Распутывая хитросплетения

— Мне нормально, — тихо отозвалась я, и как раз в этот момент плечи сковала дрожь. Но это не от ветра. От того, что Ланкмиллер меня касался. Вот так вот, молча, практически невесомо, я даже на коже не чувствовала. Когда ты знаешь, что это в любой момент может перерасти в ничем не сдерживаемую страсть, то словно сидишь на пороховой бочке, безрезультатно пытаясь предугадать этот момент. Как-нибудь подготовиться, чтобы он тебя не утопил, не смёл подчистую, оставив от фундамента только щепки. Одна за одной расстёгнутыми постепенно оказались все пуговицы, а я как будто окаменела, рассматривая пустым взглядом, как расплываются в воде отражения фонарей. Застыла на месте и не могла даже руку поднять, ни чтобы остановить его, ни чтобы помочь. Знаю, что он не любит, когда так. Знаю, что лучше его не злить. Но Кэри не злился, по крайней мере, пока. Может, он был доволен и тем, что ему хотя бы не мешают. Провёл по плечам, и я послушно вынула руки из рукавов. Так должно было стать холоднее, а стало только лихорадочнее и жарче. Я прикрыла глаза, пытаясь найти внутреннюю опору, ориентир какой-то спутанному сознанию. И очень чётко ощутила, как щёлкнула застёжка на моей спине. Почти сразу вслед за этим обнажённого участка кожи коснулись чужие пальцы. Он гладил меня по спине, Ланкмиллер, прямо поперёк оставленных им же шрамов. С полным осознанием того, что это он сделал, он их оставил там. С удушающей, несвойственной ему нежностью. Всё. Просто, блять, всё. Я резко вздохнула, почти захлёбываясь, и распахнула глаза. Мы встретились взглядами, и на меня всё-таки обрушился девятый вал. – Кэри. «Кэри», чтобы ощутить почву под ногами хотя бы на миг. «Кэри», чтобы почувствовать, что я жива и что всё это чёртова грёбаная реальность. Пусть он ответит что-нибудь, ну. Мне очень нужен воздух, и я не знаю, понимает он это или нет. — Не бойся. Ты же знаешь, что дальше будет. Дальше будет неправильно и глупо. И я ненавижу то, что во мне всё так звенит от предвкушения этого «дальше». Ланкмиллер ухватил с подноса клубнику и поднёс к моему рту. Я поймала её губами и сразу же ощутила на языке этот острый пьянящий вкус ягодного сока. До чего я дошла, где свернула не там, почему я ем сейчас с его рук и меня не смущает абсолютно ничего. Чужие ладони касались моего тела электрошоком. Ланкмиллер медленно оглаживал грудь, спускаясь плавно к животу, проходясь по выступающим рёбрам, как будто вспоминал затёртые памятью линии. Воздух казался мне каким-то разреженным. Сердце ёкало, и я всё ещё не в силах была совладать со своим оцепенением. Тихо сидела, смотрела в сторону, и мне не хотелось, чтобы он убирал руку, потому что от этих прикосновений я чувствовала себя как-то по особенному правильно нужной. И всё как будто вставало на свои места: у Ланкмиллера карт-бланш на меня от начала и до конца, и я сама поставила под ним подтверждающую подпись. Пропустила, как пальцы скользнули мне под юбку, Кэри зацепил ткань нижнего белья и потянул на себя. Ну вот, теперь нам ничего не мешает, наверное. Подтверждая мои мысли, Ланкмиллер стянул меня в бассейн, и я чуть было не ушла под воду с головой, если бы Кэри не прижал своим телом к бортику. В висок пришёлся смазанный поцелуй. — Ты всегда такая мрачная, задумчивая, замкнутая в себе, — прошептали мне на ухо. —Отстранённая, как будто не хочешь здесь быть. И знаешь, тебя хочется драть очень грязно. Чтобы ты раскрывалась навстречу, стонала громко, показывала, насколько ты на самом деле горячая. И я вряд ли смогу сдержаться. Я вскинула голову. Не чтобы ответить, чтобы просто посмотреть в этот момент в глаза ему. И не успела сделать ничего, даже вдохнуть, как губы накрыли