Моль

Мне предстояло проехать примерно две тысячи миль, а это тридцать часов на машине без учета необходимых остановок, но это кажется невероятной мелочью по сравнению с тем временем, что мы уже потеряли. Я звал ее, пока собирал вещи и в панике запихивал их в багажник, звал ее, пока мама просила не бросаться в это дело вот так вот просто, звал ее, пока искал музыкальные сборники, которые мне дарил Уилл. Я знал, что она слышала меня, и не мог перестать плакать и радоваться одновременно. -Прости, мама, я должен. Она обнимала меня и плакала. Ниже меня почти на две головы и в два раза уже в плечах, она хотела обхватить меня целиком и спрятать, чтобы я больше не влезал ни в какие передряги, но я не позволял ей этого. Джим примчался через полчаса после того, как мама в слезах позвонила ему, но он не стал отговаривать меня. Наоборот, хотел поехать со мной. -Она бы связалась и с тобой тоже, - да, это лучший аргумент, что я смог придумать. Хоппер здорово постарел, а серьезных дел у него не было с восемьдесят пятого, поэтому вояка из него никудышный, даже если он сидел на диете и временами бил по груше. -Я буду держать тебя в курсе, шериф. Он обнял меня и просил влепить «малявке» подзатыльник, на что я охотно согласился. Джонатан, повзрослевший, отрастивший усы и завязывавший хвост на затылке, молча улыбался мне, приобнимая Нэнси, которая, кажется, осталась такой же маленькой и хрупкой, что неудивительно, ведь она была под надежной защитой от любых бед. Бауэрс, не сказав ни слова, отдал мне старую биту с ржавыми гвоздями. Пользы от нее будет мало, но талисман выйдет отличный, сказал он, на что я только коротко ностальгично улыбнулся. Помню, как Стив отдал ее Джонатану, когда уезжал, чтобы не вернуться и никогда больше не напоминать о себе. «Дружище», - сказал он: «Теперь нянька ты». Бауэрс даже прослезился, а Нэнси повисла на Харрингтоне и рыдала на его плече, пока он перебирал ее волосы и одобрительно улыбался Джо. Я погладил ручку биты, и воспоминания о походах по тоннелям с «няней Стивом» на секунду затмили разум. Захлопнул багажник своей старенькой желтой Шевроле, обошел ее и встал у передней двери с треснутым стеклом. -Я люблю тебя, Майк, - сказал мама, и я вытер пальцем ее слезы. -И я тебя, мама. В последний раз говорил ей это уже очень давно. Почему-то стало совестно. Я запрыгнул в машину, чтобы не расплакаться. Несмотря на все свои побеги, я никогда не забирался так далеко от дома. Было страшно, волнительно и радостно – спустя четыре года разлуки я наконец снова встречу ее, обниму и назову лгуньей, но буду плакать(это я точно знал) и кричать на всю Долину так громко, что Большой каньон содрогнется, как же сильно я скучал. Влажная от росы дорога скользила под колесами. Я курил в открытое окно и слушал музыку Уилла. После всего, что с ним произошло, он не мог прийти в себя еще год и несколько месяцев. Джойс пыталась водить его к психологу, но он отказался. Одиннадцать ходила к нему каждый день и рассказывала о «той стороне», плохих людях и тварях, что живут в параллельном мире. Она рассказывала ему, что врата закрыты, и он впервые чувствовал, что теперь он единое целое с самим собой. Мы с ним сблизились тогда настолько, что стали даже разговаривать одинаково. А потом, когда Уилл решительно заявил, что не успокоится, пока дело не будет закрыто, нам снова стало страшно. Но шли месяцы, и ничего не происходило. Оди постепенно привыкала к жизни в мире, стала ходить в школу и постоянно жевать жвачку. Ее волосы скоро уже вились по плечам, а Нэнси научила ее пользоваться косметикой. Однако стать обычной девчонкой Дине не удалось, но она и не хотела этого. «Как думаешь, Майк,» - она лежала на моей груди в полу подвала и гладила цифры на своем запястье: «Я могу стать нормальной?». А я сказал ей, что она не может быть нормальной, потому что она великолепная, и опускаться до нормальности ей не имеет смысла. И тогда она поцеловала меня. Не так, как пыталась сделать это раньше – медленно и неловко, а внезапно, прижавшись ко мне всем телом и обняв мое лицо ладонями. Я понял в тот момент, что согласен пройти через ад еще несколько сотен раз подряд, только бы это не прекращалось. А однажды на хэллоуин она нарядилась…собой. Собой в день, когда мы впервые повели ее в школу: розовое платье с белым воротником, джинсовка, гольфы и старые кеды. Но она больше не выглядела, как испуганная малышка, отчужденная от мира. Она стала прекрасной нежной девушкой, и я не мог перестать любоваться ей в тот вечер, и даже музыка на вечеринке не звучала так прекрасно, как ее смех. Сигарета выпала из пальцев и умчалась назад, отбиваясь от поверхности асфальта и разбрасывая искры. Я закрыл окно и положил вторую руку на руль. Первым из нас начал курить Лукас. Не знаю, почему, да и он, наверное, тоже. Мы были на пустой парковке: Оди и Макс на капоте машины, которую дал мне отец, а мы стояли рядом с ними. Дастин долго не мог найти подружку, но не потому, что не нравился девушкам, а потому, что никто не казался ему подходящим. Тяжело найти ту, которой можно было рассказать о наших приключениях и которая была бы согласна участвовать в них, если появится необходимость. Парню въелись в мозг слова моей сестры, и за это он ей, я уверен, до сих пор благодарен. Так вот, мы тусовались на этой парковке, слушали Биттлз и смеялись над шутками Уилла. Поразительно, но этот малый, оказалось, отличный рассказчик. Мы пили пиво, а Оди говорила, что оно отвратительно пахнет, и тут Лукас закурил, а я сказал: «Слушай, а дай мне». Лукас посмеялся, а Дина неодобрительно посмотрела на меня. Я затянулся один раз, закашлялся, а Уилл придумал из этого шутку про «мальчика, которого мама так усердно учила быть хорошим, что у него появилась аллергия на жизнь» и тоже закурил, и, разумеется, начал кашлять. Оди уговорила меня дать ей попробовать, но ей не понравилось, и я обрадовался этому. Пейзаж постепенно менялся. Я ехал уже пару часов, и хотел как можно скорее преодолеть притяжение Индианы. Мне казалось, что тогда время полетит быстрее, и я за считанные минуты окажусь рядом с ней. Зазвонил телефон. -Прием. Сердце дрогнуло. -Прием, - ответил я. Лукас рассмеялся и спросил, скоро ли я приеду и звонил ли мне кто-нибудь еще. Я ответил отрицательно на оба вопроса. -Слушай, дружище, - голос парня звучал серьезно, - Как думаешь, что могло случиться? В смысле, тебя не удивило, что она не связалась с нами так, как…ну, раньше? Я помолчал немного. Сила Оди росла с каждым днем на протяжении всего времени, что мы были рядом. Скоро она могла передвигать с места на место машины, совершенно не напрягаясь. Поэтому, да, меня удивило, что она просто напросто не влезла к нам в головы. -Я чувствую, Лукас, что она в беде, - сказал я, съезжая на заправку, - И мне этого достаточно. Лукас нервно посмеялся. Чиркнула зажигалка. -Я уже успел забыть, как сильно ты… И правильно сделал, что замолчал, подумал я. Упомяни он о «любви», меня бы стошнило. То есть, мои чувства к Оди никогда не были любовью. Это было что-то…не такое простое, и названия для этого мы придумать не успели. Парень продиктовал мне свой адрес и требовал, чтобы я заехал за ними, потому что они не намерены сидеть дома, сложа руки, после всего, что уже было. Я возражал, но, разумеется, был проигнорирован. -Двадцатка, парень, - сказал кассир в идиотских желтых очках, и я дал ему купюру, загребая в руки чипсы и газировку. Солнце преодолело несколько миллиметров на пути от центра неба к западу, когда я покинул штат.