секунд. Потому не вздрогнул, услышав этот самый стук. Лишь оглянулся на мирно спящего Габриэля. Поднялся, торопливо оделся, настороженно подошел к двери. Резко распахнул, отступая на полшага и положив вторую руку на эфес клинка, висящего на поясе, готового защищать, оберегать спящего юношу — даже ценой своей жизни. Молодой человек, не старше спящего герцога, стоял на пороге. Он был копией матери. Те же синие глаза, тот же вздернутый нос. Только скулы были грубыми, как чужими этому милому лицу. Видно, в отца. — Милорд, я Джордж Ланмут. Моя жена Велвет будит остальных. Вас ждут к ужину. Прислать слуг? — Спокойный голос и улыбчивая внешность. Таким, наверное, вырастет Томас. — Благодарю, милорд. Я уже почти одет и помогу герцогу. — Это было вполне естественно, когда люди ниже по титулу прислуживали или помогали более знатным. А показываться слугам, пусть и невольно, не стоило. И так о них будут ходить разные слухи, которые — поздно или рано — достигнут ушей принца. И хорошо бы поздно. К тому же еще несколько минут наедине позволят поговорить. — Сегодня за ужином соберется вся семья. У нас так принято, когда одному нужна помощь. — Кивнув, юноша вышел. Габи сладко потянулся, пробормотав про «еще пять минуток», перевернулся на другой бок и снова засопел. Одеяло бесстыдно сползло с его груди к поясу. — Поднимайся, мальчик мой. — Генри скупо улыбнулся, легонько потряс юношу за плечо. — Поднимайся, Габи. Нас уже ждут. Габриэль, толком не проснувшись, сел. И только потом открыл глаза. — Что такое? Пора? — Быстро одевшись, юноша повернулся к отцу и вздохнул. — Надо уезжать. Воздух Британии нас отравляет. — На какие-то мгновения сцепил пальцы с пальцами Генри. Стоять бы так вечность. Решительно отстранившись, юноша улыбнулся. — Пойдем? — Ну, пока что мы идем на ужин с семейством графа Лэнди. — Генри коротко хмыкнул. Подправил кружево на воротнике молодого герцога. — Пока еще есть время. Его высочество, — произнесено это было с едкой злобой, с издевкой, — сейчас слишком занят приемом своей невесты. Решительный кивок. Он хорошо себе представлял размеры семейства графа Лэнди. — Вот и пусть Изабелла его отвлекает подольше. — Спустившись по лестнице, был немало удивлен. Валентина и Джон Виллоу, старший брат Ивонны. Ланмуты, Джордж и Велвет. Сама Ивонна. Грейс с супругом. Неопознанный пожилой моряк в форме компании Грейс. И — вот уж необычно — сестра-монахиня. За столом не было только мальчика-пажа. Как ни демократичны были графы Лэнди, но все же они понимали, что это был бы перебор, несмотря на то, что Френки тоже принадлежал к дворянскому роду. — Доброго всем вечера, друзья и родные семьи. Вы знаете, зачем мы собираемся вот так. — Граф Артур коротким кивком поздоровался с присутствующими и только пришедшими. Мальчишки выглядели обалдевшими не меньше. — Сначала ужин, потом разговоры. Отец Доминик, прочтете молитву? Габи усадили рядом с Ивонной, которая кивнула на свежий синяк под глазом графа и одними губами произнесла "мама". Генри сел неподалеку от четы Лэнди, понимая, что к ним с Габриэлем прикованы сейчас все взгляды. Заметив внешний вид графа, чуть склонил голову, невольно дернул уголками губ в сочувствующей улыбке. Священник поднялся, склонил голову, и негромкие латинские слова благодарственной молитвы послышались над столом. Присутствующие также поднялись. Вознеся хвалу Господу, отец Доминик благословил трапезу. Монахиня что-то прошептала и только после этого все приступили к еде. Чего только не было на столе. Мясо и рыба, диковинные овощи и фрукты, сыры, колбасы, масло. Не было лишь вина. Вода, чай и заморский кофе. Когда даже старый моряк отвалился от тарелки, женщина подняла глаза на подобравшихся родных. — Какой корабль у нас быстрее и надежнее всех? — «Елизавета», мама. Военный фрегат. Генри уважительно вздернул бровь. Он слышал об этом корабле. Трёхмачтовый, с десятью пушками на борту, пятидесяти узлов ходу. В общем и целом — мощный и толковый корабль. Он покосился на старого моряка, пытаясь понять, откуда ему известно и памятно это лицо? Но, увы, пока что тщетно. Маркус сидел задумчиво, хмуря брови и потупившись. Губы