Заложники любви. Заложники общества

Отец Доминик вернулся через какое-то время, когда на корабле четыре раза прозвонил колокол - склянки по-морскому. Каждый час колокол отбивал столько ударов, сколько прошло часов, а получаса отбивался одним коротким и отрывистым "Бом!". Выражение лица священника было чуть виноватой и слегка обеспокоенное. Он обошел всю палубу, заглянул в каюту, предоставленную Маркусу, мальчикам и графу Генри, в матросский кубрик, в кают-компании и даже побывал на камбузе, однако юного виконта Девенфорд нигде не нашел. Подумав, что мальчик мог вернуться для разговора с Османом сам, отец Доминик вновь пришел в ту каюту, где он оставил юного турка. Обнаружив же, что тот пребывает в прежнем одиночестве, отец Доминик обеспокоился ещё больше. - Осман, прости, я нигде не смог найти Томаса. Ты не предполагаешь - где он мог бы быть? Мальчишка весь извелся в ожидании святого отца, кусая губы и ломая себе пальцы, щелкая суставами. Когда падре пришел, он тяжело вздохнул и кивнул. - Я попробую поискать его, святой отец. Вам стоит отдохнуть, Вы уже более суток на ногах. Поспите. Выйдя из кают-компании, мальчик задумался, где мог бы сидеть его друг и брат. На ум пришло только то самое место, где прятался он сам. Вылезая на палубу, он зацепился за канат и упал бы, если бы не проходящий мимо адмирал, поймавший его и посоветовавший быть осторожнее. - Томми... Томас - Мальчик сел рядом со своим бывшим укрытием и тяжко вздохнул. Вокруг была тишина спокойствия. Океан, успокоившись после жесточайшего шторма, с глухим шумом гнал куда-то волны, лишь несколько часов назад с яростью вздымающиеся почти над мачтами и грозящие уничтожить все и всех; где-то вдали слышался пронзительный печальный крик чайки; переговаривались матросы, покрикивали на них офицеры. Пассажиры, угнетенные смертью одного из них, либо переговаривались между собой очень тихо, либо вообще молчали. Из лодки, накрытой парусиной, послышался тяжёлый прерывистый вздох. Так вздыхает либо тот, кто видит что-то печальное во сне, либо тот, кто только недавно перестал плакать. - Том, я к тебе. - Осман с трудом приподнял тяжелую ткань и с еще большим усилием лодку, юркнув под нее. В темноте, тесноте и одиночестве говорить было как-то проще, словно ни к кому не обращаешься. - Дай мне руку, пожалуйста - Протянув пальцы в темноту, мальчик попытался улыбнуться и придать голосу дружелюбия. Так тяжело было делать навстречу первый шаг, особенно тому, кто воспитан так, что ему служили. - Томми... Не отвергай меня. - Голос прервался из-за комка в горле, но сглотнув его, мальчик пополз к другу. В и без того тесной и темной лодке завозились, Осман получил чувствительный тычок острым локтем куда-то вбок. И тут же новый судорожный вздох - только что разбуженного человека, и рядом с юным турком "затрепыхались". - Кто здесь? - Испуганный сиплый спросонья голос. Томас попытался сесть и перекреститься, отгоняя от себя испугавшись его ощущение, но вокруг было не видно ни зги, а оттого крестное знамение получилось смазанным, да, к тому же, мальчик вновь попал куда-то, столкнувшись с чем-то... Или с кем-то тыльной стороной ладони - будто шлёпнул наотмашь. - Кто здесь? - Повторил Томас и, стараясь, чтобы голос его не выдал дрожанием накатмвший ужас, выпалил. - Изыди, нечистый, именем Господа прогоняю тебя. Дважды получив по мордасам, Осман ойкнул и отполз, обиженно надувшись на "нечистого". - Сам-то больно чистый что ли? - отползая в другой угол, мальчишка потер лицо, по которому так удачно прилетело и локтем и ладонью. Расфыркавшись, он пытался скрыть свою растерянность и внезапно исчезнувшие слова извинения. Хотелось обнять Томми, но мешало что-то. Осман пока не понимал, что это называется гордостью и часто мешает людям жить. Забившись в другой угол, он свернулся калачиком, обнимая коленки. - Осман... Ты... Ты что здесь делаешь? - голос юного виконта был сиплым и растерянным, но в нем явственно звучало облегчение: все же друг гораздо лучше, чем нечистый. Друг... В памяти Томаса тут же поднялась сцена ссоры, все, что они наговорил друг другу, разговор с отцом Домиником. Томас вспомнил ту боль, которую увидел в глазах священника и которую слышал в голосе Османа, обвиняющего самого Томаса в чёрствости и эгоизме... И стало больно самому. Вот только даже эта боль не могла победить ту черту, которую передал всем своим сыновьям граф Генри: гордости, которая мешает произнести весьма нелегкие слова - "прости, я был не прав". Впрочем, буркнуть извинение за то, что невольно ударил, у Томаса сил достало. Откуда-то снаружи раздались шаги, остановились возле лодки. Томас - охваченный безотчетным страхом, нашарил и вцепился в руку Османа. Однажды в Африке они с Маркусом пытались бежать - так же спрятавшись в лодке. Правда, та лодка была не привязана к борту корабля, а стоянка на прибрежном песке... Конечно же, тогда их поймали и жестоко избили. И теперь Томас снова будто перенёсся в тот прошлый ужас. И вот этих слов извинения оказалось достаточно, чтобы плотину гордости османского принца прорвало. Вцепившаяся в безотчётном страхе ладонь была так красноречива. Подтянув парнишку к себе, он обнял его, бормоча что-то нежное и успокаивающее, что он здесь, что он никуда не уйдет и не бросит Томаса одного. Его никто не тронет и Осман не позволит никому его обидеть. - Ну все, все...