Распутывая хитросплетения

Собраться с мыслями я смогла, лишь только оказавшись дома. Упала на кровать, не раздеваясь, и долго считала вдохи, пока мысли наконец не потекли плавно. Хотя они всё равно оставались тяжёлыми и шипастыми, больно ранили одним своим появлением, вскрывая ещё совсем недавние, с таким трудом затянувшиеся рубцы. Надо было позвонить Грейс, сказать, что всё нормально. Нормально. Я сжала в пальцах трубку. Она была такая смешно истерзанная, исцарапанная. Из всех моих вещей ей больше всего не повезло летать о стену, когда я злилась, и под кровать, когда искала её спросонья. Теперь вот тискаю ещё. – Ева... – позвала дрожащим голосом, едва прервались тихие гудки. – Наконец-то... – нервно вздохнули в трубке. – Я тут с ума просто сходила. Ты была у него? Как там? – Там... к нему не пускают. Врач сказал, что стабилизировали, но ещё пару дней побудет в реанимации. – Чёрт! И ведь надо же было ему умудриться! Да ещё и именно в это время! – Ева с горькой досадой, кажется, что-то пнула, и боль от сильного удара заставила её затихнуть на какие-то мгновения, сбила спесь. – Ты не знаешь, почему вдруг... ну... всё так случилось? Он опять режим нарушил, надирался в клубе до утра, да? Тебе надо сказать ей. Скажи ей. – Нервное перенапряжение, – глухо ответила я, не узнавая собственного голоса. – Вот как. Глупый, – Грейс там у себя внезапно поперхнулась. – Безответственный урод. Теперь до утра из-за чувства вины спать не будешь, да? А ещё лучше станет, когда он выздоровеет и сам ей всё расскажет. – Ему что-нибудь надо? Лекарства, может, какие-нибудь или фрукты? Может ты... Чёрт, мне правда очень жаль, что я не могу приехать! – Ева? – позвала осторожно и придушенно. – М? – Ты береги его. Береги. – Да, разумеется. Спасибо тебе большое. Если вдруг что-то выяснишь, звони сразу, – она отключилась, и я сжала трубку между коленями, запрокидывая голову к потолку, выдыхая сквозь сжатые зубы. Господи. Насколько это правильно, что он с ней. Насколько хорошо и здорово. Насколько больно. А я… Я только хуже всё делаю и так устала пытаться быть нормальной, если честно. Уже и дурак выучил бы, что мне не место в его жизни, доме и даже мыслях. Подожду, пока станет лучше, пока его выпустят, попрошу прощения по-человечески, а потом, потом... Я свернулась на постели клубком, хватаясь за голову, когда туда начали приходить совсем уж мрачные мысли. Старалась себя успокоить: естественно, что не умею жить пока, как нормальный человек, это не самое лёгкое в мире искусство. И, конечно, у меня с первого раза всё не сложится. Но сейчас, в моём положении, тяжело было верить, что всё сложится даже хотя бы с сотого. Оставшись без сил, я уснула лицом в подушку. Разбудил телефонный звонок, но я очень долго была уверена, что это часть сна, одного из тех кошмаров, которые под утро часто мучали меня какофонией жутких парализующих звуков. Дошло, только когда я уже окончательно проснулась, а трель всё не думала утихать, настойчиво повторяя и повторяя одни и те же ноты. – Да? Да? – схватила с тумбочки телефон и поднесла к уху, не с первого раза попав по кнопке вызова. – Доброе утро. Разбудил? – рассмотреть, кто звонил, не успела, но по голосу узнала профессора. – Угу… – сонно покивала я. – Слушай, ты просила позвонить, когда она снова придёт, вот и… – В такую рань?! – воскликнула хриплым со сна голосом, не в силах поверить, что мне настолько не везёт, и чуть было матом не покрыла с ног до головы всю эту ситуацию, но к счастью, до меня вовремя дошло, что я сейчас с профессором разговариваю, и что я вообще-то его перебила. По тому, как подозрительно хмыкнул Маттеони, я догадалась, что вдобавок ещё и что-то не то сказала, мельком глянула на прикроватный будильник: часы показывали уже половину первого. – О, дьявол. Скажи, что я сейчас подъеду, – одной только мысли о зеркале хватило, чтобы подсечь мою уверенность на корню. Поэтому я уже тише и грустнее добавила. – Ну, как только соберусь. Там кафе через дорогу, может, она захочет там подождать... Да что ж