Распутывая хитросплетения

Я мучилась в очевидных догадках, прислонившись виском к стеклу и прикрыв глаза. Что мне нужно? А что он может мне дать? Кэри. Я иногда смотрела на него искоса, и постепенно понимала, что его вид тоже не слишком-то свежий и отдохнувший. Щетина лёгкая, тени под глазами, какая-то общая печать тяжести на лице. Проблемы с бизнесом или со здоровьем? Как бы то ни было, он никогда не обсуждал их со мной, поэтому я не спрашивала сейчас. Вполне возможно, он говорит об этом с Грейс и делиться с кем-то ещё не было нужды. По нему видно было, что откровений от меня он тоже не ждал. – Как ты приехал так быстро? – наконец спросила я странно-надломленным голосом, тихо. – Был в апартаментах поблизости, – коротко отозвался Ланкмиллер. – У меня завтра дела в городе. – Апартаменты? Я даже выпрямилась на сидении. Раньше он явно тяготел к собственным домам без лишних соседей. Вместо ответа Кэри кивнул вперёд, остановившись перед шлагбаумом. Я сначала остолбенела, а потом во все глаза уставилась в окно. Это тот самый восточный район высоток, стеклянных небоскрёбов, сплошные бизнес-центры — здесь делаются самые большие деньги и живут самые обеспеченные люди. Но, впрочем, он вполне вписывался. Многие вообще приезжали лишь для того чтобы посниматься на фоне стеклянно-бетонных конструкций, и приобщиться к недоступному шику хоть так. Кэри всё воспринимал спокойно, как должное. Ну а ещё всё это значит, что мы едем к нему домой. Я мрачно усмехнулась. Шлагбаум наконец плавно взлетел вверх, и машина проехала к одному из зданий со сглаженными углами. Стеклянное, всё горит, и подъезд похож был больше на вход в какой-то шикарный концертный зал перед премьерой года. Мрамор, кожа и начищенная сталь. – Добрый вечер, господин О’ши. И... барышня, – улыбнулся консьерж за стойкой. Кэри кивнул, а я, неуверенная, стоит ли мне отвечать, и если стоит, то что – замешкалась, и времени в итоге прошло неловко много для реакции, которую можно было бы счесть вежливой. Опустив голову, я прошла за Ланкмиллером к лифту, который, судя по цифрам на табличке, ехал вниз с пятнадцатого этажа, а это можно считать за везение. Изнутри я кабину практически не рассматривала, заметила только пару деталей, сразу бросавшихся в глаза. Зеркало большое, во всю стену, странное ковровое покрытие на полу. Кнопки с цифрами этажей. Шестьдесят три. Кэри нажал на одну с надписью «49», и лифт легко, без тряски потянуло вверх. Красные цифры на электронной табличке над дверьми принялись неспешно сменять друг друга. Что-то шло не так. Ланкмиллер не подъёбывал, как обычно, не задавал вопросов. Он молчал, и это непривычно было. Нездорово и ненормально. Мне вспомнился последний раз, когда мы с ним вот так вот наедине стояли в лифте одной гостиницы. В тот раз между нами какая-то буря была из искр, огромное желание, подчиняющее себе весь здравый рассудок и все вообразимые правила. Теперь осталось только изматывающее напряжение. Тогда касаться друг друга казалось таким естественным, таким правильным и нужным. Сейчас – просто протянуть руку и то не сможешь. Для этого нужно какое-то непреодолимое совершенно усилие, с которым ты никогда не справишься. Бывали моменты, когда Ланкмиллер казался мне остро чужим. Но тогда было не так. Я пробовала считать в уме, чтобы отвлечься, но от этого начинала нервничать ещё больше. С какой стати ему вообще было срываться ради меня? Сейчас выдерет, как в старые-добрые, чтобы стресс снять, и... И? Выгонит посреди ночи. Нужно, наверное, было самой спросить, что это за молчание, но вопрос казался глупым и из горла не лез. Хотелось взглянуть на него, чтобы оценить понять настроение мучителя хоть немного, но взгляд словно приковали к полу, и до самого короткого звона, возвещавшего о том, что мы приехали, я не могла его оторвать. Кэри открыл дверь ключ-картой, пропустил меня. Дожидаться, пока сниму обувь, не стал, прошёл вглубь квартиры, и мне пришлось почти бежать за ним. Если дом Ланкмиллера легко можно было назвать уютным, то здесь всё было... странным. Безусловно, виднелась рука дизайнера, но навязчивая почти-траурность здешней обстановки не давала покоя. Много кожи, много тёмных цветов и гладких поверхностей. Опустевший стакан