Распутывая хитросплетения

Сонтхи пообещал, что возьмётся, но на эскиз ему понадобится несколько дней. Пришлось даже показать ему спину, чтобы он знал с чем предстоит работать. Но мастер-татуировщик был всё равно что человек-камень, и показывать ему что-то сокровенное было почти как демонстрировать душу неживому предмету. Кроме того, за время в больнице я привыкла, что на шрамы постоянно кто-то смотрит, кто-то их даже касается. Так что всё прошло спокойно. Следующий день выдался относительно свободным от важных дел. У меня было две основных задачи – не сходить с ума от предстоящей встречи и как следует подготовиться к ней. Нужно было съездить в город, отвлечься, побыть одной. Привести в порядок себя. Центр Анжи встретил меня ровно таким, каким я его и помнила. За прошедшие несколько недель вся моя жизнь несколько раз вставала с ног на голову, но за её пределами это почти никого не тронуло. Мне нравилось в мире это безликое постоянство. Она поглотит тебя, как болотная трясина, не моргнув и глазом, эта простая будничная суетливость. Оглянуться не успеешь, как уже воешь в подушку по ночам, потому что не выдерживаешь собственного общества, когда отступает многоликая повседневная мишура, оставляя тебя на отмели одного. Собираешь в себе по крупицам силы, чтобы кое-как продержаться до первых лучей рассвета. А с ними приходит и новый день. Я долго ходила между полок, вешалок и витрин, выбирая платье, подходящее нашей встрече. Остановилась, потому что, увидев то самое, не смогла сдвинуться с места. Оно было почти до колена, может, даже, чуть длиннее, совсем без выреза, но, когда представила, как надену его, удушливым пожаром полыхнули щёки. Это оно. Именно так мне полагается себя чувствовать, когда я зайду к нему. Кэри. Следующей пришлось посетить парикмахерскую, после которой я стала хотя бы отчасти походить на человека и узнавать себя в зеркале. Никогда не думала, что буду заниматься этим. Никогда не думала, что буду заниматься этим ради Кэри. Ева заглянула ранним утром на следующий день. Окно в моём вертепе выходило на восток, поэтому комната к тому времени уже вполне напоминала микроволновку. Пошатываясь со сна, будто под алкоголем, я побрела в ванную, где минут пять пришлось сливать из крана ржавую воду, чтобы пошла нормальная и можно было умыться. Ледяная – горячую здесь давали только в определённые часы – она быстро привела в чувство и поставила на ноги. Я снова начала ясно соображать. Грейс пообещала, что подбросит до штаба на машине и даже составит мне компанию во время разговора. Последнее было, скорее, продиктовано её собственным беспокойством, чем моими желаниями. Меня к тому времени уже настолько выжгло злющей тревогой, что я бы не почувствовала разницы даже от самой искренней поддержки. Я так много поставила на карту разом. Как бы не исковеркать всё с моим-то фееричным везением. Утреннее общежитие было в глубоком сне, оно медленно выходило из него только к обеду, когда к своим лавкам возвращались спящие где-то наверху торговцы. Вместе с ними стягивались покупатели: попробовать рис с карри и другие изыски местной кухни. Сейчас все палатки были закрыты, и на металлических шторках, скрывающих витрины от глаз и рук посторонних, красовались бордовые беспорядочные граффити, навевающие ощущение хаоса. Зато, разгулявшись через каких-то пару часов, здешнее буйство будет продолжаться добрую половину ночи. Уже на выходе, на широких ступеньках, покрытых слоем уличной грязи, я зацепилась взглядом за группу женщин, курящих слева от обменника. Короткие халаты в восточном стиле, только слишком для него цветастые. Потасканные какие-то. Впрочем, даже если бы не они – эта профессия определяется