это!.. – подскочив с кровати с дерзкими планами начать собираться как можно быстрее, я первым делом выронила телефон. И тут же очень понадеялась, что он достаточно далеко и с большим грохотом улетел, потому что я всё-таки выругалась, очень грязно даже для сидевшего мужика. – Я всё понял, можешь не переживать, – успокоил Энзо, как только удостоверился, что я снова его слушаю, выудив трубку из-под тумбочки. – Спасибо. Я вздохнула, обессиленно сползая на пол. Мир не заслужил такого терпеливого Маттеони. На улице было странно, как-то ненормально солнечно. Мне почему-то казалось, что тучи должны быть. Дождь, в котором можно спрятаться и затеряться. А не вот эти дурные палящие лучи-лучи, от которых даже в тени не скроешься, и которые наводят на город вот эту сложно переносимую душную сухую жару, от которой ломаются кондиционеры. Профессор встретил меня у входа в академию и поймал за руку, когда я проявила желание поскорее войти и разобраться уже наконец со своим очередным пиздецом. – Задержимся на секунду? – он, крайне деликатно удерживая меня, увёл на пару шагов от входа. – Нужно перекинуться парой слов. Слушай, я не успел спросить тебя в прошлый раз, но что у тебя за дела с тем… – он хотел как-то назвать его, но в последний момент поморщился и состроил подозрительно кислую мину, – который в прошлый раз с тобой был. Я отпрянула, хмурясь. – Энзо, ты мало похож на того, кто столь активно стал бы совать нос в чужие дела, это что, какой-то особый случай? – я старалась, чтобы голос звучал ровно, но это нездоровое внимание к Ланкмиллерской персоне со стороны профессора мне не нравилось. – Ты уже спрашивал о нём, когда мы говорили по телефону. Я сказала тебе, это Евы мужик, мой знакомый просто. Что ещё ты хочешь услышать? И, почему, ради всего святого, все ниточки в моей жизни связываются в узел с одним единственным именем? – Ты неправильно поняла мой вопрос, – профессор стушевался, потому что против моей воли в голос просочились нотки раздражения, граничащего со злобой, и больно царапнули его, не ожидавшего такого. – Ты сама… Ты вообще знаешь, кто он? – Толком понятия не имею, – опустила глаза, почти буквально сгорая от стыда и фонтана других эмоций. Почему ты заставляешь меня врать так неловко и скользко, я прошу пощады, просто оставь меня с этим наедине, разве это так непереносимо сложно? – Ну-ка не лукавь со мной, – Энзо сделал широкий шаг вперёд, из-за чего мне пришлось отступить к стене, к которой я оказалась в тот же момент прижата. Подняла глаза и столкнулась с его серьёзным, обеспокоенным взглядом, очень прямым. И хотя могла в любой момент без труда высвободится, этот тон, эти слова и наводящие вопросы запустили в моей голове череду мыслей, которым давно бы уже пора там появиться. Никто из дома Ланкмиллеров никогда не был публичной персоной, и ни одна газета, ни один портал или телеканал не владел такой роскошью, как хотя бы фотографии членов семьи. Кроме дел компании, в СМИ ничего не освещалось и, как красноречиво свидетельствует история Маттеони, они этот порядок чутко блюли, не гнушаясь иной раз самыми жёсткими методами наступать кому-то на горло. Это позволяло Кэри свободно разгуливать по улицам сейчас. Это сыграло с ним злую шутку. – Ты... о чёрт, чёрт возьми, Энзо! – от внезапно настигшего осознания словно кипятком обдало, точно такие же горячие иглы по коже. – Ты же не сказал никому? Ему же ты мстить не собираешься? Я почему-то не думала, что профессор настолько осведомлён, что среди попавших к нему материалов было что-то и на Кэри. Когда Энзо узнал его в первый раз? Тогда, на балу? Раньше? Или, может, понял только потом? – Почему ты с ним? – Маттеони деликатно опустил все мои заданные и не заданные вопросы, продолжая задавать свои. – Это временная вынужденная мера, я тебе клянусь, – и мне пришлось отвечать, бормотать что-то невнятно и быстро, пытаясь не взболтнуть лишнего и хотя бы временно остудить профессорское любопытство. – Он помогает мне, и по-другому никак. Если бы ты мне ещё объяснил, почему я должна