- Вытирая грязными пальцами лицо друга, Осман только больше размазывал грязь по вспухшим от слез щекам. - Не плачь, не рви мне сердце слезами. Прости меня за мои необдуманные речи, мой друг. Но Томас, вместо того, чтобы успокоиться, наоборот, крепко прижал пальцы к губам Османа, заставляя того замолчать. И чуть не задохнулся от ужаса, когда парусину резко откинули, но все же толкнул Османа себе за спину - насколько это было возможно в темноте лодки. - Да это мальчишки. - Смеясь и обращаясь к кому-то позади себя, проговорил какой-то матрос. - Сынишка графа и этот, нехристенок. А ты говорил - крысы, крысы... Вы чего тут прячетесь, господа? - Повернулся матрос к обоим перепуганным и встрепанным мальчишкам. Улыбался он при этом весело и миролюбиво. Осман зажмурился от резкого света, больно бьющего по глазам. Только вот "нехристенок" ударило по ушам. Посмел бы кто его так назвать раньше... Когда у него была возможность завоевать трон величайшего в мире государства. Головы бы лишился в тот же миг. - То, что я исповедую иную веру, - Голос Османа был полон льда и ярости, холодной и клокочущей как кипящая вода Антарктики, - не дает вам, господа права называть меня так, как Вам заблагорассудится. Мое имя Осман. В моих жилах кровь величайшей династии мира, династии Османов. Даже лишение жизни моего отца не дает вам права высказываться о моей вере подобным образом. - Миролюбивая улыбка была проигнорирована. Казалось, еще миг и воин Аллаха кинется в бой. Он выпрямился, наклонив голову и набычился. - Ох, какой грозный. Ну извини. Не знал я - как тебя зовут. А что из турок ты - это известно. - Матрос продолжал добродушно улыбаться. Он, видимо, и в самом деле назвал турчонка так без желания обидеть, а просто по привычке. И потому с искренним раскаянием поклонился. - Простите, Ваша милость, не серчайте. Томас, продолжавший жмуриться первые секунды после того, как откинули парусину, все же облегчённо вздохнул. Это была не Африка, не работорговцы, не неудавшийся побег. Это происшествие как рукой сняло с него сон, и мальчик, потеряв лицо руками, угрюмо поглядел на матроса. Выбрался из лодки и протянул руку Осману, помогая ему вылезти на палубу. - Не сердись, он наверняка не со зла, а по дури. - Ничего. Будет знать, что мы из династии падишаха. - Буркнув, выбрался окончательно, опираясь на руку друга и фырча, как рассерженный кот на мышей, обнаглевших окончательно. - Пойдем в каюту, брат? - Вполне миролюбиво улыбаясь, кивнул матросам и потащил Томми за собой, лопоча на родном языке. Утром они прибывали в порт, как сказал адмирал. Надо бы вещи собрать, да выспаться как следует. И успеть наговориться перед новым местом. Да и посетить все местечки корабля. - Чего? Да погоди ты, я же не понимаю... - Томми не проснулся ещё окончательно, потому пару раз споткнулся, спеша за Османом. А затем притормозил и крепко обнял юного турка, ничего не говоря. Он был благодарен ему за то, что Осман, несмотря на свою обиду, не оттолкнул, не оставил одного. А вот сам Томас, когда с ним решил поделиться сокровенной тайной Габи... Глаза предательски защипало. Осман вынужден был остановиться и обнять брата в ответ, погладив его по голове и прошептав что-то успокоительное, что не бросит, не оставит. Что тоже мечтал о братике, что все наладится, как бы худо не было. Об истинной причине слез он не подозревал. - Ты напоминаешь мне пожарный шланг, Томми - Мило улыбаясь, отстранил парня, вытирая его слезы и вздохнул. - Хватит реветь. - Да, ты прав, извини. - Буркнул Томас, опуская глаза и вновь вытирая лицо руками. Он досадовал и злился, но не на Османа, а на себя самого. Разве же можно так - совсем расклеился. Отцу тоже плохо, Маркусу, леди Иви... Хотя, конечно, леди Иви плакать можно - она же женщина. Да ещё - в положении. От этой мысли мальчишка покраснел. Мотнул головой, отгоняя мысли. И глянул на Османа. - Спасибо тебе. Большое-большое. А... Что ты говорил, пока мы шли? Турчонок тихо зафырчал и повторил, что хочет собрать личные вещи сам, не доверяя матросам. А потом лечь спать, ибо к утру они будут уже в порту Калькутты и времени на сборы совсем не будет. - Пойдем, Томми. Пойдем, ты поможешь мне? Хочу сам собрать. - Помогу, конечно. - Томас коротко кивнул. И замялся, не зная - как можно задать вопрос, чтобы не обидеть вспыльчивого порой турка. - А ты... Ездил когда-нибудь прежде без слуг? Осман помотал головой, входя в каюту и рассказывая, что даже на охоту отец брал охрану и слуг. Особенно если с ним был Осман. Он многое умел сам, но еще большему предстояло научиться. К примеру он уже умел кое что варить, надоедая коку. - А ты умеешь сам? -Умею. И много чего. - Без ложной скромности, но и не особо хвастаясь. Чего уж тут хвастаться, если все умения приобретены в рабстве? Хотя, нет, не все - зачем он обижает людей? - И костер могу разжечь, и рану перевязать - меня леди Ивонна учила, и рыбу почистить... Ужасно грязное дело. - Томас поморщился и улыбнулся. - Нас с Маркусом Герберт научил. Это наш слуга был... А ещё - отец Доминик и леди Ивонна меня не только раны перевязывать научили, но и ещё многому. Ой... - Томми осекся, когда взгляд его упал на койку брата. Маркус спал - крепко, но беспокойно, изредка вздрагивая. Томми подошёл ближе и потрогал лоб брата. Жара не было. - Пусть поспит, он вымотан штормом. - Осман приложил палец к губам и даже чуть позавидовал другу, который столько умел и не кичился этим. Вздохнув, он принялся кое-как складывать вещи в сундуки. Разумеется, закрыть их он не смог, мешали нашвырянные тряпки. Мальчишку отчего то это расстроило окончательно. - Подожди, не торопись. - Прошептал Томми, подходя к другу. Он откинул крышку сундука, придирчиво окидывая взглядом сваленные в кучу вещи. - Давай мы все это вытащим, а потом