Герои и монстры

Глава 4. Гардхунды напали, как только Зак вошел во двор перед домом Рапсодосов. Сразу трое — крупные, мускулистые, и, пока он отправил зверюг в Лайфстрим, пришлось изрядно попотеть. Ценг в схватке не участвовал, стоял в стороне и равнодушно наблюдал, как он разминался с монстрами. Зак не обижался. В конце концов, сражаться — задача для солдата, а не для безопасника. Для этого компания и отправляет солджеров на миссии. Только откуда тут взялись эти твари? Видимо, Рапсодос говорил правду: в некоторых поселениях монстры так обнаглели, что заходят прямо во дворы. Зак с интересом рассматривал дом. Большой, добротный, простой постройки, но множество мелких деталей говорило о том, что хозяева совсем не бедствуют. Выросший в Гонгаге, в таком же захудалом городишке, как и эта Банора, Зак в таких вещах неплохо разбирался: деньги у Рапсодосов водились, и немалые. Во дворе росли, изогнувшись причудливыми арками почти до земли, деревья, сплошь усыпанные синими плодами. Такой же сад виднелся за домом. Он казался очень большим, дальнего края Зак не различал. О том, что это и есть тупояблони — он догадался сразу. Андж рассказывал ему про сад семейства Рапсодосов. В нем росли самые лучшие сорта, но учитель, когда был мальчишкой, в этом саду яблок не воровал. Потому что сын хозяев стал его лучшим другом. Генезис. Зак был уверен, что, если бы не он, Андж никогда бы не дезертировал. Во всем виноват Рапсодос — нет никаких сомнений. Насмешливый, яркий и колючий, Генезис казался странным и вызывал к себе такое же странное отношение окружающих. Его или принимали полностью, или отвергали напрочь. Или любили, или ненавидели до дрожи. Стоило этому солджеру появиться в компании, как все вокруг начинало тлеть и заниматься пламенем. Только да или нет, но не безразличие. Зак оказался с теми, кто Генезиса не любил и не понимал. Не понимал, что в нем нашел учитель, почему терпел скверный характер. Почему улыбался его выходкам, которые бы не понял и не простил никому другому. Но спрашивать Зак не решался. Чувствовал — слишком много связывает этих двоих. После боя с монстрами они с Ценгом разделились. Вышло это неожиданно. ТУРК просто отправил Зака искать дом Джиллиан — матери Анджа, и ничего не объяснил. Как будто он имел право отдавать приказы солджеру. Но Зак решил не спорить. Они как раз обнаружили во дворе поместья Рапсодосов свежую могилу, и ТУРК собрался ее раскопать. Рыться в могилах — не совсем то, что нравилось Заку. Он будет сражаться, а вот это — как раз дело для службы безопасности. Трупы и все такое. Нет, он предпочитает еще раз пробежаться по Баноре. Было заметно, что местных жителей появление на их улицах солдата корпорации не обрадовало. Они прятались в подворотни, не давая возможности спросить, где находится дом Джиллиан Хьюли. Даже не поворачивались, когда Зак пытался окликнуть их. Настороженное и опасливое отношение покоробило Фэйра, но он сделал вид, что ничего не заметил. Очень старый дедок, мирно куривший трубку на пороге своего дома, скрыться явно не успевал, и Зак поспешил во двор его дома. Но только он распахнул калитку, как ему навстречу вышли две здоровенные багнадраны. Зак атаковал их и расправился с монстрами в два счета. Замерший на пороге старичок ожил. Он тяжело поднялся и, не обращая внимания на замершего с мечом в руках Зака, подошел к поверженным монстрам, сел между ними прямо на землю и трясущейся старческой рукой погладил голову самой большой: — Зачем ты их убил, парень? — Дедушка, — игнорируя странный вопрос, спросил Зак. — Где дом Джиллиан Хьюли? — Зачем она тебе, шинровец? — горько усмехнулся дедок. Зак удивленно поморгал — не показалось: старик криво улыбался, но по сморщенному лицу текли слезы. — Ты и ее хочешь убить? Да? Ты — чужак. Ты пришел, не зная ничего! Пришел в чужой дом и сразу убил, — голос старика звучал все громче и звонче, — Убил, не задумываясь. Ты — волчонок Шинра, которого научили раздавать смерть, но не научили думать! Будь ты проклят! — старик уже кричал, потрясая в воздухе сухим кулаком. — Будь ты проклят, солдат! Я ничего тебе не скажу! Можешь убить и меня! Тебе тут никто ничего не скажет! Убирайся! Убирайся