Распутывая хитросплетения

Оставленный Евой адрес говорил о том, что нужное мне здание стоит в неблагополучном районе города, куда меня раньше не ни разу заносило. На месте обещанного общежития я ожидала увидеть угрюмую серую высотку на отшибе, без малого полвека не видевшую ремонта. Пустынной район, где нет ничего, кроме промзоны и единственной на насколько километров остановки транспорта. Может, ещё табачный ларёк. Ну, в чём-то я не ошиблась. Ремонта и правда давно здесь не было. Вверх уходило четырнадцать этажей вытянутых окон с кляксами кондиционеров, конденсат от которых капал прямо на тротуар. Я ошарашено застыла на входе, наблюдая в растерянности всю ту кипучую внутреннюю жизнь общежития, которая мне открылась. Уже на широком крыльце худой загорелый старик организовал на самодельном шатком столике торговлю: журналы с порнографией и почему-то носки. Он сжимал в зубах самокрутку, левой рукой размешивая растворимый кофе в чёрном пластиковом стаканчике. Как страж-привратник. Само здание было чем-то вроде города в городе. Скорее, это было даже государство в городе, потому что законы здесь явно царили свои. В общежитии сопротивления можно было жить, не покидая его годами. Первые два, а может, и три этажа были заняты под бурную деятельность здешних коммерсантов. Парикмахерские, одежда на пластмассовых вешалках, массаж ног, сексшопы – Ланкмиллер бы оценил. Чуть не половину от всего предлагаемого составляла еда. Дыни, масляные пирожки, плов, запечённый с пахучими приправами – их запахом здесь пропиталось всё. Потом снова – обменники валюты с пёстрыми вывесками, подделки дорогих часов, симкарты, что было очень кстати. Хоть Грейс и вернула мне старую трубку, пользоваться прежней симкой в нынешних обстоятельствах было бы глупым ходом. Поэтому я остановилась у входа лавку, наблюдая, как продавец ловко копается в кассе сухими, потемневшими на солнце пальцами. У меня даже не спросили паспорт, но секундное удивление тут же сменилось неловким прозрением. Это ведь тыльная сторона города. В место вроде такого за подобными покупками специально приезжают. Чтобы попасть за стойку к коменданту, мне пришлось пройти весь этаж насквозь. Под ногами в узком проходе мешались коробки, плёнки, упаковочный скотч. Пару раз я задержала взгляд на свисающей с потолка запылённой проводке. Знакомая история. Мне объяснили, что в здании несколько корпусов, и в каждом из них два лифта: один ходит только по чётным этажам, другой по нечётным. Я получила комнату на одиннадцатом. Сначала кабина, до уровня кнопок обитая изнутри поролоном и ватой, впитавшей в себя все здешние запахи, в особенности пота, плова и застарелой сырости. Потом узкий и душный коридор нужного этажа, будто здесь грели баню, а потом слегка остудили её, забыв проветрить. Тут и окон-то для этого не было: глухой проход с рядами дверей друг напротив друга. Моя была в самом конце и выглядела так, будто её недавно установили, но с тех пор часто и небрежно пользовались. Отворила дверь ключ-картой и сразу, не осматриваясь, упала на узенькую жёсткую кровать, ответившую на это надрывным скрипом. Видимо, так звучит «здравствуй» от новой жизни. Простыни влажные. Ещё бы. Спасибо скажи, что они вообще тут есть, и нечего жаловаться. Это рай не только по сравнению с ланкмиллерским поместьем, но и по сравнению с больницей – тоже. Прикрыла глаза, вспоминая свой старый, пустой, вечно пыльный дом, растения, окончательно добитые одиночеством, пустые склянки из-под успокоительного. Даже с такой жизнью горько оказалось прощаться, надо же. Это была тихая, печальная, но неплохая жизнь. Начинать по новой всегда тяжело. Я выудила из сумки телефон и воззрилась на него мрачно, даже с некоторым укором. Предстояло два разговора не из простых, и в результате обоих я ожидала, что меня в лучшем случае со всей строгостью отчитают. Но уговаривать себя по-хорошему времени не было, мысли постоянно отлипали обклеенных выцветшими обоями здешних стен, и стремились обратно в госпиталь, в палату у сестринской. А там была такая бездна, о которой лучше не думать, в сторону которой лучше даже не смотреть. Если