Герои и монстры

Нибельхейм Когда Клауд прибежал к старой усадьбе Шин-ра, здание уже горело и, что сразу бросилось в глаза, со всех сторон равномерно. Алые языки пламени лизали стены, поднимаясь над крышей, и первой пришедшей в голову мыслью стала: «Твою мать! Сефирот в библиотеке в подвалах. Или сгорит, или задохнется ». За предыдущую неделю они с Заком пробовали звонить командиру несколько раз, но тот разговаривать не хотел, отвечал односложно, а потом и совсем заблокировал их телефоны, вежливо сообщив, что когда Зак или Клауд понадобятся, он их сам наберёт, а пока, если по-хорошему не понимают, обоих в чёрный список. Клауд всё равно достал бесполезный телефон и попробовал набрать номер. Эффект был ожидаемый. Оставалось одно — рвануться через стену огня внутрь и как-то спуститься в подвал. Но вероятности выжить в огненном аду практически не было. Особняк полыхал факелом, и такое предприятие можно было назвать не рискованным, а самоубийственным и очень глупым, а идей, как потушить огонь быстро, в голову не приходило. И тут Клауд увидел, как на крыльцо главного входа, объятое пламенем, из клокочущего алым жерла шагнула высокая фигура. Сердце пропустило удар — это был Сефирот. В свете пожара осунувшееся лицо с глубокими тёмными тенями под глазами выглядело маской. Узкий рот кривила странная усмешка, и Клауд не сразу догадался, почему огонь пощадил длинные волосы генерала: они свисали на спину и плечи тёмными прядями, и, теперь он увидел, были мокрыми. Оставалось только упрекнуть себя в несообразительности: какими бы крутыми ни были солджеры первого класса, горят все одинаково, поэтому Сефирот сделал элементарное: намочил волосы и одежду. Это позволило пройти сквозь огонь. Но кто поджёг усадьбу? За оградой, отделявшей небольшой парк от домов местных жителей, поднималось широкое зарево — в городе горели и другие постройки. В ухе пискнул сигнал вызова: — Сефирот поджёг город! Он сошёл с ума! — не поздоровавшись, взволнованно выпалил Зак. — Приказ президента Шинра! Мы должны остановить генерала! У него началась деградация, я тебе говорил! — Как же его остановить? — ошалело спросил Клауд, чтобы хоть что-то спросить. — И что, вот так взяла и началась? — Он семь дней в подвале сидел! За это время всё и случилось, — зашипел Фейр. — Мы должны... — он помедлил. — Клауд, мы должны убить Сефирота. Президент позвонил мне лично. — Он не мог... В смысле Сефирот, а не президент... — собрать мысли в кучу не получалось. Клауд рассматривал неподвижно замершую высокую фигуру на фоне зарева пожара. Губы Сефирота, это было видно издалека, двигались — он с кем-то разговаривал. По воку или сам с собою? Узнать это показалось Клауду жизненно важным, но по сути, какая разница? Сефирот только вышел из усадьбы, а до домов местных жителей как минимум километр в одну сторону. Километр влево — Клауд посмотрел на дальнее зарево, а потом назад наискосок до гостиного двора (откуда поднимался ещё один столб дыма) — это почти полтора, да потом к складам дядюшки Рида — там тоже горело, и ещё за озером, и за мостом... Вряд ли Сефирот метался как ошпаренный по Нибельхейму, поджигая всё подряд, а потом... Крыло! Если Зак прав, и у деградирующего генерала появилось крыло, он мог слетать! А зачем? Потому что сошёл с ума? А потом пришел в себя, вернулся к усадьбе и имитировал перед Клаудом своё непричастие? Да ну! Сефирот его даже не видит! Плевать ему на Клауда, если резьбу и правда сорвало, стал бы он заботиться об оправданиях! — Клауд, будь осторожен! Сефирот опасен, он больше не человек! Он хочет взорвать Нибельхеймский реактор! — Перестань нести ерунду! — он был уверен, что Зак что-то путает. Сефирот только что вышел из усадьбы, он не поджигал её, иначе зачем облился водой? Он вообще ничего не поджигал, просто не успел бы! И крыла у него никакого нет! Клауд кинулся к шагнувшему вперёд генералу: — Сефирот! Слава богу, ты жив! Реакция проявилась молниеносно и очень неожиданно. Клауд даже не сообразил, каким образом повстречался с кулаком в кожаной перчатке. Сефирот резко повернулся, сознание лишь на мгновенье запечатлело светящиеся мако глаза с вертикальными зрачками, как у огромной змеи, и Клауд, не успев испугаться, испытал