отсюда вон! Драться с дедом Зак, конечно, не собирался. Понятно же, что у того просто не все дома. Найдет он жилище Хьюли и сам. Тела багнадран медленно таяли, утекая в Лайфстрим. Фейр пожал плечами и вышел со двора, не оглядываясь. За спиной всхлипывал старик, на душе было мерзко. *** Чуть раньше. В Банору они прибыли ночью, но, чтобы не пугать приемных родителей, Джен дождался утра и со странным чувством распахнул калитку во двор своего старого дома. Три молодых гардхунда выбежали из-за угла и, радостно виляя хвостами, теперь повизгивали, подпрыгивали, норовя лизнуть в лицо и требуя ласки. — Хоть вы мне рады по-настоящему, — улыбнулся Джен, почесывая, поглаживая и тормоша мускулистые тела домашних охранников. — А где Мона? — гарды съежились, расстроено заложив уши, враз перестали веселиться, тоскливо косясь на свежую могилку под тупояблоней. — Я понял, — конечно. Его Мона была старой, очень старой, но все равно сердце болезненно заныло, и он сглотнул горький ком в горле. Если бы он пришел вчера, то успел бы попрощаться. Отец, услышав шум во дворе, вышел на крыльцо: — Привет! Рад тебя видеть! Заходи! — крикнул он и замахал рукой. «Вот бахамут! Как не кстати!», — сказали его руки и лицо. Джен усмехнулся и пошел в дом. К такому положению вещей он привык давно. Знал, что его здесь не ждут, разве что... — Привет, Нени, — его старая нянька. Единственная, кто всегда искренне радовалась его коротким визитам. Джен обнял старушку за плечи и с удовольствием поцеловал во впалую щеку, губы коснулись сухой, смуглой от банорского солнца и ветра кожи. Сразу стало тепло и запахло ванилью. Как в детстве. В детстве было хорошо. Спокойно, радостно и вкусно. Пока однажды он не научился распознавать ложь под красивой упаковкой, пока не понял, что так и не стал Рапсодосам сыном. Нени — единственная родная душа в огромном и пустом доме, до предела набитом ненужными, неинтересными вещами, к которым прикасаться не разрешалось. Вещами, которые купили те, кто раньше был беден и вдруг разбогател. Маленькие символы их теперешнего благосостояния и успеха. Безвкусные, безликие, ненужные и высокомерные, как сами хозяева. Еще хуже стало, когда он узнал, что у него нет родителей. Тогда ему стало очень страшно — когда мама оказалась вдруг совсем чужой тетей, а папа просто... просто человеком, которому Джен безразличен. Они сказали ему сами, так, между прочим. Чтобы больше не раздражал своей любовью и не приставал с ласками и поцелуями. В тот день его привычный, добрый мир вдруг рухнул, растекаясь бурой пузырчатой слизью, и, если бы не Андж, то неизвестно, что бы он сделал. Именно друг удержал тогда над пропастью, не дав совершить фатальных ошибок. В себя Джен приходил медленно, но постепенно он научился жить с этим и даже стал находить плюсы. Если у его приемных родителей нет перед ним никаких обязательств, то и он не считает себя должником. Ровно по договору. А договор ему показал «папа». Там все оказалось аккуратно и обстоятельно расписано по пунктам. Как кормить, как поить, как ухаживать. Больше всего его тогда поразили именно эти циферки: 1-2-3. Очень много. Джен внимательно прочел все пункты. Дорогое домашнее животное, на содержание которого каждый месяц выплачивается кругленькая сумма. До совершеннолетия. Этого самого совершеннолетия они с другом ждали с нетерпением. Почему-то казалось, что они стоят перед дверью в волшебную сказку, которая откроется им, как только пробьет час. Но все оказалось очень буднично. Прилетел небольшой геликоптер с логотипами компании, и мужчина в черном костюме крикнул: «Залезайте!» Родители провожать его не пошли, и только Джиллиан — мама Анджа — поцеловала их и заплакала. Джен еще долго видел ее маленький силуэт внизу, пока геликоптер не перевалил за банорский хребет. Позже они узнали, что первоначально должны были попасть в Научный департамент, но проект сочли неудачей, и они стали солджерами. «Хоть на что-то сгодились, — бросил резко президент компании Шинра, посмотрев на замерших по стойке смирно Анджа и Джена. Тогда Генезис считал, что они вытащили счастливый билет. Стать солджерами хотелось очень, а в том, что они будут лучшими из