Герои и монстры

— Я ждал, что это будет кто-то из ТУРКов, — Клауд Страйф выглядел почти так, как много лет назад. Разве что во взгляде появилось новое и неприятное: решимость и огонь, которые читались почти на всех старых фото, уступили место усталости и безразличию. Ребека, посылая бывшему солджеру запрос из мед департамента, где он стоял на учёте, как ветеран и инвалид, была практически уверена, что он откажется от встречи. Но Клауд согласился, и теперь они сидели в пустом баре «Седьмое небо», которым владела Тифа — гражданская жена Страйфа, и рассматривали друг друга. Ребека — с интересом, а взгляд Клауда не выражал ровным счетом ничего. Безразличие. Научился скрывать свои чувства или ему действительно было всё равно? Сказать было сложно. — Ждали кого-то из ТУРК? Но к мед департаменту отдел внутренних расследований... — Перестаньте, — невежливо перебил Страйф. В голосе явно улавливалось раздражение. — На кой я сдался мед департаменту? Сомневаюсь, что кого-то там интересует здоровье или душевное равновесие простого пехотинца. Давайте, выкладывайте, зачем и кому я понадобился в Шин-ра. Не обещаю, что отвечу на ваши вопросы, но послушать — послушаю. — Ладно, — Ребека помешала ложечкой кофе, который принесла настороженно трущая бокалы за стойкой Тифа, но пить не стала. Порошковый — запах однозначно говорил, что вкус у напитка не очень. Бар был из недорогих, чему удивляться? — Меня зовут Ребека и я дочь... профессора Ходжо. Смотреть, как оживает лицо Страйфа, как заостряются его черты, как неприятно кривится юношеский рот, а в глазах загорается дремлющий в глубине мако-огонь — подарок или проклятие, неизгладимый след, оставленный экспериментами папаши Ходжо, было больно. Этот человек — одновременно жертва и палач для её семьи очень опасен, и не стоит доверять юношеской внешности. Клауд закалённый, опытный и думающий боец, и лучше, чтобы не противник, а друг. Но почему-то Ребека была уверена, что, открыв сразу родство с Ходжо, сделала правильный шаг. Клауд бы не стал откровенничать, обсуждать прошлое просто с человеком из Шин-ра, а вот у дочери того, кто поучаствовал в его судьбе, и кого он отправил в Лайфстрим, возможно и был шанс. Чувство вины, желание открыть душу, оправдаться или наоборот, бросить в лицо обидные слова, которые враг уже не услышит по причине отсутствия в этом мире - Ребека не знала, что из этого подтолкнет Клауда к откровенности, ещё не определила, что он за человек, но если Страйф сразу не встанет и не уйдёт... — Покойного профессора Ходжо, — Клауд откинулся в плетёном кресле и, потянувшись, закинул руки за голову. Ребека деланно улыбнулась. Любопытство сгубило не одну кошку. Нет, Страйф не уйдет, она сделала верный ход. — Вы хотите знать подробности того, как это произошло? — голубые глаза с плясавшими в глубине зелеными искрами смотрели не мигая. — Нет. Причина моего визита другая. — Я только ранил его. Ваш отец убил себя сам, — кажется, её не услышали. — Но если бы он этого не сделал, даже не сомневайтесь, я бы помог без тени сожаления. — Страйф очень хотел это сказать и сказал. Что ж, по крайней мере, он заговорил. Больше всего Ребека опасалась, что Клауд не захочет вспоминать, не захочет возвращаться в те дни и касаться болезненных тем. — Не сомневаюсь. У вас были резоны ненавидеть моего... профессора Ходжо. — Его ненавидели многие, — на лицо Страйфа застыла болезненная гримаса. — Вы ищете справедливости? Её нет в этом мире, Ребека, не старайтесь. Возможно, для вас Ходжо был любящим отцом, но большинство тех, с кем пересеклись дороги этого человека, ушли в Лайфстрим не без его помощи. Чудовище без моральных норм и ограничений, очень умное, хитрое и жестокое. Вот кем он был. — Я знаю, — Ребека постаралась, чтобы голос прозвучал ровно. — Этика учёного — эти слова вызывали у отца безудержный смех. Поверьте, никаких иллюзий, — говорить Клауду, что папулька каким-то