бы не железная выдержка, которую, сам того не желая, выпестовал во мне Вестон, я бы давно провалилась туда. Ещё в маршрутке. Но я каждый раз с упорством самого злого дьявола напоминала себе: буду слишком много думать о Кэри – меня захватят эмоции, и я никак не могу ему помочь. Собралась с духом и набрала номер по памяти. Я выучила его ещё в тот день, когда записала. – Феликс? Это Роуз. Просто потому, что Нейгауз – такой человек, которому звонишь, когда у тебя неприятности. На том конце трубки задохнулись. – Золото моё! Где ты была всё это время?! Где Ланкмиллер? Почему вы не выходили на связь? – Я проходила реабилитацию в больнице, а Кэри, он… Он живой и здоровый, относительно, – я немного стушевалась от такого количества вопросов, высыпавшихся на меня вот так сразу, поэтому колебалась секунду, прежде чем признаться. – Он у сопротивления, они не выпускают его пока. – Ясно, воспользовались ситуацией, – слышно было, что Нейгауз старается сдерживать эмоции, может, чтобы не пугать меня. – Я очень рад слышать, что он жив. Я уже всякого себе напридумывал. Насколько там всё серьёзно? – Боюсь, мне только предстоит выяснить. Нужен телефон Фарси. У тебя ведь есть? Феликс продиктовал. Попросил держать его в курсе. Сказал, что очень переживал за меня. За нас обоих. Взял с меня обещание обязательно навестить его, как только мы всё уладим. Подозреваю, ему много стоило не начать пытать меня с пристрастием насчёт сопротивления. Почему он сдержался, сложно было сказать. Убоялся за мою хрупкую психику, решил, что я всё равно ничего не скажу ему, как сочувствующая сторона, взял время подумать? Может, решил довериться Фарси. И это хороший повод задуматься, верю ли я сама этому человеку. Он бескорыстно выручил меня один раз. Он близкий друг Ланкмиллера, и Ланкмиллер ему верит. Я изнутри прокусила щёку до крови, пытаясь совладать с собой. Этот Кэри опять просочился в мои мысли, как смертельный яд, и сердце с каждым ударом принялось разносить это имя, наполняя им все моё существо. Я вцепилась в трубку, пока ещё не оцепенела от этого дикого ощущения окончательно. Взяли на там конце не сразу. – Господин Матиас? – начало фразы съелось охрипшим голосом, в трубке не несколько секунд повисло молчание. – Розмари, ты, что ли? – отозвался наконец Фарси сонным немного голосом. Он помнит меня? Он меня узнал? Он и видел-то меня всего один раз в жизни. – Я хотела поговорить с Вами насчёт Кэри. Это важно. – Я слушаю, – Матиас напрягся, но он так боялся спугнуть меня, что постарался задушить вообще все эмоции. И от этого его голос прозвучал, как голос живого мертвеца. – Я знаю, Вы были в курсе всей этой ситуации с Евой и сопротивлением… и со мной. Но из нашего недавнего разговора я поняла, что вы не знаете, где он. Ланкмиллера держит у себя сопротивление, такой был уговор, что после смерти отца Кэри останется у них. – Вот паршивец, – беззлобно, но очень досадливо выдохнул Фарси. – Он вам не сказал… – я вслух проронила свою нечаянную догадку и тут же прикусила язык. – Конечно, не сказал, – с невесёлым смешком подтвердил Матиас. – Он прекрасно знал, что я бы ему не позволил. Ему не позволишь… Я ведь тоже просила не вмешиваться. Оставить всё, как есть, и просто жить. Послушал он, как же. – Чтобы его вытащить, мне нужно быть в курсе деталей. Поэтому есть пара вопросов к Вам. Что именно связывает Ланкмиллера со «Змеиным зубом» и чем он так нужен сопротивлению? – Подозреваю, Грейс просто не докладывалась в штаб о том, что её раскрыли, как мы изначально и договаривались. Поэтому у них сохранялась иллюзия контроля. Контроля, потеря которого очень их пугает, по-видимому. Его уже невозможно было бы скрыто поддерживать после произошедшего, поэтому они и оставили Кэри у себя. Не очень умный ход. – Да, он тоже мне это сказал. – Слишком поторопились и наделали ошибок. В таком положении он не принесёт им никаких выгод. Только если сторговать его на что-то… – Матиас затих на пару секунд, видимо, обдумывая сказанное, и я краешком сознания зацепилась за эти слова. Ведь мне есть, что предложить. – Кэри и раньше был связан с «Зубом». А теперь, после