отчитываться... Я вспомнила, что называла имя, рассказывала, что он со мной сделал. Кем он мне был. Готова была уже действительно просить пощады, но профессор сменил гнев на милость, смягчился, отступая, давая мне вдохнуть. – Потому что я переживаю за тебя. И мне всё кажется, что помощь тебе не помешает. И совсем не его помощь. И я бы очень хотел посоветовать тебе держаться подальше от него, и вообще от этой семьи и её дел. Просто пойми меня, потому что я… знаю, чем это может кончится. Боль, забота, так хорошо знакомый мне щемящий голод по чужому теплу. – Я тоже знаю. И я не буду спорить с тобой, ты прав. Я не собираюсь долго поддерживать связь с ним, разорву её, как только… как только представится возможность. Брови Энзо ощутимо дрогнули, профессору сильно не по душе пришлась такая размытая формулировка, но на этот раз он сдался с тяжёлым вздохом. – Ладно, пойдём внутрь. Твоя гостья все время тихо сидела, но вот последние минут десять снова начала буянить. Ты вовремя. Я уже и сделала шаг вперёд, но потом застыла на пороге, занеся ладонь над дверной ручкой. Господи, надеюсь, это не какая-нибудь мамаша Аруша, явившаяся во всей своей страшной ярости мстить за сынку. Эти призраки прошлого доканают меня окончательно, им уже совсем немного осталось. – А она не говорила, чего хочет? – я попыталась оправдать свою неловкую задержку, застыв, как деревянная, и к профессору лицом не оборачиваясь. – Она хочет тебя. Мы заставили её показать паспорт. Надо сказать, госпожа Ольсен очень настойчива, но не особо болтлива. Ты, может, знаешь её? – Такой не знаю, – безрадостно отозвалась я, всё-таки положив ладонь на ручку. – Если не хочешь говорить с ней, то просто… – Всё в порядке. Я могу сама справиться хоть с чем-нибудь. Резко выдохнула, так же резко открыла дверь в спонтанном и злом приступе решительности, но на пороге всё-таки застыла. Господи, рыжий… – Мы не разглашаем личную информацию наших учеников, – лениво пояснял охранник таким тоном, что видно было, на него уже давно наседали. – Будете упорствовать, мы Вас выдворим. Ждите спокойно. – Все в порядке, – спешно заверила я, в секунду оказавшись рядом и аккуратно оттесняя Алисию от стойки, за которой на старом кресле развалился изрядно задолбавшийся мужик. – Моя хорошая! Я так... – она повернулась ко мне с широко распахнутыми глазами, как будто не поверила даже сначала, а потом, так и не окончив фразу, припала к моим губам, отчего я мгновенно пошла малиновыми пятнами, от неожиданности даже не пытаясь отстраниться и хоть немного угомонить ланкмиллерскую сестрёнку. Краем глаза покосилась на Маттеони. Он тоже стоял в абсолютном и всепроникающем ступоре, красный, полностью ошалевший. – Энзо, т-ты не… не травмируйся морально, она всегда так делает... – поспешно пояснила я, едва только выпустили из объятий и снова позволили нормально дышать, – в смысле... это для неё обычное поведение. Не обращая на профессора ни малейшего внимания, Алисия снова обрушилась на меня всем своим безудержным жизненным потоком, похожим на фейерверк. – Как же так, я не могла найти тебя! Знала только про эту академию, чтоб её, не помнила даже адрес. – Лис, ведь у тебя мой номер есть... – мягко напомнила я, слегка теряясь от напора рыжеволосой ланкмиллерской сестрёнки. – Нет! – она энергично всплеснула руками. – Оскар уронил мой телефон в унитаз, и все контакты накрылись. – Кто? – Мой сын. – Что? Я поперхнулась. Ведь знала же от Ланкмиллера, что у Лис ребёнок есть, но тогда это казалось таким отдалённым фактом, будто из другого мира. Слышать от неё самой было как-то... иначе. И пока растерялась на миг, меня снова зажали в объятиях. А потом даже не сразу поняла, что не так, почему горло сжимает так, будто что-то душит, почему щиплет глаза. Слёзы. Подступили так внезапно, словно из ниоткуда, и я не успела с ними справиться и поэтому теперь они справились со мной. Была уверена, что не нужна ей, и что она не захочет обо мне даже вспоминать. А сейчас она такая тёплая рядом. И мне это вдруг очень-очень нужно.