Заложники любви. Заложники общества

Габи открыл глаза. Со второго раза. Так, надо встать… Ладно, это было слишком оптимистично. Повернуться. Оп, еще раз… Перед глазами плыли зеленые круги, его дико тошнило. Чем вчера кончилась попойка с отцом, он не помнил. А по комнате ходило темное пятно и бубнило. Молодой человек заворочался, затем попросил пить. Отец Доминик подошел к кровати, аккуратно приподнял голову страждущего, приложил к его губам кружку с отваром для того, чтобы голова перестала болеть и ушла жажда. — Вы не будете против, если я помогу вам умыться, Габриэль? — негромко поинтересовался священник. — Отец Доминик, а где Герберт? — попытавшись сесть, застонал. Странно, губы распухли, как будто солонины наелся. — Ох, что вчера было, святой отец? — Спит Герберт. Всю ночь рядом сидел. Ну, я его и отправил отдыхать до завтрака. Устал он очень, Габриэль. — Отец Доминик принес кувшин с водой, небольшой тазик и полотенце. Помог молодому человеку умыться, протянул полотенце. — А вчера… Вы слишком много выпили. Вы не помните? — Он обеспокоенно посмотрел на Габи. — Помню, как нас закрыло в погребе, как мы распили бутылку настойки Сатаны, не иначе. Вроде бы говорили о драконах… и, кажется, вполне мирно, — даже ощупал лицо на предмет разбитой морды и облегченно вздохнул, — и не подрались. А это важно? — Хотелось выпить эля. На мысль о еде и чем-то покрепче желудок отвечал адским бунтом в виде кульбита. — Мы помирились. Кажется. — Ну, думаю, пить так много, что потом ничего не помнить — это не очень хорошо. — Отец Доминик мягко, с еле заметным упреком, улыбнулся. — А вот что помирились — это дело доброе. Вы сейчас себя хорошо чувствуете? Может, вам еще поспать? Ложитесь, я вам на голову мокрое полотенце положу — полегчает. — Спать я не хочу, а полотенце — это отличная мысль, падре. — Габи рухнул обратно в подушки и блаженно застонал от ощущения холода на лбу. — Падре, вы чудо. Я задолжал вам беседу, кажется, — чуть усмехнулся и расправил одеяло. Священник снова вышел и вернулся с тазиком свежей воды, в которой лежало полотенце. Отжав его, отец Доминик аккуратно положил полотенце на лоб молодого человека. — Тише-тише, лежите спокойно, Габриель. Вы мне ничего не должны, когда вам полегчает, тогда мы и поговорим, если захотите. Почему-то он, святой отец, показался достойным хранителем секрета. — Падре, вы только никому не говорите. Вдруг не выйдет… — Юноша понизил голос до предела. — Артур увез с собой моё прошение к королю. О возврате титула Девенфордам. — Почти на ухо прошептал и усмехнулся. Если выйдет… Только бы вышло. Только бы его скрытая угроза вернуться ко двору к принцу подействовала. — Я обещал им свободу и титулы. И когда они вернутся, я смогу дышать свободно. — Это достойное дело, Габриэль. — Священник понял, что молодой человек все же готов поговорить именно сейчас, потому сел на табурет рядом с кроватью. — Конечно, если это им нужно. Не всегда владение титулом приносит радость и является главным в жизни человека. Свободу же вы им уже дали. Это ценнее. — Для Генри это важно, святой отец. Он граф по праву рождения. Он дворянин. Это его честь, восстановленная в обществе самим королем. — Юноша захрустел шеей и охнул от вспышки боли. Ивонна его просто отравит за такой фортель с пьянкой, — а для меня это часть долга человеку, который меня вырастил. Священник кивнул, принимая объяснение. Затем обеспокоенно посмотрел на молодого человека. — Голова болит? Вы пока не двигайтесь, полежите. — Еще бы она не болела, падре. Мы бутылку на двоих выпили без еды. — Тихо фыркнув, юноша прикрыл глаза. — Как отец? Он если в таком же состоянии, лучше под руку не лезть. Прилетит чем потяжелее. — Из кровати раздался тихий смех. — В таком же. — Священник огорченно покачал головой, вздохнул с легкой улыбкой. — Потому от него ничем и не… прилетит, как