Распутывая хитросплетения

Ехала молча, сжимала в руках мобильник, так что казалось, вот-вот треснет экран. Ланкмиллер пару раз пытался заговаривать о какой-то невинной ерунде, но я отвечала односложно и сухо, а то и вовсе просто качала головой, и он отстал. В горле было сухо, как будто гортань посыпали песком. Сейчас мы приедем, и мне надо будет звонить Энзо. А потом смотреть ему в глаза и гадать, сколько он знает. Мы с того раза даже не разговаривали нормально. Кэри припарковался напротив главного входа, и я быстро, пока во мне ещё оставалась храбрость, нажала кнопку вызова. – Профессор, если я сейчас подойду к главному входу, вы спуститесь со мной поговорить? У него ещё должен быть рабочий день. Только что обед закончился. – Конечно, подходи, – послышалось в трубке после небольшой паузы. Я выдохнула, поспешно нажимая красную кнопку отбоя. Нормально. Всё будет нормально. Нужно просто очень аккуратно у него выяснить, кто меня искал и зачем. И после смыться – тоже очень аккуратно. – Ты хочешь одна идти? – Кэри потянулся, потом обернулся ко мне. – Это тот профессор, который тебя отмудохал? – Мог бы выражение поделикатнее выбрать, – пробормотала я хмуро и растерянно. – Одна пойду, тебе не надо там быть. Я быстро. – Будь на виду, – Кэри кивнул на панорамное окно коридора. С улицы все, происходящее в нем отлично просматривалось, как в аквариуме. Прежде, чем выйти из машины я буркнула короткое: – Постараюсь. Энзо уже ждал меня у входа. Он неплохо выглядел, к моему облегчению. Летняя рубашка, вот этот вот милый прищур на солнце. – Привет, – профессор сразу же заключил в объятия, обрушивая на меня свой букет светлых южных запахов: зелёный чай, персики, нагретое на солнце дерево. Я осторожно положила руки ему на спину, чувствуя как изнутри пробирается дрожь. Это продлилось гораздо дольше, чем должно было, и плевать на сонного охранника, уткнувшегося в кроссворды в паре метров от нас. Меня гораздо больше беспокоил безотрывный взгляд из припаркованного у входа чёрного автомобиля. – Расскажешь, в чём дело, чуть поподробнее? – наконец отстранившись, попросила я. – Меня это беспокоит. Немного. – Немного? – Маттеони переспросил слишком эмоционально, вздёрнув бровь. – Когда я звонил тебе в прошлый раз, ты была не в городе. По крайней мере, сказала, что была. И теперь приехала специально, чтобы что-то выяснить? Не хочешь поделиться, что там у тебя за проблемы? – Н-ну... – в мобильнике висит двести непрочитанных сообщений от Аруша, у меня очень сухие губы, и они начинают трескаться. Я обещала вернуться быстро. – Может, как-нибудь позже. – Ну ты как вообще? – он хоть и недовольно вздохнул, но не стал упорствовать. Я уже собралась ответить на дежурный вежливый вопрос дежурное вежливое «нормально, а ты?», но меня прервал тот самый звук: тележка уборщика, подпрыгивающая на коридорной плитке. Господи. – Роуз? Роуз ты чего? – профессор даже опешил от моей реакции, потому что со стороны, наверное, казалось, что в меня пулей попало или что-то вроде того. Выедающий глаза запах моющих средств. – Доброй день, – совершенно чужой, даже не мужской голос. Я обернулась, морщась от хруста позвонков в шее: дородная полная женщина с белым платком на чёрных выцветших волосах. – У тебя такая реакция, как будто ты заядло мусоришь в коридорах, – Энзо даже находил это забавным. Я тоже. Эта паранойя уже достигла ненормальных пределов. – Да нет, просто... был тут один... такой, с золотым зубом. – А, его уволили на днях. Деньги из кабинетов повадился воровать, причём совершенно бесстыдно. Что, приставал? – Было