Заложники любви. Заложники общества

Утром следующего дня явно раздраженному и страдающему от похмелья графу попались на глаза Ивонна с Габриэлем. Габи кивком поприветствовал отца, но так и не оторвался от юной леди, укладывая ее прическу по-своему. — Расскажи, а чем лечатся в Индии? — Авани, или Ивонна в английском произношении, принялась щебетать о лекарственных растениях, доверчиво положив голову на плечо юноши. Тот пораненной рукой гладил ее по волосам, а взгляд был устремлен на отца. Генри спустился из "своей" комнаты в большую гостиную гораздо раньше, чем всех позвали на завтрак. Голова после вчерашнего раскалывалась, и мужчина был сильно не в духе. Он планировал вновь взять на конюшне жеребца и съездить проветриться, чтобы на свежем воздухе выветрилось ощущение похмелья. Ещё только проснувшись, вызвал слугу и велел наполнить ему ванну. Так что теперь спустился в гостиную он, хоть и морщась от головной боли, но внешне вполне себе приличного вида. Впрочем, общий внешний вид бывшего графа — медленные, несколько "дерганые" движения, мимический тик угла рта и багровеющий шрам — не добавляли мужчине привлекательности. Увидев в гостиной виновника вчерашнего… а точнее сказать, очередного витка семейного скандала (хорошо ещё, это не было вынесено за пределы комнаты и было неизвестно хозяевам дома — на что Генри надеялся) и юную невесту нынешнего герцога Ленсдейл, Генри сухо поклонился и вежливо, но холодно пожелал молодым людям доброго утра. И тут же нахмурился, заметив перебинтованную руку Габриэля. — Прошу прощения, что прерываю вашу беседу. Господин герцог, могу ли я просить вас уделить мне пару минут вашего времени. Простите, мисс. — И коротко поклонился девушке. Голос Генри звучал глухо, сухо и холодно — так, как случалось, когда он бывал в большой ярости или большом беспокойстве. При этом заикание "проступило" весьма слышно. Вот это "господин герцог" было больнее ледяного тона отца. — Как пожелаете, граф. Ивонна, мы продолжим чуть позже. — Девушка кивнула, а юноша встал и прошел за отцом в пустую комнату, служившую хозяевам дома приемной во время балов. — Я слушаю вас, — менять тон разговора, заданный мужчиной, он собирался. Ни к чему, уже вчера растоптал себя в пыль. — Вы напрасно именуете меня тем титулом, которого я был лишен, — ровно проговорил Генри. Он теперь пристально смотрел на руки молодого человека, решив, что с этих пор тон их разговоров будет происходить только в таком виде — ровным и отстраненным. Он не станет больше поучать или упрекать бывшего… Да, пожалуй, уже бывшего приемного сына. Тот уже вырос и сам будет разбираться в своей жизни, принимать нужные ему решения. Только лишь… Последний вопрос. — Что с вашими руками, граф Пемброк? Вчера повреждений не было. — Я всего лишь порезался, граф. — Упрямо вздернул голову, подошел к мужчине и сложил губы в легкую улыбку достойного ученика принца в лицемерии. Он ведь не соврал, порезался. — Я боле не потревожу ваше спокойствие своим недостойным поведением, милорд. Ох, как ненавидел Генри подобные улыбки. Он помнил, что такие вот улыбки — дружелюбные, любезные — дарили друг другу те, кто общался при дворе, ненавидя друг друга. С такими же улыбками общался со своими гостями, которых после предал, барон Хаксли. Такие же улыбки были привычны наследному принцу Эдуарду. Лицо Генри заледенело. — Что же, рад слышать это, — произнес он ровно. — Так же надеюсь, что вы не станете вести себя недостойно. — Ну что вы, граф. Как можно? — Хотелось до сведенных зубов встряхнуть отца и прокричать ему в лицо о том, что он трус. Просто трус, боящийся чего-то там за чертой