лучших — сомнений не возникало. «Такие деньги — считай на ветер! Верни мне хоть часть! Хоть как-то!» — орал тогда Артур Шинра, совсем не стесняясь их с Анджем присутствия. Деликатностью президент не отличался никогда. Ни тогда, ни сейчас. Он еще долго ругался и обзывал профессора Холландера, тот только кланялся и извинялся, а потом Артур резко развернулся на каблуках и вышел. Только позже Джен понял — они просто личные вещи корпорации, купленные за дорого, но вдруг сломавшиеся и ставшие ненужными. Такие, как те, что остались в родительском доме. Их просто стараются пристроить к делу, заставить приносить пользу хозяевам, и не более того. — Привет, дорогой. Мы тебе очень рады, — пропела с порога мать. Как называть эту женщину, которая купила свое благосостояние и положение, усыновив его, он так и не придумал, поэтому решил не менять ничего. Слова не имеют значения. Важно содержание. Она никогда не пыталась стать ему матерью по-настоящему, но зорко следила, чтобы Джена кормили, хорошо одевали, чтобы он прилежно занимался по утвержденной Научным департаментом корпорации программе и не водил компанию с оборванцами. К сожалению, Андж Хьюли под ее критерий оборванца подходил идеально, поэтому Джен быстро научился скрывать свою дружбу и ловко заметать следы. — Нени, принеси, пожалуйста... Джен, ты голоден? — в последнее время мать стала спрашивать. После совершеннолетия, после того, как перестали действовать условия контракта. До этого он должен был съедать ровно столько, сколько положено, и того, что предписано. — Спасибо, я бы выпил чаю, — о, Минерва, как же он все-таки привык! К двуличию. К щедро разлитой вокруг лжи и лицемерию. — Ты знаешь, твоя Мона вчера умерла, — состроила скорбную гримасу мать и молитвенно сложила перед собой руки. Джен знал все ее ужимки наперечет. Раз-два — несчастные глаза, ручки лодочкой, тяжелый вздох. — Мона была очень старая, болела. Мы взяли трех молодых гардхундов, пока тебя не было. За последний год они успели подрасти. — Я знаю, — кивнул Джен. — Они мне сказали. Отец дернулся, как от удара, посмотрел испуганно и недоуменно. — Я пошутил, — поправился Джен, но ему не поверили. Неприятие и, кажется, враждебность. Если Джен разобрал правильно. Не показалось — этот человек его если не боится, то наверняка опасается. — Тело Моны забрал Лайфстрим, — продолжала мать, — но мы, как принято, закопали под старой тупояблоней ее любимые вещи: ошейник, игрушку и миску. Нени посадила на могилке настурины и мяту. Хотели, чтобы осталась память. Они хотели. Да. Хоть здесь не врали. Джен это увидел и благодарно кивнул. Нени принесла чай и слоеные пирожки с яблочным вареньем. Он сел за круглый столик, накрытый дорогой скатертью, и налил себе в чашку из небольшого фарфорового чайничка. Хорошие манеры — женщина-мама придавала этому много значения. Он давно делал все на автомате, но сейчас очень захотелось запустить этим чайником в стену, а потом просто сидеть и смотреть, что будет. Мать присела напротив, отец встал у нее за спиной. Джен видел его пальцы, лежащие на плечах жены. Они нервно подрагивали и то и дело впивались в коричневый бархат дорогого платья, обещая оставить на коже синяки. Это было мерзко. Нет, он слишком долго отсутствовал, почти отвык от всего этого, и назад, в липкие пальцы лжи, больше попадать не хотел. — Ты боишься меня? — Джен постарался, чтобы на лице не дрогнул ни один мускул. — Я вижу. Не бойся. Нет повода меня опасаться. Вам я не причиню вреда ни при каких обстоятельствах. Не верят. Точнее, мать вроде бы чуть потеплела, но отец... Стало даже хуже. Теперь его тело просто сочилось страхом. Иррациональным, животным и тягучим, как клероновый сироп. — Если внятно ответите на несколько простых вопросов, обещаю — уйду и больше вас не побеспокою. Недоверие, страх, вспышка надежды, опять страх. Джен чувствовал: больше всего эти люди жаждут, чтобы все закончилось, а еще — навсегда забыть о его существовании. «Почему ты не можешь сдохнуть где-нибудь подальше отсюда? Хлопнули бы тебя в Вутае — и никаких проблем! На войне, как на войне», — отца просто рвет на части: досада, раздражение, бессилие. Губы улыбаются, душа