поцелуем. Очень откровенным, совершенно бесстыдным, и я подстроилась, ощущая на языке его вкус. Очень быстро окончательно подурела голова, и мир не спешил вставать на место, даже когда поцелуй разорвался. У меня внутри всё сводит от жгущего огнём желания, а Ланкмиллер сейчас так близко. Так одуряюще близко, что я даже чувствую какое-то смутное злорадное торжество. Ткнулась носом в его шею, легонько коснулась губами. Потом уже совсем по-другому, более жадно, порывисто, выцеловывая мокрую разгорячённую кожу, путаясь в его запахе. Ланкмиллер по-прежнему вжимал меня в бортик, и я прекрасно чувствовала его эрекцию. От этого осознания, которое постоянно билось в висках, всё выходило как-то сумбурно. Ланкмиллер потянул меня наверх, заставляя опереться локтями в покатый бортик. Сейчас, да. Я запрокинула голову наверх, чувствуя, как мучитель входит в меня сантиметр за сантиметром. Не выдержав, сама качнула бёдрами, подаваясь навстречу, и тут же захлебнулась в коротком стоне. Получилось слишком резко, неожиданно. Я была готова перейти за черту только уже от этого. Ланкмиллерский смешок вернул на секунду к реальности. Мучитель, кажется, даже сказал что-то, судя по интонации издевательское и не слишком лестное. Но едва он начал движение, я и об этом забыла. Плеск воды смешивался с нашим судорожным дыханием. Мы порывисто цеплялись друг за друга, как будто сейчас отнимут, разведут по углам. Нет, разойдёмся сами через три недели и перестанем так ненужно сходить с ума. А пока я даже отчёт себе не отдаю, что Хидэ с Феликсом, если не слишком заняты друг другом, прекрасно слышат нас даже через закрытую форточку. Кэри замер, чтобы поцеловать в плечо, потом продолжил уже в размеренном темпе. Стало хуже, потому что это сводило с ума медленнее и куда основательнее. С каждым толчком всё полнее захватывало чувство какого-то незамутнённого кайфа и принадлежания. Мне уже казалось, что сердце откажет от того, что его постоянно так сводит этими ощущениями, когда наконец мир вспыхнул в глазах звёздами. Я без сил сползла в воду, едва цепляясь за бортик и хватая ртом воздух. Думала, что приду в себя через полминуты, и сознание прояснится. Но нет, ничерта. Это Кэри вытащил меня из бассейна, Кэри завернул в какое-то совершенно огромное махровое полотенце и он же отнёс в маленькую гостевую спальню на втором этаже, где я отключилась, даже ещё не успев коснуться подушки. *** Утро уже наступило, и пробивалось сквозь плотно задёрнутые коричневые занавески единственным лучиком света на полу. Меня разбудило какое-то тихое мерное жужжание. Я разлепила глаза, не отрывая голову от подушки, и уставилась в спину Ланкмиллера. Он сидел на кровати лицом к окну, и с моего места нельзя было понять, что он делает. Только когда жужжание прекратилось, и Кэри отнял левую руку от груди, можно стало рассмотреть на его запястье прибор с экраном. Тонометр, видимо. — Тебе нехорошо? — сонно спросила я, поднимаясь, и тут же спохватилась, что получилось неразборчиво. Но Ланкмиллер расслышал. — Мне прекрасно, — не слишком довольно отозвался он, не оборачиваясь. — Но теперь каждое моё утро начинается так. Он записал цифры с экрана в тетрадь на тумбочке и резким движением захлопнул её. Я закуталась в одеяло, отползая немного в сторону. Наверное, здесь можно только порадоваться, что он не игнорирует своё состояние, следит вот так и знает, что с ним происходит. Хотя и не очень хочет, чтобы эта часть его жизни была заметна окружающим. Кэри повернулся к зеркалу, завязывая галстук. Однотонный, значит, какая-то важная встреча. — Мне нужно уехать, — коротко бросил он, проходя мимо кровати. — Ты можешь ещё поспать. И, остановившись, накрыл меня одеялом до самого подбородка.