дело. Да там ерунда... – я говорила очень быстром сама отдавала себе отчёт, как быстро бегают у меня глаза. – Ему срок дадут, скорее всего. Да и обратно совершенно точно не примут. Его уволили, отобрали пропуск. Теперь он так просто в здание не попадёт. У него есть номер Евы, да и чёрт с ним. Хуже, чем я уже выгляжу перед ней, не будет. Надеюсь, с остальным разберётся Фарси. Но... тогда кто меня искал здесь? – Пойдём в мой кабинет поговорим, здесь людно, – предложил Маттеони, оглядываясь. Новая уборщица уходить не собиралась. Как раз начала раскладывать тряпки, чтобы протирать скамейки вдоль стен. – Да, конечно, – я кинула косой взгляд в панорамное стекло. Не то что бы мне сильно хотелось уединяться с профессором, но вот так при посторонних обсуждать мои дела - тоже не вариант. Я завернула за угол вслед за Энзо и прошла вдоль по коридору вплоть до таблички с его именем, ловя себя на мысли о том, как гулко отдаются шаги в опустевшем на летнее время коридоре. Маттеони открыл дверь, пропуская вперёд, – Это зачем? – нервно спросила я, отступая к профессорскому столу. – Чтобы не дёргали, – теперь стало заметно, что Энзо тоже нервничает. – Вот, честное слово, я... – он демонстративно опустил ключи на полку возле двери, – просто поговорить хочу. Мы ведь с тобой с того раза ещё не... Ясно. Он тоже называет это у себя в голове тем разом. – И не надо, – прервала сбивчивый поток объяснений. – Я всё понимаю, правда. Что ты прошёл через ад, и что после такого хочется кому-нибудь отомстить. Остаётся какая-то чёрная злоба на весь мир, – помолчала, подбирая слова и думая, стоит ли вообще говорить об этом. – Но ты же не такой, ты бы никогда выстрелить не смог, даже окажись всё так, как ты и предполагал. Энзо выслушал меня молча. Прошёлся по кабинету к двери, потом обратно, поправляя и так идеально выглаженный воротник. Не знаю, чего он хотел бы от меня услышать, но я не могу сказа ь ничего иного. Ему просто очень нужен второй шанс. И он действительно его заслужил. – Меня другое мучает, – профессор взял мои руки в свои, и ладони у него, несмотря на волнение, были сухие и тёплые. – Когда я пытаюсь представить, сколько горя тебе принесло то, что я сделал, я не могу. Всё время кажется, что остановится сердце. Ты сидела на траве тогда, такая маленькая... – видно было, что мысли у него путались, и Маттеони большие усилия прилагал, чтобы звучать разумно, а не как умалишённый в бреду. У него получалось. Я слушала. – Я бы не хотел, чтобы ещё один твой шрам был плодом моих стараний. Прости, не знал, как это сказать по-другому. Прости, прости, прости. Он внезапно начал целовать мои пальцы, ладони, перемежая касания губ с этим своим лихорадочным «прости», и мне вспомнился Вест. Как он стоял на коленях передо мной и тоже просил прощения. Я не знала и теперь никогда не узнаю, за что. Смотреть на Энзо, потом в сторону, переводя дыхание. Рук вырвать я не решалась, потому что тогда он точно бы решил, что я его отталкиваю. Но и как прекратить это иначе, я не знала. – Я хочу, чтобы ты был счастлив, я думаю, ты сможешь, – очень постаралась сказать твёрдо, так, чтобы не дрожал и не прерывался голос. Тогда только профессор меня выпустил, и я наконец смогла сбросить входящий звонок, проклиная ланкмиллерскую нетерпеливость. – Раз уж ты всё равно приехала, может, поужинаем где-нибудь вместе? Сколько надежды в глазах, голосе, господи. – Профессор, я... – предложение оборвалось на вдохе, потому что Энзо вдруг снова оказался очень близко. Тёплый, взволнованный, уставший сам от себя Энзо. На мою