по глазам. Мгновенно стало не по себе. – Ева, разве сопротивление не… …не против этого борется? Грейс не дала мне договорить. – Всё запутано, – сжала мою руку, обрывая на полуслове. – Некоторые уверены, что приносят пользу до тех пор, пока отдают больше, чем берут. Станешь с ними разговаривать, ни за что не переубедишь, – Ева вдруг запнулась и резко сменила тон, словно ей дуло к виску приставили, заставляя по-глупому улыбаться. – Знаешь, Кэри мне как-то рассказывал, что лет в семнадцать мечтал с такой девушкой, ну… Отец бы его убил, конечно, ведь не при огромном гареме спать с проститутками. Вообще, у Кэри есть фетиш на чёрные капроновые чулки, но тщательно скрываемый, – прежде, чем я успела аккуратно уточнить, чем вызван этот внезапный поток случайной и неловкой информации о Кэри, Ева уже одёрнула сама себя. – Да, попал наш мальчик, – вздох вышел таким тяжёлым, будто она Ланкмиллера для себя уже заживо хоронила. Грейс опустила голову и как-то сникла, не найдя в себе больше сил притворяться. Она очень привязалась к Кэри за время своей работы. И она не особо-то верит в меня сейчас. Виноватая усмешка скривила губы. Что ж, я не могу обещать ей, что его вытащу. Я не могу обещать ей ничего. Хорошо, если мы просто все останемся живы после этой заварушки. Пока Грейс заводила машину, я использовала момент, чтобы скинуть Фарси сообщение, потом выпрямилась, провожая взглядом жухлую траву вдоль обочины. Если просто откинуться на сиденье, прикрыть глаза, можно отчётливо ощутить, как расползается по швам твоя нервная система. Ну, то, что от неё осталось. Я сжимаю в кулаке оставшиеся силы и дышу медленнее, чтобы успокоить трепыхающееся сердце. Держись. Держись. Добрались мы быстро – эта часть города избежала участи мариноваться в утренних пробках. В штабе было пустынно так же, как и на улице. У кабинета главного, куда направлялась Грейс, стоял, прислонившись к стене мужчина. Я даже сперва и не узнала его, поняла, только когда ближе подошли, потому что до последнего не ждала увидеть здесь кого-то из своих знакомых. Не ждала и не хотела, но от реальности особо не побегаешь. – Энзо? – Роуз! – профессор встрепенулся, отлипая от стены. Мы неплохо расстались тогда, в кафе, он стал последним человеком из моей жизни, прежде чем я угодила в весь тот пиздец с Вестоном. Маттеони выглядел уютно в одной из своих клетчатых рубашек. Уютно и тепло. Первым порывом было обнять его, но я почти сразу же затормозила. Пожалуй, моё сегодняшнее платье для дружеских объятий не слишком подходит. Я выбирала его под встречу с Кэри, забыв о том, что это не единственная встреча, предстоящая мне. Даже просто разговаривать в нём с другими мужчинами было неловко. Профессор тоже смутился слегка, когда понял. – Что ты здесь делаешь? Я задала этот вопрос, скорее, себе. А за ним цепочкой новых гирлянд потянулись другие вопросы. Почему в моём окружении за короткое время их оказалось сразу двое. Нет, даже не так. Почему Ева, никогда даже отдалённо не интересовавшаяся ботаникой, вдруг оказалась на нашем факультете. Почему при этом выбрала своим научником человека, настолько влюблённого в свою работу. Почему торчала с нами допоздна в институте, работая над проектами. Всё просто: все звенья сопротивления должны быть связаны между собой, как ниточки. Паутинка. – Ты здесь работаешь, – тихо заключила я, прежде чем он сам успел ответить. – Ещё бы, – приземистый круглый мужичок с лоснящимися щеками выглянул из кабинета, чтобы встретить нас. – Он очень ценный наш сотрудник, специалист по ядам. Ведь помнишь ту конференцию в Анжи два года назад, на которой много неприятных личностей, так сказать, оставило этот мир? Это его работа. Как не помнить. Та