положим заново. Вот самые большие и не ломающиеся вещи - на дно. То, что бьётся - заворачивать в мягкое... Да вот хоть в чалмы. Самое нужное - ближе к крышке. Не переживай, научишься. У меня тоже не получалось сначала. А Джереми сердился, что "молодой господин не своим делом занимается". - Он тихо хихикнул. - И пытался отобрать и сделать сам. Но мы - Девенфорды - жутко упрямые. Отца даже называют "Стальной Граф" - потому что у него характер... Как у меча. Осман согласился, только забрал из сундука большую шкатулку и погладил пальцами резьбу на изящном замочке. - Томми... Подойди. - Открыв шкатулку, он вытащил небольшой браслет с тюльпанами из красных камней, - его сделал мой дедушка, падишах мира, наместник Аллаха на земле. Я бы хотел отдать его тебе - Не слушая возможных возражений, защелкнул запястный замочек на руке виконта. - Тюльпан это символ нашей династии. Видишь, все украшения с ним. - Захлопнув крышку, мальчик принялся помогать вытаскивать все обратно, словно ничего такого и не было. - Но... Но я же не принадлежу к вашей династии. - Томми чуть покраснел. - И он, наверное, дороже, чем все имения отца... А наместник Бога на земле все же Его Святейшество - Папа, епископ Рима. - Он еле слышно фыркнул. Потом прикусил губу. - А у меня даже и подарить тебе нечего. Когда брат заговорил про "отдариться", Осману искренне захотелось его стукнуть. - Ты мой брат. И поэтому по праву можешь носить его. А если бы не твоя семья, меня бы не было давно. Удушили бы. Как отца - Горькая складка у губ прорезалась совсем как у взрослого, - ты береги его. Второго такого не существует. - Но... Мы же не кровные братья. - С сомнением произнес Томми. Впрочем, снимать и отдавать браслет он не намеревался. Наоборот, у него вдрук возникла совершенно безумная идея, которая при таких обстоятельствах может прийти в голову лишь мальчишке. - Осман... -Прошептал он, почти шалфея от этой безумной мысли. - Осман, скажи, а что если... Когда ты примешь крещение, и мы станем братьями во Христе - что если нам стать кровными братьями? - В нашей вере достаточно спасти жизнь. И ты брат. В христианстве это не так... К сожалению. - На предложение мальчика сначала хотелось согласиться, но что-то внутри ревело и просило не спешить. Это не только братские чувства. Просто Осман еще этого не понимал до конца - не станем спешить. - Хорошо. - Томми был явно огорчен, но старался не показать виду. Даже улыбнулся. - А тогда, получается, мы тебе все братья? И я, и Маркус, и отец, и Габи, и адмирал, и граф Лэнди, и даже отец Доминик. Ну - потому что не я же один тебя спасал. - Получается так. Но названный только ты. - Осман хорошо понимал, что посмей он заговорить о большем и их дружбе конец. Лихо улыбнувщись, сложил остатки вещей в сундук и принялся раздеваться, дабы лечь спать. - Почему только я? А Маркус? - Томми тоже скинул потрёпанный камзольчик, оставаясь в штанах до колен и рубахе с широким воротом. Затем опустился на колени и принялся тихо молиться перед сном. Торопясь избавиться от навалившихся на них проблем, мальчишки забыли, что ещё только где-то около шести пополудни, а потому остальные люди мало того, что еще не ложатся спать, но ещё и могут быть удивлены, а то и обеспокоены тем, что и юный турок и виконт Девенфорд уже решили предаться сну. - Не знаю. Я так чувствую. - Юноша забрался под одеяло и дождался окончания молитвы. Когда Томми лег рядом, улыбнулся, повернулся на бок и засопел. Томас уснул сразу и крепко. Молодой организм требовал отдыха не часто, но все же сейчас мальчик был утомления не только физически, но и душевно, и даже краткий сон в лодке не принес достаточно нужного отдыха. Лишь теперь Томми будто провалился в черную яму сна без снов. Утро пришло неожиданно для Османа. Открыв глаза, он не сразу понял, где спит. Что-то твердое под головой не давало покоя. А ещё оно дышали и сопело. Подняв голову, он расплылся в сонной улыбка. Оказалось, что они вчера так и уснули в обнимку, а проснулся он на груди брата. - Томми, доброе утро. - Доброго утра, Осман. - Мальчик улыбнулся в ответ. - Наконец ты проснулся. Я уж думал - тебя будить придется. Слышишь...? - Он чуть мотнул головой в сторону иллюминатора, откуда с палубы раздавались крики и команды. - Мы скоро прибудем в порт. Отец Доминик будет служить утреннюю мессу. Ты... Хочешь присутствовать? - Осторожно. - Томми, не дави на Османа. - Со стороны послышался голос Маркуса, полный мрачноватой насмешки. - А я и не давлю. - Отпарировал виконт Девенфорд. - Я просто говорю и спрашиваю. Осман тяжко вздохнул. Он ещё не понимал латынь, а как можно обращаться к Богу, не зная о чем просишь? - Извини, Томми. Я плохо знаю латынь пока... Я лучше намаз совершу, итак ночной пропустил. - Взяв коврик, юный турок выглянул в окошко, определяя восток, расстелил коврик на полу, сел на него и запел на арабском, периодически как бы умываясь и возносят руки к небу. Томми нахмурился, но промолчал. Выбравшись с койки, удрал из каюты, лишь чуть подправила рубаху и штаны. Маркус, лёжа полубоком, наблюдал за Османом, вслушиваясь в незнакомые слова. Хотя некоторые он уже понемногу понимал - адмирал в свободные минуты занимался с ним фарси. Осман благодарил Аллаха за спасение, за дарованную жизнь себе и родным, за обретенную возможность любить. Не каждому даётся такое благо, и он клялся, что не заставит страдать никого, даже если придётся молчать всю жизнь. Искренняя, полная горячих чувств молитва была обращена к небу в поисках ответов на вопросы юного мальчишки, который был распростерт на ковре в мольбе