Распутывая хитросплетения

– А куда подевалась та… блондиночка? Разжаловал? Ланкмиллер-младший был необычно весел. Во-первых, тому не находилось особого повода, а во-вторых, это резко контрастировало с его общим угрюмым настроем последних дней. Выглядело, будто он понемногу сходит с ума. Я понемногу схожу. Над городом висели свинцовые тучи большими серыми комьями, и в воздухе уже пахло дождём, хотя он ещё не начался. Завтрак можно было по праву назвать роскошным: политые мёдом вафли, сок, какао, каша с кусочками разных фруктов. Но всё это великолепие перекрывала атмосфера, давящая железным прессом, пробирающая до костного мозга. На обоих Ланкмиллеров даже взгляд поднять было невозможно. Сначала у меня перебивало дыхание от того, как они похожи, а после… сознание волей-неволей начинало замечать мелочи. По тому, как мой недавний мучитель держался в обществе Веста, как говорил, даже как дышал – он всем напоминал мне того старого Кэри, из гарема. Высокомерного жестокого ублюдка с извращённой системой ценностей. Обаятельного и омерзительного. Всё это довершалось тем, что в одном углу комнаты мрачной тенью стояла домработница, в другом охранник, делая весь этот завтрак больше похожим на приём пищи в казённом доме. Меня даже подташнивало слегка. – Уехала, – Вестон опустил чашку на блюдце с характерным звоном. Это был звон предупреждающий, говорящий, что Кэри в своей фамильярности заходит несколько дальше, чем следовало бы. – Мои лучшие годы миновали, так что теперь девушки сами меня… разжалуют. К тому же мы не сходились характерами, но стоит ли об этом? Лучше расскажи, почему решил остаться. Тебе же так нравилось в Анжи. – Подлечиться. Восстановиться после кризиса. Если и есть здесь, что хорошего, так это рекреационная медицина. Ты же и сам тут поэтому обосновался. – Не сочтите за грубость, господин, но у меня совершенно другие соображения на этот счёт, – домработница подошла убрать опустевшие тарелки, и голос её буквально пронизал насквозь, иглой вдоль по позвоночнику. – Дело в том, что ночью я стала свидетельницей странной сцены, как они общались друг с другом… довольно близко. Пока Вы спали. Я ни в коем случае не сужу Вас, юный мастер, но… Что бы там ни было, это на Вашей совести. С самого начала завтрака я не проронила не слова. Всё несказанное собралось в глотке липким тугим комком, мешающим току воздуха. …сейчас? Неужели мы вскроем все наши гнойники и нарывы сейчас? Рано или поздно пришлось бы, но… Я застыла, сжимая вилку в пальцах так, что рукоятка врезалась в ладонь. – Брось, мы же не в Средневековье, – Вест отложил на стол клетчатую салфетку и лениво потянулся, откидываясь назад. – Дай тебе волю, ты будешь расстреливать людей, просто потому что они друг на друга посмотрели. Ладно. У меня важная встреча до обеда, нужно ещё подготовиться. Ты чем займёшься, милая? – Хотела прогуляться до ближайшего магазина, купить зарядку. Руки пришлось спрятать под стол, потому что они всё ещё дрожали, и я не верила. – Это исключено, побудь пока в гостевой, может, подберёшь себе книгу по вкусу, – он сказал это мягко, но тон был типично ланкмиллерский, не терпящий возражений. – Если надо, принесут шитьё. Вечером увидимся. – Меня немного угнетает то, что я постоянно в четырёх стенах нахожусь, словно взаперти, – пробормотала ему в спину, поднимаясь из-за стола. Меня сбивала с толку его манера общения, очень. – Попроси Сагит, она откроет тебе беседку во дворе. Вест ушёл на второй этаж, не добавляя больше ничего, не утруждая себя дополнительными объяснениями. Это означало, что тема закрыта и подниматься больше не будет. Прежде, чем последовать за ним, я поймала на себе многозначительный взгляд младшего Ланкмиллера. «Прямо как в гареме, да?» Пошёл ты. На входе в гостевую я запнулась о ковёр со злости, и чуть было не встретилась носом с тумбочкой. Бешенство травмоопасно при моей координации. Краешек завернулся, и стало видно, что с изнанки ковёр испачкан чем-то, будто пролили