Распутывая хитросплетения

Помещение, в которое нас притащили, уже не пыталось притворяться чем-то большим, чем мрачное подземелье. Контуры стен плыли в полумраке, на них в зыбком электрическом свете угадывались то пятна грибка, то комки спутавшейся проводки. Откуда-то издалека доносился отзвук капель воды, бьющихся о бетонный пол одна за одной. Это действовало на нервы. Тусклая лампочка, свисавшая с потолка на проводе, освещала лишь центр комнаты: два металлических облезлых стула, оба прикручены к полу, ножки уже подъедены ржавчиной. Они находились на убийственном расстоянии друг от друга. Достаточным, чтобы хорошо видеть друг друга, но слишком большим, чтобы протянуть руку и дотронуться. Я фыркнула невольно: всё так продумано. Кого ещё терзали в этих застенках? Металлический лязг наручника донёсся до меня словно издалека, подрывая остатки самообладания. Я тяжело сглотнула. В таком положении особо не покрутишься – видно было только стул напротив. Дверь осталась за моей спиной и в таком состоянии я уже не могла на неё обернуться. С грохотом, прокатившимся по стенам зловещим лязгающим эхом, какой-то парень выкатил на середину медицинский столик. В тусклом мерцании лампы блеснула сталь: на вытертой полоски кожи лежали, привязанные тесёмками лезвия, ножницы и крючки, – пыточный арсенал, от которого комок тошноты подкатил совсем близко к горлу и пришлось низко опустить голову, впиваясь пальцами в жёсткий стул в надежде на то, что холод его металла поможет прийти в чувства. Когда волна дурноты схлынула, я снова подняла лицо, разглядывая парня, который ленивыми меланхоличными движениями всё раскладывал что-то на своём медицинском столике. Он был чрезвычайно худ, бледен даже для подземного обитателя, на лицо спадала густая копна тёмных волос, но их длины не доставало, чтобы перекрыть клеймо, врезавшееся в щёку. Я почувствовала, как холод металла пробирается под кожу, инеем выстилает грудную клетку. Это плохо. Он будет мстить. Каждому, кто оказывается в этом пустом кресле напротив. как своему бывшему хозяину, который оставил на нём эту метку. Отец знал, кого выбрать для этой роли. Этот парень будет придаваться своему мастерству с особым… пристрастием. Его полуприкрытые глаза не блестели, из них глядел абсолютный вакуум, густая чёрная пустота. Помещение постепенно наполнялось людьми, похоже, для них предстоящее было чем-то вроде развлечения. Через несколько минут в комнате появилась Ева, но смотреть на неё не хотелось. Ланкмиллера я не видела, он исчез из моего поля зрения, когда меня сюда тащили, и с тех пор, сколько я не искала его взглядом – не могла найти. Он появился, когда я уже почти убедила себя в том, что это сон, бесконечно реалистичный ночной кошмар, который вот-вот закончится. О приближении можно было сказать по звукам, сюда явно кого-то тащили, причём в не слишком деликатной манере. Его подтолкнули к стулу напротив и свёл руки за спиной, защёлкнули их наручниками. Я невольно зажмурилась от звука. Кэри осмотрел открывшуюся ему невесёлую картину и вынес вердикт со смешком: – О, да у вас всё по науке, погляжу. – Увидим, насколько смешным это станет через пару минут, – из-за спины донёсся голос: яд пополам со злобой. Отец. Он выступил вперёд, разглядывая поблескивающие мёртвым светом пыточные инструменты. Покачал головой. – Это не понадобиться пока. Нам нужно сохранить его мордашку не тронутой. К кровоподтёкам могут возникнуть вопросы. Пока они негромко совещались между собой, Кэри обратился ко мне. – Не соглашайся на их условия, даже если я тебя об этом попрошу, – его негромкий голос звучал успокаивающе, ласково даже. Я испуганно спрятала глаза, ничего ему не ответив, потому что хорошо знала: если он попросит, я вряд ли выдержу. На что мы надеялись вообще, два идиота? На