смерти. А живой и любящий человек для него на втором месте. Так было всегда. Медленно прикрыв глаза, юноша успокоил сердце, рвущееся обнять отца. — Когда-то я обещал вам. Вы же даровали мне надежду. Она себя не оправдала. — Вздохнув, он все же пожал плечами. — Полагаю, между нами больше не будет недомолвок. — Полагаю — не будет. Маркуса адмирал Фергюсон берет на корабль юнгой, Томаса, насколько я понял, ваша невеста намерена обучать лекарскому делу. Значит, все мои сыновья обустроены. Следовательно, я могу быть свободен от своих родительских обязательств. Все же не выдержал Габриэль. Это с чужими ему придворными он носил маску мерзавца. А за братьев… Маленьких еще братьев. — Я подозревал, что вы так скажете. Однако вы забыли, я обещал вернуть вам титул. И не смейте! Не смейте бросать детей. Иначе я сочту вас трусом, граф. — Бросать? Я НИКОГДА не бросал своих детей. — Лицо мужчины стало вовсе страшным. Багровый шрам наливался кровью, пульсировал, губы побелели, а заикание стало вовсе невыносимым. — Что же до трусости… Я не стану делать вашу невесту незамужней еще вдовой, да и убийство — это грех. Вместе с тем дуэль до того — кто останется на ногах, сегодня вечером на опушке леса у охотничьего домика. — Церемонно по-военному откланявшись, Генри вышел из комнаты. — Дуэль, мон ами. Советую вам найти представителя. — Бросив в спину ядовитое напоминание о лишении титула, юноша вздрогнул, когда закрылась дверь. Доволен теперь? Оттолкнул его окончательно? Забирай свой приз. Волна отчаяния накатила, топя в своей пустоте. Желание пасть в пропасть стало все более острым. Зачем его спасли? Сейчас бы уже отпевали. И только тонкий голос совести спросил юношу, а не трусость ли бежать от проблем, а не решать их? Спина мужчины словно закостенела, походка стала еще более "рваной" и дерганой. Захотелось вновь напиться, как вчера. Но Генри понимал, что это — не спасение от того, что происходило. Конечно, вызов на дуэль — это была лишь вспышка; глупая, почти мальчишеская, будто обида юноши. Но понимал, что оставаться сейчас в одном доме с бывшим приемным сыном будет невыносимым для них обоих. В гостиной Генри подошел к графу Лэнди. — Артур… Могу я побеседовать с вами? Граф оторвался от вызова короля ко двору и внимательно посмотрел на мужчину. — Разумеется, Генри. Что-то случилось? — Пришлось отложить бумаги. Это семейство его с ума сведет. Они понятия не имеют о преданности и сплоченности, грызясь между собой. — Опять Габриэль? — Габриэль? Габриэль где-то умудрился поранить себе руку. — Отчего-то говорить о том, о чем стоило бы, расхотелось. Хотя другой вопрос, который также стоило разъяснить, тоже имелся. — Помнится, несколько лет назад мне был вручен патент на титул вице-короля Индии. — Генри дернул углом губ, усмехнувшись. — А поскольку чуть позже судьба повернулась к нам… нелицеприятной своей частью, — Новая кривая, почти жесткая усмешка, — понятное дело, что титул вице-короля Индии… уплыл. Или все же нет? Было ли это отменено Его Величеством? — Вам был вручен указ о наместничестве, Генри. Его отменили, к моему горькому сожалению. Это одна из причин, по которой я еду ко двору. — Не стоит рассказывать о том, как мальчишка принес прошение к королю о возврате титула графа Девенфордам. Если выйдет, будет хорошая новость. А так? Зачем обнадеживать заранее? — И все же, мне кажется, что вы пришли о чем-то попросить, Генри. Старого волка на мякине было провести непросто. Заперев бюро с бумагами, он сложил пальцы домиком. — Я слушаю тебя. — Тогда вы так и не ответили, Артур, почему сразу не выполнили мою просьбу увезти детей, но выполнили