вино, а застирали только лицевую. Вот чёрт возьми, лучше бы жуткая женщина своими делами занималась, а не разносила сплетни, от которых мороз по коже. Но, с одной стороны, я тоже – всё делаю неправильно. Мне нужно рассказать ему самой. Нельзя, чтобы он узнал это… так. Потому что это правда будет похоже на предательство, на что-то гнусное и ужасное, как будто я скрывала нарочно. Боже, как будто я не скрывала нарочно, как будто это не первое, о чём я должна была рассказать! Каково ему будет узнать это от кого-то третьего? Как нож в спину. А с другой стороны – Кэри. Раскрыть рот, значит, очень жестоко подставить его, но кто я, чтобы портить ему жизнь, которая и так в последнее время что-то не очень складывается. Я опустилась на пол у стены, больно закусывая губу, чтобы ни один звук не сорвался, даже случайно. Заткнись, сука, заткнись, заткнись, заткнись и глотай этот коктейль из ненависти и отвращения к себе. Прожигало насквозь, и с такой страшной силой, что перед глазами белело. Хоть бы кто-нибудь подсказал. Я так запуталась, я устала, и пока мне кажется, я всё, действительно всё делаю неправильно, и лучше бы, наверное, меня вообще не было, чем так. Среди книг на стеллажах и правда можно было подобрать себе что-то по сердцу, но мысли мои постоянно уходили далеко, не задерживаясь на строчках. Бессилие убивало, медленно нарастая протяжной сиреной тревоги где-то внутри. Ближе к обеду меня привлекло происходящее на улице, и я приникла к окну, пытаясь понять, что происходит, и чем вызвана суета, нарушавшая мертвенную тишь, привычную для мрачного поместья Ланкмиллеров. Ворота в гараж были распахнуты настежь, туда-сюда сновали люди в костюмах – охрана. Я приоткрыла форточку, пытаясь различить голоса, и тогда происходящее стало понятнее: пересменка. Бессознательное сработало раньше, чем в дело вступила логика. Я отложила в сторону книгу и тихо спустилась по ступенькам, стараясь не быть замеченной вездесущей экономкой. Наверное, на этот раз мне воздалось кармически, потому что удалось не нарваться ни на неё, ни на того домашнего «шкафа» всегда с одной и той же угрюмой рожей. Во дворе, у самых ворот стоял только один охранник, высокий мужчина в чёрном, и я невольно поймала себя на мысли, что что-то в моей жизни не так пошло: сначала бьюсь, чтоб увидеть Веста, потом придумываю планы, чтоб от него сбежать. – Хозяин сказал, вы поможете мне достать ключ от беседки. Поможете же? – я слишком сомневалась в силах своего обаяния, чтобы на него рассчитывать. Пришлось положиться на большие наивные глаза, потому что прозвучало это почти по-детски. – Одну секунду, – он вздохнул после недолгих колебаний, и я внутренне возликовала. В гараже стояло ещё двое, тихо переговариваясь между собой, и едва первый скрылся из виду, я, пригнувшись так, чтоб меня не было видно за машиной – тонированные стёкла в этом смысле очень выручали –просочилась наружу, на тротуар. Ещё какое-то время, до поворота за угол старалась идти тихо и быстро, чтоб мою пропажу не обнаружили раньше времени. И только окончательно скрывшись из вида, выдохнула. Сбежала. Как бы странно это ни звучало, я ведь всего на пару часов. Чтобы потом вернуться, огрести причитающееся мне недовольство, и прояснить наконец, что это у старшего Ланкмиллера за нездоровый пунктик. Нужный мне магазин я не нашла. Как не нашла и никаких других магазинов. Виктория в этом смысле напоминала дачный посёлок: много частных домов и трудности с инфраструктурой. Периодически это всё чередовалось с пустынными скверами, людей вообще было не слишком много. Зато мрачный свинец над городом постепенно рассеивался, пропуская сквозь себя персиковые солнечные лучи. На очередном повороте я ещё издалека заметила странный столб с козырьком, такие иногда встречались и в Анжи, просто я внимания не обращала за ненадобностью. Таксофон. И для моих целей вполне себе подойдёт. Ещё на несколько секунд пришлось затормозить, воскрешая в памяти номер Маттеони, и каким-то