образом умудрился помереть не до конца, пока точно не стоило. — Меня больше интересует мой брат. Сефирот. — Сефирот, — эхом повторил Клауд. — Вы знаете, я стал солджером из-за него. Рекламные плакаты Шин-ра: " Вступай в ряды солджеров. Стань героем, стань таким как он" — уверен, вы их видели. Ребека кивнула. — Я обклеил ими всю комнату у себя в Нибеле. Тогда мне было четырнадцать, а стать героем, как Сефирот, хотел почти каждый мальчишка в городе. Кто мог подумать, что судьба сложится так странно? — Мне нравился Рапсодос, — поддержала разговор Ребека. — Все мои подружки, ну и я, конечно, были членами: кто фанклуба «Красная кожа», кто «Серебряной элиты». У Анджила Хьюли поклонниц было меньше, но они были очень верные. А моим героем всегда был Генезис, ведь он такая душка! Как одевался, двигался, как разговаривал! Я просто млела, залипая на его плакаты. Эта серьга в ухе, эта улыбка... Папа очень злился. Вечерами он тайком висел на сайте «Серебряная элита» — я видела, хоть он и перещелкивал странички, когда я подходила, но так и не сказал, что Сефирот — мой сводный брат — у нас были разные матери. — Он был не такой, — глядя в пустоту, отозвался Клауд. — Кто? Сефирот? — Генезис Рапсодос. Вот уж кого назвать душкой было очень сложно. — Вы его хорошо знали? — Нет, — Клауд покачал головой. — Хорошо его не знал никто. Разве что Анджил Хьюли и, может быть, Сефирот. — Я слышала, они конкурировали за право называться лучшим из лучших. — Наверное, — неподвижный взгляд Клауда был устремлен в одну точку. Он вспоминал. — Странные отношения. Я никогда не мог их понять. — Странные? — Очень. Впервые я близко столкнулся с Сефиротом и Рапсодосом на миссии в своем родном городе Нибельхейме, — как будто не слыша вопроса, заговорил Клауд. — Мы отправились на нее впятером. Я, Зак, двое пехотинцев и он — Сефирот. Сефирот с нами почти не разговаривал, а когда мы прилетели... *** — И как тебе оказаться в родном городе? — от низкого голоса командира Клауд вздрогнул. Вопрос был адресован ему, Зак родился в Гонгаге, а Нибельхейм был родным городом Клауда. — Не... не знаю, — он растерялся, а потом разозлился сам на себя и почему-то на Сефирота. — Тут живут мои родители. — Я не знаю своих родителей, — задумчиво разглядывая центральную городскую площадь, произнес Сефирот. — Мою мать звали Дженова, она умерла при родах, а кто был отец... — он развел руками. — Не знаешь, кто был твой отец? — сдержать смешок не получилось. Генерал посмотрел на него холодно и замолчал, а Клауд подумал, что наверное обидел его. Но это было так странно — герой корпорации и не знает своих родителей. Больше Сефирот с ним не заговаривал, и Клауд всю дорогу к реактору мучился мыслью, что его считают придурком. Сам заговорить он так и не решился, только перекинулся парой фраз с Заком и Тифой — их проводницей. В секретный объект Шинра Сефирот отправился с Заком, а ему и оставшемуся в живых пехотинцу (второй свалился в пропасть с моста по дороге к реактору) приказал охранять Тифу, но сдержать любопытство не получилось, и Клауд, подождав минут десять, пошёл следом. Высокая каменная арка с надписью «Дженова» венчала стальную запечатанную дверь внутри объекта, а вокруг... Клауд осторожно заглядывал в герметично закрытые резервуары, стараясь не попасть на глаза Заку или Сефироту, и не мог побороть отвращения. В боксах за бронированными стёклами плавали, лежали и сидели ужасные монстры. Кажется, они были живыми, и только крепкие стены темниц не давали этому кошмару вырваться на свободу. С Сефиротом, который стоял в центре небольшого зала, творилось что-то странное. Сначала он схватился за голову, будто получил жестокий болезненный удар, а потом... — С самого детства я знал, что не такой как все, но сейчас, — генерал посмотрел на свои руки в кожаных перчатках, словно видел их впервые, — меня мучает вопрос. А я вообще... человек? *** Тупая боль, появившаяся