ненавидит. — Хочешь, чтоб я сдох? Вот так жестко и однозначно? — Джен усмехнулся. Врать и притворяться вдруг расхотелось. Ему не так много осталось на этом свете, чтобы продолжать ломать затянувшуюся комедию. — Как ты мог... — голос дрожит от негодования, глаза этого чужого человека выражают осуждение и обиду, но в их глубине плещется ужас, — ... так подумать. «Как он понял? Как он узнал?» — паника. Джен слышит, как лупит о ребра сердце труса, бьется в истерике, хочет сбежать и пугает немедленной кончиной. Нет, ничего с ним не случится. Последние четверть века его хозяин неплохо устроился. Ел, пил, потягивал молодое винцо, бегал по утрам трусцой и отдавал приказы работникам. Сколько он выторговал себе за предательство — Джен знал в цифрах. Дохрена. Компания почему-то проявила невиданную щедрость. Бессмысленно. Какая теперь разница? Пусть наслаждаются жизнью, это теперь не его дело. Слушать пустые слова и ненужные оправдания совсем не хотелось. А ведь раньше он почти жалел, что узнал про обман и научился видеть несказанное. Джен поморщился: — Всего несколько вопросов, и все закончится, — кивнул он. — Начнем. Кто моя настоящая, биологическая мать? Быстро! — Джиллиан. Джиллиан Хьюли, — испуганно пискнула мать. — Ложь, — усмехнулся Джен. — Скажи ей, — теперь он обращался к мужчине. — Скажи, что меня нельзя обмануть. Человек — отец судорожно сжал кисть руки своей самки. От него кисло, неприятно пахло потом и адреналином. — Она была актрисой, — почти шепнула мать. «Она была шлюха!» — выкрикнуло ее тело. — Очень красивая, рыжеволосая, с нежной молочной кожей. Говорили — она очень талантлива. «Шлюха и к тому же, редкая стерва! Капризная, яркая и горячая. Слишком красивая для такого таланта. Слишком талантливая для модной и дорогой куклы!» — Какое отношение актриса имела к научному проекту G? — Джен удивленно приподнял бровь и, закинув ногу на ногу, аккуратно отпил из фарфоровой чашки. Время растекалось воском. Люди-родители очень боялись Шинра, и каждый ответ приходилось из них вытряхивать почти силой. Но его они боялись еще сильней. Только непреодолимый ужас, тот, что испытывает жертва, увидев над собой широко распахнувшуюся пасть хищника, заставлял их рты открываться и выталкивать дрожащие, извивающиеся скользкими червями слова. Она выступала под псевдонимом Лав и была не просто известной актрисой. Примадонна, оперная дива, о которой знала вся Гайя. Ее талант вспыхнул факелом и разгорался все ярче и ярче, когда необычная, нечеловеческая красота Лав однажды обратила на себя внимание профессора Рудольфа Ходжо. Ходжо, восходящая звезда корпорации Шинра, с маниакальным упорством искал на планете любые следы давно ушедшей в небытие цивилизации древних. Глаз у профессора был наметан, и, конечно, он не мог ошибиться. Двенадцать с половиной процентов крови цетра — результаты гентеста актрисы привели его в состояние эйфории. Ходжо бросился на абордаж. Неизвестно, что хотел, говорил, предпринимал и как планировал профессор уговорить Лав участвовать в проекте, но судьба распорядилась иначе. Любовник примадонны, ревнивый ТУРК, не раз застававший Лав в обществе профессора (а в свое время тот был очень недурен собой и, к тому же, невероятно умен и обходителен, когда ему это было нужно), в очередной раз застукав Ходжо в гримерке примадонны, сначала погнался за профессором, потом, после короткой, но бурной сцены, выстрелил в свою любовь, и дальше — пустил пулю себе в лоб. Ходжо остался жив, даже не пострадал, Лав увезли в Шинра, где она скончалась, а ТУРКа — в прозекторскую. Скандал разразился страшный. На компанию повесили всех чокобо, профессор Ходжо попал в опалу. Газеты трубили о несчастной любви, которую порушил злой гений корпорации, а его прикрывает сам президент Шинра. Артур взорвался противопехотной миной, а на расправу он был короток. Ходжо урезали ассигнования, его проект передали Холландеру. Как выяснилось, Лав была беременна от ТУРКа, и они собирались пожениться. Почему ранее уравновешенный и надежный оперативник внезапно устроил кровавое побоище — не понимал никто. В любом случае, что там произошло на самом деле — знал только сам Ходжо. А он, жестоко обидевшись, послал