Распутывая хитросплетения

Ехать оказалось недалеко совсем, но по приезду мне стало плохо. При одном взгляде на серое монолитное здание к горлу сразу подкатил тугой и плотный комок тошноты, и пришлось чуть ли не пополам согнуться, чтобы взять себя в руки, прийти в чувства. Кэри разыгрывал своё предсмертное представление именно здесь. Я помнила эти мрачные стены, провалы окон. Мне всё это казалось нереальным тогда, будто вот-вот провалится и исчезнет. Я хотела, чтобы провалилось. И сейчас ступеньки под моими ногами тоже были как будто ненастоящими, постоянно заваливались из стороны в сторону, дрожали, норовя то и дело выскользнуть из-под подошвы. Когда ты поднимаешься по таким на едва гнущихся ногах – это задача не из лёгких. Я замерла возле входа, беспомощно глядя на стойку ресепшена у противоположной стены. Что я скажу? Попрошусь к Айреллу О’ши? Господи, да я же ему никто, у меня даже документов нет. Надо идти сразу к Ричарду, если пропустят. А они не пропустят, если спрашивать. Стараясь не привлекать к себе внимания девочки на приёме, которую так удачно отвлёк кто-то в тот момент, я прибилась к группе людей, направлявшихся в левый коридор, тут же свернула к лифтам. Помнила, где находится этот кабинет. Я два часа просидела там в прострации в то утро. Врезалось в память и до сих пор иногда навещало меня вспышками, невольно бросая в дрожь. И сейчас – ничего не изменилось. Всё таже безукоризненная табличка с именем, та же никелевая ручка, в которой искажённо и уродливо отражается реальность. Я отражаюсь не искажённо, я себя ощущаю как раз под стать. И мне сейчас надо пальцы положить на эту ручку, надавить потом. И нечеловеческим усилием воли приходится брать себя в руки, потому что чувство вины, и неловкость, и этот неодолимый, волнами накатывающий страх. Возьми себя в руки. Постучи. Открой. – Доктор Фолиан? – разговаривать с таким плотным комком в горле было не очень удобно. Мужчина вскинул голову от бумаг. Секунды две вспоминал, хотя узнавание промелькнуло на его лице сразу же. – Кику. Здравствуй… – растерян и напряжён. Не ожидал и не хотел бы видеть меня здесь. – Я пришла к Ланкмиллеру. Хотела назвать мучителя по имени, но почему-то оно показалось мне коротким и острым, как бритвенное лезвие. – Поясни, пожалуйста, что ты имеешь в виду, – на лице доктора появился неприятный прищур, заставивший меня ещё сильнее заламывать пальцы. Ну да, Фолиан же не знает ничего. – То, что он сейчас живёт немного под другой фамилией, я осведомлена и даже слишком хорошо. Мы столкнулись случайно в городе, или и не случайно, кто может точно знать, что у него на уме... Но, в общем, он мне всё рассказал и… Мы контракт временный заключили по стечению обстоятельств, сейчас вместе живём. И я знаю, что он здесь. Из груди даже вырвался короткий облегчённый вздох, когда я закончила. Так боялась, что запнусь на середине фразы, так и не смогу объяснить ничего. Но Ричард понял, снял очки и потёр переносицу, на которой остался явственный след от дужки. – Заходи. И поплотнее прикрой за собой дверь. Я провалилась в духоту кабинета с первым же шагом. И хотя горизонтальная форточка была распахнута настежь, воздух через неё не шёл, он стоял в комнате без движения, единой густой и горячей массой от пола до потолка. Я встала, переминаясь с ноги на ногу, возле одного из стульев у заваленного бумагами рабочего стола и внимательно взглянула на Ричарда. Мне не понравился ни этот невыразительный тон, ни этот его измотанный замученный взгляд. – Мы его только стабилизировали. – Фолиан повернулся на кресле так, чтобы оказаться лицом ко мне. – Но пока что он в реанимации и ближайшие дня два останется там. Настолько. У него всё настолько плохо. Я только молча кивнула, не отрывая взгляд от выложенного бежевой плиткой пола. Боялась, что если начну открыто выражать все овладевшие мной эмоции – выгонит. Хотя со стороны я, наверное, выглядела как наполовину живое, едва дышащее существо, уже очень напоминающее труп. Не лучший вариант, чтобы в таком виде Ричарду доверие внушать. – К нему можно? – тихо и без особой надежды в голосе. – Пока нет, он спит. Хотя это ближе к бессознательному состоянию. Можешь предположить, что стало причиной резкого ухудшения? Это важно, – на лице доктора проступила слабая тень. Его очевидно тревожило что-то, не давало покоя, и он будто бы взвешивал, оставляя на мне ожоги острым пытливым взглядом, решал, стоит ли говорить об этом со мной. – Я… – господи, нет, пожалуйста. – Меня даже рядом не было. Мы поссорились, я ушла, – да скажи ты ему, как есть. – Наговорила лишнего. Так что, наверное, это моя вина… – опустила голову и почти затихла к концу фразы. Это оказалась слишком простая и страшная вещь, чтобы вот так просто о ней говорить. Сердце глухо ухало, и каждый удар его болью отдавался в