понять. Аллах милостив, он простит. "Любить"... Это слово Маркус тоже узнал от адмирала. Старый моряк посмеивался над юношей, прекрасно понимая - зачем тому это слово, но все же научил. И вот теперь Маркус слышал это слово от брата той, кому он сам тоже хотел сказать "Люблю". Но для начала нужно было выучить слово, чтобы оно звучало без запинок и ошибок. Гордость Девенфорд не потерпела бы насмешек. А ещё, глядя на юного турка, Маркус завидовал ему. Потому что тот мог молиться - как положено у них. Самому же Маркусу принять участие в мессе доведётся ещё не очень скоро - он был слишком слаб, чтобы отстаивать службу. Спасибо отцу Доминику - тот пообещал прийти после мессы в каюту и помолиться вместе с баронетом. Маркус тихо вздохнул, перекрестился и закрыл глаза, ложась на спину. Горячо молясь, мальчишка не видел и не чувствовал чужих взглядов. Перед его глазами был минарет, откуда звучал зычный голос муллы, возносящий хвалу Аллаху. - Инш Аллах. Амин. - Снова словно умывшись, он встал и скатал коврик. Убрав его в сундук, юноша несколько минут повертел в руках длинную шкатулку, бросая на Маркуса задумчивые взгляды, но словно бы передумал, возвращая на место неизвестный предмет. Пусть сначала докажет, что достоин его сестры. - Осман, можно тебя спросить? - Не открывая глаз, проговорил Маркус. Он слышал какое-то шевеление в каюте, но звук шагов не переместился за порог, значит, мальчик все ещё тут. Едва не выронив отцовский кинжал из рук, мальчик все же аккуратно убрал его обратно и захлопнул сундук, тщательно его запирая. - Да, Маркус, конечно. Чем я могу помочь? - Он был безукоризненно вежлив и болезненно почтителен. До зубовного скрежета идеальный принц, а не тот лохматый мальчишка, сбивавший с ног матросов - Извини, я напугал тебя? - Юноша открыл глаза и, опершись на локоть, полусидел теперь, вновь глядя на юного турка. - Прости, я, право, не хотел... Скажи - вы с Нергиз получили разное воспитание, насколько я понимаю. А умеет ли она играть в шахматы, и разрешено ли это женщине из вашего народа и веры? Осман покачал головой и присел, задумавшись на мгновение. - Да, у нас разное воспитание. Я был с семи лет приписан к янычарскому корпусу и воспитывался воином Аллаха. Моя сестренка типичная гаремная роза. Она прекрасно шьет, вышивает. У неё талант к этому. Она мне даже молитвами рубашку оберег вышила, - вышло чуть более хвастливо, чем хотелось. - Ещё она хорошо поёт и танцует, умеет считать, читать и писать, знает иностранные языки, обучена картам и их чтению. И уж разумеется, Нергисшах султан великолепно играет в шахматы. Это один из способов досуга в гареме. - Мальчишка забрался на направленную им же кое-как кровать с ногами - А не зазорно ли будет ей играть в шахматы с мужчиной? А ещё я слышал - восточные женщины умеют владеть оружием и весьма искусны в медицине. Неужели это правда? - Маркус улыбнулся. - Ну, с великим визирем же она играла. - Ободряюще улыбнулся жениху сёстры мальчишка и покачал головой. - Далеко не все. Как я уже говорил, моя сестра - цветок и этого не знает. А вот моя валиде может дать фору почти любому матроса в бою. Но медицины не знает, зато Гюльбахар, их служанка, она отличный лекарь. - Если это будет не неприлично, я бы попросил позволения научить твою сестру тому, в медицине, что умею сам, и чему учили меня отец Доминик и леди Ивонна. Защитить же от любого оружия я ее постараюсь сам. - Серьезно проговорил Маркус. И добавил. - Если ты не возражаешь. - Если она захочет и дозволит валиде, то я не против, Маркус. Ты кажешься мне достойным человеком. И ты сумеешь её обеспечить. - Чуть наклонив голову, мальчишка почесал нос, на котором налипла грязь за время путешествия. Честно говоря, он очень соскучился по хаммаму и многое бы отдал за пару часов мытья. - Конечно, я не стану учить ничему, что будет непозволено. И... Я буду изо всех сил стараться, чтобы Нергисшах была счастлива. Насколько это будет в моих силах и в Божьей Воле. - Маркус замолчал, прислушиваясь к пению гимнов, раздававшихся с палубы. Голос отца звучал глухо, и вновь заикаясь. Томми же пел хоть и звонко и чисто, но с каким-то отчаянием, будто разрывающий его грудь. Маркус снова перекрестился, вздохнул. Кивнув, юноша улыбнулся и вздохнул, немного жалуясь. - Я очень соскучился по хаммаму. У нас так моются, этому целый день отводят. Я очень грязный и надеюсь сразу по прибытию обязательно вымыться как следует, - словно в доказательство своих слов, почесался нервно. - Так почему бы тебе не нырнуть в море? - Улыбнулся Маркус. - Адмирал до... До шторма, в общем, каждый день матросам позволял посменно пару часов проводить за такими купаниями. А то рискинул бы я в таком ужасном немытом виде показаться Нергисшах? - Буркнул он еле слышно. Нет, я дождусь бани. В Индии говорил мне папа, очень похожие на наши купальни. А мыться в соли нельзя - Показав язык, Осман устроился удобнее и прилег на кровать. Уже не терпелось сойти скорее на берег. Маркус негромко рассмеялся. - Зато кожа дубеет, и никаким насекомым ее не прокусить. Ох, как я понимаю Тома... - Юноша с тоской посмотрел в сторону иллюминатора. Так хотелось уже выбраться из тесной душной каюты, туда - на палубу... И быть поближе к Ней... -Осман... - Маркус вновь окликнул турчонка и приподнялся на кровати ещё больше. - Пожалуйста, помоги мне встать.. Мальчик слез с кровати и подошёл к травмированному парню, который так храбро себя вел в шторм, за что и поплатился собственным здоровьем. - Пойдём, сестра и Валиде уже наверняка вышли на палубу в красивых платьях. Я помогу