всех к бахамуту и отказался давать какие-либо объяснения. Мало того, обозвал Артура Шинра придурком. Артур побагровел, как рутулак, и вцепился Ходжо в горло. Ситуацию спас Вельд — тогдашний глава департамента ТУРК. Вырвал полумертвого профессора из стального президентского захвата. «Я ее любил, — полузадушенно хрипел ничуть не испугавшийся Ходжо, яростно сверкая глазами и пытаясь лягнуть своего спасителя носком туфли в коленку. — А вы тут все просто извращенцы и педерасты!» Вельд понял, что надо выждать время. Сунул Ходжо под мышку, унес и закрыл в его кабинете, а Артуру налил коньяку. Но если кто-то думает, что Руди Ходжо угомонился, то просто не знает этого милого человека. В приступе ярости он разбил сконструированное лично им лабораторное оборудование, уничтожил пробы и образцы тканей и стер всю информацию, по проекту «D», который тогда вел, чтобы не досталась «стервятнику». Так он называл Холландера. На этот раз успокоить президента получилось не так просто. Тем не менее, из корпорации Ходжо почему-то не вылетел и вскоре опять гордо воцарился в любимой лаборатории с новым проектом, новыми идеями и одобрением Артура Шинра в кармане. Джен — посмертный ребенок Лав. Эмбрион на первых стадиях деления-созревания подсадили Джиллиан, которая на тот момент уже была беременна Анджилом. Она родила двоих, совсем не против была двоих и воспитывать, но у компании оказались свои виды на проблему. Холландер посчитал, что мальчиков стоит разлучить. Так безопаснее и чище эксперимент, который планировался. Чета Рапсодосов, работавшая в лабораториях Шинра, как раз собиралась на покой. Они оказались очень удобными родителями для Джена — подходящее образование и научное прошлое. Когда ученые Шинра нашли замерзшее во льдах тело представительницы древнего рода цетра, то выделенную из ее тела культуру клеток ввели обоим новорожденным. Джен — уже носитель генов цетра по матери, сын сидевшего на мако ТУРКа, и Андж — его родители были простыми людьми . Холландера интересовало, как и насколько будет отличаться результат. Но вскоре все покатилось под откос. Профессор Ходжо, возненавидевший Холландера за то, что тот украл у него Лав, доказал, что клетки цетра поражены инопланетным вирусом. Он назвал его коломити и предположил, что именно он стал причиной гибели расы древних. Оба мальчика оказались заражены, а значит, обречены. Президент компании, уже традиционно, метал молнии. Ходжо потирал руки и всем рассказывал о том, что вот его эксперимент и его проект будут удачными, а Холландер — а-ха-ха! — тупой чокобо, неудачник, вор и полный кретин: не смог отличить ДНК вируса от ДНК цетры, а плоды его научной деятельности — бесполезный мусор. Холландер не соглашался, делал умный вид и обещал результаты в дальнейшем. — Мне все понятно, — к концу тяжелого разговора Джен выпил весь чай, но к булочкам не притронулся. Его мутило. Он знал, что болен. Но Холландер говорил, что это деградация, и связана она с аутоиммунным конфликтом. Организм человека вдруг стал воспринимать ту часть, что принадлежала цетра, как чужеродную генетическую информацию, какой она и была, и стал с ней бороться, уничтожая самого себя. Про инопланетный вирус, которым заразили его в детстве, Джен услышал впервые. Это выворачивало сознание наизнанку и меняло всю картину происходящего с ним. Холландер врал. Ощущать, что внутри тебя засел враг, молчаливый, но беспощадный, который жрет твое тело изнутри... Нет, сейчас он не мог позволить себе ни думать об этом, ни ударяться в панику. Время для этого еще найдется. Андж, он не знает о вирусе, а рассказать ему придется... Непонятно одно. И этот вопрос он должен задать обязательно, перед тем, как покинет свой дом навсегда: — Чего хотели добиться Ходжо и Холландер, если изначально их не интересовала боевая мощь корпорации? Какова изначальная цель проекта? Женщина-мать смертельно побледнела, ее рот искривился вниз подковой. Нет, она не боялась открыть тайну. Казалось, она физически опасается слов, которые придется произнести. Как будто они могут ужалить или обжечь: — Они хотели возродить древних. Искусственно, — шепнули онемевшие губы. — Ушедшую с Гайи расу цетра. Но