вы выразились. Ваш отец, к сожалению, так же слаб, как и вы, Габриэль. Но не беспокойтесь, он скоро восстановит свою силу, как и вы. — Где-то к вечеру, возможно. Падре, если вы хотели поговорить о тех трех годах… Я готов. Спрашивайте, мне так легче будет, — юноша присел, опираясь на подушки, — это не исповедь. И если я что-то умолчу, то расскажу, когда буду готов. — Тихий вздох и прикрыл глаза, готовясь к тяжелым вопросам. — Да, вы правы, Габриэль, — кивнул священник. Тихо вздохнул. — Могу я спросить?.. Почему вы позволили вести себя так с собой… После Арены? — До священника долетало немало слухов, от которых он старался уберечь сыновей Генри, но, увы, так и не уберег — результатом чего и стало оскорбление Габриэля Маркусом. Говорил отец Доминик все так же мягко и негромко, как и всегда — не упрекая, но зная, что иногда и тому, кого спрашивают, надо выговориться о разных неприятных и даже болезненных вещах. И, когда выговорятся, порой становилось легче. Вполне логичный вопрос и логичный ответ. — Мальчики. Я не мог позволить Эдуарду подозревать меня хоть в чем-то. И надеялся только, что Генри жив. Галеры в этой стране только у Лэнди, — помрачнел, — и за шрамы отца я отдельно поговорю с графом. Священник внимательно посмотрел на молодого человека, словно ища глубинные ответы в его взгляде. Затем тихо и грустно кивнул. — Но… Не преувеличено ли это, Габриэль? Вы спрятали мальчиков сразу же, как отыскали и выкупили их. — Вы считаете, что принц доверял мне? Его люди обыскали каждый крестьянский дом во владениях Пемброков и Девенфордов. Он искал мальчишек. Слава Господу, мне хватило ума спрятать их у купца бездетного на положении любимых племянников. — Прикрыв глаза, юноша тяжело выдохнул. Это давалось нелегко. — Или вы тоже поверили… что я способен предать их? — В первый момент… Тогда — в Африке. — Отец Доминик виновато опустил голову. Затем посмотрел на молодого человека. — Я приношу свои извинения за эти подозрения о вас, Габриэль. Я не должен был думать так дурно о том, кто спасает людей ценой своих свободы и души. И все же… Как удар под дых. И наверняка эта мысль скользила все три года у священника. Ненароком он свои опасения и братьям передавал… как же больно. Он же разучился чувствовать боль. Откуда это. — И что же вас разубедило, святой отец? — Собственный голос казался абсолютно чужим. — Воспоминание о нашем прежнем разговоре, — так же негромко и виновато проговорил отец Доминик. Теперь он смотрел прямо, на молодого человека. — Я никогда и никому не говорил о той своей минутной слабости духа. Почти. — Отец Доминик говорил правду: он лишь исповедовался в этом своем прегрешении — сомнении в человеке — своему духовнику. И то — лишь в общих чертах, не вдаваясь в детали и не называя имен. — Не хотите ли вы сказать, что верили в меня все эти годы, несмотря на слухи? — Если он сейчас скажет да, Габи его… ударит. Потому что священникам лгать нельзя. Ложь это грех. — Простите, я не поверю, падре. Юноша начинал опять замыкаться в себе. Только что-то новое, какой-то глубинный огонь горел в его глазах. — Ваше право, Габриэль. Я не имею права лгать, да и не хочу. — Священник говорил тихо, но твердо, как человек, который прав. Без улыбки, но и не обижаясь, не упрекая. — Многое доходило по слухам. Я старался, чтобы мальчики не услышали. Не знаю, откуда услышал Маркус. — Он огорченно вздохнул. И снова посмотрел почти в глаза. — Если бы я не верил вам и в вас, я бы не задал сейчас вопрос о том, зачем и почему вы так поступили. — Вы могли понять после того, как я попросил подписать вольные. — Габи пожал плечами. Он устал верить и обманываться. — Маркус до сих пор считает меня врагом. Мне жаль… На тот момент это был единственный бескровный способ сохранить их жизни. И вы это понимаете, святой отец. — А вы уверены, что Маркус считает вас