что-то неслышно шептали, а чайная ложечка невольно скользила по скатерти, "чертя" невидимый рисунок. Ивонна уже что-то поняла и крепко схватила Габи за руку. — Макс, старый ты кит. — Толстяк очнулся и посмотрел на главу клана в юбке. — Сколько кораблей мы можем взять для охраны? Нужно обставить отъезд торжественно и с помпой. Мой клан едет делать деньги короне. — Ну, пять, семь, девочка моя… — повернувшись к Генри ухмыльнулся, — и покарай меня грудями Фриззы, если это не Генри "Стальной граф". Сражение у берега слоновой кости. Шпага в моей спине. — Макс Фергюсон? — Генри посмотрел пристальнее, удивленно. Затем церемонно, но с усмешкой, портящей, правда, из-за шрама лицо, отвесил поклон. — Рад встрече, адмирал Фергюсон. Толстяк расхохотался и потянулся через стол, пожав руку Генри. — Повоюем еще, граф. Вот эта девчонка, — указав на леди Грейс, — велит мне организовать твое сопровождение. Отказать ей не могу, в свое время её стошнило на мой парадный китель. И я не попал туда, где меня бы казнили, — хлопнув по столу так, что чашки заскакали, адмирал кивнул, — семь команд наберу, девочка. Теперь за столом смеялись почти все. Даже отец Доминик мягко улыбался. Генри же смеялся открыто и весело — впервые с той самой жуткой минуты, когда они в первый раз бежали от внимания принца к Габриэлю. Маркус же вскинул голову, посмотрел на Фергюсона. — Господин адмирал… — негромко и чуть нерешительно подал голос юноша. — Макс! — Грейс хоть и пыталась возмутиться, но смеялась одновременно со всеми. — Мы за столом все же. Адмирал повернул голову на голос. — Чего тебе, малец? — Судя по внешности, старший постреленок Генри. Маркус ободрился тем, что на него обратили внимание. Правда, бросил взгляд на отца, не прикажет ли замолчать? Но Генри, наоборот, ободряюще кивнул. Не дело "затыкать" мальчика. — Господин адмирал, а возможно отправить несколько кораблей не вместе с "Елизаветой"? Мы когда ехали сюда, отец потом отправил карету в Ленсдейл, чтобы замести следы. А если так сделать и с кораблями? — Тут юноша смешался, замолчал, уткнулся взглядом в стол, краснея от смущения и волнения — не сморозил ли глупость? — Малец дело говорит. Только опасно… Нет, отбудем иначе. По два-три корабля. Встречаемся через месяц в Лиссабоне. Молодец, шкет. Юнгой будешь? — Томас восхищенно посмотрел на брата. Вот повезло ему. В детской наивности он был рад за Маркуса. — Лекари есть? — Габи и Ивонна одновременно подняли руки. — И отец Доминик знает лекарское дело. — Буду! — радостно вскинулся Маркус. И снова покосился на отца. Но Генри прекрасно понимал, что его дети… По крайней мере, оба старших — уже взрослые. Только Томми пока еще ребенок… Да и то — не совсем. Помогал же на пожаре тогда. И в Африке с темнокожими ребятами разговаривал, об этом отец Доминик рассказывал тогда еще графу Девенфорд, про то, как братья повествовали чернокожим детям про Бога. И лишь снова кивнул согласно. Затем обернулся к адмиралу. — Мне тоже довелось узнать лекарское дело. — Э нет, Генри. На фрегате не так давно умер старпом. Где я еще такого, как ты, найду? Младшего… Как тебя? Томас? Пойдешь к лекарям? Вот и славно. Третьего к кокам, — махнул кистью и фыркнул, — со слугами сами разберетесь. Плыть три месяца. Не ныть и не скулить. Не бояться. — А если… пираты? — юный Томас побледнел, явно вспоминая невольничий рынок. Габи успокаивающе положил руку на его кисть: — Не полезут. — Какой из меня старпом? Вояка только, — коротко хмыкнул Генри, передернув плечами. Затем глянул на адмирала, коротко по-военному кивнул. — Так точно, адмирал. — Я не умею к лекарям, — растерянно пробормотал Томас, посмотрев на Габриэля. — Джон нас не допускал к этому. — Научишься, братец. — Габи улыбнулся, и тут подала голос Ивонна, поправляя бранты рукавов жениха. — Если хочешь, я могу немного рассказать и показать после ужина. — Габи только улыбался невесте. Он знал, что обрадует этим Генри безмерно. Его страсть сжигала обоих. — На том и порешим. Собирайтесь в дорогу, господа. Герцогу лучше послать за деньгами в банк. Теперь пришла пора задумчиво хмуриться Генри. А не проследит ли принц Эдуард нахождение