у них не получилось. Вирус изменил ДНК и... Они получили монстров! — это она уже почти выкрикнула. — Беги, Джен! — пронзительный крик Нени ударил с заднего двора. Далеко. Люди-родители не слышали — все так же дарили ему честные, обожающие взгляды. Предатели. — Беги, мальчик! Они сообщили в Шинра! ТУРКи! Джен поднялся и, не оборачиваясь, быстро вышел во двор. Здесь ему больше делать нечего. *** Зак вертелся вокруг него волчком. Это немного раздражало, но в целом, устраивало Ценга. Зато солджер был занят и не слышал звуков, доносившихся из дома. Его надо было срочно куда-то спровадить. Если Зак зайдет в дом, вряд ли получится вразумительно объяснить необходимость того, что он там увидит. Парень был прост, как яичница, но махаться умел отлично и лучше чтобы он был на их стороне. Рисковать не стоило. — Смотри, свежая могила! — холмик попался на глаза очень вовремя. — Надо ее раскопать. Посмотрю, кто там лежит, а ты пока найди дом Анджила Хьюли, — приказал Ценг. ТУРК предположил правильно — оставаться раскапывать могилу Зак не захочет и с удовольствием выполнит приказ — пойдет искать дом родителей Хьюли. Пусть отвлечется. Все равно мать Анджа он там уже не застанет. Операцию в Баноре Шинра планировала полномасштабно. Когда солджер скрылся за воротами, Ценг выждал минуту и вошел в дом Рапсодосов. Там все было так, как он и думал, как догадался по доносившимся звукам. Два трупа и два ТУРКа, планомерно переворачивающие дом. Бородатый Дробовик оторвался от своего занятия и приветливо кивнул Ценгу: — Признались. Они все рассказали Рапсодосу. Все, что знали. — Признались — и хорошо, — Ценг пожал плечами. — Зачем вы их убили? — Мы получили приказ. Можешь позвонить Вельду. Ценг опять недоуменно пожал плечами и набрал номер. Вельд откликнулся сразу. — Я в доме Рапсодосов, — сообщил Ценг. — Тут Дробовик и Сюрикэн. Они ликвидировали хозяев. Говорят, приказ отдали вы. Вельд в трубке помолчал, потом сказал коротко «жди» и переключился на другую линию. Секунды тянулись бесконечно. Тело женщины стало медленно истлевать, мужчина лежал на спине, широко раскинув руки и ноги, его рубашка почти полностью пропиталась кровью, но... труп никуда не исчезал. — Уничтожь свидетелей, — проснулся в трубке голос Вельда. — Но как же... — Уничтожь свидетелей. Это приказ. Ценг нажал отбой и тут же выстрелил Дробовику в спину. Первому. Он самый опасный из пары и опытный. Тот рухнул кулем на вываленные им же из шкафа простыни и, нелепо дернувшись несколько раз, затих. Сюрикэн соображал быстро. Сразу догадался, что сейчас будет и что с Ценгом ему не справиться. Он почти успел вскочить на подоконник и сжать кулак, чтобы разбить стекло. Почти. — Господин Рапсодос, господин Рапсодос, вы живы? Я вам помогу,— ТУРК убедился, что убийцы мертвы и нагнулся над распростертым на полу телом. Мужчина открыл глаза: — Мои гардхунды... — из темного провала рта показался и лопнул, забрызгав Ценгу рубашку, кровавый пузырь. — Они не тронули его. Не тронули. Они его признали. — Генезиса? Ну и что? Что в этом такого, господин Рапсодос? — Я притравливал их. Они должны были напасть, — мужчина захрипел. Его тело свела сильная судорога. — Но он разговаривал с ними. И он знал. Знал, о чем я думаю. Он не человек, понимаешь? — цепкие пальцы схватили и без того испорченный ворот рубахи ТУРКа. — Передай профессору Ходжо. Он больше не человек. Вам надо прервать эксперимент. Его надо уничтожить. Слышишь? — старик захрипел, мутные глаза широко распахнулись, рот открылся. Он глубоко, со свистом, вдохнул и перестал дышать навсегда. Ценг разжал покойному сведенные пальцы и поднялся. Приказ он выполнил, но по прилету на базу потребует у Вельда объяснений. Убийство четы Рапсодосов бессмысленно. Если только... Если только это не попытка спровоцировать Генезиса на открытое противостояние. Но зачем компании еще один сильный враг? Она и так еле справляется, из последних сил отбивает атаки «Лавины». Убийство ТУРКов было еще большей загадкой. Отдел ТУРК скрывал тайны и посерьезней, чем смерть двух стариков. Разве что таким образом оперативников корпорации хотят настроить против Рапсодоса. Связать кровью, чтобы исключить