Распутывая хитросплетения

Анейс Аваланш оказалась точной в своих прогнозах. Артур пригласил Ланкмиллера к себе на беседу очень скоро, буквально на следующий день. Это не должно было стать одними из тихих полу-семейных посиделок, где и серьёзные дела обсуждают играючи, вскользь по касательной. Это был первый официальный визит нового полноправного главы судостроительной корпорации, и протекать он тоже должен был по негласному протоколу. Я сидела на широком подоконнике и грызла корешок книги. Ланкмиллер ходил мимо в дорогом костюме-тройке, горячий настолько, что захватывало дыхание. Он занимался последними приготовлениями, прежде чем за ним приедет машина: поправить галстук, проверить документы, пригладить волосы. Глядя на него, можно было вполне предположить, что произойдёт в офисе «Змеиного зуба», может, даже в той самой комнате, в которой меня продали Весту. Они подтвердят свою лояльность друг другу, выпьют кофе, обсудят бизнес. Обменяются рукопожатиями на прощание, как деловые партнёры. Это если мыслить оптимистично. Но почему-то чувство у меня было такое, будто я отправляла его в акулью пасть. – Волнуешься больше, чем я, – со смешком заметил Ланкмиллер, останавливаясь напротив. – Я думаю, Анейс всё ему рассказала. А значит, у тебя будут проблемы из-за меня. Опять, – я подтянула колени к животу и сменила корешок книги на уже порядком истерзанный ноготь большого пальца. Даже страшно предположить, сколько у Артура возникнет вопросов на этой почве. – Постараюсь убедить его, что в твоей жизни для «Змеиного зуба» нет никакой опасности, – Ланкмиллер обнял меня со спины, прижимаясь щекой к щеке. – Он продал тебя отцу с тем же успехом, что мог бы продать и мне. Про вольную он точно пока не знает. Что поменялось для Аваланша по сути? – А для меня? – я подняла на него глаза, но почти сразу же спрятала их снова из-за удушливой волны смущения. – М? – Что поменялось для меня? – мечущийся взгляд остановился, зацепившись за запонки на его сорочке. Змей Вирайя блестел серебряной чешуей. Это была тончайшая ювелирная работа, очень искусная. Рисунок ровно такой же, что и у меня на загривке. Я неосознанно потянулась к нему подрагивающими пальцами. – Я уже много раз говорил тебе: пока ты со мной, ты под моей защитой, – серьёзно ответил Кэри. – И если бы не та вольная, у меня было бы даже больше возможностей тебя уберечь. Но будем работать с тем, что есть. Он убрал волосы с того места, которого я касалась похолодевшими пальцами и поцеловал его. Наверняка почувствовал, как я вздрогнула в его объятиях. Нужно больше воздуха. Мы обменялись взглядами, но сказать ничего друг другу не успели. В этот момент к воротам подъехала машина, и Кэри ушёл на встречу с Аваланшем, отправив мне из дверного проёма игривый воздушный поцелуй, от которого немедленно вспыхнули огнём уши. Я успела десять раз с ума сойти, пока его не было. Металась из угла в угол, как запертый в клетке зверь. Хотя, должно быть, это такая себе метафора, потому что ручные звери вроде меня обычно спокойно относятся к заключению. И всё же мрачные мысли изводили меня, не оставляя и секунды на передышку, сворачиваясь на шее петлями колючей проволоки. Ледяные удушливые прикосновения тревоги, от которых ты готов куда угодно деться, хоть под кровать залезть, только едва ли это поможет. На что способен Аваланш, Кэри знал гораздо лучше меня, может, поэтому и держался так спокойно. В тот момент я, кажется, очень сильно ненавидела его маниакальную потребность притворяться, будто всё хорошо, потому что, зная о ней, ты никогда не можешь сказать точно, как у него дела. Та книга с изгрызенным корешком совсем плохо подходила, чтобы отвлечься. Мысли постоянно соскакивали со строчек и текли в собственном беспорядочном потоке. Я думала о том времени, которое мы провели вдвоём в том доме на обрыве у берега моря. Хотела бы я снова исчезнуть там, в месте, где нет Аваланша, сопротивления, где Ланкмиллер опускает мне на руку полный до краёв стакан, предупреждая, что воду нельзя пролить. Вдали от всего мира вместе с ним – это когда-то было самым страшным кошмаром для меня. И чем это стало теперь? Подумать даже смешно. Яркие полуденные тени за окном медленно вытянулись, смазываясь в закатном медовом золоте. В конце лета темнеет