ещё на подступах к Нибельской лаборатории, стала почти невыносимой. Мозг отказывался верить в то, что видели глаза. Неужели именно это пытался сказать ему Ходжо, когда отправлял в Нибельхейм? Он был монстром? Таким же как те, что заточены в боксах в этой лаборатории? Его мать звали Дженовой, и вот перед ним надпись и монстры в колбах. Неужели он — плод одного из экспериментов с материей, который проводил в этой лаборатории Ходжо? Просто более удачный вариант того, что он видит перед собой? Зак испуганно смотрел то на него, то на страшных чудовищ вокруг, не понимая, что происходит, а он... Он и сам не понимал, что с ним. Как будто нечто невидимое ломилось в мозг, пытаясь снести остатки волевого барьера и поглотить сознание, а слова, которые не стоило произносить и которые так пугали Зака, непослушный рот выговаривал сам: — А вообще....я человек? — Сеф, что с тобой? Тебе плохо? Может, водички? — Отойди! — Давай присядем! — суетился Зак, тряся его за плечо. — Оставь меня в покое! — заклинание морфеуса сорвалось с губ само собой, рука метнулась вперёд, и Зак, отлетев на несколько метров, закрыл глаза. Наверное, так было и лучше. Пусть поспит, парень слишком беспокойный и надоедливый. «Нет, ты не человек, — услышал он вдруг где-то на подсознании тихий шёпот. — Ты...» — Нет, не человек. Ты монстр. Не повезло, — знакомый голос заставил резко обернуться. За спиной, не пряча огромного чёрного крыла, стоял Генезис. Крыло было вполне целым и это странным образом умиротворяло. — Ты лучший монстр из нас всех, Сефирот. Вершина проекта Дженова. Твою мать! Еще на пути в Нибельхейм Сефирот связался с Ходжо и тот сказал, что Генезис пришел в себя и почти сразу покинул его дом. — Почему ты его не удержал? — тогда ярость заставила сжать челюсти, и вопрос стал похож на рык раненого монстра. — Как? — огрызнулся в ответ Руди. — Драться мне с ним что ли? Этот идиот даже слушать меня не стал. Еле ползает, но летает вполне неплохо. Прочитал какой-то стишок и — в окно. — Какой стишок? — Идиотский. Он такие любит, — Ходжо отключился. *** Генезис действительно выглядел плохо. Белых волос в его шевелюре пугающе прибавилось и двигался он скованно, как будто превозмогая боль. — Привет, Джен. Не важно выглядишь. — Ты знаешь про проекты G и S? — игнорируя приветствие, спросил Генезис. — Конечно, ты знаешь. Знаешь. Лучший монстр, созданный проектом Дженова. Такое скрыть достаточно сложно. Вопрос в том, что именно ты знаешь. Или чему готов верить. Твой геном стабилен, Сефирот, а я деградирую. Почему? Что такого учёл в своих экспериментах Ходжо, чего не заметил Холландер? — Не знаю, — Генезис ему не нравился всё больше. Его монолог, больше походивший на бред, этот странный румянец на бледном лице, глубокие тени под неестественно яркими глазами и особенно запах. Будоражащий, щемящий аромат самого Джена, тесно сплетённый с запахом боли и секса, с оттенком едва сдерживаемого отчаяния и страхом... Смерти? Потери? Непонятно. И еще, как аура скверны, недавнее присутствие чего-то или скорее кого-то знакомого. Неприятный, тревожный букет, разъедающий остатки благоразумия и выдержки, как концентрированная кислота нежную органику. Ты боишься, Джен, боишься, что я почувствую, узнаю его. Лазард Дезерикус — даже не сомневайся, ты волнуешься не зря. *** Губы непроизвольно кривятся в хищном зверином оскале. Я монстр, Джен, ты сам это только что сказал. «Ты не монстр, ты...» Сильная боль заставляет непроизвольно прижать пальцы к вискам. Нет, она совсем не такая, как та, что мучила его последний год. Намного безжалостней. Острая, как ледяной бур, вгрызающийся в черепную коробку. «Кто я?» Не важно, не важно кто ты. Джен, промискуитетная сука — ярость хватает за горло, странный шёпот в голове становится почти неразличим, срываясь на задушенный хрип: «Ты...» Джен! Только пришел в себя, сразу сбежал в постель к своему любовнику. «Ты не