Распутывая хитросплетения

Ещё работая в «Шоколаде», я освоила искусство, без которого там не выстоять на ногах. Умение отрешаться от ситуации, отключаться от происходящего и просто делать, что приказали. Никаких мыслей, никаких чувств. Чтобы было легче, можно считать про себя. Телом ты здесь, а разумом где-то далеко, как пациенты психушек. Ну, с одним только исключением. Всё возвращается к тебе по вечерам. Осознание того, кто ты и кем становишься. Подкрадывается к тебе неслышно, будто выступает из темноты. А когда сгустилось над тобой, уже никуда не денешься. Как наркоману, запертому в бедтрипе, тебе придётся через всё это пережить, осознать собственную жалкость и безграничный ужас ситуации, от которого ты всё это время сбегала так талантливо. «Шоколад» был страшным местом, и в общих комнатах на втором этаже ночью всё время кто-то плакал. Но сейчас мне повезло, я сходила с ума от желания выспаться, поэтому даже и не сопротивлялась особо тому, что Вест со мной делал после того, как я ему отсосала. Отключаться особенно легко, когда мозг в твоей черепушке уже и так наполовину не соображает. Он душил меня, требовал, чтобы я что-то ему сказала, бил по лицу, потому что не нравилась интонация. В итоге я едва не отключилась под ним, и Ланкмиллер выдворил меня, даже не закончив. Он ничего не забывал, и потому за то, что я не вышла проводить мерзавца Такару, пришлось расплачиваться. Он знал, как давить на больное, и потому наказанием было всю ночь сидеть на коленях возле кровати. Он запретил мне спать. Забавно, потому что в том же проклятом «Шоколаде» я научилась спать и сидя, и стоя, и даже, кажется, делая какую-то однотипную механическую работу. Хотя это было чем-то вроде забытья, скорее, чем сон. Мне ничего не стоило его ослушаться, но Вестон это тоже предусмотрел. Я усмехнулась, по возвращении в гостевую увидев у себя на лице отпечаток подушки, которой он меня душил. Лучше бы в этой комнате не было зеркал. Моё повиновение его приказу, проверяла Сагит, навещая меня каждый час или два. И оттого, что она и сама не могла нормально спать из-за этих проверок, домработница бесилась. И если ей хоть немного казалось, что я за этот час придремала – она таскала меня за волосы, изрыгая целый поток проклятий, ставший очень быстро привычным. Больше Вест меня подобным образом не наказывал, потому что в состоянии полуживого трупа, каким я была на следующий день, я ему не нравилась. Практически ни на что не реагировала, и он знал, что слова, сказанные ни то, чтобы задеть, ни то, чтобы напугать, просто не доходили до меня. Просеивались, как сквозь сито, не задерживаясь в сознании. Он стал испытывать другие способы меня достать, более изощрённые. Дни потекли за днями, я больше не смотрела в календари. Всё слилось в единый поток событий, повторяющихся по кругу. Событий, о которых действительно лучше не думать. В те часы, когда Вестон мной не интересовался, я попадала в руки к Сагит. Она чудовищно много болтала, и темы её разговоров не были чем-то приятным. Они в основном сводились к тому, как правильно быть достойной наложницей, как жить перед хозяином, дышать, смотреть, думать. Требований в её голове было какое-то невероятное количество, и более половины из них – взаимоисключающие. Я не соответствовала ничему. И за это получала подзатыльники. Как-то она не рассчитала силу и спустила меня с лестницы. Я не могла ходить потом – от этого тошнило и рекой хлестала кровь из носа. Ненадолго, но меня всё-таки оставили в покое, позволив остаться в кровати. День, наверное, на третий, она снова заставила меня мыть полы. Хуже всего было по ночам. Иногда удавалось продержаться довольно долго, и тогда весь их ужас ограничивался только кошмарами. Но были и такие, в которые я просто лежала, часами уставившись в потолок, не в силах пошевелиться или заснуть, до серых