то, что попросил Габриэль? Вы ведь знали, что он хотел сделать? Знали… — Генри горько вздохнул. — Знали при том, что дали согласие на его свадьбу с вашей дочерью. — Он не обвинял, но очень хотел услышать ответ на свой вопрос. — Потому что сват в Тауэре это слишком. Потому что у нас был готов план вытащить вас, и если бы не Габриэлева жалость и его же наглость, Хаксли бы не отправил весточку принцу. — Покачав головой, мужчина набил трубку и поджег табак, выпуская дым. — Или ты мечтал о казематах? Ты член моей семьи. — Я не про Хаксли. — Лицо Генри стало жестким и холодным. Затем кивнул. — Но… Вы правы, Артур. Габриэль часто бывает слишком порывист. Впрочем… - Губы дернула кривая усмешка. Мужчина потер лоб рукой. — Габриэль юн, и ему нужна твердая рука и плечо рядом. Кто справится с этим лучше вас? — Лэнди покачал головой. — Генри, я ближайшие два часа должен просмотреть и подготовить чертову тучу бумаг. Я прошу меня извинить, но мне и в самом деле некогда. Говорите прямо, что вы хотели спросить? — На расшаркивания и танцы кота вокруг горячей каши Артур явно был не настроен. Он сильно устал и хотел только выяснить причину появления гостя в своем кабинете. — Удачи вам, Артур. Постарайтесь не попасться под дурное настроение наследного принца Эдуарда. — Генри улыбнулся. Коротко поклонившись, вышел из кабинета хозяина дома. "Кто справится лучше?" — он коротко хмыкнул. Желание выпить стало острым, словно лезвие клинка, которым пронзаешь тело врага. Врага… Мужчина замер, челюсти сжались так, что зубы скрипнули, а потом глухо выругался, будто был сейчас не в доме графа, а прикованным рабом на галере. Обед и проводы Артура заняли время почти до вечера. На закате у охотничьего домика стоял Габриэль, отец Доминик и истерящая, красная от злости Ивонна. Габи опирался на шпагу и возражал святому отцу. Он все равно будет драться до конца. Слишком много боли они друг другу причинили, чтобы котел, который ее накапливал, не взорвался. Да, одна кисть пострадала. Но участь Генри от перерезанных вен на левой руке герцога легче не станет. Как на Арене. Не смотреть, не думать. Враг… Ты или он. Где-то в ближней деревне раздался звон колокола, возвещающий начало нового часа. И тут же послышался неторопливый топот копыт. Генри не гнал коня, он берег силы животного и свои тоже. Соскочив с жеребца, мужчина поклонился присутствующим. Подойдя к Ивонне, коснулся губами ее пальцев. — Вам нечего бояться, леди, — глухо. Ивонна вскинула красные от невыплаканных слез глаза на мужчину. — Я не боюсь, милорд, — сорванное дыхание девушки говорило о долгом крике. Габи… словно заледенел. Как поднять на него оружие, когда один голос заставляет растекаться горячим маслом? — Вы готовы начать, милорд? — голос его был холоден. — Прежде всего, я бы хотел принести вам извинения. — Начать? Разве я имею право драться с герцогом? — Голос холодный, как и у соперника. Не противника, впрочем. Ровный и спокойный. И такой же взгляд. Хотя вот во взгляде дрогнуло что-то. — Извинения? Что же, принимаю. И отвечаю тем же. Я был… несдержан в выражении своих чувств. Как бы то ни было, я не собирался вести дуэль до смерти, как и уведомлял вас. — Мне неинтересна ваша смерть, милорд. Вы принимаете извинения? — досадливо поморщился юноша. Главное, протянуть три дня, пока не вернется Артур. Капризное письмо юноши о том, что он скучает в этой глуши без принца и ему не с кем говорить, кроме этого нетитулованного мужлана, было намеком на возможное возвращение ко двору. Король поймет, на то он и король. — Вы намерены биться или я могу считать себя свободным от данного вам обязательства