Распутывая хитросплетения

Странно вот так идти и совсем не оставлять следов, при том, что земля будто жжёт подошву. Мягкое прикосновение к локтю – последнее, что удерживает в этой реальности, не давая полностью сорваться в ту, другую, где этой дороги нет, и этого дома нет, а есть только нарастающий гул сирены и густая горячая тьма, горькая от тревоги. Я поверить не могу, что слышу шелест автомобильных шин – это отъезжает от дома шофёр, что привёз нас сюда. Что «сюда» – это прямиком к дому человека, для которого не существует моральных принципов и закрытых дверей, к главе самой влиятельной корпорации в мире. К моему дядюшке. В последний раз встреча с ним для меня очень плохо кончилась, и кажется, новой я должна была избегать. Но обстоятельства сложились иначе. Лиам Грейс потребовал, чтобы его злейший враг узнал, что я жива. Что я теперь тоже часть их большой опасной игры, и с этим стоит считаться. Чёртов старый мудак, проклятый мастер безвыходных положений. «Звучит суицидальненько,» – усмехнулась я, услышав от Кэри этот пункт нашей добровольно-принудительной сделки с Сопротивлением. Но то было только началом. Ещё он хотел, чтобы мы сообщили Артуру о помолвке. «Кажется кто-то не отдаёт себе отчёт в том, что подобные откровения в доме Аваланшей не только меня, но и Ланкмиллера способны свести в могилу куда быстрее его шалящего сердца,» – шальная пьяненькая улыбка коснулась губ с такой лёгкостью, будто всё было понарошку. Лиам Грейс мой сказочный сарказм не оценил. Он бросил трубку сразу же, как только озвучил, чего желала его падшая душа. Сейчас, когда всё наконец наладилось, так хотелось просто от всей души послать его, даже вот так, в замолчавшую глухую трубку. Но этому мешало два обстоятельства. У него была Алисия. И всё было по-настоящему. Твою мать, конечно, всё было по-настоящему. В моей-то жизни, в которой вечно что-то идёт не так, зато всегда всё по-настоящему. Все понимали, что за помолвкой неминуемо последует слияние компаний. Но Артур ведь того и сам хотел, есть только одна маленькая деталь. На моём месте он видел Эни. «Ну что мы ему скажем? – вопрошала я, скорее, саму себя, ероша волосы над пустым листом бумаги, на который мы запишем потом все наши варианты. – Здравствуй, дорогой дядюшка, мы тут немножко твои планы подкорректировали на досуге, ты уж не обессудь. Так что ли?» Из всех предложенных вариантов лучшим оказался этот. Убедить его в том, что это даже лучше того, чего он хотел, что вот оно, прямо на ладони, пришло само. Всё как ты планировал. Ну почти. Кэри запросил встречу, Артур согласился быстро, назначил её на вечер того же дня. И вот за нашими спинами слышится шелест автомобильных шин – это отъезжает от дома шофёр, что привёз нас сюда. Закат расплёскивается по крышам, розовый с золотистым. С гор медленно спускается дымка, ещё совсем прозрачная, дрожит. Втягиваешь полной грудью набухший от влаги воздух, стараешься держаться, чувствуешь, как мшистая садовая дорожка скрадывает шаги. Я старалась не смотреть лишний раз на Ланкмиллера, потому что каждый раз, как взгляд мой касался его лица, под кожей ощущался едкий электрический разряд тревоги. Ему приходилось сложнее меня. Ему надо было просто великолепно сыграть. В счастье, влюблённость, в твёрдую уверенность и лёгкую наглецу. Зная, что его сестра где-то там, во мраке и одиночестве, что он поможет ей, только если всё получится. Если не получится, он тогда даже себе помочь не сможет. Обо всём, что происходит, Ланкмиллер не рискнул рассказывать даже Фарси. В этой игре не осталось запасных планов и обходных путей. Дворецкий встретил нас на крыльце, как встречают любого почтенного гостя. Отворил дверь, чтоб нам войти. Кэри чуть сжал мою руку ободряюще, я ответила усмешкой. Ты не переживай за меня, я держусь. А что ещё остаётся, когда в тебе только бессилие и азарт. Странно, я представляла обиталище Артура чем-то вроде мрачного склепа, навевающего на душу тоску каждой мраморной статуэткой, каждой антикварной стенной портьерой. Но в его доме вообще не оказалось портьер. Впрочем, как и мраморных статуэток. Он был словно соткан из чистого дневного света и тишины, даже не сразу заметишь стен. Никаких очаровательных мелочей вроде семейных фото или домашних тапочек. Здесь словно вообще не жили. Нас привели в просторный зал, служивший, видимо, чем-то вроде комнаты отдыха