лучей рассвета. В одну из таких ночей появилось это самое чувство. Похожее на зуд, не дававшее покоя, не позволяющее от себя спрятаться нигде, ни в мыслях, ни в их отсутствии. Только немного позже я поняла, что это было желание сдохнуть. Удалиться нахрен из этой жизни. Ощущалось оно не так, как когда я на самом деле вскрылась в ланкмиллерской ванной. Не острая вспышка отчаяния с пеленой из злобы перед глазами. Это чувство было совсем другое. С той ночи оно больше не покидало меня. О том, что время всё-таки идёт, а не залипло в одном отрезке, я догадывалась только по косвенным признакам. Клеймо на загривке зажило, ожог остыл, и не доставлял уже прежней боли. Кожа в том месте теперь вообще больше не чувствовала прикосновений. Я снова похудела, потому что меня не слишком-то и кормили. Так, когда придётся. Голод превратился, в однотонную тупую боль в желудке. Впрочем, и это чувство тоже не стало для меня чем-то новым. На Кэри я злилась. За то что он притащил сюда Еву, как какое-то издевательство, поверх тех порций, который мне ежедневно выдавал Вест в команде со своей прислугой. Хотя на Еву очень быстро стало наплевать. Злилась за то, что он притащился сюда сам и за то, что он может в любой момент отсюда уехать. В ту квартиру с панорамными окнами или дом со стеклянной крышей. Уехать, заказать пиццу, построить планы на завтра, вот это всё. Он не уезжал. И хоть мы не разговаривали, да и сталкивались редко, для таких нечастых встреч я слишком много раз видела, как он жрёт какие-то свои таблетки. Этого я за ним вообще раньше не замечала. Так нужно было по плану лечения, или ему становилось хуже – я не знала. Но за это я тоже на него злилась. Злость к нему вообще была последним живым чувством, которое во мне осталось. В этом мрачном поместье умещалось будто два разных мира. Они с Грейс, наверное, фильмы по вечерам смотрели в гостиной, ходили гулять в парк. Целовались в обвитой плющом беседке. Вестон не выпускал меня во двор, но представить можно было бы. Два разных мира, которые сосуществовали, не пересекаясь. И это было правильно. Иногда, к моей жгучей досаде, к ним в эту идиллию, что-то, наверное, всё же просачивалось. В форме приглушённых звуков, доносившихся до них со второго этажа, или в виде моей унылой рожи, когда мы сталкивались. Я старалась сводить такое к минимуму, но это не всегда давалось так просто. В особенности с учётом того, что один раз Вест всё-таки решился опробовать на мне электрошок. Заряд был не то что бы очень сильный, иначе это было бы ему не так весело. В тот же вечер у меня случилась истерика. Сагит надавала мне пощёчин и облила водой из чайника в попытках заткнуть. В итоге это у неё получилось. Бесконечный изводящий зуд, чёрная бездна в моей груди стала просто огромной, не оставив никаких сил на истерики. Однажды в коридоре я столкнулась с Евой. Должно быть, вид у меня был потрясающий, потому что в первый момент она от меня шарахнулась. Но очень быстро взяла меня в руки. – Роуз, ты… Если тебе нужна помощь или поговорить, ты только скажи! Я, морщась, потёрла левой рукой висок. Плечом приходилось опираться о стену, потому что с равновесием у меня в то утро складывалось не очень. – Ева, милая, можешь для меня кое-что сделать? – голос был сиплый, будто простуженный. Голова болела после насыщенной ночи. Да и не только голова. – Сделай вид, что меня не существует, пожалуйста. В этот момент меня нашла наконец Сагит. Я сидела в кабинете Вестона, на полу возле его кресла. Чувствовала, как ладонь старшего Ланкмиллера оглаживает мой подбородок, а потом убирает волосы за ухо, снова возвращаясь на скулу. Он иногда переключался на это, когда видел, что перебарщивал, или, когда у него просто было подходящее настроение потрепать меня, как домашнего котёнка. Из всего, что он со мной делал, худшим было это. Сейчас его внимание