Распутывая хитросплетения

– Прости, что побеспокоила, Роуз. Я принесла полотенца. Неожиданную посетительницу легко можно было узнать по голосу, нужды в том, чтобы оборачиваться к ней, не было. К тому же, в огромном зеркале по левую руку даже лицо её было видно. Мать Анейс Аваланш вела себя не так, как сегодня утром: медленные, словно заторможенные движения и убаюкивающий голос. Она держалась так, будто в клетку к тигру пришла. Чёрт подери, в голове сразу столько вопросов. С каких это пор хозяйка дома занимается тем, что лично разносит полотенца гостям? А врываться в ванную к людям, даже стуком это не предварив, – это что, какой-то особый светский этикет, которого я не понимаю? Да что вообще в голове у этих загадочных Аваланшей? Я не успела задать ни одного из этих вопросов. Она шагнула ко мне, невесомым движением убрала скрывающие загривок волосы, заставив оцепенеть. Я больно прикусила щёку изнутри, чтобы вернуть себе ясность мыслей, но это не слишком-то помогло. Некоторое время мы стояли в молчании, и в этой тишине я почему-то различала только своё прерывистое дыхание. Наконец она спросила сдавленно и негромко: – Это… Вестон сделал? – Да. Моя посетительница отступила в то же мгновение, почти шарахнулась от меня. Думать о том, что так её напугало, было бы забавно, если бы я могла выжать из себя чуть больше, чем одно слово, если бы я могла вздохнуть. Но я стояла, обняв себя руками, под взглядом, который незваная гостья всё никак не могла оторвать от моей спины, и от чувства уязвимости становилось дурно. Сила оживших воспоминаний внутри словно заставляла кипеть серную кислоту. Мне, наверное, стоит собраться и послать лесом эту дамочку, у которой бестактность граничит с сумасшествием. Но горло так некстати сковало спазмом, и я не могу. – Просто хочу чтобы ты знала: я рада, что тебе удалось вырваться из его объятий, – она вдруг заговорила вновь, и при звуках её голоса я вздрогнула. Он снова издалека донёсся, будто его обладательница не стояла в двух шагах всего. – Моей сестре это не удалось. Кэри – единственное, что от неё осталось. Береги его. Я ещё не успела осмыслить полностью сказанного, как дверь за ней закрылась, и я бессильно осела на пол, упираясь коленями в мелкую мозаичную плитку. В ушах шумело. Дорогой племянник Ланкмиллер Кэри… сестра, у которой всё печально закончилось… Анейс… У виска словно что-то щёлкнуло, и все кусочки встали на место так, как должны были. Кажется, Вест играл настолько грязно, что даже Аваланшам было не по себе. Силён и неуправляем. У него свои планы были, и правила тоже свои. То ли дело я, маленькая неопытная девочка, которую любая мелочь может выбить из равновесия. Ясно теперь, чего это вдруг Артур так обрадовался замене. А его жена и вовсе смотрит на это, как на свершившуюся месть. Я судорожно взъерошила волосы. Н-да, неожиданный союзник мне достался. Неожиданный и могучий. Так же, как и многие, она начинала в гареме. Уже только то положение, которого она смогла достичь здесь, впечатляет не меньше всех достижений маменьки. Кажется, Анейс стоит поискать помощи поближе, вместо того чтоб грустить о почившей тётушке. Так внезапно наступившая ясность придала мне сил. И начать решено было с того, чтобы всё же оценить прелесть знаменитой здешней купальни. Вода смыкается на коже бархатом, она кажется плотнее обычного, слово тягучий густой сироп. Опускаешься в неё и чувствуешь, как из тела уходит нервная дрожь, её вытесняет тепло. Я, наверное, долго торчала там, запрокинув голову к потолку, наблюдая, как в слабом неровном свете, ползущих по стенам бликах, струйки пара тянутся к потолку. Наслаждаясь тихой пустотой в башке. Это такая недостижимая роскошь для меня была – просто лежать, распахнув глаза в пустоту, не