уголком сознания я удивилась тому, что вообще помню его наизусть. – Да? Кто это? Я усмехнулась про себя. Профессор сонный. Сегодня, конечно, воскресенье, но не до обеда же. – Это… Майер. – Роуз? – о, вот сейчас проснулся. – У тебя неприятности? – Почему если я звоню, то у меня сразу неприятности? Может, я просто соскучилась по рассказам о дестабилизации экосистем, – интересно, как долго я смогу отшучиваться, прежде чем снова начну говорить загадками и мучить его. – Номер просто незнакомый. Ты пропадаешь. – Тут связь не очень. – Тут – это где? – о, он подбирается ближе к сути. – Я сейчас в Виктории, – даже зажмурилась, пока произносила. – У тебя неприятности, – на сей раз это уже не было вопросом, и профессор ощутимо напрягся там, на другой стороне провода. – Нет. Я звоню, просто потому что… пообещала кое-кому, что... Я, по правде, и сама не совсем понимаю, зачем. И, наверное, вообще не должна была. Прости. Поднимать его с постели, грузить своими проблемами, не объяснять ничего, как всегда. – Нет, ты молодец, что позвонила! Ты вообще в порядке? И где твой телефон? Лучше расскажи, в порядке ли ты. Я шумно выдохнула воздух, прижимаясь затылком к козырьку. Зачем так сложно. – Сейчас много всего происходит, я, в общем, не могу в детали вдаваться… – Ты с ним, да? – он оборвал мой полусвязный поток мыслей. – После всего вот того, что ты мне рассказала? О, сколько всего было в этом голосе: беспокойство, полное разочарование в моих умственных способностях и отчаянное «Боже мой, ты это серьёзно, да?». – Я не с ним. И я рассказала тебе не всё. Когда-нибудь я исправлюсь, потому что ты заслуживаешь знать не только эту часть истории. Но тогда ты, может, даже не захочешь просто сидеть со мной за одним столом. Я сообщила тебе просто чтобы ты знал, на всякий случай. Это хреново с моей стороны, потому что теперь ты беспокоиться будешь… Не надо. У меня всё хорошо, и я хочу, чтобы всё хорошо было у тебя. Я позвоню как-нибудь на днях ещё разок. До связи. Повесила трубку, и она с громким щелчком встала на место. Вот и всё. Ещё один глубокий вздох, и я поймала себя н том, что совсем не тянет возвращаться обратно. Даже после того, как сделала, что хотела. И ведь прекрасно помнила, чем могут кончиться такие вот прогулки по Виктории без документов, но внутреннее неприятие мрачного особняка всё равно было непостижимо сильнее. Где-то здесь живёт ещё и Феликс, и знать бы только, где. За неимением лучшей опции я пошла вперёд, стараясь запоминать дорогу, чтобы не заплутать потом, и начавшийся сквер постепенно перерос в более широкую аллею, люди стали попадаться чаще, и спустя какой-то промежуток времени до меня всё-таки дошло. Это тот самый парк, в котором... Да, это определённо он. И кафе, и та жуткая площадь для казни будет через пару десятков метров. Я решила не доходить до неё, свернув в просеку слева. И без того от одних только воспоминаний пробивало на холодный пот, и к горлу подкатывал комок тошноты. Но если не думать об этом, то можно даже расслабиться в тишине, подышать воздухом. Идти никуда и смотреть, как солнечный свет янтарём лижет стволы деревьев, постепенно поднимаясь всё выше. Даже голод от пропущенного обеда казался незначительной ерундой, чтобы обращать на него внимание. Я повернула к дому, только когда начали зажигаться первые фонари, и сложно стало справляться со всё нарастающим чувством тревоги. Снова эта сирена, от которой не спрячешься даже никуда. Охрана на пороге вопросов не задавала. Впустили молча. Ждали. Я едва успела войти и обувь снять, как в прихожей появилась домработница в грязном фартуке. Вытерла об него руки и сообщила невообразимо любезным и сладким голосом: – Хозяин просил передать, что ждёт вас в своём кабинете. И вот тогда я поняла, что мне реально пиздец. Каждый шаг по ступени вверх отдавался болью, как будто я шла по иглам. Проскочила крамольная мысли не идти сейчас, подождать пока он остынет, но упирающийся мне в спину взгляд Сагит был, как