представляешь, какая это боль». Заткнись! Голос становится прозрачным, не в силах противостоять бушующему огню ярости, прощается, утекает в никуда дымкой сожаления. Вместе со сверлящей холодной болью. Тиски разжимаются. — Подробности — за этим я и пришел сюда, — слова цедятся с трудом. Говорить с Дженом о проектах сумасшедших ученых не хотелось совсем. А что хотелось? Схватить за горло, заставить признаться... В чём? В том, что Генезис не отказывает себе в плотских утехах? Он это не скрывал никогда. «Попробуй секс, — так сказал Сефироту Холландер. — Лучшее лекарство от боли, вызванной деградацией. Остальное практически неэффективно». Генезис... немного подлечился? С этим лощёным щеголем, с этой пустышкой! Неудивительно, что выглядит так паршиво. О, Гайя, он ревновал и ничего не мог с этим поделать, он почти себя не контролировал. — Ты ведь никогда не встречал свою мать, Сефирот? — больные глаза Генезиса горели огнем лихорадки. Состояние Сефирота он не замечал. Он вообще не замечал ничего вокруг. — Тебе просто сказали её имя. Дженова. Дженова — это имя монстра , которого откопали во льдах много лет назад. Колония вируса каламити, постепенно полностью поглотившая тело древней и принявшая его форму. Космический вирус — вот что есть Дженова. — Откуда... — Откуда я знаю? — Генезис болезненно рассмеялся и тут же закашлялся, закрыв рот перчаткой, но Сефирот всё равно заметил алую струйку крови, попытавшуюся сползти на подбородок и немилосердно размазанную перчаткой. На алом кровь не видна. — Мне сказал Холландер. Они ошибались: Ходжо, Гаст, Холландер — они все приняли Дженову за древнюю цетра, упокоившуюся во льдах, и использовали её клетки для создания суперсолдат. А получили монстров. Таких, как они, — рука взметнулась вверх, указывая на боксы с уродцами, выстроившиеся у стен. — Только это было в начале, а мы — финал исследований. — Ерунда! Ерунда, Руди не мог ошибиться, только не Ходжо! — как будто в насмешку над его уверенностью стекло пустого бокса, кривляясь, отразило лицо молодого мужчины. Нереально пропорциональные, пусть и необычные черты худощавого лица, странного цвета волосы — эй, парень! Где? У кого на Гайе ты видел такие же?! — нереальный прищур глаз подмигнул узким сполохом мако, жёсткий рот исказила странная улыбка. Какая там улыбка? Оскал монстра. — Руди не мог ошибиться? Уверен? Ты последнее существо в этом грёбаном мире, Сефирот, с которым Ходжо решился бы на откровенность. Разве что в поисках быстрого способа покончить с собой. — Твой геном стабилен, Сефирот, а моё тело деградирует, — Генезис как будто враз обессилев, опустился на металлическую ступеньку. — Что знал Ходжо, чего не знает Холландер? Жирный боров не может мне помочь. Так помоги мне ты! Чтобы узнать, в чем проблема, мне нужны твои клетки. Холландеру нужны твои клетки. И клетки Дженовы. Ты знаешь где хранят тело монстра? — Нет. — Нет что? — Я не знаю, где хранят тело... моей матери, — Сефирот не знал, говорит Джен правду, которую он искал всю жизнь, или это снова была месть, ложь Холландера, чтобы узнать секреты Ходжо — сейчас всё не имело значения. От Джена невыносимо разило Дезерикусом и сексом. От этого хотелось закричать или лучше перегрызть себе вены, или задушить эту лживую сволочь, которая снова пришла за помощью и снова сбежит в чужую постель, получив её. Глас рассудка, монотонно твердивший, что там, в Модеохейме Джен помощи не просил, Сефирот слышал как из пустоты. Нет, просил! Просил помощи, пусть и неосознанно. Джен позвал его, а он пришел, примчался, бросив и наплевав на всё. О, Гайя! Он больше не будет слепой пешкой в чьей-то игре. Пока не разберется сам полностью и до конца, никаких действий. Он не знает элементарного — кто друг, а кто враг, что происходит с ним, точнее, что происходит с ними со всеми? Он боялся ошибиться. Сефирот заставил себя отвернуться: — И всё остальное тоже нет. Холландер не