быстро, сумерки огнями фонарей поползут по кварталам Виктории уже через каких-то полчаса, не больше. Внезапный шум мотора за окном словно вскрыл воздуху брюхо, он задрожал и рассыпался, как будто состоял из мелких осязаемых частиц, что можно было зажать и почувствовать между пальцами. Я бросилась к окну, замирая от мысли о том, что моя многочасовая пытка тревогой сейчас разрешится. Ей подведут итог. Ланкмиллер был не один. С ним по дорожке из плоских камней, ведущей через сад, поднималась Анейс. Они о чем-то болтали непринуждённо и спокойно, так, как будто весь солнечный свет этого августа принадлежал им. Я жадным взглядом осмотрела эту картину, на пару секунд оцепенев, а потом от окна тихо подобралась к двери. Если встать под определённым углом, ныряя в глубокую вечернюю тень, веранду станет хорошо видно через тончайшую рисовую бумагу. Так что у меня снова будет возможность смотреть за ними и слышать их. Мысль о том, что это, пожалуй, не совсем здорово, только развеселила меня. Что взять с умалишённых. Их живой разговор затих у порога, и какое-то время в воздухе, натянувшись паутинкой, висела дрожащая тишина. – Эни, – вздохнул наконец Ланкмиллер, и у него был уже другой голос. Голос, которым вскрывают старые раны, если под рукой не оказалось ножа. – Можно тебя спросить, почему? – У меня была причина ничего не говорить отцу, – отстранённо пожала плечами та, будто ей не очень-то хотелось отвечать на этот вопрос. – Две причины, если оставаться совсем уж честной. Первая – это Матиас, – Анейс вскинула вверх указательный палец – это был номер «один». – Он узнал об этой новости раньше меня, поэтому я дала ему возможность доложить самому. Если бы я опередила события, у отца возникли бы вопросы к Фарси. Но он исправно выполняет свой долг, и я не хочу ставить под удар его авторитет из-за каких-то недоразумений. Вторая причина – это ты. Чтобы у тебя не было проблем, отец должен быть уверен в твоей лояльности. Раскрыть карты – значит, заставить его сомневаться. Ты мне нравишься, и я этого не хочу… Эни не договорила, к концу фразы её серый от грусти голос сделался приятно бархатным и почти затих, превратившись в невесомый выдох. И в этот момент я отчётливо поняла, что проклятие дешёвых мелодрам так внезапно и глупо настигло их – они стоят напротив, так близко, что почти дышат друг другу в губы. Зрители в такие моменты невольно замирают с трепетом в ожидании поцелуя. У меня тоже всё внутри пошло льдистой коркой, заставив застыть на месте, когда Анейс подалась вперёд. Но Кэри вдруг отстранился, разрушая магию, и оглянулся через плечо с таким видом, будто жизнь внезапно одарила его возможностью смотреть сквозь стены. Я даже съёжилась под этим взглядом, который и достигнуть-то меня не должен был. – Выпьешь чаю? – вдруг предложил Ланкмиллер своей спутнице, и я отскочила от двери, как ошпаренная. Он точно знает, что я слышу. Поэтому и голос у него такой, будто Кэри пытается сдержать улыбку. Ланкмиллер отворил дверь, отступил, пропуская Эни перед собой, и она вошла в дом, принеся с собой аромат апельсина и пачули. Пачули. Почему все его бабы так пахнут? Анейс вошла, как входят к себе домой, как такие, как она, входят под любую крышу, и внезапное осознание больно стукнуло по виску. Артур Аваланш продал меня Весту ради неё. Наступит день, когда она встанет во главе «Змеиного зуба». Чтобы в этот день всё прошло, как по маслу, Артур сделал это со мной. Ради того, чтобы она была счастлива, ради того, чтобы всё у неё было благополучно. Я даже «здравствуй» выдавить не смогла. В шкафу у деда Хироши обнаружился какой-то невероятно дорогой фарфор. Кружка буквально таяла в руках, как зефир. Прикасаешься к ней губами, и кажется, что пьёшь вовсе не чай, а напоённый травами утренний туман из облака. Единственное, что было хорошего в этом неловком чаепитии. И меня брала огромная злость от того, что Кэри даже прочувствовать этого не успел: едва мы сели за стол, как затренькал его мобильник. Я краем глазом заметила, что на экране высветился вроде бы как Феликс, и Ланкмиллер, на ходу извинившись, смылся в другую комнату без тени угрызений совести. Мы остались вдвоём. Я и моё… удачливое отражение. – Никто из них так и не рассказал отцу, – Анейс стряхнула капли янтарной жидкости с