то, что это блеф? На то, что отцу для исполнения его плана нужны мы оба, живые и здоровые? Насколько он в действительности одержим местью? Трудно было сказать. Всё эти вопросы роились в голове, и шум в ушах шёл по нарастающей, не давая думать. Мне нужно было казаться сильной, но силы были на пределе уже тогда, когда Райнхард подозвал к себе двух человек. По его кивку они притащили бочку с водой. Вот, значит, что он выбрал в качестве пыточного инструмента. Я едва не взвыла. Удушье для Ланкмиллера, с его-то сердцем, было гораздо хуже кровоподтёков. – Приступим… к водным процедурам, – на меня отец даже не смотрел. Он был так поглощён своим кровожадным театром, что почти забыл, для чего это всё затевалось. Желание продемонстрировать свою власть, выместить на Ланкмиллере злобу вытеснили собой всё, включая голос разума. Первый раз его голову продержали под водой совсем недолго. Я невольно и сама затаила дыхание на эти полминуты, но сердце колотилось так, что сил продержаться едва хватило. Во второй раз было хуже: ты видишь, как его голова опускается под воду, как кончается воздух, и тело начинает инстинктивно дёргаться, выдираясь из смертельной хватки. Эти мгновения длятся вечность. У меня темнеет в глазах. Хочется спрятаться, но оцепенение, сковавшее тело намертво, не даёт отвести взгляд от этой страшной сцены. Наконец его выпускают и он жадно глотает воздух, но захлебнувшись им, срывается на кашель. Так повторяется много раз. Я пытаюсь спрятать лицо в коленях, но кто-то сзади дёргает за волосы, заставляя выпрямиться, и держит, не позволяя отворачиваться. Я больше не отворачиваюсь. Они не рассчитали время в последний раз, и когда Ланкмиллера выдернули из-под воды, он почти не дышал. Когда его привели в себя, он долго надрывно кашлял, выхаркивая воду из лёгких. Я пыталась поймать его глаза, чтобы понять, что может быть, уже хватит, может, пора остановить всё это, провести черту, и неважно, какой ценой. Но Кэри на меня не смотрел. – Не слишком? – спросил кто-то из-за спины, голос был с хрипотцой, будто принадлежал пожилому человеку. – Считай, что это месть, – усмехнулся отец. – Не могу смотреть на то, что он сделал с моей дочерью. Я хоть и брошенный, но всё же отец. – Уверен в этом? – дерзко усмехнулся Ланкмиллер. – А то твоя дочь зовёт меня папочкой. Тогда впервые на бетонный пол пролилась кровь. Кэри получил удар в зубы и сплюнул на пол вязкую кровавую слюну. Во мне на какую-то секунду вспыхнуло возмущение: какого хрена он творит, зачем было Райнхарда провоцировать?! И тут же угасло, подавленное килотоннами боли, которая ощущалась почти физически. Наверное, Кэри просто не смог отказать себе в единственной радости. Отец пытался притворяться, что держит себя в руках, но едва предохранители были сорваны, удары посыпались один за одним. Какая-то часть меня, которая оставалась ещё живой, подметила отстранённо: а я ведь представляла это себе – и не один раз. Что Ланкмиллеру разбивают лицо, что по волосам его течёт кровь, на разбитой скуле багровыми лепестками распускается гематома. Я представляла это себе особенно в тот день, когда его плеть рассекала кожу на моей спине, оставляя на ней пять отметин: четыре поперечных, одну продольную. Тогда это было так ярко. Гораздо ярче, чем сейчас, когда затуманенное сознание не дает даже толком соображать. – Может хватит? Он нам так-то живым нужен пока ещё, – с опасением заметил чей-то далёкий голос. Отец не послушал. Он сходил с ума от ненависти и власти. В его игре по-крупному было слишком много белых пятен. И чем сильнее захватывало его безумие, тем их становилось больше. Я чувствовала, что дрожь становится всё сильнее, а разум – туманнее. Знала, что каждое мгновение приближает конец и слом. Но когда этот слом наступил, я даже не сразу