получит от меня ничего. — Не хочешь помочь? Солджер первого класса Сефирот, — Генезис презрительно усмехнулся. — Ты воистину идеальный монстр. Ну что ж... мой друг, пусть будет по-твоему, — Джен поднялся, легко коснувшись плеча Сефирота, что заставило обернуться. Теперь Генезис держал в руке большое фиолетовое яблоко из Баноры: — Возьми. «Твоё желание — дар богини и вестник жизни», — Джен протягивал яблоко ему на ладони. Старые, такие известные слова поэмы, полные известным всем, древним как мир смыслом, гулко падали в темноту сознания. Боль слепым выстрелом снова ударила в висок, развеивая удушливую пелену ненавистного чужого запаха: «Возьми». «Нет». «Возьми.» «Он предлагает плату за помощь!» «Возьми». -Ты так хочешь жить? — Сефирот скинул с руки перчатку. Длинные пальцы, игнорировав протянутое яблоко, коснулись заострившейся скулы. Кожа под пальцами ощущалась горячей и сухой, а прикосновение к ней чувствительными подушечками в одно мгновение сделало тело почти невесомым, качнув на внезапно поднявшейся волне эйфории. Голова приятно закружилась, обоняние резко выделило личную запаховую составляющую Генезиса, приятно обволакивая готовое сдаться сознание. «Возьми. Возьми его, он согласен. Будет хорошо». «Заткнись». Не принять предложение, каким бы чудовищным оно не казалось, стало почти нереально. Джен не отстранился, только чуть прикрыл невозможные глаза, когда пальцы скользнули по губам. — Хочу. Жить, — вдруг с вызовом сказал он. — Разве есть на свете что-то более естественное, чем это желание? — И готов предложить за помощь своё тело, своё всё ещё прекрасное тело, — охрипшим голосом прошептал Сефирот, не отрывая взгляд от лица с заострившимися чертами, не в состоянии отнять пальцы от нежной кожи на шее. — Слепые глаза не могут видеть, остановившееся сердце не умеет любить, мертвый разум не в состоянии страдать, — тихо проговорил Генезис, опустив наконец руку с притаившемся в ней синим искушением. Снова какие-то древние стихи? — Ты так хочешь страдать, Джен? — пальцы грубо сгребли отросшие на затылке волосы, резко дёрнув назад, запрокидывая голову и обнажая беззащитную шею. — Ты не хочешь меня понять, — и снова, как и всегда, голос Генезиса говорил то же, что сообщало тело: сожаление и легкая досада. Он так и не отступил, разрешая Сефироту прикасаться к себе, позволяя причинять себе боль. — Этот мальчик с тобой, — Генезис чуть повел подбородком, натянув волосы и сознательно делая себе больно, указав на лежащего у стены, спящего Зака. — Тогда в форте Тамблин, потом в Баноре, в Модеохейме и здесь сейчас он снова рядом с тобой. Слишком часто, слишком близко, мой друг. — Зак Фейр, — услужливо подсказал Сефирот, чуть поворачивая голову Генезиса и хищно всматриваясь в пылающие жаром черты. — Зак Фейр, — эхом повторил за ним Джен. — Он убил Анджила, — голос не выражал почти ничего. — Анджил спровоцировал его. Или попросил — какая разница? — Как просто, — в голосе Генезиса снова был слышен сарказм. И ещё тоска. Лютая, отчаянная тоска, заставившая Сефирота отступить, отпустив его волосы. — А если я попрошу тебя, Сефирот? — Джен смотрел не мигая. — Убить меня. Ты всегда выполняешь любые просьбы друзей? Даже если видишь, что твой друг не в себе? — он досадливо покачал головой. — Что если сейчас я спровоцирую тебя? Магия призыва зазвенела в тишине колоколом на башне. Алый луч Стикса блеснул в правой руке Генезиса. — Дерись со мной, Сефирот, убей меня или прими дар богини. Потому что если ты не сделаешь ни то, ни другое, я убью тебя. Ты видишь, что я страдаю, прерви же мучения, подари мне покой, верный друг. Моё тело почти мертво, а разум помутнён. Прояви милосердие, сделай выбор! Джен снова поднял руку с яблоком на мгновение замер: в одной руке меч, в другой банорское чудо. «Возьми», — тихий шёпот, скорее тень, чем чья-то чужая воля. «Нет. Я больше не стану слушать никого, пока не разберусь». — Сделай