врагом? — Теперь священник покачал головой, как-то грустно и устало. — Я не могу многого сказать, Габриэль. Но знайте одно — для Маркуса Вы не враг. Что же до подписания вольных… Это лишь в очередной раз подтвердило, что я был прав, веря в вас. — А вы так уверены, что юноша, кинувшийся на меня с кинжалом, мой друг? Просто поверивший слухам ребенок? Я понимаю, почему не поверили вы. Вы знали о моих чувствах к Генри, — Габи даже вздрогнул, когда дверь ударилась об стену, и на пороге стоял белый как полотно Маркус. — Уверен, Габриэль. Потому что жил с ними в те годы. Потому что знаю. Он… — Священник замолчал, глядя на "влетевшего" в комнату Маркуса. — Габи, Томас пропал! — выпалил юноша. Он, казалось, не замечал торопливо поднявшегося с табурета отца Доминика. — Отец… Нехорошо ему. — коротко хмыкнул, но продолжил, — а Томас с Гербертом к лесу гулять поехали — к охотничьему домику… На лошадях. Обещал к завтраку вернуться, а уже обед скоро. А его нет. Габи аж подбросило на постели. Томми должен быть с Иви. — Марк, не паниковать. Слышишь? Быстро найди Джорджа и адмирала, пусть соберут людей. Святой отец, вы нам понадобитесь. У вас голос зычный. Собак тоже пусть возьмут. И в гостиную. — Габи уже одевался в камзол, матерясь мысленно. Лишь бы заблудились. Только бы не принц. — Конечно, Габриэль, — ничего более не спрашивая, кивнул священник. Даже помог надеть камзол. Затем вышел вместе с молодым человеком. Маркус же пулей выскочил из комнаты. На улице уже слышалась заикающаяся ругань Генри, лай собак, ржание лошадей. Габи вымелся из дома живо, кидаясь на конюшню. Он ничего не сказал Генри сразу. Только взглядом пообещал найти ребенка. — Герберт вернулся? — Вскочив в седло, поравнялся с отцом и увидел летящего на всех парах Джорджа и едва поспевающих за ним женщин. В кильватере спешил адмирал. — Господа, мой брат пропал. Генри выглядел несколько "помятым", волосы и рубашка были мокрыми — как раз перед выходом из дома Габриэля и священника кто-то из слуг окатил бывшего графа водой из ведра — по приказу последнего, и теперь мужчина отплевывался и ругался, но не на слугу, а на свое состояние. На вопрос Габриэля он отрицательно мотнул головой, затем оседлал подведенного ему рыжего жеребца. Только коротко поклонился женщинам. — Леди, полагаю, вам лучше не участвовать в поисках. Габриэль, карета, данная королем и отправленная вами в Ленсдейл, добралась до места? Гонцы оттуда были? Иви взвилась было, но мать ее осадила. — Милорд, мы живем здесь четверть века и знаем этот лес наизусть. Если мальчик напуган, то женскому голосу может поверить.* Габи отрешенно помотал головой. Как-то он забыл. Да и зачем гонцы сюда, если он в Лэнсдейле официально? Глупо. Положив руку на плечо отца, он взял у Джорджа наспех набросанную карту леса. — Маркус. Покажи, где они вошли. Генри посмотрел на Грейс, коротко кивнул, соглашаясь с ее доводами. Затем торопливо взглянул на Джорджа, попросил отрядить какого-нибудь особо шустрого слугу на крепкой лошади — проверить насчет кареты. Вопрос был небесполезен. Если принц "заглотнет наживку" и поверит, что в карете приехали герцог Ленсдейл, возможно, будет искать в тех местах. А значит, пропажа мальчика не его рук дело, что может и облегчить поиски. По крайней мере, хоть одну опасность исключить. — Ну, они поехали к охотничьему домику. Он вроде бы… Тут? — Маркус указал на небольшой кружок — на самом краю зеленого пятна, изображающего лесной массив. Габи смотрел на карту, хмурясь. Овраги, болото впереди. Дикие звери. — Мои матросы готовы помочь. — Адмирал отрядил слугу в соседнюю деревню. — И мы поможем, милорд. Слуги, охотники, крестьяне… — староста снял шапку, — маленький господин найдется. Только слушайте лес. И идите цепью, так, чтобы пальцы рук касались соседа. Если маленький господин лежит, то не пропустите. Нотка здравого