дезертирство? Ценг задумался. Нет, полученной информацией он делиться не станет. Пока. *** Джиллиан Хьюли Зак узнал сразу. Перед миссией ему показали фотографии. Пожилая, бедно, но аккуратно одетая женщина сидела за столом, как будто ждала кого-то. Обстановка в доме под стать хозяйке. Все добротное, чистое и опрятное, но не новое. — Здравствуйте, мэм! Вы мать Анджила Хьюли? Я Зак. Женщина повернулась. Напряженное лицо, испуганные глаза. Боится именно его, или он просто ворвался слишком неожиданно? — Вы не знаете, где Андж? — Нет, — Джиллиан покачала головой. — Он ушел. Теперь он с Генезисом. Прибыли сюда с целой армией солдат. Рыщут по Баноре. Многих убили, — механический, бесцветный голос. Короткие фразы. Глаза то и дело косят на закрытую дверь в комнату. — Джиллиан, тогда вам надо спрятаться, — Зак схватился за рукоять меча. — Если все так, как вы говорите, то Рапсодос может вернуться, и... — Нет! — в голосе почти отчаяние. — Генезис не причинит мне вреда, мальчик. Не беспокойся. Ты же щенок? Андж писал мне о тебе. Много энергии и никакой концентрации. «Вот спасибо, наставник! » В кармане недовольно пискнул коммуникатор. Что? Что там еще? Ценг сообщил, что обнаружил дезертиров на старой фабрике и просил помощи. Очень некстати, не так он представлял себе встречу с мамой Анджила, но солджер должен выполнять приказы. — Я сейчас, мэм, я скоро вернусь! — Зак выбежал из дома. Скрипнула дверь. Двое ТУРКов тенью скользнули в зал из соседней комнаты. — Вы сделали все правильно, мэм, — высокий чернокожий парень и худощавый рыжий, в расстегнутой белой рубашке без галстука. Оба в черных костюмах-парах. Чернокожий шагнул вперед. — А теперь позвоните Анджу и попросите его прийти. Мы знаем, что у вас есть с ним связь. — Нет! Этого я не сделаю, — голос дрожит, но уверенность в нем железная. Решение принято, время остановилось. — Я не стану помогать вам убивать моего сына. Это не то же самое, что обмануть мальчика! — Тогда собирайтесь, пойдете с нами. Ручаюсь, когда Андж узнает, что вы у нас, он сдастся еще до сумерек. — Нет. Никуда я с вами не пойду, — женщина больше не боялась. — Пусть мой сын простит меня. Это все, что я могу сделать для него, — Джиллиан взяла со стола стакан и залпом выпила. Ее тело вдруг обмякло и сломанной куклой упало на пол. Голова громко стукнула о деревянный пол. — Твою налево! Руд! Ты не можешь держать язык за зубами? — рыжий ТУРК проворно подскочил к женщине и приложил пальцы к неестественно повернутой шее. — Мертва! Дергаем отсюда. Чернокожий досадливо передернул плечами: — Она его мать. Но все равно я не ожидал. *** — Руди! Привет, старина! — стоило призраку профессора Ходжо материализоваться возле включенного в конференц-зале Шинра компьютера, как Хайдегер проворно вылез из кресла и полез обниматься. — Но-но-но! — Ходжо проворно отскочил в сторону, оставив толстяка посреди зала в идиотской позе с театрально распростертыми руками. — Не надо! Не надо вот этого! — недовольно проскрипел профессор, прищурив один глаз. — Не люблю. Знаю я вас. Поцелуйчики, объятия — только расслабишься и попался! — папа снова опасливо покосился на Хайдегера. — Папа! — от души рассмеялась Ребека. — Ты же призрак! — Все равно не стоит, — упрямо гнул Ходжо. — Ну и что, что призрак? Я гетеросексуальный призрак, если кому не ясно! — Руди, ну, Ру-ди, — расстроился Хайдегер. — Я же от всей души! А ты что подумал?! — Я понял! Понял! — помахал рукой профессор. — Но все равно обойдемся. — Здравствуйте, профессор, — поприветствовал Ходжо улыбающийся одними уголками губ вутаец. — Рад, что промелькнувшие годы не изменили вас. — И тебе не хворать, душегуб невидимого фронта, — буркнул тот. — Итак, профессор, условия оговорены. Я жду ваш ответ, — Руфус Шинра долгих предысторий и приветствий не любил. Старался их по возможности избегать. — Да или нет. А потом желающие смогут вспомнить прошлое в свое удовольствие. — Пхе! Прошлое, — Ходжо скривился. — Помню тебя, Руфус, еще когда ты в горшок через раз попадал. Во-от с таким розовым чокобо на палочке все время ходил. Сефирот тебя толкнул как-то, а ты заревел и папке жаловаться побежал. Не поверил, что случайно. Противный ты