самая конференция, которая унесла жизнь маменьки. Значит, всё-таки, профессор до неё добрался. А ещё… Выходит, Энзо приложил руку к тому, что теперь Ланкмиллер без таблеток как полутруп. От одного призрака воспоминаний двухлетней давности душу скрутило так, что я бы и пополам согнулась, если б не дьявольская необходимость держать лицо. Лис так рыдала тогда. Мой добрый, светлый профессор лично приготовил тот самый яд. Я не хотела об этом знать. Подняла голову и на секунду встретилась с ним глазами, зная, что сочувствие вряд ли увижу там. Его в той палате не было. Он не видел. Господи, Энзо, почему ты? В горло будто кол поперёк вогнали, и ведь не скажешь ему ничего. Неожиданная горькая боль разлилась внутри горячей и едкой плазмой, задев собой каждую мышцу, но я стиснула зубы, не давая этому завладеть мной хотя бы сейчас. Всё, соберись. Машина Матиаса Фарси, главы службы безопасности «Змеиного зуба», стоит в паре кварталов отсюда. Это меньшее, о чём я знаю. Если у меня сейчас не получится, это обойдётся так дорого, что мне нечем будет платить. Нет, лучше об этом не думать. Нужно бросить все силы на то, чтобы получилось. Мужичок, приветливо улыбаясь, провёл нас за единственную дверь в коридоре, не обитую дешёвым дерматином. Комната, оказавшаяся за ней, широкая, с внушительным чёрным столом, заваленным документами, напоминала рабочее пространство какого-нибудь министра из новостей. Тот, лоснящийся, всем своим видом давал понять, что был хозяином этого кабинета. Тем, к кому я пришла. – Лиам Грейс, – он галантно протянул руку, представившись. Слабо пожимая её, я украдкой взглянула на Еву: – Отец? Она чуть качнула головой отрицательно. – Дядюшка. Было что-то неясно отвратительное в его манере двигаться и говорить. Что-то, отчётливо различимое с самых первых секунд, вызывающее беспокойство и даже лёгкую тошноту. Ну и ну. Везёт же нам на жутких дядюшек. – Мы хорошо знакомы с твоей историей в силу обстоятельств, – он неспешно огладил руками полы пиджака и опустился в кресло, ни на секунду не отрывая от меня взгляда. – Так… объяснишь, зачем ты сегодня здесь? Это был не тот самый всевидящий взгляд-прицел, как у Ланкмиллера, и не взгляд-приговор, как у Аваланша. Студенистый и тусклый, с лёгким, почти снисходительным высокомерием. Так на меня смотрели посетители «Шоколада». – Я хочу предложить сотрудничество сопротивлению. Я для вас союзник ценный, как никто, – могу использовать своё настоящее имя и положение. По закону мне принадлежит половина «Змеиного зуба», доля, оставшаяся от маменьки, – я взяла короткую паузу, чтобы перевести дыхание, не уверенная, какие эмоции могут меня обуять от абсурдности этой фразы. – Есть только один нюанс… одна просьба, в обмен – освободите Кэри. – А почему у тебя… именно такая просьба? – профессор даже не смотрел на меня, пока задавал свой вопрос. Он так и не опустился в предложенное кресло, стоял ко мне полу-боком, опершись на стол. – Это будет моя ему благодарность, всё-таки его не без моего участия занесло к вам. Господин Лиам, вам ведь нет от него никакой пользы, я права? Так в чём же вопрос? Изображать хладнокровную стерву перед профессором было мерзко и стыдно. Но это хорошо работало с боссом. И, в общем, не только это. Я видела, что его взгляд периодически рассеивался, видела, как он терял хватку и фокус. Эта сальная едва уловимая усмешка. Похоть была одним из его грехов. – Видишь ли, – он выбрал покровительственный тон, чтобы общаться со мной, ему как будто стоило больших трудов не добавить слащавое «душенька» к этому своему «видишь ли», – самая главная польза в том, что в таком положении от него гораздо меньше проблем. Слишком он умён, опытный не по