Габриэля через посыльного в банк? Но без денег им никак нельзя… А из драгоценностей Габриэль взял с собой лишь фамильные — не продать. Однако промолчал, полагая, что стоит про это поговорить лично с Габриэлем и графом Лэнди… Если того все же убедили. Отец Доминик произнес завершающую ужин благодарственную молитву, и присутствующие поднялись из-за стола. Все разбрелись по дому. Ивонна сразу утащила Томаса в сад, чтобы начать учить. Габи подошел к отцу и адмиралу, которые о чем-то говорили. Отец Доминик и сестра-монахиня быстро нашли общий язык. Грейс сделала знак рукой и дети с супругами растворились в огромном доме. — Генри, что вы думаете делать с мальчиком-пажом? У него есть родные и вряд ли он согласится плыть в неизвестную страну неизвестно с какими целями. — Не знаю. — Генри досадливо поморщился. Он понимал, что мальчишка, попав в круг внимания принца, оказался в опасности. Но почему его судьба должна становиться проблемой самого Генри? У мальчишки есть родные, пусть они и заботятся о новом "любимце" принца Эдуарда. У Генри своих забот хватает. — Его приказал забрать с собой Его величество. Габриэль с радостью согласился… — Заметив подходящего приемного сына, суховато улыбнулся. Юноша слышал последние фразы отца и адмирала о Френсисе. Ему так отчаянно не хотелось бросать мальчика, но он понимал, что в любом случае его станут искать и им не вывезти из страны наследника без разрешения родных. — Адмирал Фергюсон, мы сможем только отправить его домой. По закону больше ничего мы сделать не сможем, — Габи покачал головой и прикрыл глаза, — как бы не хотелось ему помочь. Это будет считаться похищением дворянского ребенка. Юноша взял отца за руку и усмехнулся, несколько цинично, несколько отстраненно. — Я понимаю ваше желание помочь, но мне ближе моя семья, а не посторонний мальчик. — Можно попробовать связаться с родственниками этого мальчика и… Может, так же возьмете его в юнги? — Мужчина хмыкнул. Легко убрал свою руку из руки приемного сына. Заметив краем глаза тихо беседующего с монахиней отца Доминика. — Или, может, его будущим займется святой отец? Габи еще остро воспринимал каждый жест и слово отца. Тем больнее было изъятие кисти из руки юноши, хотя разум понимал, что так нужно… Внешние приличия! Но сердце отказывалось принимать. — Отец Доминик ведь едет с нами, не лучше ли поручить его ордену сестры леди Грейс? — кивнув на монахиню, герцог усмехнулся. — Доставят домой в лучшем виде. Одна проблема… Он слишком много знает, а Сессил молчать не станет. Его отец слишком любит принца. Настолько, что не постеснялся в открытую предложить сына Эдуарду. Генри пожал плечами. Чужой ребенок ему был и правда почти безразличен, хотя мужчина и понимал, что этот мальчишка мог испытать и пережить. Габи склонил голову, попрощавшись с адмиралом, и увлек отца наверх, якобы нужно кое-что обсудить. На самом же деле ему остро требовалось прижаться и вдохнуть горький запах отца. — Потом меня выпорешь. — Глаза горели глубинным огнем обладания. Юноша запер дверь и крепко обнял отца. Не то чтобы ему были неприятны прикосновения невесты, но это все было не то. Хотелось растворяться в этих руках, как тогда… Во дворце. Умирать в сладком мгновении. — Габриэль… — Мужчина тихо вздохнул. Отталкивать мальчика он не стал, понимал, что приемный сын, увы, привык к подобным знакам и жестам внимания, но понимал так же, что, потакая таким своим желаниям, юноша будет погружаться глубже в порок. — Ты устал после ужина? — поинтересовался суховато. Пристально посмотрел на молодого человека. — О чем ты говорил с леди Лэнди? — стараясь, чтобы вопрос прозвучал как можно мягче, не выдавая напряжения и беспокойства. Юноша помотал головой, погружаясь в аромат и блаженно улыбаясь. Он утащил отца весьма бесцеремонно, и потом могли возникнуть вопросы. Но это только потом, а сейчас он живой, из плоти и крови, не ночная греза… И так близко, что можно потерять сознание от восторга. Пальцы сжались на кружевах рубашки отца. Не умирать у его ног, вымаливая крохи взаимности. Оставить себе хотя бы каплю от растоптанной в пыль гордости. — О нас с тобой и о Ивонне. — И что же