щеку почти невесомо легла чужая ладонь. – Вряд ли получится сегодня, но через пару недель, может... Напрасно приехала, только больше его мучаю. В сумке не прекращалась вибрация звонка. Я дышала коротко и часто, отчётливо понимая, что ещё никогда не чувствовала в себе столько смятения. Очень сильно кололо пальцы. Накрыть его руку своей? Убрать её, отстраниться, прочертить между нами непреодолимую грань, прекратить все эти его надежды, потому что... разве они не ложные? Вибрация наконец стихла, тут же сменившись весьма настойчивым стуком в дверь. – Да кого там черти принесли? – раздражённо прошептал Энзо, опустив голову. Меня этот вопрос не мучал. Я знала, кого. – Лучше открой. Профессор озадаченно глянул на меня, но спорить не стал, послушался. – Узнала всё, что нужно? Долго собираешься тут задерживаться, – Кэри с порога обратился ко мне, игнорируя присутствие в комнате Маттеони. Мина у мучителя была недовольная. Нет, я не узнала ничего. Но то, о чем мы говорили, было гораздо важнее. Видимо, оценив мои полыхающие неровными пятнами щёки, Ланкмиллер фыркнул. Примерно представил себе, что происходило между нами только что. – Давно в тебе мазохизм разыгрался? Тянет к мужикам, которые любят испытывать на тебе свои боевые приёмы? – яд, ирония, чувство собственного превосходства. – Закрой рот, – резко оборвала я, не хватало ещё, чтобы Энзо подобное слушал. Он и так с ума едва не сошёл со своим разъедающим чувством вины. Хотя, если что-то в словах Кэри можно было понять неправильно и не в мою пользу, он, наверное, уже понял. – А что не так? Ты теперь его ещё и выгораживать собралась? Совсем мозгов не осталось? – Начнём с того, как ты с ней разговариваешь, – запальчиво отозвался профессор, но тут же получил от Ланкмиллера очередную язву. – По крайней мере синяков на ней после этого не остаётся. – Прекрати балаган, – зашипела я, хватая его за рукав и почти силой выволакивая из кабинета. Не прощаясь с Энзо, даже не бросив напоследок извиняющийся взгляд. Знала, если задержусь для этого, все станет только хуже. – Какого черта происходит? – Ланкмиллер тронулся с места едва ли не раньше, чем я успела захлопнуть дверь. – Это мне нужно спрашивать! – мгновенно вспыхнула я. – Ты здоровый тридцатилетний мужик, ведёшь себя как... как подросток! Почему я не могу поговорить с человеком наедине без того, чтобы ты явился и начал его оскорблять? Почему я стараюсь вести себя прилично при твоих знакомых? – Потому что мои знакомые адекватные люди, они не решают проблемы так, как твой дружок, – отрезал Ланкмиллер, выезжая с парковки. На красный проскочил. – Если тебе он лично по каким-то причинам не нравится, не надо меня вмешивать, ладно? Я сама пока ещё в состоянии выбирать, с кем проводить время, а с кем нет, потому что это, блять, моя жизнь. – Так может, будет не лишним напомнить, что сейчас она моя? – Это низко! – я всё больше распалялась, натыкаясь на вот этот совершенно непробиваемый бескомпромиссный тон мучителя, у которого и сомнений не было в собственной правоте, и в этот раз даже саданула кулаком по дверце от злости. – Давай мы закончим этот спор, пока ты ещё окончательно не растерял всё своё достоинство! Ланкмиллер фыркнул демонстративно, но замолчал. До самого шлагбаума мы не разговаривали. Консьерж аж поздороваться забыл, видимо, глядя на наши хмурые лица и нехило на этой почве испугавшись за своё здоровье и рабочее место. Кэри снова разговор начал только в лифте, и по голосу слышно было, что он всё это время пытался успокоиться, звучать взвешенно, разумно и убедительно. – Ты