чайной ложки, высекая из тишины нежный звон ударом по ободку стакана. – Знаешь, мне кажется, они зря тебя прикрывают, – она звучала отрешённо, будто говорила сама с собой, даже не смотрела на меня. – Ты хоть понимаешь, что все те дни, которые Кэри провёл взаперти у сопротивления… каждый из этих дней может сократить его жизнь на несколько лет?! А ты где была, пока он там торчал? Почему мы столько времени ничего о нём не знали? Ты вообще знаешь, что такое сострадание? Я бы стала слушать такое от Евы. Я бы умоляла о прощении едва ли не на коленях, если бы со мной об этом заговорила Алисия. Но Анейс. Анейс Аваланш не знала ничего. – Тебе лучше уйти сейчас, – процедила сквозь зубы, чувствуя, что её слова едкой отравой обволакивают душу изнутри, и уже просочились в кровь. – Прости, не расслышала, – это была опасная шипящая интонация, знаменующая, что мы критически приблизились к краю пропасти. – Пошла вон, – выплюнула я, удерживаясь изо всех сил, чтобы не кинуть в неё сахарницей. – Да ну?! – Эни аж подскочила от возмущения, упираясь ладонями в стол. – И кто меня выставляет, наложница?! – А ты знаешь, Анейс Аваланш, сколько тебя отделяет от этого статуса? – я тоже поднялась, чтобы быть наравне с ней. – Ты всегда можешь уверенно сказать, что прочно стоишь на ногах? Я почти сгребла её воротник, совсем не отдавая себе отчёта, но в этот момент Анейс подалась назад, шумно выдыхая воздух, полный проклятий. Она подцепила ремешок своей сумки, сползший набок со спинки стула, и за одно мгновение исчезла в прихожей. В этот момент в дверях столовой вновь появился Кэри. – Поцапались? – вздохнул он, провожая взглядом мою двоюродную сестру. Догонять не стал. Из глубины сада до нас донёсся звук торопливых шагов по выложенной плоскими камнями дорожке. Подобравшиеся незаметно сумерки поглотили её, скрадывая постепенно даже этот звук. – А чего ты ждал? – я упала на стул, обессиленная противостоянием. – Зачем ты вообще привёл её? – Вам есть, о чем поговорить, – со странной нечитаемой интонацией заметил Кэри. – Иногда мне страшно даже вообразить то, что происходит у тебя в голове. Откуда в неё приходят такие ужасающие мысли. Ланкмиллер лишь усмехнулся в ответ на мой слабый витиеватый упрёк, подошёл сзади и опустил мне на плечи широкие тёплые ладони, заставив подобраться и задержать дыхание на две секунды. – Мне кажется, я стою в тупике и не знаю, как оттуда выбраться, – вдруг призналась ему, так и не успев прикусить язык. Теперь уже поздно было останавливаться. – Мы закрыли друг перед другом долги и обязательства, и я снова могу исчезнуть из твоей жизни, но на меня будто стакан кипятка опрокидывается при мысли, что из этого ничего не выйдет. Я столько раз пыталась сбежать от тебя, но меня как будто берут за шиворот и возвращают обратно. И я… не знаю, что с этим делать. У тебя никогда не было… такого чувства? Кэри придвинул к себе стул и сел напротив меня, глядя серьёзными серыми глазами. В них отчётливо читался вопрос, но я не спешила отвечать. Ждала, пока он сформулирует. – Почему ты всё время хочешь оборвать нашу связь? Мы ведь можем просто встречаться время от времени. Даже когда всё закончится. Я задохнулась, будто получила болезненный удар по рёбрам, от которого заиндевели лёгкие. «Время от времени»! Да будь ты проклят! Будто не помнишь, как мучительно это было! – Мы уже через такое вот проходили. У нас получились пустые болезненные мёртворождённые отношения, в которых не было ничего, кроме секса, – помотала головой, больно прикусив губу. – Я так не могу. Подняла глаза и посмотрела на Ланкмиллера, будто подёрнутого дымкой в свете пунцовых фонарей с веранды. Мы никогда раньше на эту тему не говорили. Кэри казался мне таким родным и незнакомым одновременно. Руки, которыми боги дарят огонь замёрзшим, голос, которым бесстрастно зачитывают все в мире смертные приговоры, кожа – мрамор, стекло и воск, глаза – небо перед грозой. Сколько ему? Тридцать лет? Тридцать лет – это одиннадцать тысяч ударов током и столько же ежедневных катастроф. – А ты сама-то способна дать хоть что-нибудь этим отношениям, Роуз? Кроме того, чтобы бросаться обвинениями и убегать постоянно, ты что-то ещё умеешь? Он спросил без укора, как спрашивают у судьбы отчаявшиеся, но меня это так задело