сатисфакции? — По дуэльному кодексу — стороны, принесшие друг другу свои извинения, считаются свободными от обязательств дуэли. Если же извинения приносит лишь одна сторона, она считается струсившей… Испугавшейся дуэли. Это я помню. — Сухая улыбка, изуродовавшая лицо. — Наша ситуация подходит под первый пример. Юноша вздернул бровь и переломил свою шпагу через колено. Обломки упали под ноги графа в молодую траву. Камни на эфесе сверкнули на миг и погасли. — Я ничего не стану требовать, Генри. — Для посторонних людей фраза звучала обычно. Но для Девенфорда… — Клянусь шпагой. — Разумеется. Это было бы и невозможно, — короткое хмыканье. Сам Генри приехал без оружия, что само по себе говорило, что он не намерен был драться. Ивонна разрыдалась от облегчения и кинулась на грудь жениха, смешно лопоча на смеси английского и хинди. — Ужинать пора, милорды, — смущенно переступил с ноги на ногу Герберт и замкнул шествие к дому. В гостиной Габи изъявил желание выпить мировую чашу с недавним соперником и самому сходить за бутылкой скотча. Через четверть часа он не вернулся. Через полчаса Грейс вздохнула. — Генри, вы не посмотрите, куда запропастился этот несносный мальчишка? Вход в винный подвал в кухне. Генри чувствовал себя весьма неудобно среди этих людей сейчас. Словно оказался в совсем чужой семье на каком-то семейном празднике или — что еще более правдивым по ощущениям — трауре. Да и то, что Габриэль удалился так надолго, беспокоило. Поэтому на просьбу Грейс кивнул, вышел из гостиной, направившись в винный подвал. Темная лестница, тяжёлая подпертая кирпичом дверь и где-то в глубине шебуршание. Негромко, как кошка скребет. Дверь была старинной. И когда Генри спустился, она тупо захлопнулась. Не выдержал кирпич ее веса. — Генри? — Юноша вынырнул из-за бочки с бутылкой скотча в руках — Ааа? А как… — Кажется, вы хотели выпить мировую… граф Пемброк. — Не оскорбительное "герцог", говорящее о том, что мужчина помнит — как именно был получен титул, но и не обычное "Габриэль", и уж тем более не домашнее "Габи". Как говорил сам молодой человек — "Габи умер"… Теперь, пожалуй, это было правда так. — Неужели вы так долго искали одну-единственную бутылку? — Здесь и заблудиться немудрено. — Сняв сюртук, юноша бросил его на пол, — присаживайтесь. — Сам сел рядом и откупорил бутылку. Долгий взгляд в такие родные глаза. Что мы делаем с нами, любимый? Но аромат спирта разнесся в воздухе. Срезав кинжалом изрядный ломоть свиной ноги, Габи протянул мясо и выпивку мужчине. — За мир. — Здесь? — Генри коротко хмыкнул. — Нас же ждут в гостиной. — Впрочем, ему вовсе не хотелось возвращаться в "похоронное общество", которым сейчас воспринимались люди в гостиной. Но он прекрасно понимал, что оставаться тут, когда люди ожидают — неприлично. — Здесь. — Скопировав усмешку отца, юноша оперся спиной на винную бочку и наклонил голову. — Пей, Генри. — Он и сам понимал, что весьма не лучший способ помириться, но какой есть. Лишь надеялся на мудрость леди Грейс. Для Генри то, что они с человеком, с которым у него намечалась дуэль, принесли друг другу взаимные извинения, вовсе не означало, что с этим человеком они сразу стали лучшими друзьями. Это всего лишь дань кодексу и вежливости. С любым другим человеком… Теперь же, несмотря на снисходительно-командный — как показалось Генри — тон юноши, мужчина только крепче сжал челюсти и постарался подавить вскипающий гнев гордости, не сломленной даже годами рабства. Он понимал, что может сейчас сказать что-то настолько жесткое, обидное, что потом сам же и пожалеет об этом, так как начавший — в который раз — восстанавливаться