и приёмной. Низкий витражный столик, замкнутый в контурах оникса и фарфора, камин у стены по правую руку, панорамное окно, выходившее в сад, где сплошная зелень и спускающийся почти к самому порогу туман каскад облаков. Выполнив свою роль провожатого, дворецкий исчез в коридоре и на какое-то короткое мгновение мы остались одни, и Ланкмиллер использовал его, чтобы притиснуть меня к себе и ободряюще поцеловать в макушку. На тот едва уловимый миг, пока меня обнимало его тепло, я ощутила, как напряжение внутри тает, превращаясь в дым, сменяясь на тёплый гречишный мёд, но при звуке отворяющейся двери мы друг от друга отпрянули, и плечи снова сковало холодом. Мы даже сказать друг другу ничего не успели. В комнате показались двое: Анейс и какая-то незнакомая мне женщина. Впрочем, её смутное сходство с моей двоюродной сестрой улавливалось, и можно было легко догадаться об их родстве. – Кэри! – при виде моего спутника на лице её проступила искренняя радость, будто он действительно был для неё кем-то очень важным и дорогим. – Так давно не заходил к нам! Дай, я на тебя посмотрю. – Приблизившись плавной походкой, она заключила его лицо в ладони с такой огромной нежностью, что от этого защемило сердце. За то долгое время, что мы были знакомы, я почти не видела его смущённым, но сейчас я готова была поклясться, что он смущён. – Ты можешь к нему пройти. Твою гостью мы пока займём, не переживай о ней. Мелодичный голос еще звучал в ушах, а смысл сказанных слов дошёл до меня с опозданием, лишь спустя несколько секунд. Кэри успел на прощание прижаться носом к виску, шепнуть «Ничего не бойся» на ухо. Я проводила его взглядом, стараясь сдержать при посторонних свою фирменную мрачноватую улыбочку. Не переживай об этом. Я у тебя смелая девочка. – Роуз, – не успела заметить, как сестра подобралась ко мне с левого бока, ловко хватая под руку. – Кажется, мы не с того начали в прошлый раз. Пойдём, я тебе кое-что покажу. Не сопротивляясь почти, я позволила себя увлечь вдоль по коридору на второй этаж по широкой лестнице, которая словно парила в воздухе. Пару раз пыталась оглянуться через плечо, чтобы ещё хоть раз поймать взглядом эту странную женщину. Что-то было в её облике такое, что не давало покоя, как та мысль, которая настойчиво крутиться в черепной коробке и всё никак не может оформиться в слова. Может, нас представят друг другу позже. Если доживу. Анейс тем временем остановилась у одной из дверей почти в самом конце коридора, уверенно распахнула её и почти сразу же отступила в сторону: – Проходи. Прежде, чем последовать приглашению, я оглянулась недоверчиво на двоюродную сестру, пытаясь понять, чем вызвана столь резкая перемена в её настроении. В прошлый раз мы весьма колкими любезностями обменялись друг с другом, прошлись по самому больному, а теперь она стоит, стискивая пальцами ручку двери, и во взгляде у неё сквозит что-то одновременно озорное и грустное. Что-то, что откликается во мне такой знакомой болью. Я порывисто выдохнула и шагнула через порог. Глазам открылась просторная светлая спальня. Несколько секунд ушло на осознание того, что место это действительно… странное. Одновременно словно обитаемое и нет. Змеиная мозаика на стене, идеально заправленная кровать, ни одной пылинки, как в дорогом гостиничном номере. И запах стоял такой же, отстранённый, отельный: отголоски моющего средства и свежего постельного белья. Тем не менее, чьи-то личные вещи здесь всё же были. Грустные сухие цветы на подоконнике, шкатулка с украшениями у зеркала на туалетом столике. Приоткрытая дверь вела в рабочий кабинет, и там, на столе аккуратной стопкой были сложены тетради и записные книжки, пухлые, словно от корки до корки исписанные. Перебрав свои догадки о том, почему мы сюда пришли, я остановилась на одной, оборачиваясь к Анейс: – Комната маменьки? – Была ей, – отозвалась Эни за моей спиной странным звенящим голосом. – Сейчас это гостевая, но прежде гостей мы здесь не принимали. Ты будешь первой. Какая ирония. Аваланши знают толк в истинном радушии. Я прошла вглубь комнаты, не уверенная, хочу ли здесь находится, когда призраки прошлого, от которых прячешься так старательно, обступают со всех сторон. Поймала мельком наше отражение в зеркале и тут же спрятала взгляд, опуская пальцы на туалетный столик. Холодное гладкое дерево приятно холодило кожу. Хочешь