тебе выйти - Протянув руку, мальчишка улыбнулся искренне и открыто. - Спасибо. - Маркус чуть прикусил губу, спустив с койки ноги и поднимаясь. Руку мальчика при этом он сжал, опираясь на нее, но все же постарался не особо напирать слишком сильно. Юноша досадовал на себя за свою слабость и подобное состояние, хотя понимал - что вовсе не виноват. И все же чувствовал себя неловко. Поэтому, поднявшись и постояв, привыкая к едва покачивающейся под ногами палубе, он отпустил руку Османа. Благодарно кивнул юному турку. - Ну что же - пойдем? Корабль чуть качнуло, и Маркус быстро и почти ловко ухватился рукой за спинку стула. Все же - полгода в качестве юнги на корабле давали свои плоды - баронет Девенфорд, даже при том, что голова немного кружилась, не много потерял в умении, ловкости и реакции.. Осман чуть отставлен ногу назад, сгибая колено и удерживаясь в вертикальном положении. От него зависел сейчас Маркус и бегать, скакать никак нельзя. - Нергисшах султан будет рада тебя видеть, она спрашивала о твоём здоровье. - Маркус должен был понимать, что просто так зайти девушка никак не могла. Одно дело утешить любимого при священнике и другое вовсе побыть наедине, спровоцировав сплетни и пересуды. Осторожно выводя юношу на палубу, нашёл место, где тот может сесть и посадил паренька - Валиде и сестра идут. Шел Маркус неторопливо, все же стараясь не слишком сильно опираться о руку мальчика. Во-первых - как иначе он окрепнет, если постоянно будет зависеть от помощи других людей? А во-вторых - как ни крути - фамильная гордость порой говорила и в нем. Уселся он на каком-то большом мотке каната, переводя дух. Улыбнулся юному турку. - Ты, поистине, добрый вестник, Осман. Спасибо тебе и за это. - И только он собирался сказать, что будет рад встрече с Нергисшах лишь только силы ему позволят, как тут же прозвучали такие волнительные и такие страшные слова: "Валиде и сестра идут"... Чтобы Нергиз увидела его сидящим и без сил - совсем как дряхлого старика? Маркус тотчас поднялся - как можно быстрее. И низко поклонился подходящим к ним женщинам. - Госпожа Михринисса, госпожа Нергизшах. Видеть вас - большая честь, и я счастлив, что оказался достоин ее. Благодарю вас.. Женщина приоткрыла лицо, мягко улыбаясь одними губами. Улыбка, да и любая иная эмоция, не затрагивала ледяных глаз, в которых было отражение мёртвой вечности. - Мы рады, что Вам уже лучше, Маркус. Через час мы будем в порту. Моя служанка присмотрит за Вашими костьми. - Заметив графа Генри, она отошла. Нергисшах же с ужасом смотрела на бледного юношу и гладила тонкими пальчиками его исцарапанное бурей лицо. - Очень больно? - Нет, моя госпожа, не очень. - И юноша не врал. Подобную той, которую он ощущал сейчас, боль он вытерпеть мог. Видимо, "помогли" и годы рабства, да и вообще то, что граф Генри не растил своих сыновей неженками. К тому же, то, что возлюбленная была настолько близко, то, что она касалась его, словно придавало юноше силы. Глаза его сияли невысказанной любовью. Юноша почтительно коснулся губами кончиков пальцев юной турчанки. - К тому же, я получил величайшее лекарство от всех своих ран. Граф Девенфорд, отстояв мессу и теперь возвращался в каюту. Завидев на палубе сына и женщин, коротко поклонился Михриниссе, но мешать разговору Маркуса и Нергиз не стал. После гибели Габриэля к Стальному, а теперь - Ледяному графу, вернулись и дёрганые резкие движения и заикание - отчего Генри стал ещё более молчалив и замкнут, стараясь не общаться даже с сыновьями, чтобы не причинять своим видом боль мальчикам. Даже когда он разговаривал с Османом, голос его оставался глухим и рваным. Маркус, сам того не зная, очень смущал девушку откровениями. Не привычны были ей такие проявления чувств, хотя народ ее очень любил воспевать сердечные муки. - Если ты будешь улыбаться, буду улыбаться и я. И совсем не важно, увидишь ли ты мою улыбку или увижу я твою. Ведь важно не то, что мы видим. Куда важнее то, что мы чувствуем. Ты — свет. Ты — дыхание. Ты — шепот всех самых нежных слов в мире. Ты — мое везение. Ты — начало всех начал. Ты — тот единственный человек, ради которого, если нужно будет, я сумею распрощаться со своей единственной жизнью... Что сделать для тебя, чтобы ты поверил в вечность моей любви к тебе? Я сделаю всё, что захочешь, приду в твой сон, стану луной или солнцем, исчезну и появлюсь, переверну любую страницу жизни, скажу или прокричу любое признание. Скажи лишь одно только слово. И я смогу растаять капелькой улыбки на твоем лице, которое я очень люблю. - Она перевела довольно вольно на родной ему язык стихи бабушки к деду и смущенно улыбнулась, опуская глаза и краснея до кончиков волос. Женщина видела, какое горе терзает мужчину, но лезть с душеспасительными беседами не хотела, ибо прекрасно понимала, что от этого только хуже будет. - Рада Вас видеть, граф. Вы озарили наш день, прекращая затворничество. - Я благодарю Бога за тот шторм, который заставил наши корабли пристать к берегам той земли, где я встретил самое большое чудо моей жизни. И... Самую большую драгоценность. - Просто откликнулся Маркус. Сейчас для него не существовало никого и ничего, кроме этих ясных лучистых глаз, этой улыбки, этого волшебного голоса. Даже потеря брата отодвинулась своей горечью куда-то далеко-далеко. Здесь и сейчас, где царило счастье для двоих, не было и не могло быть места для бед и скорбей. - Я не мог не посетить мессу, миледи. Негоже людям не воздавать благодарность Всевышнему за все те блага и испытания, которыми Он одаряет чад своих. - Граф Генри коротко поклонился