висках. Ещё немного, и мне в действительности понадобится нашатырь. – Тогда тем более не пущу, – сразу нахмурился Фолиан. – Ему сейчас нужен абсолютный покой, никаких потрясений, эмоциональных всплесков, даже мизерных. И не проси меня. – Я не буду просить, я всё понимаю, – пробормотала, отступая к двери, готовая уже просто сбежать отсюда, и презирая себя за это. Видя моё предобморочное состояние, Ричард решил смягчиться, поспешно сменяя на милость свой суровый врачебный гнев. – Успокойся, не стоит слишком сильно себя корить. Он в своем теперешнем состоянии виноват не меньше. – назидательные нотки проступили в голосе, и успокаивающий эффект от них был такой себе. – И без тебя плохо себя ведёт, живёт безрежимно, пропускает приёмы, игнорирует мои указания, но всегда есть последняя капля. Что-то, что добивает. Понимаешь? Я кивнула, не в силах что-то ответить, не уверенная, правильно ли я расслышала и поняла. Кивнула только для того, чтобы Ричард перестал смотреть на меня своим выжидательным взглядом, под которым начинаешь чувствовать себя умалишённой. Я – это что-то, что его добило. Какая оглушительная ирония. – Присядь-ка, – Ричард кивнул на стул рядом. Вид, не предвещающий ничего хорошего и точно такой же голос. Продолжил только после того, как я действительно опустилась, куда велено. – Я думаю, ты заметила, как сам Кэри не любит об этом говорить, и он наверняка особо не распространялся на эту тему с тобой, но раз уж вы общаетесь так близко, нужно, чтобы ты знала. Для его же блага. То, что у него в груди сейчас – даже толковым внутренним органом назвать язык не поворачивается, поэтому мы выбираем пока между искусственными имплантами и полноценной пересадкой. И проблема не в средствах, деньги у него есть. Проблема в том, что процесс сложный, а он так наплевательски подходит ко всему, делая своё и без того шаткое положение ещё более… Я подняла глаза на Ричарда, медленно переводя всё, сказанное им, на человеческий язык. Вопросы роились в голове, но я перебивала, обрубала их, чтобы не получить ответов. Ланкмиллера готова была задушить за то, что он не сказал ничерта. Но и это не снимало с меня вины. Я ведь знала, я в любом случае знала, что так нельзя. – Оставь свой номер, если вдруг что, я тебе позвоню. – Вдруг что? – выкашляла сипящим голосом. – Сама не приходи к нему, – игонрируя мой вопрос, продолжил доктор. – Не нужно привлекать лишнего внимания. Тем более, что твой визит ему на пользу не пойдёт. В общем, расслабься, пока страсти не успокоятся, ты в этой ситуации всё равно ничего сделать не в силах. Что-то более ужасное, более омертвляющее и безнадёжное Ричард сказать не мог. Я встала, попрощалась, поблагодарила, кажется, за дверь вышла, как в бреду. Из душного раскалённого кабинета прямиком в холодный, сквозняками продуваемый коридор. Посмотри и осознай. Старайся так жутко не ухмыляться. Ланкмиллер лежит где-то за одной из этих дверей, увешанный пикающими приборами, один. И это я его довела до ручки. Ричард старался быть очень вежливым, но всё, что мне требовалось услышать, он сказал. Сказал достаточно, чтобы я сама могла сделать все не самые приятные выводы. И мне даже как-то удавалось держать себя в руках, пока я шла к лифтам, пока снова спускалась по уходящим из-под ног ступенькам. Выдохлась, кончилась только в сквере напротив входа. Опустилась на край скамейки, чувствуя, как физически очень болит внутри. Лбом ткнулась в колени, пытаясь не задыхаться. Воспоминания двухлетней давности наслаивались на произошедшее сейчас, затихшие и посеревшие с течением времени, оживали, наливаясь красками, и только больше душили меня. Я ведь не хочу, чтобы так… Я всё это не выдержу по второму разу. Шум в ушах, перебиваемый гулким стуком сердца, не утихающая дрожь, сковавшая пальцы, и вдруг – безумная, почти маниакльная потребность коснуться его, обнять, ткнуться носом в костяшки пальцев. Затапливающий с головой приступ нежности, какого раньше не было никогда. Это раздражало, я не хотела себя ещё и этим мучить, потому что едва ли Ланкмиллер мне что-то подобное позволит, когда Ричард наконец его выпустит. И будет абсолютно прав, не подпустив меня близко, потому что это последнее, что ему нужно, и вот такого он уже, наверное, не заслужил. Я просидела так, пока моим состоянием не озаботилась какая-то пожилая пара. Предложили воды и позвать докторов, пришлось вежливо отказываться заплетающимся языком и кое-как волочиться к остановке. На город уже спустился плотный сизый вечер, разбавляемый светом фонарей и фар, асфальт всё никак не желал отдавать дневную жару, она по-прежнему поднималась от земли горячими волнами, душила, першила в горле. Прислонившись лбом к пыльному стеклу автобуса, я гоняла по кругу одну, вскрывающую меня раз за разом мысль. Пусть, пожалуйста, пусть он не умрёт.