думать ни о чём. Когда я поднялась из воды, от кожи ещё шёл жар. Халат лёг на плечи прохладой шёлка, чуть остужая, и я блаженно выдохнула, переступая по влажной мозаике на полу. Пора было возвращаться в покои, место, когда-то принадлежавшее маменьке, хранившее её тайные желания и страхи. Я невольно усмехнулась про себя. Знает ли Кэри, в _чьей_ комнате нам предстоит провести ночь? Для него Амалия точно не была пустым звуком. Столько абсурда и иронии в этом всём, что разум едва ли способен в себя вместить. Слабый уютный свет ночника встретил меня в покоях. Здесь было тепло, гораздо теплее, чем в коридоре, поэтому я поскорее нырнула внутрь, но едва только переступив порог спальни, замерла у двери под пристальным ланкмиллерским взглядом. Пусть теперь это не так пугало, как прежде, не вгоняло под кожу иглы, но всё-таки смятение он вызывал, мысли будто сами собой путались. – В чём дело? – Тебе не идёт насыщенный зелёный, – придирчиво хмыкнул Кэри, не оставляя сомнений. Да. Он знает, _чья_ это комната. Ему даже весело немного от этого. Я повела плечом, заставив невесомый шёлк скользнуть к ногам. – Так лучше? – О да, – тусклый отблеск прикроватного ночника вспыхнул в его глазах настоящим пламенем. Азарт, и голод, и тихий, едва различимый отголосок настоящего сумасшествия. Но двигался Кэри плавно, виду не подавал. До моего прихода он стоял у окна с книгой, теперь же обернулся ко мне. В несколько шагов сократил расстояние между нами до ничтожного. Пара сантиметров, так можно почувствовать его запах, его тепло. Хоть галстук он и снял, но сорочка была застёгнута на всё пуговицы до самого горла. От такого оглушительного контраста между нами пробивало на дрожь. Я с трудом сглотнула, облизывая пересохшие губы. Чёрт возьми, думала, это пройдёт. – Как поболтали с дядюшкой? – он осведомился как ни в чём не бывало, словно мы ведём светскую, ни к чему не обязывающую беседу. Даже не знаю, что ответить тебе. Как по мне, так разговор с твоей тётушкой получился гораздо более… насыщенным. Кто бы мог подумать, что обязательной частью помолвки нашей станут визиты к родственникам. Всё как у людей, надо же. Слабость в коленях очень сбивала с мысли. Ланкмиллер наклонился ко мне – я успела сделать только короткий отрывистый вздох, прежде чем меня подхватили на руки и мягко опустили на кровать. Попыталась подняться, но локоть некстати соскользнул вниз по одеялу, и я снова упала на подушку. Ланкмиллер навис надо мной, скрывая от света прикроватного ночника. Я измучено прикрыла глаза. Его близость дурманила, выжигала сердце, казалась одновременно неправильной и желанной, заставляя усмехаться ему в плечо. Как понять тебя: шутишь ты сейчас, издеваешься, или правда разум нам обоим уже отказывает. Губы коснулись шеи третинам поцелуем, запуская обратный отсчёт до локального конца света, отчётливо давая понять, что, господи, нет, не шутит. – Прямо здесь, в логове врага? – спросила прерывистым голосом, хватаясь за его рубашку, чувствуя жар его кожи под жёсткой дорогой тканью. От мира, в котором всецело властвует Аваланш, в котором ему подвластно всё, даже чужое дыхание, нас отделяет только одна дверь. – Разве это не будоражит? – отозвался Кэри с дьявольской усмешкой. Ладонь ложится на грудь, пальцы едва касаются затвердевших сосков, прикосновение выходит почти неуловимым, но таким бесстыдным, что в этой игре хочется раствориться. – Да пошел ты, – вырывается в воздух вместе с судорожным блаженным вздохом. Я порывисто стиснула в кулаке покрывало, прикусывая язык. Это страшно, когда у кого-то над тобой столько власти разом, что он может тебя в предобморочное состояние ввергнуть одним лишь прикосновением. Это даже немного злит. Я чуть приподнимаюсь, прикусывая кожу у него на шее, оставляя