смерти отца – даже крепче, чем прежде. У них крупные контракты: перевозка невольников в ответ на покровительство. Ланкмиллеры не случайно уже много лет господствуют на своём рынке. Ты должна понимать, это сотрудничество, которое просто так не прекратишь. Вот, значит, как. Может, они рассчитывали, что парализуют транспортную систему «Змеиного зуба», заперев Ланкмиллера у себя. Видимо, не вышло. – Тогда… Раз всё так сложилось, может, их устроит обмен на того, кто гораздо больше связан со «Змеиным зубом»? – Ты имеешь в виду… – Себя. Я совру им, что решила оставить старый паспорт, что буду бодаться с Аваланшем, используя своё положение. Я ведь могу немало проблем свалить на его голову, тут зависит от подхода. – Нет, Роуз, так не выйдет, – мягко возразил Фарси. – Оставляешь свой старый паспорт… значит, по закону переходишь к Кэри. Он попытался очень осторожно свою мысль выразить, чтобы не задеть, но я только прыснула в кулак от «переходишь к Кэри». Опять. Это даже не смешно. Я стала его наложницей уже всеми возможными способами, будто мы прокляты. – Ничего, так даже лучше, – помотала головой, будто бы Матиас мог меня видеть. – Мы его прямо там заставим написать заявление на вольную. Сдаётся мне, даже такая призрачная гарантия куда лучше, чем просто бездыханный Кэри у них в палате. В конце концов, на нём корпорация клином не сошлась. – Думаешь, они поверят тебе? – После всего, что со мной произошло… разве у них есть основания мне не верить? Разве это не закономерное желание с моей стороны? – Хорошо, допустим, уболтать тебе их удастся, но что будет потом, когда придёт время отвечать за свои слова? Я поморщилась, растирая рукой покрасневшую щёку. Вот обязательно ему задавать все эти неудобные больные вопросы? – Неважно, что будет потом. Мастер Матиас, они его держат в крошечной прокуренной комнатушке, и выглядит он… не очень. Времени у нас особо нет. Напоминание об этом возымело эффект на Фарси. Спорить он больше не стал. – Ладно, Роуз. Тогда держи меня в курсе, чтобы я мог сразу подхватить вас по завершению мероприятия. Если вдруг что-то пойдёт не так. – Хорошо. Я уронила руку с зажатой в ней трубкой на колючее покрывало. Он вслух этого не сказал, но… «если вдруг что-то пойдёт не так». Фарси из тех людей, которые избегают насилия всеми возможными способами и путями. Но если что-то пойдёт не так, он пустит в ход и его. Что бы там ни было, Матиас – начальник службы безопасности «Змеиного зуба», и, связавшись с ним, я подставляю сопротивление, которое вытащило меня и вылечило. Которое сделало для меня неоценимое. Я, кажется, ошиблась со всеми этими аллегориям про бездну. Бездна давно уже внутри меня, и я совсем не могу ей противостоять. Могу только презирать и корить себя за слабость и эгоизм. Но сейчас не время для этого. Из приоткрытого окна донёсся запах жареной картошки, и желудок скрутило хорошо знакомой тягучей голодной болью. «Бесполезно возмущаешься,» – зачем-то сообщила я, перекатываясь на бок. Билет на маршрутку, залог за комнату и новая симкарта – на этом подкинутые Евой деньги себя исчерпали. Мне не хватило бы даже на чай. Мысли вновь подло вернулись к Ланкмиллеру, едва я позволила им течь свободно. Мы не разговаривали нормально много недель. Да и тот разговор в больнице вышел каким-то скомканным и дурацким, будто мы друг друга боялись. Я его даже не поцеловала. И не должна была. Какова вероятность того, что он теперь вообще захочет моих поцелуев. Вот же проклятье. Взгляд упал на узкое зеркало, съеденное по краям коррозией. Напыление пошло бурыми разводами, но всё же и в это зеркало по-прежнему можно было много чего рассмотреть. Мне ведь давно сняли бинты, ещё в госпитале, но там зеркал не было, сколько не крутись, целиком спину не увидишь. Я даже ни разу не пыталась. Эти несколько недель в больнице, проведённые будто в полусне... Мне ничто не было интересно, хотелось отрешиться абсолютно от каждый мелочи, каждого проявления этого мира. Сознание будто подёрнулось ряской, как старый пруд. Видимо, это визит к Ланкмиллеру меня разбудил, потому что теперь я смотрела на дни, проведённые в госпитале, как