Распутывая хитросплетения

Когда я проснулась, было уже светло. С гор к подножью сошёл туман, и дневной свет был оттого какой-то серовато бурый, словно со следами ржавчины. Рядом никого не было, о том, что я спала не одна, напоминало лишь смятое покрывало на соседней стороне кровати. От недолгого чуткого сна стало только хуже, очень резало глаза, сухо и горько было в горле. Я с трудом сползла с кровати, чувствуя, что чтобы пошевелить хоть чем-то, мне буквально приходиться напрягать все ресурсы организма. Хотелось упасть обратно, знала, что не усну, буду просто смотреть в серый потолок и ни о чём не думать. Мне казалось, я вечность могла бы так пролежать, но где-то на краю сознания билась мысль, что он всё ещё где-то у меня в доме, вызывая маниакальное стремление пойти и пораниться об него ещё раз. Электронные часы у кровати показывали 7.45, и вряд ли бы Ева приехала раньше назначенного ею срока. Меня немного пошатывало от головокружения, я завалилась в ванную, опустилась на бортик и рывком открыла ледяную воду. Горечь хотелось сплюнуть. Умыла лицо, чувствуя, как холод каплями стекает к локтям, кое-как поднялась, опираясь на подозрительно качнувшуюся раковину. В зеркало я смотреть побоялась. Кэри и правда был в кухне, без особого интереса пялился в телевизор, закинув ноги на стол. – Ни чая, ни кофе, – он перевёл скучающий взгляд на меня, цокнул языком. – Хозяюшка из тебя так себе. Кофе тебе нельзя. Идиот. – Прости, не думала, что у меня будут гости, – голос прорезался не сразу, сначала вышел хриплый, как будто я всю ночь курила. – В холодильнике вроде молоко должно остаться. Как чувствуешь себя? Опять извиняюсь, как бы его не стошнило моими бесконечными «прости». – Усиленно делаешь вид, что тебе есть дело? – едва я опустилась на диван, Ланкмиллер поднялся с него и отошёл к окну. – В этом нет никакого смысла, мне правда есть дело, – это так убито прозвучало, без единой эмоции, как у сломанной куклы, едва ли бы кто-то поверил таким словам. В ответ Ланкмиллер неопределённо хмыкнул, но ничего и не сказал. Вопрос так и повис в воздухе. Я прошла к холодильнику, открыла. Кроме полупустой банки с клюквенным вареньем и молока в нём ничего не было ничего. Но у последнего срок годности вышел три дня назад, давно следовало выбросить. Не в силах удержать себя от глупостей, я застыла у мучителя за спиной, кусая изнутри щёки и думая о том, что, когда я заговорю, это будет уже совсем неловко. Не похоже, что за ночь в нём что-то изменилось. Он теперь действительно смотрит на меня так же, как смотрел на мать, а во всем мире вряд ли найдётся какой-то человек сделавший ему больше зла. С годами внешне я всё больше становлюсь на неё похожа. – Кэри, ты всё ещё не хочешь… поговорить? – решилась всё-таки, но моё последнее слово заглушил настойчивый автомобильный гудок за окном. – Ева приехала, – сухо сообщил Ланкмиллер, и не оборачиваясь на меня, направился к двери. На не сгибающихся ногах, едва ощущая под собой пол, я поплелась за ним. Её машина и правда стояла у крыльца. Глубокий синий цвет так неестественно выбивался из окружающей туманной серости, что казался вообще чем-то из другого мира. Я поёжилась, кутаясь в шаль. Ночью дождь прошёл и сейчас было холодно и промозгло. Сырость с самого первого шага за порог пробиралась куда-то за шиворот и оставалась там неприятным ощущением постоянного беспокойства. – Как ты меня напугал! Зверюга! Ещё и сбежал из больницы… Ну что мне с тобой делать? Ева-как-всегда-ураган выскочила из машины, как только увидела Ланкмиллера, бросилась его обнимать, чмокать в щёки и трепать по волосам. Она звучала возмущённо и шутливо, и была нескрываемо очень счастлива. – Понять и простить, – с усмешкой вздохнул Кэри, аккуратно приобнимая в ответ. Что-то такое. Вот что-то такое ему нужно, чтобы забыть прошлое, быть счастливым, больше никогда не возвращаться под попечение Ричарда по чьей-то преступной глупости. Ева, как живая вода, лекарство от всех болезней. Она и сердце его вылечит во всех возможных и допустимых смыслах. – Ой, проводочками обвешан, как недособранный робот, – Грейс продолжала трогательно тараторить, словно восторженный ребёнок. – Что это? – Замеряют давление и пульс. Не тумань себе голову, – ей нежно поцеловали в лоб. Я стояла в стороне, опустив голову и разглядывая примятую траву под ногами. Вышла босая, но холод приводил в чувство. Я хотя бы дышала, несмотря на то, как чудовищно, словно под прессом, сжимало грудь. Но этот безумный ураган долетел и до меня. – Роуз! Спасибо, что присмотрела за ним. Что за видок? – она сначала обняла меня, потом отстранила, оглядывая внимательней. – У тебя всё в порядке? – Бессонница замучила, – фыркнула я ей в плечо, надеясь, что не дрогнет голос. Она не поверила, начала ловить меня за подбородок, чтобы внимательней рассмотреть лицо, и тогда отстраняться пришлось уже