от виски на барной стойке. Место навевало ассоциации с каким-то склепом, не совсем пригодным для жизни. Хотя, может, мне это только казалось. Я прошла за Кэри в комнату, которая, судя по интерьеру служила спальней. С противоположной стороны от двери. Всю стену заняло огромное панорамное окно, с которого открывался вид на реку, усеянную огнями фонарей, вдалеке видна была даже башня телевизионного центра и весь город внизу, как на блюдечке. Ланкмиллер зажёг только приглушённые огни у кровати, поэтому рассматривать всё это великолепие ничто не мешало, но мой взгляд вместо захватывающего дух пейзажа приковала его спина. И мы стояли так какое-то время молча. Гадать, о чём он думает, было невыносимо. Если уж мы собрались друг друга мучать, так чего тянуть? – Кэри... – наконец осмелилась позвать я, выводя его из оцепенения. Ланкмиллер обернулся с таким видом, как будто заметил меня впервые, и этот внимательный взгляд, прошивающий насквозь, мой самый нелюбимый, мгновенно вывернул наизнанку, ломая самоконтроль, приводя в смятение. Вот теперь я смотрела в окно, преувеличенно внимательно, как будто там, за стеклом, происходило что-то необычайно важное, стоящее всей моей концентрации. – Выглядишь подавленно, – с долей иронии резюмировал мучитель, и я прикусила язык, намеренно, чтобы привести себя в чувство. Ответь ему что-нибудь, ну. – Зачем мы сюда пришли? Кэри выдвинул один из ящиков напротив кровати и, чуть помедлив, достал оттуда плеть, поднял руку так, чтобы мне было видно, как ичерпывающее объяснение в ответ на этот вопрос. Ох, вот, значит, как. Я поймала себя на том, что нервно улыбаюсь. Ланкмиллер положил свой инструмент в изножье, на угол кровати, и обернулся ко мне. – С того момента, как мы начнём, ты должна слушаться меня в каждой мелочи. Не огрызаться. Не сопротивляться. Не задавать вопросов. Довериться полностью, без оговорок. Если ты с чем-то из этого не согласна или моё общество тебе не приятно, ты можешь прямо сейчас уйти. С одной стороны я совершенно отчётливо испытывала желание сбежать. Прямо сейчас развернуться и исчезнуть из этого места. Мне было некомфортно, тревожно и... как будто пол под ногами жёг. С другой стороны, я была совершенно сбита с толку, не понимала, что происходит в его голове и между нами в эту секунду. Что-то очень ясно подсказывало мне: сейчас будет не так, как раньше. Не всё то, что мы уже проходили. Может, именно это и подтолкнуло меня остаться, хотя дурости в таком решении было явно больше, чем здравого смысла. – Я согласна, – тихо. До чего я дошла, раз одиночество за этой дверью пугает меня больше общества мрачного Ланкмиллера. – Сначала ты будешь чувствовать боль. Не сильную, – сообщил он, одну за одной расстёгивая пуговицы на моей блузке. – А что потом? – я следила только за движением его пальцев, к лицу глаз не поднимала. – Узнаешь. Любой другой мастер на его месте бы рассказал. Просто чтобы нижний не чувствовал тревоги и примерно понимал, что его ждёт. Молния юбки, застёжка бралетта. Я переступила с ноги на ногу, чувствуя кожей малейший сквозняк в этой странной комнате. Одежда осталась на полу. Ланкмиллер коротко скомандовал: – Руки. Я протянула их. Мучитель застегнул на запястьях кожаные наручники, мягкие изнутри, не причиняющие особых неудобств. Цепочка была закреплена на одном, ко второму он её пристегнул, только когда обвёл вокруг одного из прутьев витого изголовья. И вот я снова перед ним почти в коленно-локтевой, как будто что-то могло сложиться иначе. С приготовлениями было покончено, но он всё не начинал, и проволочка наматывала на кулак мои нервы. Чувства становились острее. Бархат багрового покрывала, холод металла от изголовья. Очень хотелось задать вопрос: «Думаешь, мне действительно станет легче?» Не для того, чтобы узнать ответ, а чтобы просто услышать голос. Но мы договорились: без вопросов. Я глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки, насколько это возможно в моём положении. Получилось прерывисто, как будто я рыдала полчаса до этого. Его ладонь легла мне на спину между лопатками и медленно, успокаивающей лаской, спустилась к пояснице. – Не бойся. И сразу же за этим плеть первый раз опустилась на кожу. Я втянула воздух, ожидая, как