возрасту. И его плотное сотрудничество с «Зубом» нам костью поперёк горла. – О-о-о, проблемы, понимаю, – на этой фразе меня внутренне передёрнуло, потому что я вдруг отчётливо различила в своём голосе интонации матери. Во мне сейчас, в минуту отчаяния, внезапно заговорил тот самый Аваланш, о существовании которого я не подозревала. Это вселяло неподдельный ужас, но вместе с тем придавало иррациональной уверенности, разжигало азарт. – ну, тогда подумайте хорошенько. Взвесьте все выгоды от сотрудничества со мной. Все проблемы, которых вы избежите от того, что Ланкмиллер заперт здесь. Или не избежите. Помните также ещё и о том, что вы, как агента, потеряли Еву. Однако Ланкмиллер полез в это пекло не ради Евы, – ответила Грейсу той же улыбкой, которая вот уже минут пять призраком касалась его собственных губ. Дала понять, что вижу её, что понимаю, о чём она. – Это я к тому, господин Лиам, что смогла бы успешно занять её место. Не только докладывать о нём, но и направлять его на… скажем так, верный путь. Господи, если б Кэри услышал, что я тут плету, его бы точно удар хватил. – Чтобы план сработал, Ланкмиллер ведь должен подписать тебе вольную, разве нет? – хозяин кабинета одарил меня внимательным липким прищуром, но к такому вопросу я была готова лучше, чем ко всем другим. – Дайте мне полчаса с ним наедине, и он всё подпишет, – пропела сладко и очень убедительно. – А также можете забрать мой поддельный паспорт. Пусть это будут две ваших небольших гарантии. Своеобразный залог. Профессора ощутимо перекосило, но Лиам не подал виду, что сделал какие-то выводы о способах моего убеждения. – Это серьёзное предложение, Розмари, нам стоит глубоко его обдумать, – протянул он, потирая подбородок короткими пухлыми пальцами. Так Грейс изображал замешательство. – Что ж, тогда оставлю вас поболтать, – я лучезарно улыбнулась ему, поднимаясь с кресла. – Думаю, минут пять у нас есть. Но когда они истекут, я отсюда уйду. И больше никогда не повторю это предложение вновь. Я покинула кабинет, не оборачиваясь. Очень хотелось закрыться где-нибудь и отойти в тишине после этой своеобразной «бдсм-сессии», но времени на это не было, поэтому пришлось довольствоваться коротким промежутком одиночества, подставляя щёки коридорным сквознякам в надежде, что те хоть немного остудят их. Спустя минуту ко мне вышел Энзо, молча встал рядом, не задавая больше никаких вопросов. Ни как я докатилась до жизни такой, ни зачем мне сдался этот Ланкмиллер, ни опасно ли это будет. Зато у меня было, о чём спросить профессора. – Что ты почувствовал, когда достал её? Негромкий голос в тишине коридора. – Пустоту, – глухой ответ. – Ты? – Ничего. Ничего особенного. Не думаю, что по ней хоть кто-то плакал, даже Артур. Не буду же я профессору говорить сейчас, что все мои мысли тогда были заняты другим человеком. Лиам со всем пристрастием показал свою обязательность, на исходе четвёртой минуты он показался в дверях кабинета, вслед за ним в коридоре появилась Ева с брелком от ключей на указательном пальце. Выражение лица у неё было кислое. – Что ж, давай попробуем, красавица, – Грейс растянул в ухмылке сухие узкие губы, и я прихмурилась, прикидывая, с чего это он вдруг решил перейти на «красавиц». – Глянем сначала, как у тебя получится уболтать Ланкмиллера. Меня на секунду обняла лёгкая шальная радость. Он согласился. Но расслабляться было рано ещё. – Я думаю, к тому моменту, как это случится, чтобы ничего не испортить, тебе стоит быть в другом кабинете, дядюшка. Учитывая вашу взаимную неприязнь, – игриво заулыбалась Ева, но в глубине души она была абсолютно серьёзна. – Энзо, тебе тоже. – Пожалуй, что так, – согласился Маттеони, сопроводив свою