было по большей части привлечено к экрану, с которого доносился очередной новостной репортаж. То, о чём рассказывали там, ему не нравилось – хмурился. Какая-то крупная строительная компания полностью перешла на наёмный труд, и им вроде как понравилось, производительность скакнула. Дали публичное заявление на это счёт, и вся история отразилась на акциях «Змеиного зуба» – поползли вниз. Ну и пусть себе, Весту то с этого что? Необходимость в морских перевозках от этого вряд ли отпадёт. Не иначе, как повязан со «Змеиным зубом», чем-то большим, чем крепкая мужская дружба? – Отстой, да, хозяин? Я называла его только так. Никакого другого обращения он не принимал и не прощал мне. Хотя и даже полное соблюдение этого правила его не всегда устраивало. Ему не нравилось, когда я нарушала правила, не нарушая правил. Как сейчас. Вест отвлёкся от экрана и внимательно посмотрел мне в лицо. – А как он называл тебя, когда трахал? Кику? Как домашний зверёк, – меня потрепали по щеке. – Это мило. Немного уничижительно, но мило. Это была ответная шпилька. Не только потому что кличка была действительно не из приятных. Ещё потому что это было чем-то глубоко личным между мной и Кэри. Когда он звал меня так, он мог вкладывать в это что-то… тёплое? Он не всегда это делал, но мог. В голосе Веста оставалась как будто только оболочка этого самого «Кику», только самое мерзкое, что в нём было. Но сейчас я думала только о том, что Такара сплетничает, как баба, и хорошо бы ему кто-нибудь всё-таки отрезал член. Вест смотрел в моё лицо, не отрываясь. – Чего ты от меня хочешь? Ты уничтожил во мне всё, до чего смог дотянуться. Даже меня саму. Не то что бы я была чем-то весомым и важным с самого начала. А вот Вест… Вест когда-то был самым ценным из всего, что у меня было, но сейчас думать об этом смешно. Я мельком взглянула на него, полоснула взглядом всего на секунду, прежде чем снова опустить глаза в пол. Сейчас ударит. Я беспрекословно слушалась его, но проникнуть дальше, поддеть меня изнутри у Веста не получалось, и его это злило. А причина, между тем, была самая простая. Там нечего было поддевать, и уж тем более нечего уничтожать. – Ты уже причинил мне всю боль, которую мог. У него больше не осталось рычагов, чтобы меня достать, и это тоже казалось смешным. Ланкмиллер нехорошо сощурился. – Неужели? – махнул рукой охраннику у двери. – Отведите в подвал. Охранник дёрнул меня за руку выше локтя, поднимая с пола. Выволок за собой. Ну, всё к этому шло. Прежде я побывала в подвале только раз, когда нахамила Весту по какому-то трудно вспоминающемуся поводу, и он запер меня там на без еды на два или три дня. Окон под землёй не было, поэтому подсчитать у меня бы не вышло даже приблизительно. По ощущениям, я провела там вечность. В сыром промозглом холоде и полной темноте. В этом поначалу был один очень даже существенный плюс – отсутствие общества Ланкмиллера, но длительная изоляция в месте вроде этого очень сильно шатала психику, и к концу моего заточения я начала думать, что уже и Ланкмиллеру бы обрадовалась. Он тоже мне обрадовался. Ему понравилось смотреть, как я дрожала потом ещё несколько часов. С особым пиететом к подвалу относилась Сагит. Это для неё это была какая-то ультимативная форма наказания, страшнее которой нет. На этот раз Вест отдал приказ по-другому, ясно было, что одним заточением мне не отделаться. И в своих мрачных догадках я оказалась права, на этот раз меня притащили в другую комнату. Она оказалась просторнее первой, и была освещена тусклой лампой без плафона, свисавшей с потолка на оголённом проводе. Впрочем, лучше бы эта комната не была освещена ничем, потому что даже в тусклых лучах, которые так до конца и не рассеивали мрак, я рассмотрела достаточно, чтобы понять назначение этой второй клетушки. Он использовал её, как пыточную, наверное. Какие-то