состояние короткого полёта, а потом резкий удар о выложенный булыжниками двор особняка. Дальше, на подсознании, испуганный крик Зака: «Сефирот! Как ты мог...», и потом все звуки внезапно закончились. Угасающим зрением Клауд увидел, как Сефирот, так ничего и не ответив, резко повернулся и скрылся в языках пламени. А может быть, это уже была игра воображения. Недавняя травма и новый удар головой, хоть и в шлеме, о булыжную мостовую, не дали шанса побороться с накатывающей слабостью, и Клауд против воли скользнул в темноту беспамятства. Очнулся Страйф довольно быстро. Ещё минут десять потратил на то, чтобы активировать материю, которую подарил Зак, подлататься, окончательно прийти в себя и оглядеться по сторонам. Удушливо воняло синтетической гарью. Двор старой усадьбы был пуст, но за забором метались тени, и кто-то громко, надсадно кричал. Клауд было рванул туда, но потом подумал, что главное — найти Сефирота. Потому что, вполне возможно, Зак прав, Сефирот свихнулся. Ну не стал бы сам президент Шин-ра выдумывать такое! И дело не в обиде (хотя Клауд всё равно не мог понять, почему Сефирот ударил его. Принял за кого-то из поджигателей? Не узнал? Вполне возможно — Клауд ведь был в шлеме), а в том, что если Сефирот действительно взорвёт реактор, и не важно, по какой причине, снесло ему крышу или он просто повздорил с корпорацией, как Генезис Рапсодос, спасать в городе будет уже некого и некому. Поэтому он резко сменил направление движения: дорога к горе Нибель лежала через мост над пропастью в противоположную от городка сторону. *** — Я часто задумывался над тем, что бы было, если бы я не пошёл за Сефиротом, — рассказывал Страйф. — Скорее всего, для меня ничего хорошего. Погиб бы тогда в родном городе. А для Сефирота? Для всей планеты? У меня нет ответа на этот вопрос. — Жителей города убивали люди Лавины? — осторожно задала мучивший её вопрос Ребека. — Если усадьбу подожгли они, то... — Усадьбу и правда подожгла Лавина. Хотели избавиться от Сефирота. Но мирных жителей Нибельхейма... — Клауд печально покачал головой, как будто сомневался, говорить или нет, но потом решился. — Жизни мирного населения полностью на совести солдат корпорации. Запутанная история. Разобрался в ней окончательно я намного позже, когда уже сам стал боевиком Лавины. — Зачем? И как солдаты там оказались? — Ребека подумала, что Рено не был с ней откровенным. Или просто не знал? — Убирали свидетелей? — Вряд ли. Жители города — народ пуганый. Как только загорелась усадьба, все кинулись врассыпную и попрятались кто куда. Чтобы понять действия президента и расстановку сил, вам стоит узнать немного о том, что из себя представлял Нибельхейм в то время. *** Когда много лет назад у подножья горы Нибель рядом с Нибельхеймом обосновался научный городок, радости жителей не было предела. Люди здесь жили бедно, и многие надеялись, что появление научной лаборатории рядом с городом подтолкнёт его развитие. В начале и правда всё казалось солнечным. Многие нашли работу на стройках, кто-то довольно успешно торговал с вновь прибывшими сельхозпродуктами, кто-то устроился в обслугу. В городе построили гостиницу, открыли несколько магазинов, но постепенно всё сошло на нет. Научный городок отстроился и стал работать в автономном режиме. Из соображений секретности охраняли его теперь солдаты корпорации, продукты возили из Мидгара, а местные жители стали постепенно прозревать, понимать, зачем научники обосновались возле старейшего на Гайе мако-реактора и что из себя представляла их деятельность. Тех, кто работал в лабораториях под горой, стали звать упырями, прозвище приклеилось навсегда. Во время первой вутайской это были пленные: гражданские и военные — материал, который использовали для своих экспериментов сотрудники лаборатории. Позже — солдаты корпорации, которые не имели родственников, интересующихся их судьбой, потом в городке стали пропадать люди. Лесник и семья пасечников с окраины, вечно пьяный чокобятник Роди со своим многочисленным непутёвым потомством, одинокая мисс Мэркс, старший мальчик Сейтонов. По городу поползли страшные слухи. В том, что в лабораториях под горой экспериментируют на живых людях, облучая их мако и вводя в их тела