так часто рушащийся мир их почти уже в прах рассыпавшихся отношений, вновь обратится в руины. Так что вместо ответа Генри просто отнял у молодого человека и — совсем не аристократично — приложился губами к горлышку бутылки. — Так что ты имел в виду, когда спрашивал: "как?" Что — "как?", Габриэль? Вот за что Габи успел полюбить крепкое спиртное, так это за момент, когда дышишь и не можешь слова сказать в ответ. Отобрав у Генри бутылку, он последовал его примеру и с минуту дышал тяжело после глотка. Дрянь какая. Не то чтобы он простил графу его бегство от самого себя… — Я спрашивал, как мы выберемся, — тихо хохотнул, передавая бутыль Генри, — нас не спешат выпускать. Храни Господи мудрость леди Грейс. Им давно пора поговорить, а не кидаться друг на друга. В голове юноши появился легкий туман. — Выберемся? Так нас же не с той стороны на ключ заперли… Как тогда на корабле. — Бренди был крепким, так что на пару секунд перехватило горло. Генри закашлялся. Хотя за пять лет рабства ему приходилось пить и не такую гадость. Потому отдышаться он скорее молодого человека. — Не предполагал, что граф Лэнди держит подобное в своих погребах. — Дверь захлопнулась, — вполне мирно пояснил парень, отбирая у отца бутылку и делая новый глоток. Какая же мерзотная пакость. Переведя дыхание, протянул отцу кусок срезанного мяса и попытался унять головокружение, устраиваясь на его плече. Теплый родной запах… Так близко. Рассеянно жуя кусочек мяса, Габи произнес: — Прости неразумного и злого на весь мир ребенка. Генри вздохнул и как-то сразу потерял "стержень", который держал его все эти три года… Даже, пожалуй, больше. С того времени, как принц Эдуард выказал расположение к приемному сыну графа Девенфорда. — Ты ведь уже давно не ребенок, Габриэль, — мужчина чуть покачал головой. Ощутил, как щекотнула изуродованную щеку прядь волос молодого человека. Сглотнул, дёрнув кадыком, чувствуя, как глаза защипало, словно в них брызнуло солёной морской водой. Снова взял бутылку, сделал большой глоток. Телом он был молодым мужчиной. Но разумом еще тем избалованным ребенком, который требует свое, невзирая на чужое мнение. — Лучше бы я оставался малышом. Сидеть на твоих коленях у камина и слушать сказки… Помнишь, ты рассказывал про драконов? — Юноша сделал еще один глоток и ухмыльнулся. — А потом мальчишки построили в лесу свою крепость. — Помню. Ты тогда собрал детей слуг и повел их "в поход доблестных рыцарей" через мостик на реке. — Генри хмыкнул. Джулия в ту пору носила их первенца, который, увы, прожил всего пару месяцев после рождения, и очень беспокоилась за жившего у них уже тогда приемного сына. В тот раз Генри впервые (и, признаться, единственный раз на долгое время) выпорол приемыша. — И ты меня впервые выпорол, — тихо хохотнув, юноша устроился удобнее на отцовском плече. — Иногда сказки не так заканчиваются. Принцесса влюбляется в дракона. А что? Он умный, вон сколько лет живет. Богатый… А бедному рыцарю говорят, что никого нет дома, и пусть приходит в другой раз. — Новый глоток. Мир уже плыл перед глазами. — Дракон — это огромный уродливый летающий ящер. В него невозможно влюбиться. Даже если он богат. — Генри ухмыльнулся мрачно. О чем они говорят? Что за чушь несут? Мужчина чуть прикрыл глаза и коснулся щекой волос юноши. Забрал у него бутылку, сделал глоток. Этот бренди, наверняка, держат здесь для адмирала — даже Артур не станет пить этот напиток: грубый, жёсткий… А уж про женщин и говорить нечего. Генри ни разу не закусывал сейчас, потому в голове шумело. — Да правда, что ли? Большой, сильный… А что до красоты… — пальцы скользнули