вновь. Лицо женщины было открыто перед чужим мужчиной - вопреки обычаям ее страны, и Девенфорд видел пустоту ее глаз - словно отражение его души. Останься в его душе хоть капля какого-нибудь чувства, Генри, пожалуй, даже испытал бы уважение к этой женщине, как в свое время - к графине Лэнди. Но теперь на сердце зияла черная пустота, и мертвенность взгляда Михриниссы была лишь отмечена как факт. Такой же, как наличие людей, шорох парусов над головой, дуновение ветра.. Маркус смутил девушку окончательно, пылая полотнищем стыда, она стояла под его взглядом. В душе расцветала глубокая нежность и любовь к этому храброму юноше. Где-то неподалеку Осман высматривал берег, который уже был виден широкой полосой на горизонте. Михринисса тихо что-то прошептала на своем языке и снова перешла на европейский, дабы рафу было понятнее. Ее пугала перемена в Генри. Так недалеко и до сумасшествия. - Господь не посылает нам испытаний сильнее тех, что мы можем выдержать, граф. Крепитесь и найдите себе занятие, которое сможет отвлечь Вас от Ваших горестных мыслей. - На резкий шум женщина повернулась и сузила глаза. Осман свалился с бочки и стоял с виноватым видом перед просыпанным зерном. - Простите меня, моя госпожа, если я хоть одним словом задел Вашу гордость и оскорбил Вас! - Воскликнул Маркус, видя, как покраснела девушка. Он был в отчаянии от того, что, не зная полностью обычаев страны, откуда была родом его любовь, и в самом деле мог невольно сказать что-то, что задело бы ее честь и гордость принцессы. Он замолчал, отступив на шаг, и теперь только лишь смотрел на девушку, чуть опустив голову. - Я знаю это, миледи. И надеюсь стать защитой и опорой Вашей семьи, которая, по Воле Божьей, судя по всему, стала доверена моей опеке. Простите, если я сказал что либо не то. -Хооодный ровный тон, рваный заикающийся голос, пустой взгляд, ледяная вежливость. Лишь Габриэль однажды смог вывести отца и возлюбленного из подобного состояния. Теперь это сделать было некому. И даже беседа вчера вечером с отцом Домиником не помогла. Лишь теперь Генри прекрасно понял и ощутил на себе - что чувствовал Габриэль, оставаясь по ночам вместе с нелюбимой супругой, разлученный тем, кого любил. Впрочем, Габриэль мог хотя бы видеть предмет своих чувств, беседовать с ним... Генри же был лишён и этого. Это происходило с графом Девенфорд второй раз в жизни. На шум опрокинутой бочки подбежали несколько матросов, свободных от вахты или находящиеся неподалеку. Торопливо подошедший боцман разогнал их руганью и обрушился на Османа с такими словами, что впору было затыкать уши. -Придержи язык. - Коротким кивком извинившись перед Михриниссы, Генри подошёл ближе к месту конфликта. - И не смей произносить подобные слова в присутствии дам и благородных людей. -Дай мне плевать на что-то присутствие! - Бушевал боцман. - Мне людей кормить по дороге обратно чем? Это зерно теперь разве что курам на корм или крысам. Целая же бочка - на неделю жратвы. Осман был красным от смущения и обиды. Он не хотел такого натворить, и уж тем более оставить без еды матросов. Воины не плачут. Только от чего же так едко вскипают слезы на глазах и стоит противный комок в горле, который никак не проглотить? Он был принцем Османской династии, но он был всего лишь мальчишкой против огромного мужчины. Михринисса помертвела лицом, сделала скользящий текучий шаг к боцману. Только резкий высвист воздуха и оглушительный удар был слышен в тишине. Нергисшах обернулась как ужаленная. - Ты...Ты посмел оскорбить династию. Да кто ты такой? Как у тебя язык повернулся сказать такое принцу династии Османов? - Кинжал тонкой работы в момент оказался у горла здоровенного мужика. Глаза женщины горели нездешним пламенем. - Мое имя Михринисса. я дочь Хайреддина Барбароссы, вдова шехзаде Мустафы и мать шехзаде Османа. Этот юный воин - внук падишаха мира, султана Османской империи. Ты же не стоишь грязи под его ногами - На плечо стройной турчанки легла тяжелая рука адмирала. - Миледи... - Адмирал, я требую наказания этого человека перед всей командой в назидание остальным чтобы знали как следует обращаться к тем, кто выше них. К тому же - он забыл свои обязанности, а мы уже причаливаем, судя по всему. - Ровный ледяной тон. Затем Генри подал руку рассерженной женщине. - Позвольте сопроводить Вас, миледи. Этот человек не стоит ни Вашего внимания ни Вашего праведного гнева. За свой же проступок он ответит. Маркус также обернулся на шум. Невоздержанность в речи и даже кулаках боцмана он знал, и, порой, тот напоминал ему надсмотрщика в бараке, где они оказались с Томасом во время рабства. Но если бы младший братишка испугался бы, то Маркус - что тогда, что теперь на корабле старался противостоять хамскому поведению тех, кто был физически сильнее, потому как всегда чувствовал свою правоту. Теперь же его больше беспокоило то, что испугалась Нергиз. Громкая команда капитана, не повторенная боцманом, но все же исполненная, сильный толчок палубы и стук борта о причал - корабль пристал к берегу. Благодарный жест руки женщины, которой она оперлась на подставленный локоть графа. И только. Никаких чувств, как минуту назад, в глазах. Мертвая бесконечность, абсолютное Ничто. Удаляясь с палубы, она успела отметить краем глаза как Нергисшах покачнулась, оказываясь в руках жениха. Прекрасная партия... Грейс Лэнди уже распекала нерасторопных слуг и детей на чем свет стоит. Снова на корабле поднялась суета. Осман же горделиво вздернул подбородок и сузил глаза. - Я, пожалуй, найду виконта Девенфорда, адмирал. - Повернувшись, он