что-то там ещё, сомневаться не приходилось. Иногда монстры, в которых превращались подопытные бедолаги, сбегали от своих мучителей и забредали в город. Одни были почти безобидными, полумёртвыми уродцами с телами, кишащими странными выростами и присосками, другие — злобными бесконтрольными тварями, убивающими всё живое на своём пути. Тогда из Мидгара в Нибельхейм прилетали солдаты корпорации, и тело очередного монстра отправлялось в Лайфстрим, а представители Шин-ра неубедительно врали про мако-источник в горе, порождающий чудовищ, с которыми борется корпорация, защищая мирное население. Охрану лабораторий усиливали, а население в страхе обзаводилось ружьями и злобными дарками, способными почуять и остановить монстров. Семьи тех, кто нашёл работу в научном городке, постепенно стали изгоями, некоторые переселялись за охраняемый солдатами периметр, другие наоборот, чувствовали себя в городе королями. Например, семейство Локхарт. Доктор Эрик Локхат — отец Тифы — стал куратором большинства научных проектов после того, как Нибельхейм покинула чета Ходжо. В городке он почти не жил, предпочитая лабораторный комплекс, но появлялся в Нибельхейме часто — приезжал к семье. Жители его очень боялись, но вежливо кланялись и делали счастливые лица, завидев издалека. В лабораторию на опыты попасть никому не хотелось. Так постепенно все поняли очевидное: научный городок — раковая опухоль на теле их города. Но сделать с этим никто ничего не мог. Жалобы в Шин-ра игнорировались, люди продолжали пропадать, а корпорация — убеждать всех, что они стали жертвами местной агрессивной фауны. Так продолжалось не одно десятилетие, вражда местного населения и людей из научного городка крепла год от года. *** — Лавина практически подчистую вырезала персонал лабораторий под горой, не пощадив ни самих работников корпорации, ни их семьи. Это был продуманный акт, о котором должны были сообщить в открытом доступе. Лавина уничтожила секретные лаборатории и шинровских душегубов, ставящих опыты над людьми — прекрасно! Народ ликует, ряды организации пополняются добровольцами, — объяснял Клауд. — Но что в итоге знают о Нибельхеймском инциденте жители Мидгара? Первый клинок корпорации сошел с ума и перерезал бахамут знает сколько народа, поджёг всё, что может гореть и, обезумев, прыгнул в реактор. Лавина побоялась взять на себя ответственность, потому что корпорация успела так плотно перемешать трупы людей и упырей и так густо полить всё кровью мирных жителей, что заявлять о причастности к Нибельхеймской резне для Лавины стало равносильно признанию в убийстве сотен невинных. Корпорация, убедившись, что смогла заткнуть рот Лавине, тоже дистанцировалась от происшествия. Ни о каких героях-солджерах, остановивших Сефирота, в новостях не было ни единого слова. Сообщили только, что армия Шин-ра в момент происшествия в Нибельхейме отсутствовала. Поэтому меня и Зака там просто не было. Нас отдали на опыты профессору Ходжо и забыли. Понимаете? Зак Фейр — лучший из оставшихся в живых, единственный имеющий первый класс, верный корпорации до последнего вздоха, выполнивший приказ президента — отправился в виварий Нибельхеймских лабораторий в качестве подопытной крысы. Что уж говорить о каком-то Клауде Страйфе? Вы не представляете, Ребека, сколько часов я провёл, думая о... нет, не о справедливости, её нет в этом мире, я говорил вам. Я думал о том, почему? Зак ведь вполне мог занять место Сефирота при президенте. Пусть он не обладал такой мощью, но всё же в разы превосходил остальных солдат корпорации. Ответ я узнал много позже: оказывается, монстры тоже могут испытывать привязанность, любить, заботиться, но ещё лучше они умеют ненавидеть и мстить. К сожалению, тогда я был слишком юн, чтобы понимать многие вещи. Двадцать с лишним лет назад — Энрике хочет, чтобы я бросила сцену, — Лав нервно мяла в руках длинную, до локтя, перчатку бежевого цвета. — У его родителей небольшая мануфактура. Бизнес прибыльный и... — Мануфактура? Прибыльный бизнес? — Ходжо от души расхохотался, падая в театральное кресло, стоящее в гримёрке. Наконец они остались одни, даже ТУРК, будь он неладен, куда-то запропал. — Через месяц ты взвоешь от тоски, а через полгода