пистолетное дуло. Да и Вест вряд ли остынет, осатанеет сильнее только, поэтому лучше не тянуть. В конце концов, что он мне сделает? Посчитала до трёх, прежде чем надавить на ручку. Потом на одном дыхании отворила дверь и тут же захлопнула за собой. Пахнет деревом, много всяких антикварных штук, холод. – Привет, – я произнесла это едва слышно, хотя цель была привлечь внимание, потому что при моём появлении Ланкмиллер головы от бумаг так и не поднял, как в первый раз. – Ты ослушалась меня, – он отложил в сторону то, что писал, и наконец взглянул на меня. Лучше бы не смотрел. Сразу возникло острое желание просочиться через дверь обратно в коридор. Зато потом не будет повода спрашивать себя, откуда у Кэри эти смертоубийственный взгляды. – Считаешь нормальным игнорировать приказы? – Вест, мы же не… – хотела пошутить про невольнические отношения, но поняла, что из нас двоих, только для меня за два года в Анжи это стало далёкой от жизни теорией, а для Ланкмиллера – это по-прежнему правда, непоколебимая и непогрешимая. Такая же, как и то, что нужно дышать воздухом, чтобы не задохнуться. – В общем, я бы даже с формулировкой твоей поспорила, не упоминая уже тот факт, что ты запрещаешь мне такие простые вещи… почему-то. Он поднялся из-за стола. Я инстинктивно отступила назад, потому что то, как он немногословен и зол, не рождало никаких хороших предчувствий. – В этом доме никто себе подобного не позволяет. Потому что, когда я что-то приказываю, на это имеются достаточные основания, и я не имею ни малейшего желания объяснять все опасности города, казалось бы, взрослому человеку. Вест говорил отчётливо, вкрадчиво, будто выжигал каждое слово на воздухе, и тот становился раскалённым от этого, всё внутри обжигал. – Это неправильно. Ты не можешь отдавать приказы каждому человеку, даже если они здравые и обоснованные. Тем более, даже отказываясь обсуждать их. Ты… я в курсе твоего прошлого… Ну, плюс-минус. Знаю, что ты в основном приказами с людьми и общаешься, но… Закончить он мне не дал, локоть вдавил в грудную клетку, прижимая к двери, и меня насквозь прошил острый приступ боли, выбивая из лёгких дыхание вместе со сдавленным хрипом. Прошла секунда прежде, чем я почувствовала на своём горле чужие пальцы, и вслед за этим сразу вспыхнул животный страх, так хорошо знакомый уже. – Вест. Не надо, ты же не… – получалось говорить одними только губами, потому что или от спазма, или от его железной хватки отказали связки, и воздух через них не проходил. – Что делает тебя такой особенной и даёт тебе право игнорировать мои слова? – он смотрел прямо в глаза, но я перед собой ничего не видела, потому что всё пузырилось чёрными кругами и точками. Страх мешался с отвращением, с едкой горечью. Он делает то же, что и Такара со мной когда-то делал. Значит ли это, что Вест и видит меня так же, как Такара? Жалкой никчёмной шалавой, которая ищет себе место потеплее любой ценой. – Я прошу тебя. Отпусти. Руки очень быстро онемели, и ничего кроме покалывания в них не ощущалось. И для того, чтобы пытаться соскрести чужие пальцы со своего горла, они уже были слишком слабые. Пытаясь высвободиться, я задела какой-то абажур на тумбочке, и он с грохотом повалился на пол и, прокатившись кругом, ударился в стену. Это привело Ланкмиллера в чувство. Он вздрогнул, отпрянул от меня. Опустил руки. Заново дышать было больно. Но чёрт с ним, жить буду, и мы это уже проходили. Гораздо хуже было приторное ощущение знакомости происходящего. Я знала, что первые пять минут хуже всего. Знала, что это ощущение собственной беспомощности, никчёмности и страха, этот кипяток под кожей, заглушить только алкоголем, но оно всё равно вернётся под утро, часа в четыре. Знала даже, какой формы отметины после этого останутся, какого цвета. Меня почти сразу пробрал смех, но это было нервное. Я сползла по двери вниз, содрогаясь от нахлынувшего припадка, ударяя по ней кулаком и не чувствуя его. – Вот бы мне кто-нибудь объяснил, я