за собой влажный красноватый след, вырывая из его груди хриплый выдох, с которым до меня доходит: я тоже. Я тоже такое могу. У нас ведь это взаимно. Взаимные истязания. – Душа моя, – Кэри склоняется совсем низко, его доверительный шёпот раздаётся теперь над самым ухом. – Ты ведь не думаешь, что Артур просто так предложил нам остаться на ночь? – пальцы тёплым прикосновением спускаются вниз по животу, оставляя за собой мурашки. – Он хочет, чтобы мы подтвердили ему серьезность своих намерений, – медовый голос льётся в уши, чтобы понимать смысл сказанных слов, приходится делать над собой усилие. – Ведь это гарем, и как и во всех гаремах, стены здесь тонкие. Уж поверь, я в этом кое-что понимаю. Хорошо, если хоть кто-то из нас что-нибудь понимает. Потому что я, кажется, не понимаю уже ничего. Ланкмиллер ловит мои ладони, сводит запястья над головой, отсекая возможность к сопротивлению. Свободной рукой разводит мои колени, и подушечки пальцев ложатся на самое чувствительное место. Он знает его безошибочно, каждое движение безукоризненно. Сквозь молочную вязкую дымку, отрывками, но смысл начинает доходить до меня. – Погоди… Артур хочет… – Да, послушать твой голос. Пальцы проникают внутрь, и я изгибаюсь под своим мучителем, захлёбываясь парочкой крепких проклятий. Остановись, дай мне время, чтобы осознать это хотя бы. Но я, видимо, прошу невозможного. Медленные ритмичные движения внутри меня набирают темп, Ланкмиллер перемежает их с поцелуями, и первое время мне удаётся прятать в них свои вздохи и судорожные всхлипы, но жар становится невыносимым уже после минуты такой вот пытки. Губа до крови почти прокушена, но это не помогает. Запрокидываю голову и в воздух срывается первый стон, слабый, чуть хрипловатый. – Вот так, молодец, – хвалит Ланкмиллер своим мудацким низким приятным голосом, и второй стон от этого выходит куда громче первого, куда более откровенным и… однозначным. Блаженный и томный голос, за который тут же становится стыдно, и щёки пылают так, что я всерьёз опасаюсь ожога. В ответ на мою попытку высвободиться Кэри вдруг выпускает прижатые к кровати запястья, и я пользуюсь этим, чтобы взъерошить волосы, закрыть лицо руками. Он знает, он знает, он знает слишком много про меня. И про самые тёмные стороны моих желаний. Он не упускает возможности им потакать. Чёрт, всё тело дрожит. – Ты не прекратишь надо мной издеваться, да? – спрашиваю, заглядывая в его глаза, губы едва слушаются. – Даже после свадьбы не прекратишь? Что это за обычаи у вас такие конченые? Ланкмиллер отстраняется на какое-то время, чтобы избавиться от одежды, и самое бесючее, что умудряется сохранять ровное лицо, так, будто ничего не происходит. – Впрочем, если хочешь, Кику, – он склоняется надо мной снова, уже без рубашки, можно найти ладонью шрам на его груди. – Забудь про Артура, – приподнимает мои бёдра и входит. Легко, смазки у нас много, я подаюсь навстречу ответным движением, принимаю его в себя так привычно, что от одно только внезапного осознания этого голову кружит так, будто мы оказались в невесомости. Ланкмиллер зарывается лицом в волосы, выдыхает на ухо. – Я так сильно люблю твой голос. Не сдерживайся, моя хорошая. Когда я захлёбываюсь воздухом, хвастаюсь за его плечи, голос-то мне как раз и отказывает. У Ланкмиллера вместо зрачков два непроглядных омута, я тону в каждом из них по очереди. На всё остальное действительно становится плевать. Вскоре нам удаётся найти общий ритм. Ритм, в котором я продолжаю метаться под ним, как очень развратная маленькая девочка. Ритм в котором всё смешивается: влажные звуки секса, мои стоны, всхлипы, просьбы, проклятья. «Ещё, пожалуйста!» «Чёрт бы тебя побрал!» «Я люблю тебя, я так сильно люблю тебя, грёбаный Ланкмиллер Кэри».