смысла была. Грейс распорядилась раздать рога, один на пятёрку. Люди выстроились в пешую цепь. Нервами было пропитано все. Маркус и Генри по обе руки. Вперёд. — Томми! ТОМ! ТОМАААААС!!! — Вчера ничего подозрительного у охотничьего домика не было. — Генри глянул на скачущего рядом приемного сына. — Вряд ли там на ночь поставили засаду. Думаю, адмирал заметил бы, да и остальные… хозяева тоже. Свора ищеек и гончих заливались лаем — собакам было все равно кого искать — потерявшегося ребенка или поднятого зверя на охоте. Священник ехал на светлой кобылке рядом с адмиралом. Молчал, сосредоточенный одновременно на поиске и на молитве. — Спустите псов по следу. — Каждой собаке дали понюхать рубашку мальчика, те, покрутившись на месте, с лаем кинулись в лес. — Пятеро со мной, — Габи было все равно, кто с ним поедет. — Адмирал, продолжайте. Тот козырнул, и пять всадников умчались за собаками. Генри коротко взглянул вслед уехавшим, усмехнулся. Все было, как и прежде — мальчишка командовал, уверенный в своей правоте. Хорошо. Дернув головой, показывая слугам, чтобы пятерка ехала с ним. Маркус рванул следом за Габи, пристроился почти бок о бок с его лошадью. — Что случилось… Вчера? — помявшись, полюбопытствовал он. Потом вздохнул. — Вы опять поругались? Отец позавчера приехал пьяный с адмиралом, вчера вы с ним… — и замолчал, косясь на идущих цепью звена в десяти-пятнадцати в стороне от всадников. Правота не правота, а след проверить надо было. Тем более свежий след. — Напились мы, Маркус. Называй вещи своими именами. Напились и помирились. — Покачав головой, оглянулся на отца. — Тяжело ему без титула, понимаешь? Да и вам нелегко, разве я не вижу? — Вступив в лес, зычно гаркнул смотреть в оба. — Нам? — Маркус откровенно удивился. Почесал затылок. — Ну… Мы ведь с детства и делать многое сами приучены и… — он передернулся. — Вот в Африке страшно было. Габи. Ты… Ты извини меня, за то, что кинулся тогда. — Юноша потупился, совсем по-детски шмыгнул носом. А затем уставился в лесную чащу. Откуда-то со стороны послышался голос отца Доминика, зовущего Томаса. — Я знаю, Марк. Все знаю. Сильно досталось, малыш? — Встрепал ласково вихры мальчишки и улыбнулся. — Вам, Марк. Вам. Давай позовем Томми? Голоса раздались сильнее с лаем собак, рвущихся с поводков. В сердце Габи заползал ледяной страх. — Я не малыш уже, — Маркус фыркнул, чуть мотнув головой, уходя от руки брата. Но это была не обида, а просто обычное юношеское непринятие "телячьей нежности". А потом громко и звонко закричал во все горло: — ТОООООММИИИИ!!!! Собаки залаяли еще громче — не то напав на чей-то след, не то отвечая на крики людей. — Томааас! — Люди звали мальчика во всю мощь лёгких. — Тихо! — Габи слушал лес. Крик, стук, стон. Что угодно в ответ. Даже вспорхнутые птицы могли послужить сигналом о местонахождении ребенка. Откуда-то издалека послышался далекий тонкий крик. Собаки вновь залились лаем, рвались с поводков. Чуть в стороне послышался треск ветвей и конский топот — вперед пронесся Генри. — Габи, там! — крикнул Маркус и подхлестнул коня. — Вперед! — Габи хлестнул коня, умело ведя его по лесу. Только бы успеть. Только успеть. Раз отклик слышен, за десять минут доскачут. Лишь бы с ним все было хорошо. — Генри, осади, овраг! Генри даже не придержал коня. Наоборот, послал вперед, заставляя жеребца перескочить овраг одним огромным прыжком. Маркус снова закричал, зовя брата. Впереди была тишина, только собаки заливались, слышался треск веток, подминаемых ногами и копытами. — Томааааас! — многоголосый хор. По идее, они уже должны добежать до места. Где же мальчик? — Тоооммиииии! — Новый громкий крик и тишина. Габи вслушивался в нее. Сердце бешено билось от страха за брата. Не уберег… — Помогите… — тихий крик откуда-то впереди и… из-под земли. Собаки взвыли. — Томми! — Генри подхлестнул