какая-то проклятая или что? Наверное, нет. Просто очень тупая. Взять себя в руки, подняться, открыть дверь. Было сложно, потому что перед глазами всё ещё расплывалось. – Прежде чем ты уйдёшь, я хочу объяснить, – ему не нужно упражняться в том, как делать контрольный выстрел, это превосходно получается у него, я даже непроизвольно лбом стукнулась. Остановилась. – Психиатр ещё давно установил, до того, как мы с тобой первый раз встретились: неконтролируемая агрессия. Я не искал тебя всё это время, потому что знал, что незачем тебе на это смотреть. И тем более, испытывать на себе. И всё же, когда увидел после стольких лет, узнал, был уверен, что на тебя рука не поднимется, что смогу по нормальному. Но в такие моменты я себе не принадлежу, – чем дольше я стояла на пороге, тем больше меня пожирал едкий пламень от осознания того, что его слова не делают легче. Вестон сидел за своим столом, наклонившись вперёд, взявшись за голову руками. Ему нелегко давалось говорить, между предложениями были большие паузы. – У меня есть медицинская справка, я пью все эти препараты, таблетки. На меня уже нихрена не действует. После того раза на корабле всё стало… хуже. Я хотел остаться в твоей памяти таким, каким ты меня запомнила тогда, но никак не вот этим. Сам же всё разрушил. Тебе помочь чем-нибудь? Позвонить врачу? – Нет. Этого не нужно. – Я должен был сразу тебе сказать, чтобы ты знала, что я намного хуже всех твоих представлений. Роуз, я ублюдок и мразь последняя и… Я очень боюсь одиночества. Оно так обнажает себя сейчас, когда вступаешь во вторую половину жизни и начинаешь подводить итоги. Если ты дашь мне шанс, я буду очень счастлив. Обещаю, больше никаких приказов. Но если ты захочешь уехать, я пойму. Наверное, так даже лучше будет. Сам отвезу тебя утром, куда скажешь. Прости меня, прости. Он поднял воспалённые виноватые глаза, и в ответ я сразу же уставилась в пол. Точно проклятая. И тупая. Ланкмиллер выглядел даже жалким в чём-то. Младший никогда не извинялся вот так, и это вызывало некоторый диссонанс, хотелось подойти, погладить по голове. Но это значило снова касаться его. Прикрыла глаза, проклиная себя последними словами. – Я пойду воды налью себе, а то глотать больно. В гостиной Кэри изучал какую-то газету из недавно вышедших, едва только увидев его, я споткнулась о последнюю ступеньку. Боже, только не ты. Наказание сплошное какое-то. – Что у вас там грохнулось? – судя по голосу, он пребывал всё в том же весёлом расположении духа, что и днём. – В порыве страсти сломали папкин дубовый стол? Чтобы перемениться в лице, ему было достаточно одного взгляда. Видимо, за время, проведённое вместе, не одна я научилась определять по мельчайшим деталям оттенки наших эмоциональных состояний. Ланкмиллер потянулся, чтобы задрать подбородок, рассмотреть оставшиеся красные полосы. – Не трогай меня, пожалуйста, – я отшатнулась от прикосновения, как от огня, потому что даже сама мысль о нём повергала в животный ужас. – Всё случается ровно так, как я и говорил, – мрачно констатировал он. – Грустно, но ожидаемо. Напряжённое чувство баланса на самой грани. Ощущение очень тонкой струны, натянутой до предела. Если он ещё хоть слово скажет сейчас, я сорвусь. – Блин, можешь помолчать просто, пожалуйста! – я упала на диван рядом, раскачиваясь, хватаясь руками за голову. – Кэри, он принял меня со всем мои прошлым, с моими шрамами, и я не знаю, это будет так неправильно бросить его сейчас в таком состоянии. Ведь он делает так, не потому что удовольствие получает, а потому что он себя не контролирует, и это, блин, болезнь. Я думала, что он видит во мне игрушку на пару недель, но я ошибалась, он был серьёзен как никогда только что. Но я… – время как будто остановилось, залипло, и мне пришлось говорить следующую фразу, вдумываясь, вживаясь в каждый последующий звук. – Я так не хочу снова через всё это проходить! Я боюсь, что… не выдержу по второму разу. Ланкмиллер молча подал мне стакан.