поставишь стул в центр комнаты и затянешь на своей прелестной шейке совсем не виртуальную крепкую шёлковую петлю. — Энрике ревнует. — О! Напрасно ты думаешь, что твой уход со сцены что-то изменит, — Ходжо помахал в воздухе рукой. — Это у него в голове. Не у тебя. Если было бы наоборот, тогда — да. Даже если он посадит тебя в доме без окон, всё равно будет думать, что кто-то роет подкоп. — Дорогая! — тупой ревнивый ублюдок ввалился без стука, впрочем, как всегда. — Что ты тут делаешь? — через мгновение черные глаза уже буравили развалившегося в кресле Ходжо. — Зашёл поздравить Лав с успехом, — как можно дружелюбнее ответил Рудольф, помня предупреждения Хайдеггера. Два охранника, тоже из ТУРКов, которых приставил к Ходжо Вельд, как обычно, остались за дверью. — Поздравил? Иди. Ходжо не пошевелился. — Руди, я позвоню, — Лав протянула ему руку для поцелуя. Это была просьба уйти, пришлось подниматься. То, что ТУРК довольно скалится ему в спину, он был уверен. Скалься, чокобо, недолго тебе осталось. Между сценой и ТУРКом Лав выберет сцену, Ходжо не сомневался. *** Беда случилась неожиданно, ни подготовиться, ни, тем более, предотвратить случившееся не было никакой возможности. — Я беременна, — новость оглушила его сильней выпитого натощак стакана спирта. — Ты уверена? — только и смог просипеть Ходжо. Кто был отцом ребёнка, он догадывался. — Да. Срок совсем небольшой, но уверена. Не знаю, как это получилось. Я не хотела, но Энрике... Он решил всё без меня. — Ты хочешь избавиться от ребёнка? — Нет! — она ответила сразу, стало понятно, что решение принято и не поменяется. — Я люблю его. — Кого? ТУРКа? — Генезиса, — она тихо заплакала. — Я люблю своего сына. — А...ты уверена, что это сын? — осторожно спросил Ходжо. Если беременность не запланированная, если срок еще маленький... — Уверена, — Лав отпила из стакана с минералкой. — Он уже говорит со мной. С моей мамой было тоже самое, когда она была беременна мной. Она рассказывала... когда была жива. Мысли завертелись с бешеной скоростью. Ребёнок от ТУРКа, но если всё так, как говорит Лав, значит, повезло. Мальчик от носительницы и человека родится полноценным цетра с вероятностью пятьдесят процентов, если унаследует Х — хромосому с генами древних. Шанс велик. А если он уже разговаривает со своей матерью — все сто процентов! — Вот и правильно! — теперь он знал, что делать и говорить дальше. — Успокойся, всё не так страшно. Дети — это прекрасно! Несколько месяцев сцена без тебя проживёт. Можно нанять кормилицу, няньку, три няньки и домохозяйку — это обычное дело. Постепенно всё наладится. — Ты считаешь? — Конечно! Ты говорила ТУРКу? — спросил он, уже зная, что услышит. — Нет. Ты узнал первым, — Лав вытерла слёзы. Испуганная девочка постепенно отступала. — Я хочу расстаться с Энрике. Выращу ребёнка сама, не хочу, чтобы он знал. Его родители очень влиятельные люди, если им сказать о внуке, если Энрике их попросит — моей карьере конец. Он сам слишком подавляет меня, не понимает, Руди, и шансов, что поймёт, нет никаких. Измучил меня своей ревностью, не даёт мне дышать, не даёт жить, как я хочу и умею, а сцена для меня — всё. Я столько работала, чтобы стать тем, кем я есть. Бросить всё, поменять на жизнь домохозяйки... — Ты не любишь ТУРКа? — надежда, вспыхнувшая в душе, постепенно затопляла сознание. — Не знаю, — она покачала головой. — Наверное, это не любовь, наверное, ты был прав, мы с Энрике слишком разные. — Лав, — Ходжо поднялся, подошёл совсем близко и двумя пальцами заправил ей за ухо выбившуюся из причёски рыжую прядь. — Ты всё понимаешь, я не смею надеяться и никогда не стану торопить тебя, но я всегда буду рядом. Любая помощь, деньги, время, силы — всё, чем я владею. — Спасибо, Руди, — она положила голову ему на плечо. — Я ценю твою деликатность и принимаю твою помощь. Ходжо аккуратно, боясь спугнуть удачу, обнял белые плечи. Мгновение, которого он ждал так долго. Лав не отстранилась, наоборот, прижалась сильнее и снова тихо заплакала. С треском распахнувшаяся дверь заставила их отпрянуть друг от друга. На пороге с перекошенным лицом возник ненавистный ТУРК: — Я так и думал! Так и знал, что ты подбираешься к моей женщине! Ах ты, сморчок! Пистолет, табельное