удалился от пышущего бессильным гневом мужчины. Максимилиан же только кивнул принцу. - Юнга! От толчка корабля Нергиз не удержалась на ногах, покачнулась. Маркус торопливо - даже не осознавая - что именно делает, и лишь стремясь к тому, чтобы она не упала, чуть приобнял девушку за плечи, удерживая. И тут же покраснел. Как и его старший названный брат - в свои семнадцать Маркус Девенфорд не был совсем уж наивным стыдливым юношей, и даже во время своего последнего выезда на бал (почти пять лет назад - как же давно это было!) успел пофлиртовать со своей тет-а-тет в танце. Но то, что он испытывал к восточной принцессе - та возвышенность чувства, та нежность и желание защищать даже ценой жизни - не шли ни в какое сравнение ни с чем в прошлом. - Простите мою дерзость, моя пэри. - Только и смог проговорить юноша, краснея и торопливо убирая руки с плеч Нергиз. Оклика адмирала он в первый миг и не расслышал. Юнга, чтоб тебя! - Грозный рык нависшего над парой адмирала заставил девушку буквально сбежать из-под строгого взгляда. Она только и успела обдать Маркуса запахом неизвестного ему сандалового дерева. - Юнга, ты оглох что ли? - Рык в ухо повторился - Взять боцмана под стражу. Я позже решу, что делать с этим недоумком. Сопроводишь в нижний трюм, к крысам. А на берегу уже слышалась ликующая толпа, бросающая в ноги встречающим вельможам венки из невиданных и резко пахнущих цветов. Трубили огромные серые животные, слоны. Рычали ручные, запряженные в повозки, полосатые тигры. Ведь сегодня приехала всеобщая любимица, принцесса Авани. - Виноват, господин адмирал! Будет исполнено! - Маркус аж вздрогнул от чуть не львиного рыка над ухом, пулей кинулся исполнять приказ. Только бросил быстрый любящий взгляд на отбежавшую девушку и коротко улыбнуться ей. Боцман оставался на месте - угрюмый, нахмуренный. Ему претило подчиняться этому благородному мальчишке, но приказа адмирала Фергюсона он игнорировать не мог. Поэтому сдал Маркусу нож, вытащенный из-за пояса, второй - засапожный, и направился в трюм. Томас в это время помогал матросам и слугам носить вещи из каюты. Сейчас он наклонился над упавшей и раскрывшейся шкатулкой Османа, разглядывая - хоть и не дотрагиваясь - кинжал. Затем стремительно встал и обрушился на уронившего шкатулку матроса с довольно крепкой руганью. Граф Генри под руку подвёл к борту, с которого спустили на причал трап, Михриниссу. Коротко кивнул леди Грейс и Иви, которую поддерживали брат и отец Доминик. Спуск члена монаршей семьи в состоянии глубокой беременности с корабля был чреват неожиданностями, но все прошло гладко. Осман нашёл Томаса у раскрытой шкатулки, поднял отцовский кинжал и сунул его за пояс, не говоря ни слова другу. Суета и радость царили над причалом. Женщин разместили в паланкинах на плечах рабов. Мужчинам отвели места в повозках, запряжённых тиграми. Артур Лэнди с лёгким смешком сообщил Томасу, что такую вот кису Ивонна хотела подарить ему. Киса неожиданно рявкнула во всю мощь лёгких и протянула повозку вперед Англичанам было непривычно передвигаться подобным способом, а не верхом. Но, поскольку подобное было в обычаях страны, никто не сказал ни слова против. Да и не на всех это произвело впечатление. Разве что Томас вздрогнул и покосился на "кису" с опаской и потянул Османа в одну из повозок, да Маркус, перекрестившись, пробормотал, что вот только такого зверя им и не хватало. А вот отцу Доминику такой "гужевой транспорт" был уже не в новинку, хотя священник тоже несколько опасался - уже именно из-за того, что знал возможный результат неосторожности рядом с тиграми. Граф же Генри и тут не отреагировал на необычных тягловых животных. Помог Михриниссе и Нергиз занять свои места, сам устроился в повозке. Вещи начали грузить на повозки, запряженные буйволами. А, поскольку, вещей у всех пассажиров было немалое количество, то и погрузка затянулась. Осман вовсю разглядывая тигров, щерящих пасти в злости, восхищался этими красивыми животными. Он то и дело теребил Томми за рукав, показывая что они как домашние кошки вылизываются и скачут. Совсем как домашние. Старый тигр Шерхан лениво зевал, демонстрируя жёлтые кинжалы клыков и с интересом оглядывал двуногих. Кали, молодая тигрица из его упряжи, все порывалась понюхать новых человечков. За что закономерно получала лапой по ушам и лёгкий рык нетерпения вожака. Авани лежала на дне паланкина, изведенная жарой, горем и путешествием. Родная земля приветствовала её не муссонами, а летним пеклом. - Леди Ивонна хотела мне такого тигренка подарить... Когда мы были еще в Англии. - Негромко проговорил Томми и тихо вздохнул. Для ребенка потеря брата была не только личным горем, но и причиной крушений многих надежд и планов или мечтаний. Так часто бывает с детьми, которых балуют - пусть и не очень сильно. А потом покосился на Османа. - Габи мне тогда, когда мы у вас были, подарил кинжал. Похожий на тот, который я у тебя видел. Это же твой, да? Он из твоей шкатулки выпал. Я подумал - ты рассердишься, если я его коснусь - потому и не трогал. Тот матрос такой растяпа оказался. - И мальчик нахмурился. Маркус какое-то время наблюдал за погрузкой вещей на повозки, потом подошел к адмиралу Фергюсону. - Господин адмирал, я сопроводил боцмана в трюм, как Вы и приказали. Вот его оружие. - И юноша протянул адмиралу два ножа лезвиями к себе, рукоятями к командиру. - Этот кинжал принадлежит моему отцу. А до него этим кинжалом мой прадед, Селим Явуз, пользовался - Рассказывать сейчас о том, как им вскрывались глотки венгров не самая лучшая