одолжение, Джен, сдохни сам! — удар по руке с яблоком был молниеносен, и банорское искушение, гулко стукнув об пол, закатилось под металлическую ступеньку. «Зачем?» «Заткнись». «Зачем?» «Я опасен. Для него, для себя — для всех.» Это безумие! Он разговаривает с голосами в своей голове, он деградирует. Джен тоже безумен. Как он, как Анджил. В отчаянии, задыхаясь, Сефирот рванул предательски спружинившие ремни, накрест сдавливающие грудь, и бросился вон из затхлого мрака лаборатории, от ужасных её обитателей и стучащей в висках боли, от своих тайных страхов и желаний, от свихнувшегося Генезиса и демонов собственного сознания, от обжигающих правдой насмешливых слов, тихо звучащих за спиной: — Ясно. Всё предельно ясно, мой верный друг, мой идеальный монстр. «Война чудовищ предвещает гибель мира» — так говорит пророчество. Но чудовища не спешат биться друг с другом, хоть конец света и близок, а древний гений не может ошибаться. Значит, на роли монстров этого мира кастинг выиграл кто-то другой. Нам же не остаётся другого выхода, как попробовать себя в ином амплуа. Ах, Анджил! Мой бедный покойный друг! Ты был настоящим героем: и жизнью, и смертью ты подтвердил мою новую теорию. Забавно, очень забавно. Генезис за спиной тихо и горько рассмеялся. *** — Сефирот так рванул по ступеням вниз, что я еле успел отскочить с дороги и почти тут же получил удар по голове, — невесело усмехнулся Клауд. — Монстры, которые, как говорили, следуют в последнее время за Генезисом по пятам. То ли проголодались, то ли действительно пытались защитить хозяина — я так и не понял. Очнулся я уже в гостинице, рядом с кроватью стояли проснувшийся Зак и Тифа. — Сефирот отказался сражаться с Рапсодосом, — задумчиво произнесла Ребека. — Просто повернулся и ушел. — Он знал, что Генезис не ударит в спину. Странные отношения, я потом долго думал, пытался понять, что я видел, но мне кажется, так до конца и не разобрался. — Если бы Зак отказался драться с Анджилом, тот бы убил его? — осторожно спросила Ребека. Она не была уверена, что поступает правильно. Клауд не ответил, только отрицательно покачал головой. — Генезис смоделировал ситуацию, похожую на ту, что создалась в Модеохейме, — продолжила Ребека. — Сефирот сделал выбор не выбирать, не играть по чужим правилам. — Заку было шестнадцать, а знаете, сколько было мне? — Я не виню ни его, ни вас. Но то, что Генезис не смог простить смерти друга — вполне понятно. — Не смог простить? — снова невесело усмехнулся Клауд — видимо, мимический жест, ставший привычкой. — Рапсодос ненавидел Зака. В утешение стоит сказать, что Зак платил той же монетой. Он считал, что Анджил погиб из-за Рапсодоса. Из-за его представления со своей смертью. Анждил в неё поверил, и это стало последней каплей. Молодость склонна оправдывать свои поступки. Осознавание некоторых вещей, к сожалению, приходит с возрастом. Вам сложно будет понять меня, Ребека. Может быть лет через пятнадцать... — Отчего же? — кажется, они подошли к главному. — Мне известно, что все до копейки деньги, которые вы, Клауд, получаете от компании Шин-ра, тратятся на благотворительность. Вы не просто отдаёте их в различные фонды, как делают многие состоятельные люди, успокаивая совесть, вы реализуете их сами, делая целевые покупки и оплачивая конкретную помощь конкретным людям. — Видимо, совесть Клауда Страйфа, — юноша с глазами ветерана откинулся в кресле, — успокоить не так просто, Ребека. Вы всё уловили правильно. Задавайте свой вопрос. Я отвечу даже если... Задавайте. — Нибельхеймская резня, — выдохнула она, кажется, излишне поспешно и увидела, как заиграли желваки, когда Клауд крепко сжал зубы, как напряглись сухие мышцы на голых руках, выглядывающих из рукавов жилетки. — Почему я не удивлён? — Клауд на мгновение прижал ладони к лицу, но почти сразу опустил руки, встряхнув светлой шевелюрой. — Почему я совсем, ну ни капли не удивлён?