оружие ТУРКов, смотрел теперь Ходжо прямо в грудь. — Энрике, нет! Он сразу и не понял, что произошло. Дуло пистолета вздрогнуло, звук он услышал как будто позже, Лав метнулась вперёд, повиснув у него на шее и практически тут же обмякла, тяжело оседая на пол. Ходжо едва успел подхватить падающее тело и краем глаза заметил, как ТУРКа атаковали двое охранников. — Лав, о Гайя! — кто это крикнул? Кажется, ТУРК. Ходжо сидел на полу и тупо смотрел на тёмную лужу крови, расплывающуюся по белому шёлку театрального платья. Звуки как будто выключили. — Руди, спаси Генезиса. Спаси моего... — тонкая струйка крови потекла из приоткрытого рта, лазурно-голубые глаза закрылись. — Не подходите ко мне! — ТУРК, разбросавший атаковавших его охранников, судорожно сжимал в руках пистолет, направляя его то на Ходжо, то на поднимавшихся с пола бойцов его же подразделения. Снова атаковать те не спешили. — Без глупостей, Энрике, — один из них выставил вперёд руку ладонью вперёд. Почему они не стреляют? — Успокойся. Ты попал в неё случайно, мы скажем Вельду. Хотел застрелить научника, она подставилась сама. Сволочи. Они его выгораживают, уже выгораживают, и если сейчас ТУРК убьет и его, они всё равно что-нибудь придумают, чтобы эта мразь выскочила. Влиятельные родители... У Энрике богатые и влиятельные родственники — так говорила Лав. — Ты убил её, — ничего не выражающим голосом сказал Ходжо. В тот момент на свою жизнь ему было наплевать. Но ТУРК жить не должен! Он не имел права дышать и разговаривать, не имел права существовать! — Ты убил её и своего будущего ребёнка. Энрике, в ужасе понимания, таращился на распростёртое на полу тело, и вцепившегося в него бледного до синевы, полуобморочного Ходжо. *** — Мы были просто друзьями. Понимаешь? — Ходжо теперь смотрел ему прямо в лицо. — Она сказала мне, что беременна, что любит тебя! Что очень любит тебя и хочет бросить сцену. Ради тебя. Понимаешь? Ради тебя и твоего ребёнка. Пистолет в руке ТУРКа мелко задрожал. — Она хотела свадьбу, говорила, что у тебя состоятельные родители, мануфактуры. Что вы будете жить в большом доме. Ты, она и ваш мальчик. Детали должны быть достоверны.Чтобы тупой кретин поверил, чтобы засомневался. ТУРК болезненно сглотнул, рука с зажатым в нём пистолетом поднялась вверх. — Она хотела назвать сына Генезисом, понимаешь? — продолжал Ходжо. Он верил, всё получится: ревнивая тварь не должна дышать, она не имеет права даже страдать в мире, где больше нет Лав! — Я просто поздравил её с принятым решением. Как друг, как самый близкий друг, который рад её счастью! А ты всё сломал! — по лицу Ходжо текли слёзы ярости. — Ты убил их обоих! Просто потому что тебе показалось! Ты, тупое животное! Даже не смог попасть в ту цель, в которую метил! — Заткнись! Замолчи! — дуло пистолета коснулось виска. — Смотри! — Ходжо поднял вверх окровавленные руки. — Это её кровь и кровь твоего ребёнка! Которого ты ей заделал, чтобы привязать к себе! У тебя получилось, радуйся! Но нет! Ты такой кретин, что даже не смог воспользоваться плодами собственного вероломства! Ты обещал ей счастье! Она говорила, ты обещал любить её вечно! Смотри, вот её счастье! Тёмно красные струйки стекали с пальцев на пол и пачкали одежду. — Заткнись... Выстрел заставил Ходжо вздрогнуть, но не отвести взгляд. Тело ТУРКа завалилось на бок. — Дерьмо, — Ходжо медленно поднялся, сделал шаг вперёд и с болезненным чувством удовлетворения наступил на куски чего-то желто-кровавого, с брезгливым наслаждением растерев это по полу. — Сколько же в твоей голове дерьма, тупой ублюдок. — Доктор Ходжо, — ожили охранники. — Вы спровоцировали его. Мы будем вынуждены доложить президенту. Кривая ухмылка исказила сухие губы: он и не сомневался. Эти сволочи тоже ТУРКи и будут защищать своего товарища. Даже такую мразь, всё равно будут защищать: — Заткнись, ТУРК, — голос прозвучал приказом. — Потом доложите кому хотите, мне всё равно. А сейчас быстро взяли женщину и в машину. Полукровка. Лав была полукровка, пули, попав в спину, перебили ей позвоночник, но Лайфстрим не забрал тело. Значит, то, что зародилось в теле, ещё живёт, у него остался небольшой, но шанс выполнить последнюю просьбу той, которую любил.