почему-то, что я вскинулась, в сердцах опрокидывая фарфор с недопитым чаем. – О, конечно, куда мне?! Я ведь не милашка Анейс! И не Элен, которая дышала на тебя, как на чёртов бриллиант в царской короне, я не… Голос сорвался. Почему… Почему вдруг я вообще себя с ними сравниваю? Неужели я хотела бы… Нет. Нет-нет-нет. – Я… не могу. Мне нужно уйти. Сейчас же, – под сход лавины, нарастающий диким рокотом, бормоча несуразные оправдания, я вскочила со стула и бросилась вон из комнаты, следуя дорогой, которую всего несколько минут назад прошла моя двоюродная сестра. – Что? Роуз, притормози! Вернись немедленно! – Ланкмиллер нагнал меня в коридоре. Мог бы и раньше, если б не взявшая его оторопь. Схватил за плечи, встряхнул, но это сделало только хуже. – Куда ты собралась? На дворе ночь! Возьми себя в руки. Что у тебя стряслось так внезапно? Неважно, куда я собралась, с таким можно идти хоть топиться, хоть дымиться у обочины брошенным в пыли окурком. Мне нужно исчезнуть отсюда любым способом, сейчас уже неважно, каким. – Прости! – всхлипнула я, задыхаясь, пытаясь вырваться. – За что ты извиняешься? Да что ж такое! – он, кажется, прикладывал большие усилия, чтобы удерживать меня, не причиняя боли. Это не слишком-то помогало, потому что я всё равно захлёбывалась ей – захлёстывало с головой. – За всё, – голос хрипел и срывался. Я на какое-то время прекратила выворачиваться из его хватки, стоя, прижатая к стене, вздрагивая с каждым вдохом. – Я больше не хочу тебя видеть, когда уйду отсюда. Я больше никогда в жизни не хочу тебя видеть. Я извиняюсь за то, что я такая бесчувственная сука, ты столько пережил, похоронил собственного отца под грудой обломков своими руками, сам едва не расстался с жизнью, а я тут со своими никчёмными истериками. Это точно не то, что нужно твоему больному сердцу. Я извиняюсь за то, что призналась в этом себе так поздно, и теперь всё запуталось так, что я никогда не смогу распутать. Я извиняюсь за то, что ты во мне существуешь, хотя не должен. За то, что твоё имя бьётся в височной доле, в моих запястьях, везде, куда только смогло добраться. – Кику, объясни, что происходит! – взмолился Ланкмиллер, не отступая от меня ни на шаг. – Здесь не нужно ничего объяснять, просто отпусти меня, – я посмотрела ему в глаза, тяжело, сквозь влажную пелену. – Мне нужно уйти. Мне нужно сдержаться и не начать его целовать. Даже просто стоять рядом с ним больно. Будто воздух жжётся. – Объясни мне хоть что-нибудь, – снова попросил он. – Мои слова сильно тебя задели? Я напоминаю тебе своего отца? Что? – Да, – судорожно кивнула я. – Ты напоминаешь мне своего отца. Господи, да ведь это же неправда. Хотелось буквально рот себе зажать, чтобы случайно не выболтать ему истинную причину. Хоть бы он не узнал её. Он не должен узнать её. Это испортит ему всю жизнь. Ланкмиллер посмотрел на меня, и предгрозовое небо стало дрожащим и ледяным, будто покрылось кристаллами хрусталя. – Ну вот что, сейчас уже поздно, за окном темно, и я никуда не отпущу тебя в таком состоянии. Но я позвоню Алисии, она тебя заберёт. Идёт? – Идёт, – тихо кивнула я, обнимая себя руками, чтобы успокоить дрожь. –Хорошо. Машину мы ждали на веранде, ни слова друг другу не говоря. И пусть, сомневаюсь, что кому-нибудь легче стало бы от пустой бестолковенькой болтовни. Я сидела, низко опустив голову и сцепив руки в замок. Волосы закрывали лицо, поэтому я не видела, что он делал, слышала только его дыхание. Заговорить со мной он не пытался, и за это я была ему нечеловечески благодарна. Через полчаса на парковку перед домом почти бесшумно прополз свет фар. Наша тишина кончилась, ей подвели черту. Я поднялась, цепляясь рукавом за гвоздь, и где-то на задворках сознания мелькнула мысль: у меня ещё есть шанс остаться. Выложить перед ним всё, как есть. Но это будет жестоко, и он этого не заслужил. Мы уже и так порядком друг над другом поиздевались, пора положить этому конец. Я только ещё немного тепла украду у тебя. Это в последний раз. Взглянула на него, глотая горящий воздух, как факир в цирке глотает шпаги, протянула ладонь и невесомо коснулась его щеки, Кэри подался навстречу, но я отпрянула от его движения, словно обжёгшись. Обернулась и сбежала по дорожке из плоский камней к припаркованной у ворот машине.