ты говорил… о нас с тобой? — Голос похолодел. Неужели Габриэль мог решиться на… подобную откровенность? И эта женщина все поняла и простила? Это уже слишком… Господи, куда катится этот мир?! Генри прикрыл глаза, перевел дыхание. В душе — как он сейчас ощущал — образовалась пустота. Сейчас рушился весь мир, чем жил и во что верил граф Генри лорд Девенфорд. Ну почему же… Почему как только у него и Габриэля начинают налаживаться отношения, как тут же вновь обрушивается что-то, что все ломает, словно пушечное ядро, разносящее в щепки борт корабля? За что, Господи? — А что я мог сказать? — Резко отстраниться, отойти к кровати и уткнуться лбом в стену, чтобы глухо прорычать незнакомым Генри тоном, от которого разило отчаянием. — Что люблю тебя больше жизни? Что мне больше ничего не нужно, кроме тебя? Это, да? Смеешься? Звук, изданный юношей, можно было принять как за смешок, так и за всхлип. — Мы говорили о моем поступке. Его причинах. И последствиях. — А что оставалось? Сказать Грейс правду и напороться на кинжал за оскорбление чести рода? — Или мне стоило поведать леди, как я подыхаю каждую минуту без тебя, Генри? Можно было бы вздохнуть облегченно — мальчик все же оказался мудр, но… Но облегчения не было. Была вновь только пустота. И боль, от которой хотелось выть, словно волку на цепи. Потому что снова все повторялось. Словно они были в каком-то проклятом лабиринте, откуда не было выхода, и они бродили, возвращаясь на одно и то же место — в тот самый тупик. — Нет, ты поступил правильно. — Медленно, стараясь не заикаться. — Совершенно правильно. Однако я не понимаю, что ты имеешь в виду, говоря о том, что поведал леди Лэнди о причине своего поступка? Дышать сейчас было тяжело — словно в грудь бил ледяной ветер или, наоборот, — внутри все сушил жар. Было больно от признания… От очередного признания Габриэля; от того, что это было грешно; от того, что мужчина понимал — своим поведением он также приносит боль приемному сыну. — Габриэль… — почти неслышно. Горло сжалось, мужчина закашлялся. — Семья превыше всего. Это дословно, Генри. Не утруждай себя, я давно не маленький и знаю, что мои чувства тебе даром не нужны. Ведь так? — Хриплый смешок обреченного, над самим собой, над своим глупым сердцем. — Ты свободный человек. А я… я не имею права умолять ответить мне. Я скован обещанием Ивонне. — Не так. — Откашлявшись, Генри глубоко вздохнул. Он подошел, повернул молодого человека к себе лицом — за плечи. Посмотрел в глаза одновременно жестко и устало. — Габи, зачем мы мучаем друг друга? Зачем? Ты же знаешь, что я люблю тебя. Так, как люблю Маркуса и Тома. Так, как умею любить. Ты знаешь, что ты мне не безразличен, что дорог, и что я горжусь тобой. Что не оставлю без поддержки. Я знаю, как ты относишься ко мне, и что ты для меня сделал. Что ты пожертвовал своей душой. И это для меня не пустой звук. Но ни ты, ни я не можем по-другому. Тебе нужно больше, чем я могу дать, а я не приемлю греха. — Он не повышал голоса, говорил тихо, ровно настолько, насколько это было сейчас возможно при том, что Генри запинался, пытаясь от волнения не заикаться на каждом слове. Греха? Греха?! Габриэль едва не расхохотался в лицо мужчины. То есть он решил оправдаться и скрыться за церковными догматами. — Это все? — Лицо юноши закаменело, принимая выражение капризной надменности, столь хорошо известное при дворе. И ни разу не виденное Генри. — Церковь. Грех. Тогда я пройду в пекло по широкой дороге и без очереди, Генри. — Невыносимо хотелось выставить его, прогнать. Пусть хоть какая-то гордость будет его. Не говорить, не слышать, не смотреть. Иначе можно сдохнуть. Балансировать на краю пропасти страшнее, чем лететь в нее. Габриэль не слышал. Не хотел слушать и слышать. Это было бесполезно: пытаться хоть что-то объяснить, доказать. Лицо мужчины стало жестким. Хватит. Этот мальчишка слишком развращен при дворе, и никакой возможности хоть как-то изменить это не было. — Я очень надеюсь, что этого не будет. И, полагаю, беспокоить хозяев нашими… размолвками не стоит. Пока же я оставлю вас, граф Пемброк. Нам обоим явно стоит успокоиться. — Он отпустил