действительно считаешь это нормальным? То, что он головой тебя о твёрдые предметы прикладывает, а потом ты к нему обжиматься лезешь. Ты действительно думаешь, он в следующий раз всё в точности не повторит? Ещё и в полицию не обратилась... На табличке над дверью сменяли друг друга цифры — номера этажей. Пятый, шестой... – Я же объяснила, что возникло недоразумение, – вздохнула и плечом привалилась к стене кабины. – Дикая ошибка, скорее. Он увидел во мне мою мать, хотел отомстить ей... так, – атас, это Ланкмиллер ещё не знает, что мне угрожали пистолетом. – Но мы всё прояснили, теперь я вижу, как он мучается и сожалеет. И я не могу не дать ему шанс исправиться. Это не значит, что между нами что-то будет, просто... продолжим общаться, как нормальные люди. Двадцать первый, двадцать второй... Душно, хотя работает кондиционер. Кэри потёр переносицу, с таким видом, будто я такой бред несу, что ему физически больно. – Он сейчас кажется тебе очень милым, само обаяние, правда ведь? Так это обычно и бывает. А потом повторяется по кругу с избиениями. – Ты, что ли, лучше?! – довёл, блять, выбесил. – Ты на мне синяков ни разу не оставлял? Оставлял, и даже кое-что покруче! По себе, что ли, судишь? Хреновая затея, не все такие же обмудки. Тридцать седьмой, восьмой... – Как ты фантастически избирательна. Твоя великодушная натура меня до сих пор простить не может, а почти незнакомого тебе человека – легко. Хотя я пытаюсь, ёптвою мать, Роуз, пытаюсь. Вольную подписал, вместо того, чтобы пихнуть тебя какому-нибудь извращенцу, который любит себе мозги ебать. Деньги перевожу, чтобы ты не пошла работать опять в какое-нибудь злачное место, откуда хер вытянешь потом, – лифт остановился, двери разъехались в стороны. – Разгребаю за тебе неприятности, в которых ты по уши, – Ланкмиллер резким движением открыл дверь, и я уловила слабый, но всё ещё доносящейся из коридора запах духов Евы. – Могла бы ведь сказать раньше, нет, тянула, мучилась. Сама к неприятностям тянешься, как магнит. Потом ходишь всем недовольная, нравится жертвой быть. А я как всегда хуже всех. Мне шанс не положен. Я вслед за Кэри, не снимая обуви, прошла на кухню. Или у меня внутри всё горело от гнева, или просто солнце слишком нагрело дорогую плитку через огромные окна. Я встала перед ним. Так, чтобы он смотрел. – Подписал мне вольную? – ладонью об столешницу, что больно даже. – О! Какое одолжение! По гроб жизни тебе обязана теперь! Проблемы разгребаешь мои? Да ты меня просто пользуешь! Прекрасно мог обойтись и без моего тела, просто Грейс уехала, нашёл себе другую дырку, выкрутился, блять, из ситуации! Как будто я могу тебе отказать при таких условиях! Да чем ты отличаешься от этого тошнотворного Аруша? Лучше бы и правда ласты склеил! Здесь на шестьдесят третьем этаже слышно было, с какой силой бьётся в оконную раму ветер. Я сказала всё. Я сказала то, что _не_должна_была. И когда-то Ланкмиллер с таким же выражением смотрел на мою мать. Он молча открыл холодильник. Налил себе воды. Выпил залпом. – Хорошо, – такой спокойный голос, что от ужаса парализует мышцы. – Мы договаривались, что я помогу тебе. С Фарси я всё уладил. Паспорт свой заберёшь, когда подойдёт время. Если тебя больше ничто не держит, вперёд. – Что? Дура. Ты, блять, всё слышала. – Уходи. Я не хочу тебя здесь видеть. Я повернулась к двери, чувствуя, будто каждый мой сустав – поржавел. Остановилась в коридоре. «Прости». Господи, просто скажи ему это. Ты ведь не хотела. Не это имела в виду. Не... Воздух застревает в гортани колом, и я вылетаю из квартиры Ланкмиллера