вслед за этим мгновенно вспыхнет огонь, но на самом деле это сложно было назвать болезненным. Удар был слабый. За ним сразу второй, третий, четвёртый. Они шли с промежутком где-то в пять секунд, так что я успевала немного перевести дыхание, были ощутимее. Я стискивала побелевшими пальцами прут изголовья, глубоко прогнувшись в пояснице. Удар-удар-удар. Ланкмиллер не обманывал, не выдерживал долгих пауз, так что все его движения вшивались в выраженный чёткий ритм. Становилось жарче, сначала удары были довольно слабые, но сила их шла по нарастающей. И мне уже приходилось кусать губы, цепляться за прут. Дрожали плечи, горящая кожа не успевала остыть, и каждый следующий удар накладывался на предыдущий. Ланкмиллер вдруг ослабил силу, и касания плети вновь стали едва ощутимыми, но теперь как будто приходились на разгорячённую кожу чаще, хотя я не была уверена. Если вначале напряженные нервы подмечали всё, каждую мельчайшую деталь происходящего, теперь чёткие грани смазывались. Я не понимала, но цепляться за мысли, здравый анализ, когда тебя методично секут плетью, было сложно. Сколько времени прошло – я не знала. Если раньше сложно было сфокусировать мысли, то теперь и взгляд. Не смотря на то, что Кэри порол сильнее, мои всхлипы становились всё тише. Я словно соскальзывала куда-то. Сейчас сила ударов снова шла по нарастающей, но теперь боль отошла на второй план, как будто смазалась. Сердце начало стучать чаще, дыхание изменилось. Было непривычно, непонятно и... хорошо. Мысли отпускали. Навязчивые, мрачные, тяжёлые. Все. С каждым ударом я только больше погружалась в эту вязкую пучину внутренних ощущений, абсолютно трансовых. Поначалу это была просто лёгкость, заполнившая каждую часть моего тела, такая невероятная, что это сравнимо было лишь с нахождением на грани жизни и смерти, когда касаешься чего-то недоступного человеку. Но потом стало добавляться постепенно что-то ещё. То, для чего готово было давно огромное, ничем не заполненное. Восторг. Звенящий, всепоглощающий. Чувство такой силы, что кроме него внутри меня ничего не оставалось. Если бы я точно знала, как ощущается счастье, я бы, наверное, назвала это так. Абсолютная эйфория, какой-то наркотический приход, ничего похожего я никогда... Похоже было на чувство полёта, падение в никуда, от которого внутри всё замирает, и хочешь отдаться ему, и чтобы оно никогда не заканчивалось. Но приземление настигло меня, как и всё неизбежное. К счастью, это не было похоже на удар о землю с большой высоты. Нежная прохлада, бархат покрывала. Я возвращалась обратно медленно. Постепенно смогла различить и его лицо. Ланкмиллер меня отстегнул и даже укутал в одеяло. Он сидел рядом на краю кровати и задумчиво наблюдал за происходящим. – Ты можешь объяснить? – губы всё ещё плохо слушались и как будто не хватало воздуха. Он потянулся к моему лицу, убрать волосы. – То что ты только что испытала называется сабспейс. Состояние измененного сознания. Если захочешь туда вернуться, можешь приходить к нам в клуб. Наконец послышались те самые язвительные нотки в голосе, хотя, судя по интонации, говорил он абсолютно серьёзно. Это намёк на то, чтобы больше ему не звонила? Я чувствовала близость к краю всё ещё, к этой бездне из больного на голову счастья, и не хотела отпускать её. Продлить хотя бы до конца ночи. – Мне обязательно уходить? – Тебе обязательно остаться и побыть ещё какое-то время под присмотром. Хочешь чего-нибудь? – Поесть, – необдуманно отозвалась я, и Кэри тут же поднялся с кровати. – Не уходи! – я поддалась спонтанному порыву и потянулась за ним, но не удалось нормально выпутаться из покрывала, и я в итоге чуть не грохнулась на пол. – Сейчас вернусь, – возвращая меня на место, вздохнул Ланкмиллер. Вернулся он и правда быстро, с разогретой пиццей и горячим чаем. А съела на удивление много, потому что даже утром кусок в горло не лез, а потом я просто сидела под дверью, голодная, даже не замечая этого. Кэри за таким буйным аппетитом наблюдал с усмешкой. Потом, когда убрал посуду, лёг сзади, привлекая меня к себе. И я не стала вырываться. Хотелось, чтобы меня погладили, и он гладил. Я смотрела из-под тяжелеющих век на город, и можно было представить, что всё хорошо.