ты или нет, а она часть тебя, сколько от этой мысли не бегай. – Ты, наверное… знала её куда лучше меня? – я боялась оборачиваться к Анейс, задавая такие вопросы, поднимать взгляд на зеркало тоже не тянуло, собственное отражение почему-то пугало меня. – Я из детства почти ничего не помню, а потом у нас отношения как-то не задались. Неловко, когда твоя родная мать больше всего хочет, чтобы тебя не было. – Вот странно, я ведь запомнила её неплохим человеком, – Анейс наконец прошла вглубь комнаты и дверь за ней захлопнулась. – Знаешь этот этап взросления, когда понимаешь, что родители много что от тебя скрывают, у них есть эта отвратительная привычка сглаживать углы. Она такой не была. Всегда честно со мной говорила, учила меня держаться в обществе, выпутываться из безвыходных ситуаций. – Да, это был её конёк, – потерянно подтвердила я. – Выпутываться из ситуаций. Эни постояла в тишине ещё немного, ожидая, что я, может, что-то ещё спрошу, а потом продолжила тихо: – О той своей жизни тётя Амалия почти не рассказывала, но один раз она тебя вспоминала. Когда я крутилась вокруг неё с какими-то глупостями, взяла меня за руку и сказала, что я похожа на её дочь. Больше мы об этом не разговаривали. Я не буду убеждать тебя в том, что она тебя любила, потому что я не знаю, что она на самом деле чувствовала. Она всегда была сама за себя и… сама по себе. Это хорошо, наверное, что ты говоришь мне правду, Анейс Аваланш, потому что если б ты стала убеждать меня в такой несусветной чуши, я бы тебе не поверила, и пропасть между нами достигла бы таких умопомрачительных масштабов, что её было бы уже не измерить. – Мне иногда кажется, что… я очень по ней скучаю, – вдруг беспомощно призналась Анейс. – Не хватает её советов, а безвыходные ситуации множатся. Она приходит сюда по ночам, в эту мучительно пустую комнату, посидеть на коврике у кровати, выговориться в стоячий и липкий воздух. Не получить ответа. В мире, который строил «Змеиный зуб», каждый сам за себя. Амалия просто понимала это отчётливей. А теперь вот я стою в её комнате, чувствуя, как промеж лопаток мне упирается чужой растерянный взгляд, и не знаю, не знаю, как на это ответить. Что сказать, кроме как «У Аваланшей безвыходные ситуации – явно семейное». Я сама здесь не больше, чем просто воздух. Перегоревшая лампочка, севшая батарея, и любые мои слова, как края отколовшегося стекла, принесут только больше боли. – Ты знала, что она была обещана Весту? – вдруг спросила сестра, и при упоминании его имени я невольно вздрогнула. Холодок от воспоминаний, пахнущих засохшей кровью и дорогим виски, прошёлся вверх по позвоночнику, и я обняла себя руками, усилием воли возвращаясь в норму, чтобы обернуться и хрипло переспросить. – Как… наложница? Анейс кивнула. – Давно, много лет назад, когда мы с тобой ещё не родились. Он был ей буквально одержим. Очень хотел дополнить ей свою коллекцию. Но она слишком хорошо понимала, кто такой Вестон Ланкмиллер, и накануне сделки просто… исчезла. Словно растворилась в воздухе, спряталась там, где не найдут. Когда она вернулась, почти пятнадцать лет прошло. Всё уже изменилось. Он так и не смог её достать. Милая Эни, зато он достал меня. Такой вот утешительный приз, блеклая бездарная копия, так себе безделушка, которая и годится-то только для того, чтобы выместить на ней злобу за то, чем так и не смог обладать. О, Вестон Ланкмиллер воспользовался этим сполна. Я стиснула зубы, чувствуя, как собственная ненависть прожигает меня изнутри так, что запах палёного мяса чудится в воздухе. – В этом доме все хорошо понимают, кто такой Вестон Ланкмиллер, – вдруг пространно заметила Эни, так и не дождавшись ответа. И в первую очередь это понимает твой отец. Отдавая меня Весту за чашкой кофе а своем кабинете, он прекрасно представлял себе мою дальнейшую судьбу, Артур Аваланш. Человек, с которым мне в скором времени предстоит поболтать так, будто ничего этого не было. Вдруг захотелось спросить, понимают ли в этом доме, как именно старший Ланкмиллер прекратил свой жизненный путь. Но это было лишним. Я уже набрала в грудь воздуха, чтобы всё-таки уточнить, что Эни имеет в виду под своей обтекаемой формулировкой. Но в этот момент дверь в комнату отворилась, и на пороге возник уже знакомый нам дворецкий. – Розмари Майер, вас ожидают, – сдержанно кивнул он. Это прозвучало как приговор.