полу-ржавые щипцы, верёвки, та самая палка с электрошоком. Особое место занимала коллекция плетей, от одного взгляда на которые у меня спёрло дыхание. Посередине комнаты установлена была широкая металлическая сетка, и меня сразу же подтолкнули к ней. В дверь за моей спиной вошёл Ланкмиллер, а за время, проведённое здесь, я научилась узнавать его по шагам. Ланкмиллер вошёл, и вместе с ним вошло отчаяние. Удушающая мысль о том, что я больше не могу, я уже очень устала здесь находиться, обвилась вокруг шеи только сильнее. Я в шаге от съезда крыши. Что я сделала ему такого. Дело было правда в задетом самолюбии, или в том, что он измывался надо мной, потому что мог, или потому что привык и не знал другого способа общения с миром. Кого вообще заботят подобного рода философские вопросы перед пыткой, это же смешно. Что-то я сегодня насчитала в своей жизни уже очень много смешных вещей, а смеяться меня всё ещё не тянет. – Ты знать не знаешь, что такое боль, – прошептали мне на ухо, звучало многообещающе. Порка представляла особое значение для дома Ланкмиллеров. У каждого из крупных домов с большим количеством невольников были свои свои способы поддержания дисциплины. Как фирменный знак, даже одни слухи о котором способны были держать в немом страхе больше сотни человек. Некоторые говорили, что это ещё ничего, и что хорошо хоть не вгоняют иглы под ногти, не ломают кости. Но такое убеждение было лишь горькой большой ошибкой. Эта порка ломала кости. С меня сняли футболку, руки привязали над головой, к этой самой широкой сетке, и её холодные металлические прутья впились почти сразу в правую щёку, живот и грудь. Вестон погладил открывшиеся ему шрамы. Он добился от меня всего, чего мог желать: подчинения, принадлежания, даже страха. Но в основе отношений хозяина с наложницей лежало другое: глубокое бесконечное уважение. Уважения он так и не заработал. И сейчас он будет учить меня ему. Так, как умеет. Ладонь сосчитала шрамы, и Ланкмиллер вновь наклонился к моему уху. – Пять – это щадящий уровень, начальный. Я смогу показать тебе гораздо больше. Я закрыла глаза. Мы делали несколько перерывов, потому что у меня отключалось сознание, и они не могли привести меня в чувство даже водой. Мутило от запаха крови, он был повсюду, в воздухе, в носу. Кровью почему-то пахло даже от сраной железки, к которой я была привязана. Я честно пыталась держаться первое время, и если орать, то хотя бы не очень громко, чтобы не так уж пугать гостей. Но одним из своих ударов Вест действительно сломал мне ребро, и тогда я взвыла, потому что невозможно стало даже просто вздохнуть. Каждое движение грудной клетки меня как будто пронзало. Наверное, это страшно было слушать кому-то постороннему. Такие звуки из Ада. Господи, надеюсь, здесь есть звукоизоляция. Ноги не держали больше, соскальзывали, но висеть на одних только руках было нестерпимо больно. Вест хотел услышать, как я заберу свои слова назад, но в те моменты, когда я была в себе и могла говорить, я его подзадоривала, бесила, потому что в глубине души надеялась, что когда-нибудь он ударит так, что я больше не вздохну. То ли этот козёл был слишком расчётливым, то ли я до уродского везучая, но в тот раз я так и не сдохла. И это был первый раз, когда Вестон-таки удосужился вызвать какого-то там врача. Подробностей его посещения я не помню. Он сделал какие-то назначения, которые потом колола мне Сагит, и от которых я плохо соображала и почти всё время спала. В затуманенном сознании начали потихоньку появляться мысли, что Ланкмиллер задумал превратить меня в овощ, а не лечить. Но мысли эти были слишком большими и сложными, чтобы их думать. В какой-то из дней я проснулась резко, словно вынырнула и-под воды. Рассудок был необычно ясный по сравнению с тем киселём, в котором я последнее время постоянно плавала. Хотя