коня, рванувшись вперед. Скрылся за несколькими густыми деревьями. Затем послышался шум падения, лошадиный вопль боли, заикающаяся ругань. — Маркус, отец!!! Я за Томми. Не спорь. — Габи спешился и побежал вперед, прощупывая землю тростью. — Томми, не молчи. Кричи! Томми! — простукивая тростью, напоролся на странный звук. — Габи, осторожнее! — голос Генри откуда-то из-под земли, как и прежний крик Томаса. — Тут медвежья яма. Колья. Рядом с большой ямой билась лошадь — она явно не могла подняться. Голос Генри же звучал из ямы. Маркус "подлетел" на коне, осадил его неподалеку от ямы, спрыгнул. — Габи… — Подбежал. — Марк, вели нести веревки. Много. — Когда мальчик убежал, со вздохом погладил лошадь по морде. — Прости, друг… — и одним движением перерезал ей горло кинжалом. — Пап, вы не ранены? — Подбежавшим людям велел обвязать веревками деревья, дабы укрепить при вытаскивании. — Нам носилки вязать? — Я нормально, лишь ушибы. Конь только пропал, кажется. Это ты его там… утихомирил? Томми ногу сломал. Не особо страшно — жить будет. Герберт… — Мужчина замолчал. — Отец Доминик далеко еще? — Я понял, пап. Да, я коня успокоил. Томми, глаза закрой, когда поднимем. — На душе было погано. Верный Герберт… Прости, друг. Люди уже связали веревки и бросили вниз. — Пап, обвязывайтесь и дайте знать. — Верёвка задергалась и замерла. — Готовы? Начали! Не разбирая чинов и званий, люди тащили из ямы людей. Рука. Габи бросил веревку и схватил ладонь отца. — Держу. Генри первым аккуратно привязал младшего сына — вокруг груди, обхватив подмышки. Приказал тянуть крайне аккуратно. Затем велел тянуть тело Герберта. Сам выбрался последним. Герберта уложили на траве, чуть поодаль от остальной группы. Стоящий уже в группе отец Доминик перекрестился и, тихо сказав Габриэлю, что позаботится о душе несчастного, отошел туда. Вытащенный из ямы Томас сипло всхлипывал. Было ясно, что он уже сорвал себе голос, несколько часов взывая о помощи. Габи сорвал фляжку с пояса. — Разойдитесь же. Дайте ребенку отдышаться. — Кивнул на шёпот святого отца и вздохнул, падая на колени и сжимая брата в объятиях. Подал ему воды и поцеловал в макушку. — Мой храбрый братик. Как мы все за тебя испугались. Ты поверишь, люди сами пришли помочь тебе? — Подняв парня на руки, улыбнулся и вдохнул родной запах. — Бегите в поместье, скажите — нашли. Заберите Герберта, упокой Господи его душу. Отец, придется тебе ехать с Марком. — Прижал к себе брата чуть ревниво и улыбнулся, успокаивая Генри беззвучно. — Ничего, не привыкать. — Генри кивнул. Затем глянул на слуг. — Скажите леди Грейс… Мы должны похоронить своего человека. — Тяжело вздохнул. Томас закашлялся, сделав несколько глотков. Прижался к Габриэлю. — Так страшно было, — еле слышно. — Я думал, нас не найдут… Кричал, кричал… Тут волки… Лошади испугались, понесли… Мой убежал, а Герберта… Там. — Покосился на яму, вздрогнул. — Ничего, малыш. Ничего. Все кончилось, мы домой едем. — Снова поцеловал в лоб и с помощью крестьян сел сам и поднял мальчика в седло. — Не шевели ногой. Ивонна зафиксирует дома. — И уже громче спросил: — Кусок хлеба есть у кого? — Кто-то из мужиков протянул кусочек курицы, хлеб и грушу. Габи, не считая, высыпал мешочек золотых. — На всех, староста. За помощь. — Мужики закивали, и лошади медленно пошли вперед. Томасу отдали еду, бедный ребенок и так натерпелся. Маркус соскочил с коня, дождался, пока в седло сел отец, затем занял место за ним, обхватив его за пояс. Двое мужчин остались там, где отец Доминик неслышно читал молитву над телом Герберта. Генри соскочил с коня, придержал, ожидая, пока спешится Маркус. Чуть поклонился женщинам, подошел к носилкам, где лежал младший сын. — Ты очень храбрый, сынок. Я горжусь тобой. — Улыбнулся. Провел рукой по волосам мальчика, убирая прядь со взмокшего лба. — Ничего, ногу