идея. - Молодец, юнга. - Забрав ножи, адмирал велел Маркусу идти к брату в повозку и ждать там. Сам ещё руководил какое-то время рассаживанием людей и только после того, как все было улажено, сам вскарабкался в повозку Генри. - Чудное тут все. Звери полосатые, эти вот... Слоны шумят - Пробурчав, задремал. Но Томми, в свое время начитавшись сказок "1001 ночи", сам примерно понял - для чего мог использоваться этот клинок. - И тебе не страшно его в руках держать? - Полюбопытствовал он. А затем, чуть покосившись на забравшегося в повозку Маркуса, чуть потеснился и улыбнулся. - Как ты себя чувствуешь, Маркус? - Почти в порядке, Том. Не беспокойся за меня. - Юноша улыбнулся в ответ и кивнул Осману. - Спасибо тебе еще раз, Осман. Генри лишь согласно слегка наклонил голову, но промолчал. - Это моё наследство. Как мне может быть страшно? - Любовно погладив лезвие мальчишка снял чалму, ибо по волосам и лбу уже струился пот ручьем. Следом он избавился от кафтана и задышал полной грудью. Процессия тронулась в путь. Их засыпали зерном, цветами. Народ был искренне рад приезду принцессы Авани домой. Только кто из них её муж, все гадали в толпе. Говаривали она за самим принцем замужем. Нет, за раджой английским. Нет же, за сыном раджи. Томас чуть поворачивался в сторону, когда Осман снимал чалму и кафтан, у самого маленького англичанина тоже пот тек про вискам и лицу. Мальчик вытер его тыльной стороной ладони, вздохнул тяжело. А вот Маркус пока что переносил жару несколько проще. Он с легкой усмешкой поглядел на брата и его друга, протянул Осману свой платок - немного смятый, но все же чистый. Затем выглянул из повозки, глядя на толпу, с радостным гомоном следующую за их процессией. Кортеж принцессы и ее родственников и друзей продвигался по улицам города медленно, привлекая по своей дороге все большее количество людей, которые присоединялись к приветствующим. Белые люди здесь были кем-то вроде представителей или аватаров многочисленных богов, а сейчас белых людей было так много, что это начали читать не то знаком благоволения богов, не то предзнаменованием каких-то страшных бед. Вот процессия вновь остановилась потому, что на дороге, по которой лежал путь повозок, совершенно бесцеремонно разлеглась большая белая корова с длинными тонкими рогами и горбатой спиной. Разлеглась и, подергав ушами и вовсе не обращая внимания ни на двуногих, ни на тигров, впряженных в повозки, ни на слонов - заснула. Кортеж остановился, и погонщики совершили вовсе странное. Спешившись, они окружили корову, принявшись молиться на неё. Корове было все равно, корова мирно спала, чавкая во сне. - Что происходит? Пап? - Томас обернулся на повозку отца с недоумением в глазах. Но никто и не подумал сдвигать корову или пугать её. Судя по священной истерике аборигенов, она тут воплощение богов. - Корова. Спит. - Мрачно произнёс Осман, - мы тут надолго застряли. Воды бы. Генри какое-то время сидел в повозке, а затем соскочил с нее и, подойдя к одному из погонщиков, ровным и холодным тоном спросил - что они намерены делать, если это животное вознамерится проспать тут до завтра? - Принцесса Авани очень плохо себя чувствует, и эта задержка в пути может принести ей вред. Если вы не можете прогнать корову, то, полагаю, поехать другой дорогой возможно? - Все это было произнесено без всякого возмущения и недовольства - только лишь вопрос. -Сейчас. - Маркус спрыгнул на землю и, оглядевшись на телеги с вещами, направился к ним. Хорошо еще, что буйволов охраняли матросы с корабля, а не эти коровьи молелщики. Взяв из одной из повозок две небольшие кожаные фляги с водой, юноша вернулся к своей повозке. Протянул одну из фляг мальчикам. - Попейте и умойтесь. Да и рубахи стоит смочить. - А затем направился к той части каравана, где путешествовали женщины. Окликнул Ивонну - как ту, кому вода сейчас нужна была прежде всего. Немного - скрепя сердце, ведь первой хотелось напоить Нергиз. Погонщики с сожалением ответили, что дорога единственная, надо ждать пока святое животное не решит уйти. Они не могли ее прогнать никак. Нергисшах обмахивала находящуюся в полубессознательном состоянии принцессу и с благодарностью приняла воду. - Спасибо, Маркус-ага. Вы наше спасение - Шторка паланкина закрылась. Мальчишки же наглотались теплой врды. Стоило Маркусу сесть в повозку, как одному из старых тигров надоело валяться на солнцепеке. Генри как раз объясняли, что их приезд благословлен святой коровой, когда внушительный рявк прервал молитвы. Инстинкт самосохранения заставил корову подняться и сбежать за спасительную зеленую изгородь, освобождая дорогу. В прежние дни Генри, возможно, отпустил какую-нибудь колкую насмешку на тему того, что тигры, вероятно, считают себя более священными и не намерены позволять кому бы то ни было мешать их пути. Теперь же он просто развернулся и вернулся в свою повозку. Оправдания погонщиков, кстати, он выслушал с совершенно каменным лицом. Томас как раз делал последние глотки из фляги, когда тигр подал голос... Мальчишка закалялся от неожиданности, вода немного пролилась на шею и рубашку. Как только корова отошла с пути каравана, погонщики ловко вновь забрались на повозки. Тем из них, чьи повозки влекли буйволы, повезло больше - могучие тягловые животные, получив по удару палкой по хребту, покорно двинулись вперёд. Тиграм же, судя по всему, взбрело в полосатые головы то ли желание подраться, то ли поиграть, и они начали наскакивать друг на друга с рыком. Продолжалось это, впрочем, не очень долго, и вот наконец процессия вновь двинулась ко дворцу раджи.