реплику душным тяжёлым взглядом, из-под которого хотелось скорее исчезнуть, поэтому я даже испытала смутное облегчение, когда он вместе с Лиамом скрылся за одной из дверей длинного захламлённого коридора. На каком уровне была эта неприязнь, сомнений оставалось мало. Ева кивнула, приглашая меня вновь следовать за собой по коридорам больницы. – Ты сыграла ва-банк, – строго попеняла она, будто и впрямь собралась отчитывать меня сейчас. – И тебе повезло, что дядюшка очень амбициозен, – ох, Ева, нам всем в этом повезло. – А так, это было опрометчиво, конечно. Не знаю, как ты выкручиваться из этого будешь. По-моему, ты в ловушку себя загнала. Чёрт, Роуз, тебе надо было рассказать. На эти упрёки мне нечем было ответить, кроме как пришибленным молчанием. Деталей её осуждения я выяснять не стала, сейчас было не до этого. Но когда Грейс остановилась у самой двери, одного вопроса сдержать всё же не смогла. – Ева, – я положила ладонь на её руку с ключом, призывая задержаться на пару секунд. – Ты хотела бы… хотела бы быть с ним? Мне даже дыхания не хватило, чтобы просто с первого раза договорить этот вопрос. Надо же. – Знаешь, Роуз… – Грейс отошла к окну, может, для того чтобы Ланкмиллер не слышал наших разговоров у него под дверью. – Кэри неплохой человек, правда, неплохой. У него, может, и скептичное мнение о рабстве, хоть он и вырос в гареме. Но в чём он никогда не сомневался, так это в том, что ему надо вести компанию. Он любит своё дело и очень много отдаёт ему. И он прекрасно знает, что никогда не сможет управлять бизнесом без благоволения Аваланша, что бы он там ни думал о рабстве. Мои принципы с целью всей его жизни никак не совпадают. Мы не смогли бы вместе. Даже если бы я его любила, – Ева вздохнула, подкидывая связку ключей в воздух, а потом снова сжимая её в руке. – Даже если бы он меня любил, – грустно закончила она. Я больше не останавливала её и не задерживала, позволив наконец отпереть замок комнатушки у сестринской, вскрывая вместе с ним все мои внутренние барьеры, вены и швы, оставляя перед омутом беззащитной. Глядя в пол, я переступила порог. Дверь за мной захлопнулась. Кэри стоял спиной к окну. Его запах смешивался с запахом сигарет и основательно давал в голову. Как взрыв. Если быть до конца честной с собой, мне хотелось спрятаться у Ланкмиллера на груди, забыть о похабных взглядах Лиама Грейса, которые облепили меня, как скользкие слизняки. Забыть о том, что я собираюсь дурачить голову кому-то очень дорогому довольно низким способом. Но я не могла позволить себе таких слабостей. Не сейчас. – Есть новости с воли? – коротко хохотнув, осведомился Ланкмиллер. На дверь он так и не обернулся. Видимо, кроме Евы к нему никто не ходит, так что обычно без сюрпризов. – Что, смешной, да? – я плечом привалилась к косяку. Не очень изящно, надо в руках держать себя. Кэри повернулся на голос, явно намереваясь выдать какую-нибудь шуточку в своём духе, но застыл, выдохнув только через пару секунд. – Ого. Кику. Страшно хотелось зашипеть ему: хватит меня так звать, ты сводишь с ума. От одного этого имени подкашиваются колени. Воздух становится совсем другой, будто льётся в лёгкие патокой. И я понимаю: забавно, мы оба проиграли в эту игру. А платье действительно простое – до колен и совсем без выреза. Но оно прозрачное спереди: грудь просвечивается, видно соски. Я не стала надевать бралетт. Специально. Ланкмиллер взглядом обласкал все открывшиеся его взору места, и уже тогда краешек моего сознания начал тлеть, тихонько выгорая по краю. Скоро он займётся пламенем, и мне будет не до шуток и не до аллегорий. Кэри медленно приблизился, поставил ладони по обе стороны от меня, заставляя чувствовать