по шраму на шее мужчины, — у каждого свои вкусы. Может, принцессе по душе свобода полета, а не золотая клетка дворцов? — Голос был хмельным и мурлыкающим. Он сейчас был похож на молодого кота, заметившего сметану у кухарки и готовящегося устроить погром, но сметану свистнуть. Ощущение тепла прикосновения пальцев к шраму заставило напрячься. Но через секунду мужчина вновь расслабился. — Даже жажда свободы полета не исправит то, что он не просто большой, но огромный. И может перекусить эту любительницу свободы и полетов пополам. — С мрачной насмешкой. — К тому же, драконы обычно жадны, жестокий и властны. А также чрезмерно самолюбивы — думают лишь о себе. — И все равно она любит дракона, каким бы он ни был. — Юноша сделал новый глоток. Язык уже заплетался. Было тяжело донести до Генри, что дракон это он… Сам Генри. — Блвыпкон… — пробубнил неразборчиво, обнимая отца руками и улыбаясь, пряча лицо на его широкой груди. — Несчастная глупенькая принцесса. А отец-король тоже глуп, если позволил кому-то похитить его дочь. Глуп или труслив, раз не защитил, — задумчиво протянул мужчина. Провел рукой по волосам молодого человека. Отобрал бутылку, где оставалось уже на самом дне. Сделал большой глоток — последний. Поставил пустую бутылку рядом. — Что же нам делать, Габи? — прошептал, предполагая, что приемный сын уже задремал от такого количества выпитого и уже не может его слышать. Габи тяжело вздохнул и пожал плечами. А что оставалось? — Жить. Жить как умеем, Генри. — Подняв голову оказался в опасной близости от манящих своим упрямым изломом губ. — Просто жить. Это не так уж мало, — тихо произнес, прикрывая глаза. Его "Габи" ласкало сердце юноши. Он все равно любит, хоть и отрицает. Мужчина чуть вздрогнул — приемный сын все же слышал… Из груди вырвался горький смешок. — Это не жизнь, Габриэль. Мы словно ходим по лабиринту без выхода, одновременно опускаясь все ниже и ниже на глубинные круги ада. Нашего собственного ада. — Я уже сказал, я не стану просить. — Пьяно замотав головой, юноша только крепче прижался к отцу. Вот сейчас нельзя отпускать. Но коснуться его губ своими до одури страшно. Это может разрушить все, что они попытались выстроить сидя в погребе. Но так хочется, чтобы Генри хоть раз сам поцеловал. По-настоящему, глубоко. — Если ад — это твои руки, то я согласен. — А вот и пьяный бред подвезли. — Ад — это то, что мы творим друг с другом. Я толкаю тебя на ужасные поступки, от которых больно нам обоим. И… Мне страшно даже представить, куда могу толкнуть окончательно. Страшно, мальчик мой. — Мужчина взял лицо приемного сына в ладони, посмотрел тому в глаза — долго, внимательно. Юноша не отвел взгляда, растворяясь в зрачках отца. Там, в темной глубине, на дне океана боли, теплился слабый росток любви. Он был под колпаком и в защите, но он был. — Я пойду на смерть ради тебя. — Кошмар… такой сладкий пафос в словах. — Пойти на смерть ради кого-то довольно просто. Жить ради кого-то — порой гораздо сложнее. И нужнее. А ты смог. Дважды смог. — Речь опять начала прерываться, он вновь заикался так, что слова разобрать было очень непросто. — И мне больно от того, что оба этих раза я послужил причиной твоего ада. Только… Я не умею объяснять, Габи… Никогда не умел… — Губы дернулись в подобии невеселой улыбки. — Твой образ был моим спасением. Каждую чертову секунду. Не смей винить себя в моих решениях. — Замирая от восторга, Габи изучал глазами лицо мужчины, запоминая каждый изгиб, каждую черточку, чтобы хватило еще на пять лет. Даже дыхание юноши стало тихим и прерывистым. Он боялся пошевелиться, чтобы не разрушить этот волшебный