так быстро, что не успеваю опомниться, прежде чем перед моим носом захлопывается дверь. Полусонный консьерж, пыльная остановка, и автобус, который не доезжает до моего дома два километра. Усыпанная гравием дорога, идущая вдоль шоссе – я ничего этого не помнила. У меня перед глазами стоял этот Ланкмиллерский я-в-тебе-разочаровался взгляд. Такая-же-как-и-твоя-мамаша-блядь. От металлических глаз всё резало внутри, будто битым стеклом. Хорошо. Я просто пойду домой сейчас, высплюсь, как человек. А завтра вернусь обратно к мучителю и извинюсь. Тоже, как человек. В кармане завибрировал мобильник, отрывая от болезненных самобичеваний. – Энзо... – У тебя всё хорошо? – опустив приветствия, сразу осведомился профессор. – Нормально. Да, вполне можно и так сказать. – Я знаю, что это не мое дело, – Маттеони замялся, потому что задавать такие вопросы совсем не в его духе было. – Тот, с которым ты приехала... Роуз, почему ты вообще с ним? Он разве не с Евой был? Я железно уверена была: профессор покраснел, пока говорил это. – Он... он с Евой и есть. Это наш общий знакомый, просто подбросил меня до Академии. – Опять врёшь мне? – вздохнул Энзо устало и немного насмешливо. – Да. Я вдруг созналась честно, потому что сил уже не было его обманывать, юлить, выкручиваться. Он в конце концов всей душой ко мне, взамен ничего не требует. И он совершенно точно заслуживает того, чтобы я была с ним откровенна. Ничего другого предложить все равно не могу. – Прости, но правду я тебе не открою. Просто потому что секреты в ней не мои. – Ладно, главное, чтобы всё действительно было в порядке. Тебе точно не нужна помощь? – Вообще, небольшая нужна, – грустно усмехнулась я. – Ты говорил, меня искал кто-то. Не можешь... уточнить? – Мне особо подробности неизвестны. Знаю только, что это какая-то девушка. И что требует она твои личные данные: адреса и телефоны. Охрана сказала, что приходила она уже два раза. Если тебя тревожит подобное вмешательство, я могу поговорить с ней сам. – Нет, просто... Если вдруг она ещё раз придёт, позвони мне, хорошо? И попроси её подождать. – Ладно. Если что, ты звони. Энзо отключился, и я прикрыла глаза, пряча телефон в карман.«Если что, ты звони». После таких слов хочется перезвонить сразу же. Перезвонить и сказать _что_. Что я лажаю, как чёрт, что запуталась как древняя проводка в «Шоколаде», что выгорела и заебалась, что... Ничего этого я никогда ему не скажу. Энзо не заслужил выслушивать всё эту херню. Дома я полила все выжившие цветы, распахнула форточки, чтобы развеять затхлый воздух, и заперлась в душе на два часа. Выйдя, обнаружила пропущенный от Евы. Евы, которая о моём существовании на каникулах даже не вспоминала. Я перезвонила, заваливаясь на кровать. – Ты в Анжи сейчас? – она сняла трубку практически сразу же. – Да, а... – я и слова не успела сказать, как её голос обрушился на меня обеспокоенный скороговоркой. – Мне позвонили из больницы, сказали что беда с моим мужиком. Я так переволновалась, что не поняла ничего толком, кроме того... кроме того, что всё очень хреново. У него опять это сердце и все... Но хуже того, у меня никак не получается приехать сейчас. Т-ты можешь доехать туда, узнать, как он, пожалуйста. Я адрес тебе сообщением скину. Кажется, я пробормотала что-то в ответ. Съезжу, сделаю, всё в порядке. Грейс отключилась, и из телефонной трубки на меня лилась тишина. Она ползла по стенам, заполняя собой всё воздушное пространство, как ужасное животное. Ложилась на плечи огромным грузом, давила на голову. Ланкмиллер в больнице с сердцем. Опять.