себя пойманной. Чуть склонившись, втянул воздух возле моих волос. В этот момент я пожалела, что не воспользовалась духами. Я ведь даже знаю, какие он любит. Мускус с нотками малины. Тяжёлый и сладкий запах. – Ну как ты там? – голос чуть с хрипотцой, пробирающий до дрожи. – Соскучилась по тебе. Прикрыла глаза. Я опять лгу ему. Я лгу ему? Почему тогда воздух внутри меня вибрирует, почему я бесстыдно и рассеянно залипаю на его руки, почему меня тянет к нему, почему меня так тянет к нему, что от этого даже больно? Пальцы скользнули по его коже, вдоль щеки, очерчивая линию подбородка. Это было совсем лёгкое касание, едва ощутимое – ему хватило, чтобы сорвало крышу. Ланкмиллер приподнял меня за бёдра, вжимая лопатками в дверь, впиваясь в губы, жадно, будто после долгого воздержания. Я скрестила ноги на его пояснице, выдыхая задушенный стон в горячий текучий воздух. Соски тёрлись о его грудь, ткань была невесомая. Меня так давно, меня целую вечность никто не целовал. И когда он теперь касается губ так – это разбирает на атомы. Ты не знаешь. Я запустила пальцы в его волосы, не позволяя отстраниться, хотя воздуха уже не хватало, и в груди начинало покалывать. Когда ты обнимался с Евой по углам того страшного поместья. Ты не знаешь, как это было больно. Мы завалились на кровать. Как-то так вышло, что я оказалась сверху. Пользуясь положением, устроилась на его бёдрах, нетерпеливо потёрлась о них. Ланкмиллер перестал дышать на какое-то мгновение. В его глазах явственно читалось, что я тоже много о чём не знаю. Я суицидально усмехнулась: может, даже и не хочу знать? Зачем нам это сейчас, когда мы такие шальные и безнадёжные. Его ладони скользнули под платье, превращая пляшущий внутри огонёк в стену пламени, застилающего глаза, выжигающего изнутри кожу и нервы, оставляя меня беззащитной перед своими желаниями. Низ живота от прикосновений наливался приятной тяжестью. Я поскуливала немного, закусив губу. Опустила осторожный поцелуй у ворота ланкмиллерской футболки, рывком задрала ткань, обнажая живот и грудь, припала к коже губами. Повела дорожку из влажных прикосновений вниз, чувствуя, как немеют пальцы. Опустила глаза на ланкмиллерские брюки, у него уже была эрекция. Я погладила через ткань. Спустилась ещё ниже, чтобы поцеловать. – Пообещай мне одну вещь, – задыхаюсь и ставлю на то, что у меня широченные зрачки сейчас, как у самого отпетого наркомана. – Какую? – он почти рыкнул в ответ. – Скажи, что подпишешь мне вольную, – голос срывается на свистящий умоляющий шёпот. Я выпрашиваю у него его же собственную жизнь сейчас. Он кивает. – Подпишу. – Сейчас. – Не сейчас. Это подождёт. Этот низкий голос звучал так властно и так много обещал. Что-то, ради чего и весь мир подождёт, всё, что за этой дверью. Но мне нужно было остановить его здесь, сейчас. Нельзя было доводить до разрядки. Чтобы он даже думать ни о чём другом не мог. – Сейчас, пожалуйста, – мольба вышла очень отчаянной, я даже не ожидала такого. Упёрлась раскрытыми ладонями в его грудь и надавила немного. – Пожалуйста, ты же знаешь, как для меня это важно. Она уже лежит в кабинете на столе, тебе нужно только подпись свою оставить. Кэри, – назвала его имя, будто погладила. – Динамо-машина ты, – со смешком и физически ощутимой досадой выдохнул он в потолок, откидываясь на подушку. Я сползла на край кровати и поджала левую ногу под себя, украдкой поглядывая на Ланкмиллера. Нужно было подождать, пока чуть схлынет волна возбуждения. Только бы у него не появились вопросы, когда на место встанут мозги. Когда дыхание у обоих выровнялось, и мы перестали напомнить друг другу тонувших, спасённых в последнюю минуту висельников, я тихо позвала его: – Идём?