был и плакса, никогда мне не нравился. — Да или нет, профессор, — усмехнулся Руфус и взял стоявшую перед ним чашечку с черным кофе. — Вы все равно ничего не поймете. Там километры текста. Эксперименты, наблюдения, замечания. За год не прочтете и не разберетесь. А если и разберетесь, то выводы правильные все равно сделать не сможете, — профессор засунул руки в карманы халата и уставился на президента с вызовом. — Поэтому ключ от хранилища утраченных данных вы передадите своей дочери. Ее группа имеет достаточную квалификацию для решения вопроса. А нам нужны только ваши выводы и главное — рекомендации. Как спасти планету от гибели и предотвратить подобное в дальнейшем. Только факты. Все, что вы посчитаете нужным нам сообщить по этому вопросу. — Плесень! — вдруг победно объявил Ходжо, поднял вверх узловатый указательный палец, многозначительно и победоносно осмотрев присутствующих. — Вы все — просто плесень! Руфус поморщился: — Будьте добры, профессор, выражайтесь яснее. Я в курсе, что при желании вы это умеете делать прекрасно. Когда я научился попадать в горшок не через раз, то неоднократно становился свидетелем ваших бесед с отцом. Когда надо, вы изъясняетесь очень внятно и вполне доступно для понимания неспециалистов. По необходимости даже умеете быть вежливым. — Господа, — обратился он уже к остальным присутствующим. А их в зале в этот раз оказалось немного, — насколько я в курсе, профессор Ходжо разработал теорию, согласно которой человечество, населяющее Гайю, представляет собой вредоносную и чуждую для планеты колонию организмов. Жизнедеятельность этой колонии ведет не биологический живой объект, а именно Гайю, к гибели. Поэтому «плесень» — это определение адресовано не конкретно вам, а всему населению планеты. Смиритесь. Теория достойна внимания. В этом месте профессор Ходжо высокомерно хмыкнул. — Планета, — продолжил Руфус, — в свою очередь, пытается избавиться от охватившей ее болезни. Она видит спасение в уничтожении человечества и... предпринимает для этого определенные шаги. В зале зашумели, но скорее заинтересованно, чем протестующе. — У профессора есть убедительные доказательства своей теории? — вежливо поинтересовался невысокий мужчина со сложной прической на голове. — У профессора есть все, — тут же отозвался Ходжо, — но нет желания доказывать чокобо, что главное счастье в жизни — это совсем не нести яица. Или вы верите мне на слово, или никаких договоров, и думайте сами, как вам коллективно не самоубиться и одновременно положить в карман лишний миллион гилл. Посмотрим, что вы будете делать со всеми вашими денежками в Лайфстриме. Организуете биржу и тотализатор? Или начнете торговать билетами в мир живых? А? В зале опять зашевелились, но спорить с Ходжо никто не рискнул. Видимо, Руфус предупредил о характере научного гения. А о том, что договариваться надо, все знали и так. Умирать отчаянно не хотелось. — Я даю вам информацию и помогаю всеми доступными мне способами, — наконец, решил Ходжо. — Если планету удастся спасти, господин Ценг, — профессор отвесил вутайцу шутовской поклон, — выполняет свои обязательства. Если спасти Гайю не удастся, как ни старайся, то и в соблюдении условий соглашения надобность отпадет. Так что, все честно. Оплата по результату. — Вы не требуете гарантий, господин Ходжо? — холодно осведомился молчавший до этого Рено Ландре. — Гарантий, ТУРК? — профессор издевательски рассмеялся. — Поверь, если вы обманете, то иметь дело с Руди Ходжо в виде призрака компьютерных сетей вам оч-чень не понравится. Вы выполните все до последнего пункта! Если, конечно, не хотите увидеть, как Мидгар откатится во времена, когда люди слушали только музыку барабанов, а слово «радио» им не позволяла произнести конструкция челюстей. Но если мне не верят, и нужна демонстрация... — Нет, — Рено выставил вперед кисть руки с длинными изящными пальцами. — Прошлый опыт общения с вами, уважаемый профессор, подсказывает, что обещания вы держите, а за обиды мстить умеете. — Хорошо, что ты помнишь, ТУРК. Есть надежда, что проживешь чуть дольше, чем твои сослуживцы, — хищно оскалился Руди Ходжо. — И хорошо, что господин президент согласен забыть.