вместе с ясностью вернулась боль, от которой хотелось проклинать вообще всё, на что только падал мой взгляд. Рядом никого не было, что уже можно было считать за благословение. Я выпала из кровати, запахивая халат. Неудобно было даже просто поднимать руки – я прекрасно помнила ещё с визита на маменькин корабль, что сломанные ребра заживают долго. Похеренная спина вообще, кажется, не заживала, потому что на простынях до сих пор оставались кровавые отпечатки, только теперь они стали бурыми. Мне предстоял спуск по лестнице – задачка не из простых. Пройдя от силы ступеньки две, я почти повисла на перилах, едва не рыдая от собственной беспомощности. Перед глазами всё плыло. Пришлось собирать себя по частям заново в единый организм и всё-таки скатываться вниз кое-как, набивая новые шишки. Но бесконечно везти мне не могло, в гостиной конечно же обретались эти двое, и я наткнулась на них. Встрёпанная, как будто напуганная Грейс. И младший Ланкмиллер. Лицо у него было серое, словно из воска. Я просто хотела воды. С тех пор как Вестон завершил свой воспитательный акт, меня постоянно мучила жажда, а у Сагит было особо не допроситься. Кэри смотрел на меня, как на оживший труп. – Ну, наверное, ты можешь порадоваться. Оставленные тобой шрамы наконец перекрыли. Голос был соответствующий, едва слышный, как будто в глотку напихали земли. Зачем я сказала ему что-то настолько злое. Я вообще не хотела его видеть сейчас. Никого из них. Да просто убейте меня. – Роуз! – Ева мягко оттеснила Ланкмиллера плечом, привлекая меня к себе. Обняла осторожно, не касаясь того, что забинтовано. – Мы так переживали. И… Нет. Нет. Нетнетнет. Мне только этого не хватало сейчас. Я и так держалась из последних сил, только на частном слове. Попыталась высвободиться, но все эти попытки оказались такими беспомощными, да и было уже поздно. Я не смогла вздохнуть раз, второй, а потом поняла, что рыдаю. Захлёбываюсь, уткнувшись лбом в плечо Грейс, и даже толком не знаю, почему. Я так старалась при них не рыдать, потому что они не знали, и не должны знать, что у меня происходит, и как я там справляюсь. Никак. Обидно, блин, что даже это пошло по одному месту. Нас заметил охранник, но подойти не решился, хотя, судя по напряжённому лицу, очень хотел. И чёрт с ним, нас всё равно прервали иначе. – Кто разрешал тебе выходить к гостям? – голос Веста холодной и твердой ледышкой прошёлся по позвоночнику, и мои судороги резко прекратились, будто их выключили. – Подойди ко мне. Я наконец освободилась из объятий. Подошла. Он выглядел довольным до одури. В левой руке – а старший Ланкмиллер был именно левшой, – он крутил ствол. Хотя меня это не пугало. Это было, скорее, показательное шоу для гостей, и их должно было напугать. Я при виде пистолета даже обрадовалась. Может, он им меня и пристрелит. Всё-таки, наверное, именно он оставил след от его пули в гостевой комнате, в которой я сейчас жила. – Что, не научилась ничему? – Вест окинул меня оценивающим взглядом. – Может, прострелить тебе что-нибудь, тогда поймёшь? «Как Вам будет угодно, хозяин», – Сагит бы сказала, что на это вопрос полагается ответить именно так. Ланкмиллер такой мерзкий был в тот момент. Как слизняк, выползший на асфальт после ливня. Мне вообще не хотелось играть в эти игры с ним. – Стреляй. Я тебя, нахрен, не боюсь. Наверное, секунду он просто не мог поверить, но взял себя в руки быстро. – Верните её в подвал, – приказал коротко, холодно, почти безэмоционально. Прежде чем меня выволокли из гостиной, я успела только слабо усмехнуться и ещё раз встретиться глазами с Кэри, увидев там слишком много. Больше, чем мне нужно было. Это был последний раз, когда я на него смотрела. Мы оба видели то, с каким мёртвым лицом, с каким страшным взглядом Вест отдавал этот приказ. Мы оба понимали, что из этого подвала мне уже не выйти.