мне. – Да всё хорошо, правда. Что я ей скажу? Что мы с её благоверным измучили друг друга до полумертвого состояния? Смешно. Нет. – Ну ладно, – сдалась Ева, ободряюще сжимая мою ладонь. – Будь на связи если что. Ещё созвонимся. Садись в машину, чудовище, – эти слова обращались уже к Ланкмиллеру. Заурчал мотор, машина сдала назад, оставляя под шинами следы примятой травы. Я словно в трансе смотрела, как автомобиль выруливает на узкую асфальтированную дорогу и, прибавляя скорость, уезжает всё дальше, взрывая дальним светом плотный утренний туман. Думала, что не выдержусь и расплачусь снова, но глаза просто заволокло едкой дымкой, которую я смахнула. Дожили, у меня не осталось сил даже разреветься. Придерживаясь за слегка покосившиеся перила, вернулась в дом. Немытая посуда, пустой холодильник, пыль. Ланкмиллер прав, мне бы заняться домом. Я упала на кухонный диван, чувствуя, что не в силах даже поднять руку. Боже, я просто исчезнуть хочу, будто меня никогда и не было. Неужели я прошу так много? Всем ведь будет от этого только лучше: Ева перестанет переживать, Кэри наконец отпустят остатки его чувства вины, Энзо… Энзо тоже станет получше. Из мыслей меня выдернула настойчивая трель телефонного звонка. Я по привычке вздрогнула, подскочила, чувствуя, как плечи сковала болезненная судорога. Потом дошло: мне уже никто не звонит с угрозами. И это вообще не мой телефон. Ланкмиллер оставил его вчера на тумбочке, когда пытался отвязаться от моих настойчивых извинений. И сегодня так сильно хотел поскорее исчезнуть из этого дома, что напрочь забыл. Впрочем, сейчас наверняка вспомнил и пытается прозвониться с телефона Грейс, чтобы понять, куда дел. Я сквозь не самые приличные проклятия всё-таки поднялась с дивана, доковыляла до тумбочки, но отшатнулась от неё, как ошпаренная, едва только взглянула на экран мобильника, будто привидение увидела. Хотя, в общем-то… разница была не большая. Споткнулась о край ковра, потеряв равновесие, привалилась плечом к стене и сползла вниз, ероша волосы, ногтями царапая кожу на щеках, чтобы прийти в чувство или, наоборот, потому что чувств вдруг стало так много. Это что… это что, чёрт возьми, значить должно? Это вообще как? Звонок утих, и по коридору разлилась такая жуткая тишина, что, если бы не моё дыхание, показалось бы, что оглохла. Такой беспорядок в голове, и безотчётный страх, и старая притупившаяся боль, будто смыли ржавчину со старых лезвий. Прошло уже минут пять, наверное, а я так и сидела на полу, подтянув колени к животу и сжав руками голову. Я не хотела об этом думать, потому что для меня это значило падать туда, откуда возврата уже не будет. На экране ланкмиллерского мобильника высветилось три элементарных слова: «Входящий вызов: Отец» Но этому должно быть разумное объяснение. Он не может быть жив. Как не мог быть жив и сам Кэри, ха. Я не хотела об этом думать, но мысли текли сами, тяжёлым неудержимым потоком, в котором едва хватило место, чтобы вдохнуть. Та могила на семейном кладбище… имела очень заброшенный вид, но кому надо ухаживать за ней, если человек, который должен в ней лежать, ходит по земле? Когда мучитель задумал ехать в сауну, он с кем-то поругался по телефону. Кто кроме Феликса может позволить себе наорать на Кэри? Но ведь это был не Феликс… Документы от судостроительной компании, которые привозил Матиас, уже подписанные кем-то из Ланкмиллеров. И это был не Лео. Ну, зная манеру Кэри записывать всех идиотскими именами в телефонной книжке… да это может быть кто угодно, чёрт возьми. Пора признать, что это просто воспалённая фантазия на почве голода. Я ведь больше суток назад последний раз ела. Экран снова загорелся, срывая с моих губ жалкое невнятное поскуливание. По груди словно железными костями полоснули. «Входящий вызов… входящий вызов…» Господи, не делай этого, пожалуйста. Если узнает Кэри, он наверняка взбесится. Когда я прикасалась к экрану пальцем, почти не чувствовала его, как будто отнялся. – Тебе зачем телефон, почему не берёшь трубку? Что я должен думать, когда мне звонят и говорят, что ты… ты меня вообще слушаешь? Это его голос. Его. И я бы узнала и через десять лет, но прошло всего четыре, четыре года, и мне кажется, это так ничтожно мало, а сейчас, когда он такие будничные вещи говорит, слегка раздражён… Мне кажется, что последний раз я видела его ещё вчера, и моя кожа ещё помнить тепло его ладоней. Я осела обратно на пол, зажимая рукой рот, чтобы не издать не звука. Господи. Господи. Не дождавшись ответа, Вест сам отключился. Подняло какую-то невообразимую бурю и всё никак не укладывалось в голове. Гораздо легче было поверить, что я схожу с ума, и мне всё это кажется, чем в то, что эти придурки начали какую-то невероятную подпольную игру, которая обнаружила себя так случайно и глупо, и от которой у меня колет сердце так, что в пору уже, наверное, вызвать скорую.