сквозь мутное стекло. Здесь был почти такой же пол, как у него в комнате: доски, покрытые облупившимся лаком. Осторожно ступая по ним, попадая периодически в солнечные лужи, я приблизилась к зеркалу и оттянула вверх майку, оголяя спину. Вся кожа в длинных бесформенных рубцах, выделяющихся на коже бледным неживым цветом. Я почти сразу снова дёрнула ткань вниз, потому что почувствовала, что мне хватит. Удушливой волной накрыло отторжение собственного тела. Не хочу жить в нём, не хочу носить на себе эти… следы. Остатки прикосновений Веста. Его отпечатки внутри меня и снаружи. Когда буря эмоций схлынула, я поняла, что опоздала сразу два раза. Слишком поздно закрыла все эти непотребства и слишком долго не замечала, что у двери кто-то стоит. Ева. – Мне комендант сказал, где ты живёшь, – с неловкой улыбкой сообщила она, проходя вглубь комнаты. – Ну, как устроилась? Притвориться, что ничего не произошло? – Нормально. Голос вышел таким бесцветным и мёртвым, будто я действительно сдохла часа два назад. Грейс опустилась рядом на жёсткое покрывало и шумно выдохнула. Ей пришлось застать не очень приятный момент, и мы обе это понимали. – Ты не расстраивайся, – осторожно подбодрила она, обнимая меня за плечи. Это её тепло, эта обезоруживающая искренность сломали мои внутренние стены на раз, почти не встретив сопротивления. Им очень немного надо было, чтобы сломаться. – Эти шрамы я и раньше-то ненавидела, – прошептала, борясь с желанием зажать ладонями рот. – А сейчас там и вовсе живого места нет. Вышло как-то очень уж обречённо. – Хочешь, мы их забьём? – вдруг предложила Грейс таким тоном, каким обычно дети предлагают друг другу шалости. – А? – Тут внизу есть тату-салон, работает мой хороший знакомый. Он много кому забивал шрамы, такие, как у тебя. Можем сейчас сходить познакомиться. – Но у меня нет… – Ах, да, – Ева сделала невнятный предупреждающий жест рукой и тут же полезла копаться в сумку. Выудив оттуда что-то маленькое, прямоугольное, обёрнутое в тетрадный лист, сразу сунула мне в ладонь. – Вот, Кэри просил передать тебе. Раньше она была у меня, но я и так неплохо справляюсь. Я неверным движением развернула бумагу, уже чувствуя под пальцами выпуклые цифры. Пластиковая карта. На обратной стороне листочка аккуратным ланкмиллерским почерком был выведено: «моя девочка, веди себя хорошо». Твою мать. Я и забыла, как сильно он раздражает. Быстро смяла клочок бумаги и закинула под кровать, пока Грейс это не успела прочитать. Или чтобы дать ей время сделать вид, что не успела. У Евы была его кредитка. Ну и ну, почти как семья. Я согласилась пойти знакомиться с татуировщиком, почти не колеблясь на этот счёт. Я никогда не мечтала забиться татуировками, но теперь находила в этой мысли какое-то мрачное удовольствие. В саморазрушении есть своя особая притягательность. Её знакомый много кому забивал шрамы? Она об этом знает? Так буднично говорит. Грейс с пяти лет живёт в моём мире наблюдателем. Это даже дольше, чем я сама. Лифт пришёл с верхних этажей забитым до отказа, кто-то даже стиральную машинку умудрился туда впихнуть, и нам пришлось топать пешком по лестнице. Пролёты были глухими, совсем без окон, лампы бросали на стены грязные разводы дрожащего электрического света, обнажая наползающие друг на друга граффити и проклятия. Под ногами то и дело попадался мелкий мусор, от обвалившейся штукатурки, до шприцов и смятых алюминиевых банок. Пахло подвалом. – Ева… – я решила, что сейчас, пока я тащусь за её спиной, удачный момент, чтобы заговорить о Кэри. Если и выходить на сопротивление, то только через неё. – Ты ведь понимаешь, что Ланкмиллера надо вытаскивать? У меня есть на этот счёт пара мыслей… – Ого, и что за мысли? – таким непринуждённым тоном, деланно несерьёзным, говорят с детьми, чтобы выведать у них что-то важное. Но нет, как верно отметил Фарси, план слабоват. Чтобы у него был хоть какой-то шанс, я должна застать их врасплох. И сопротивление, и Ланкмиллера. Чтобы у них не было времени думать. – Я знаю, что ты не меньше меня хочешь вытащить его оттуда. Поэтому просто доверься мне пока, ладно? Я обещаю без