сон. Генри так близко… — Довести до того, чтобы спасение понадобилось, а потом им быть? — Хриплый невеселый смех. Мужчина смотрел на Габриэля пристально, внимательно, словно желая запомнить каждую черту его лица, каждое изменение выражения глаз. Затем провел ладонями по лицу молодого человека, будто слепой, изучающий неизвестного или желающий "запомнить" пальцами. — Ты не виноват, — тихий шепот в стылой комнате погреба на грани слышимости, — ты ни в чем не виноват передо мной. — Замирать под его пальцами, сдерживая растущее пение райских птиц в груди, оказалось так просто. В глазах Генри плескалась надежда. Прости, ты узнаешь позже. И потом меня выпорешь. — Генри… — Имя звучало иначе. Как горькое кофе. Новая горькая улыбка. А затем — не закрывая глаза — податься навстречу и коснуться губами губ. Сначала мягко, словно боясь спугнуть или испугаться самому… А потом усилить поцелуй, углубить его. Так, чтобы он стал жарким, долгим. Юноша смотрел расширяющимися глазами на приближение таких желанных губ. Их прикосновение было как ожог. Не закрывать глаз, запоминая каждый миг, каждое едва уловимое движение языка, с такой нерастраченной страстью ласкающего его. Мой. Только мой. С судорожным стоном слетели все цепи, сдерживающие парня. Их поцелуй стал похож на поединок насмерть. Тяжёлое чуть прерывистое горячее дыхание почти обжигало губы юноши, когда Генри ещё больше усилил поцелуй. Мужчина чувствовал, что его будто охватывает жарким безумием. Тем, что заставляет кидаться в бездну безрассудства, не думая о последствиях. Взгляд молодого человека словно пронизывал насквозь, вызывая во всем теле дрожь и ощущение жара, будто во время лихорадки. У юноши тряслись руки и он все больше путался пальцами в и без того всклоченных волосах мужчины. Дыхание сбилось, разум отказывал. Все тело словно прошивали сладкие взрывы от каждого касания. Хотелось больше, плавиться в его руках и умолять о большем. Генри… Пусть это не будет сном, я просто не выдержу, слышишь? Спаси меня. От меня самого. Пальцы мальчишки цеплялись, как за соломинку. Он не прерывал поцелуя. В глазах Габи уже показались далекие звезды, он теперь понимал, что такое радость любви. Он ощущал себя сейчас, словно попавшим в речной водоворот — ледяной и обжигающий одновременно. Мужчина уже обнимал приемыша, поддерживая того одной рукой под спину, а другой — чуть упираясь ладонью в затылок, — словно держа на руках младенца. И продолжал целовать до тех пор, пока не ощутил, что им обоим не хватает воздуха. Только тогда Генри оторвался от губ молодого человека, стараясь выровнять судорожное дыхание. Рай в глазах любимого… Темная обжигающая страсть, которая вымывала всю грязь с его души и тела. С сожалением разомкнул губы, упираясь лбом в лоб мужчины. Сил хватило только на короткое. — Молчи. — Абсолютно счастливым приникнуть к груди отца и закрыть глаза. Улыбка сама просилась на лицо. Зачем говорит о чем-то? Зачем предупреждать или просить о молчании? Глупый малыш. Генри улыбнулся и прижал молодого человека к себе. Рука мимолётно скользила по волосам Габи. Вновь прижался щекой к волосам приемыша. Мысли текли лениво, словно нехотя, не беспокоя и не заставляя вздернуться и начать тут же что-то делать. Через час их спящими нашел адмирал. Судя по запаху, без его пойла тут не обошлось. Ну, хоть дом перестанет сотрясаться от эмоций. Дав указание слугам вынести спящих алкоголиков, он вышел следом и подмигнул Грейс. Помирились, куда делись бы? — В комнаты их, и пусть выспятся. — Фергюсон чуть поморщился от разившего запаха, но взял Генри под одну руку. Слуги помогали. Габи доволок Джордж.