молодого человека, коротко, почти по-военному церемониалу, наклонил голову и вышел из комнаты. Впрочем, даже теперь — безмерно рассердившись на молодого человека, Генри не назвал его герцогом, понимая, что это будет вовсе нечестный удар. Юноша застыл римской статуей от злых слов любимого человека. Говорят, что слово может убить. Он почти физически чувствовал, как в груди разрастается огромная дыра ледяного Ничто, пустоты. Аве Цезарь мортури ди салютант. Дверь хлопнула, и раздался щелчок. Все… Теперь действительно все. И зачем тогда жить? Он их освободил… Согласно его завещанию, они трое делят поровну его наследие. Титул отойдет Маркусу. Как сложно сделать шаг. Почему он раньше не замечал, какое это сокровище — бьющееся сердце, гнущиеся члены. Взмах кисти, в которой что-то сверкнуло. Шипение сквозь зубы от легкой боли. Он сел на кровать и тупо смотрел на вытекающую из запястья алую жизнь. Ногам холодно как… Голова закружилась и юноша лег, чувствуя ледяной запах смерти. Но в эту секунду раздался мощный женский визг, отдавшийся дикой болью в висках. Глаза открыть сил не было. Его зачем-то укутали, перевязали руку и осыпали проклятьями на двух языках. Комната наполнилась голосами, от которых гудело в голове. Генри вовсе недалеко отошел от комнаты приемного сына, как услышал женские крики. Но ни обернуться, ни тем более развернуться и пойти туда, сил абсолютно не было. Что там случилось? Что снова натворил этот… мальчишка? Значит, снова будут поучения от леди Грейс. А мальчишки — переживать за "брата" и сердиться и обижаться на отца за то, что он "обидел Габи"… Углы губ дернулись в кривой усталой усмешке. Мужчина прошел к конюшне, велел оседлать коня, вскочил в седло и разом послал рыжего жеребца в галоп, держа направление к дальнему лесу, растущему почти на самой границе владения Лэнди. У самого леса его успели перехватить. Старый кит Фергюсон внимательно посмотрел на перекошенное лицо Генри. — Проветриться решил? Ну, давай. Только с земель не выезжай. Лишь авторитет девчонки моей сейчас сдерживает свору гончих. Идем-ка лучше выпьем старого бренди, — взяв коня Генри под уздцы, повел к охотничьему домику и остановился возле него. — Да не стал бы я уезжать. Не мальчишка неразумный. — Генри передернул плечами. Он был все еще взбешен поведением Габриэля, чувствовал, что от стремительной скачки сердце бьется так, словно хочет вырваться из груди, но говорил ровно, с вежливой улыбкой. Фергюсон не был врагом и не был виноват в настроении Генри, значит, общаться с ним стоило вежливо, но не чопорно. Когда жеребец остановился, Генри спрыгнул на землю. — Не беспокойтесь, адмирал. Я не доставлю вам и семье графа Лэнди никаких неприятностей. По крайней мере, по своей воле и стремлениям. И все же адмирал успокоил Генри, как умел. Он в течение нескольких часов напаивал его бренди в охотничьем домике и травил веселые морские истории. Генри не хотел обижать адмирала, потому пил. В голове гудело, ноги в какой-то момент перестали слушаться, и хорошо, что они оба сидели, язык начал заплетаться. Но то, что беспокоило, причиняло боль, так и не было высказано. Наверное, ещё и потому, что в рассказы Макса Фергюсона не было возможности слова вставить. Да и не стал бы Генри говорить. Уже хорошо навеселе оба вернулись в дом. Маркус был то ли огорчен, то ли весел. По лицу прочитать было ничего нельзя. В гостиной, напротив Джорджа, сидел Габи с перевязанной рукой, белый как полотно. На его коленях сидела Ивонна, перебирая темные пряди. Маркус подошел к отцу и улыбнулся: — Какая пастораль. Томас нервно хихикнул и громким шепотом выдал. — Наш Габи целовался с Ивонной. — И, видя, что взрослые не среагировали, добавил: — Наш. Габи. По-взрослому целовался с Ивонной. Я спросил, что они тут делают, но Ивонна кинула в меня расческу. — Демонстративно потер лоб, куда угодил тяжелый костяной гребень. — Ты им помешал? О, Томми. Как иногда ты похож на деда, — Маркус тихо засмеялся. Вернувшись в замок, мужчина внимательно посмотрел на сыновей, на Габриэля, на Ивонну. Коротко извинился и ушел в комнату, отведённую им с Габриэлем. Даже не отреагировал на слова Томаса.