вылечим тебе. Маркус снова подошел к Габриэлю. — Тут волки. Я слышал, как Томми говорил. Это опасно. На крестьян будут нападать, на скот… — Маркус, я слышал тоже. Но решение о них должны принять хозяева. Если ты скажешь леди Грейс сам, это будет очень хорошо. — Пусть мальчик учится. Глядишь и хвост волчий себе на мундир добудет. Склонился над носилками, гладя ребенка по руке и помогая Иви бинтовать ногу. — Иви, золотце, насколько серьезно? — А то ты сам ослеп, Эль. Нога заживет. Перелом довольно легкий… Недель шесть проскачет. Томми тихо вскрикнул, поморщился, когда особо тугая повязка надавила на перелом. Маркус же подошел к адмиралу с разговорам про волков. Он немного робел перед этим человеком, под началом которого прежде служил отец и который теперь звал к себе юнгой и самого Маркуса. Генри подошел к Грейс. Посмотрел серьезно. Поклонился церемонно. — Миледи, благодарю вас и ваших родных за все, что сделано для нашей семьи. Я в неоплатном долгу перед вашей семьей. Габи погладил мальчишку по спутанным вихрам и вытер платком его нос. — Потерпи, моряк. Адмиралом будешь. Глядя, с какой нежностью юноша возится с братьями, Ивонна подумала, что из него выйдет отличный отец. Адмирал же кивнул на слова Маркусу. — Организуем охоту после похорон. Грейс чуть улыбнулась и молча подошла к графу. — Знаете, милорд… Я благодарю бога, что ваш сын выбрал мою Авани. — Я могу ответить тем же самым в ответ о Вашей дочери по отношению к моему сыну, — коротко, суховато — это была обычная манера разговора почти со всеми и даже с родными — проговорил Генри. — Я не хочу быть адмиралом, — Томми слабо улыбнулся, поглядев на Габи, — я военным быть хочу. — А вы возьмете меня на охоту? — Маркус зарделся, глядя на адмирала. — Меня отец брал… Давно еще, когда я ребенком был. Грейс кивнула и позвала всех домой, наконец. Габи передал мальчика отцу и, извинившись, отбыл на похороны Герберта в деревню. — Нет, Маркус. Это опасно, езжай лучше с братом. — Мужчина кивнул на садящегося верхом Габриэля. Губы юноши были поджаты. — С братом — это сейчас. А на охоту, вы сказали, после похорон. — Маркус обижено нахмурился. Томаса внесли в дом, им занялись слуги. Генри же тоже поехал в деревню, попросив свежую лошадь и, разумеется, рассказав леди Гейс о той, которую пришлось уничтожить. Все же Герберт был слугой в его доме, и еще юный баронет Генри в свое время не то чтобы дружил с малолетним слугой — сыном Джереми, так что Герберт не был мужчине совсем уж чужим. Всю дорогу до деревни Генри молчал. Думал про себя о том, что Джереми мог бы гордиться сыном. Габи молчал. Он вырос на руках юного Герби, изводя его капризами. И сейчас очень жалел о прошедшем. — Да, Маркус? Ты что-то хотел спросить? — Очнувшись от тяжелых мыслей, увидел и отца и брата рядом. Только бы Марк не слышал разговора с падре. — Нет… — Маркус помотал головой, с удивлением посмотрев на брата. — А почему ты так подумал? У самой окраины деревни их уже ждали. Группа с телегой, на которой стоял наскоро сколоченный гроб, наблюдалась и в самом деле не в самой деревне, а у неприметной тропинки. Крестьян было немного — все же умерший человек был чужаком, а у всех и свои дела имеются. Староста поклонился господам — гостям хозяев. — Уже все готово. Кладбище у нас недалеко, пешком можно дойти… Или господа желают верхом? Вместо ответа Генри соскочил на землю: не след на кладбище верхом быть. Маркус тоже спешился. — Показалось почему-то. — Габи снова замкнулся в себе и очнулся уже у гроба. Спешившись, подошел к телеге и погладил свежую доску. — Прости меня, друг. Прости… Мне бы хотелось, чтобы ты жил. Это неправильно. — Отойдя от гроба, юноша опустил голову. Глаза были красны, но он не плакал. Разучился давно. Медленная похоронная процессия потянулась на кладбище. Обряд был недолгим. Это ведь не пышные похороны какого-нибудь