глупостей. Нужна встреча с твоим начальством. – Полагаю, у меня нет иного выбора, если ты не хочешь довериться мне, – тоскливо откликнулась она спустя время. – Босс сейчас в отъезде, но будет послезавтра. В принципе, я вполне могу организовать вам встречу. – Да, было бы замечательно. Ева посоветовала мне кафе на втором этаже, там готовили блюда неизвестной мне кухни, но было много всего с морепродуктами, отчасти привычного: рыба, рис с овощами, фунчоза. Чтобы попасть в тату-салон пришлось спуститься в полуподвал. Узкий маленький коридор, целиком выложенный мелкой плиткой, посеревшей от времени. Швы кое-где чернели от плесени, и это даже в тусклом свете лампочек было хорошо заметно. Вход больше походил на предместье комнаты страха или логово маньяка из фильма ужасов куда больше, чем на тату салон. После вылизанных однотонных стен больницы мне даже понравилось. – Сонтхи! Грейс толкнула перед собой дверь и сразу же позвала мальчика, сгорбившегося под лампой с гигантским, литровым, наверное, стаканом чая, мятой от которого тянуло по всему помещению, перекрывая все остальные запахи. – Давно не заходила! – по тому, как откликнулся парень, стало ясно, что он и есть тот самый мастер по забиванию шрамов и хозяин здешних нескольких квадратных метров, тонувших в полутьме. Серьёзный и неулыбчивый. – Прости уж, я и сейчас ненадолго, – смущённо пожала плечами моя спутница. – Это Роуз. Она совсем недавно здесь, и… ей могут понадобиться твои услуги. – А, вот оно что, – он перевёл взгляд на меня, так, как будто заметил только тогда, когда Ева указала ему на моё присутствие. Поднялся, дёрнул с полки запылившийся и порядком потрёпанный фолиант. Всучил мне. – Тогда смотри. Я аж присела в первую секунду под его тяжестью. Раскрыла движением плеча на первой попавшейся странице. Эскизы татуировок. Их было так много, что смотреть можно было до вечера, не отрываясь. Я до этого и не задумывалась, что именно хочу, поэтому такое внезапное предложение застало меня врасплох. А он из тех, кто сразу переходит к сути, здешний мастер-татуировщик. Я полистала пару страниц, скорее, из вежливости, потому что у меня гораздо быстрее отвалятся руки, чем я всё-таки что-то выберу. – Ты учти, что это только референсы, общая эстетика. Каждому своему гостю я создаю уникальный эскиз, который не повторяется. Который ему подходит. – сообщил мастер, и в этот момент мой взгляд нечаянно зацепился за чешую на двадцать пятой странице, и я нахмурилась. Что-то... – Это Вирайя, древний змей из нашей мифологии. По легенде он был священным животным бога Дао, создавшего мир. Сначала он всюду сопровождал своего бога, но позже увидел, что тот падок на жертвоприношения. Люди отдают ему слишком много, и это ведёт мир к гибели. Вирайя сразился с богом и убил его, но сам при этом получил смертельные ранения. К тому же некому стало поддерживать мир, сошедший со своей оси. Змей решил использовать для этого своё тело. Сейчас он пребывает в вечном сне, удерживая мир от впадения в бездну. – видно было, что легенда много для него значила и была одним из тех немногочисленных поводов, способных выудить из угрюмого мастера-татуировщика столько слов сразу. Он внимательно взглянул на меня, видя, что растерянность не проходит. – Зацепил? – Просто… выглядит странно знакомым… – Это естественно, его широко используют: на логотипах брендов, в символике богатых домов. Например, Ланкмиллеры к себе на герб утащили когда-то. Загривок прожгло отголоском той самой боли. Чешуя, выжженная на коже калёным железом. Да, всё верно, именно этот змей изображён на моём клейме. Я видела его и раньше: над входом в поместье в Шеле, на документах. У Кэри даже запонки, кажется, такие были. Я никогда не придавала значения этому. Плечи обняла странная нездоровая дрожь. Кэри. Он теперь глава дома. Окончательно, точно. Это смешно, потому что я уже ношу на себе его след. Теперь это его постоянное прикосновение, которое ничем не вытравишь. Так почему бы не довести своё саморазрушение до сущего апогея? Вздёрнула голову и прямо взглянула на мастера-татуировщика. – Я определилась, Сонтхи. Я хочу такую татуировку.