аристократа, за гробом которого идут такие же разодетые в пух и прах вельможи, которых много. Герберт даже умер не в поместье графа Деверфорда, где у него были родные и друзья. Здесь же никто, кроме Генри, Маркуса и Габриэля, не пролил бы над ним ни слезинки. Отец Доминик читал отходную молитву негромко и искренне опечаленно. Впрочем, печаль это была спокойная и светлая, как у человека, который знает, что это не горе и что теперь душа того, кто ушел из этого мира, попадет в Мир лучший. Габи подошел к доске и вырезал на ней собственным кинжалом "Здесь лежит Герберт, вернейший друг". — Прости меня, Герби, — тихо прошептал. Уже в поместье закрылся с Ивонной в комнате рядом с комнатой Маркуса и Томаса и ударился в работу по подготовке зелий и мазей к походу. Никогда еще он столько не варил, котелками. Иви заготавливала настойки и перевязки с инструментам. Отец Доминик больше ни о чем не спрашивал Габи, только один раз тихо — чтобы не слышала Ивонна — сказав, что если у молодого человека будет желание или необходимость поговорить, он к этому готов. Теперь же священник просто помогал и Генри и девушке, подсказывая что-то, советуя, делая то, что было надо. Генри отправился вместе с адмиралом на охоту на волков. Он был молчалив, хотя спокоен и вежлив. Маркус так и не получил разрешения участвовать в охоте, но зато его оставили с младшим братом, чтобы помогать тому. Юноша был явно расстроен, но отпираться не стал. Три года в рабстве сблизили братьев, у которых была разница в три года, и которые до "приключений" в Африке были не так уж и близки. Габи не стал бы говорить с падре. Ему и без того было плохо на душе. Изредка заглядывая в комнату к мальчишкам, встрепывал вихры обоим и улыбался через силу. — Тяжело, Марк… Очень тяжело. Я с ним вырос. А еще страшно. Вдруг следующий я? — Обнял брата и улыбнулся натянуто. — Идемте ужинать? Там охотники вернулись. — Почему ты? — удивленно вскинулся Маркус. Потянул руку, помогая выбраться Томасу из кресла. Тот был явно рад, что ему разрешили покидать комнату. Нога мальчика была туго перетянута повязкой и закреплена между двумя дощечками — по совету отца Доминика. — Всегда страшно, когда погибают ровесники, — тихо прошептал и поднял парнишку на руки, осторожно ступая по лестнице. Томас, которому уже исполнилось двенадцать, запротестовал было, что он не маленький, чтоб его на руках носили. Маркус только хихикнул на это. — Тебе, братец, еще и нагрудничек наденут за столом. Мальчуган засопел, обидевшись, и заявил, что: "как только он встанет на ноги, покажет тут всяким насмешникам". Во дворе суетились люди. Слуги принимали у вернувшихся охотников лошадей, заводили в псарню все еще возбужденных охотой собак. На небольшой телеге были свалены несколько серых и бурых неподвижных зверей, а еще попискивали несколько щенков-волчат, которых охотники решили забрать с собой, чтобы потом продать или воспитать как собак. Насквозь пропахшие лесом охотники возбуждённо гомонили. И продолжали бы, если бы леди Грейс не согнала всех за стол. Нежнейшая птица была во всех видах во главе стола. Рассказ адмирала о том, как хитрая волчица пыталась уйти из ловушки, прервал мажордом. — Миледи. Гонец милорда из Гринвича. Разговор стих, и вошел молодой парень, приветствующий хозяйку. Услышав о гонце из Гринвича, Генри напрягся и замер, лицо стало жестким, настороженным, хмурым. Таким, каким он был на галерах. Молодого человека он узнал: в бытность при дворе короля он видел юного маркиза Стенфорда, сына барона Филиппа Стенфорда. Но с того момента прошло уже целых три года, и Генри Девенфорд перестал быть Генри Девенфордом, изменился довольно сильно внешне. Так что вряд ли молодой Стенфорд узнает его. А вот Габриэля… Генри чуть сжал столовый нож в руке, стараясь не смотреть на приемного сына, чтобы не выдавать его взглядом.