поняла это. Не узнала собственный голос. – Папа, не надо! Не трогай его! Не предавай меня! Это и не был мой голос. Это был голос той Роуз, которую когда-то давно, шесть лет назад, родной отец за бесценок отдал «Змеиному зубу». Которой он теперь за это мстил. За моей спиной хлопнула дверь. Кто-то не выдержал, вышел. Счастливый, может отрешить себя от этого ада всего-то парой шагов. Я сползла на пол, чувствуя, как в запястье врезается сомкнувшееся вокруг него железо. Колени упёрлись в пол, от которого тотчас пахнуло могильным холодом. Судорожный вдох, сделанный в попытке сдержать подступающую истерику. Хриплый свистящий выдох. Отец на меня даже не посмотрел. Во мне не осталось ни следа от той девочки, которая так дерзко беседовала с ним, едва переступив порог кабинета. Я хорошо держалась, но это всё. Как быстро он меня достал. Райнхард отошёл в сторону, перевязать сбитые костяшки, брезгливо смывая с них кровь в той бочке, где ещё пару минут назад топили его смертельного врага. – Кику, малыш, держись, – ласково проговорил Кэри. – Может, я запишу им это грёбаное видео? – всхлипнула я, даже не осознавая, что нас слышат. – Ну и чёрт с ним, что Артур от меня избавится. Женишься на Анейс, будешь жить счастливо. – Я не хочу на Анейс, – упрямо качнул головой Ланкмиллер, губы его едва слушались, – я хочу на тебе. Ты моя маленькая личная катастрофа. Я была так близко, но даже лица его не могла коснуться. Проделать такой путь, чтобы снова оказаться взаперти, не в силах распоряжаться собственной судьбой – эта жизнь знает толк в чёрном юморе. Вой отчаяния комом застрял в горле и оттого мой голос звучал очень глухо, когда я обращалась к отцу. – Как далеко ты собираешься зайти, пытаясь отомстить Амалии? Тебе стоило остановиться ещё тогда, два года назад, когда ты её убил. Почему ты не можешь просто жить? Без неё существавание утратило смысл? – я опустила взгляд на свои руки, чувствуя, что дыхание вот-вот перехватит спазмом. – Неужели ты ни разу не пожалел о том, что сделал? На кого мне злиться, что его у меня забрали? Что он всё у меня забрал? Отец подошёл ко мне, сидящей на полу, и поднял за подбородок лицо. – Ты сама можешь всё это прекратить. Мы запишем видео, а сразу после этого вы уйдёте отсюда, целые и невредимые, – он бросил косой взгляд на Ланкмиллера. – Насколько возможно. Рассеянная усмешка тронула губы. «Я сама могу всё это прекратить». Что мне делать, Кэри? Меня ни разу в жизни ещё не ставили перед таким невозможным выбором. Если я не пойду на их условия, тебя убьют. Если выполню все требования, сама долго не протяну. Что ж, в этой жизни приходится чем-то жертвовать. – Не смей даже думать об этом, – он словно читал мои мысли: заговорил мгновенно после того, как я приняла решение. – Как твой хозяин, я тебе запрещаю. Отец мгновенно повернулся к нему. – Тебе, я смотрю, не хватило, да? Карна! Бледный человек с меткой на лице выступил из тени. Как два чёрных провала, две неумолимые бездны, его безжизненные глаза распахнулись шире. Он опустил пальцы на медицинский столик, словно на ощупь выбирая своё орудие. Остановился, любовно оглаживая сталь, поймавшую отблеск электрической лампы. Он выбрал изогнутый хирургический скальпель. Ланкмиллер дышал тяжело и часто, со свистом. Отец вздёрнул его лицо, поглядывая на меня с усмешкой поехавшего маньяка. – Интересно, он тебе так же будет нравится, если мы испортим ему видок? Удушливая паника сомкнулась ледяными пальцами на горле, так, будто это меня коснулось сверкающее лезвие, наживую вскрывая грудную клетку. Я захлебнулась воздухом, переставая понимать, что от меня хотят – ведь я уже согласилась на все условия. Но, похоже, было поздно. Райнхард не будет больше разговаривать и ставить условий. Его безумие вступило в полную власть раньше, чем я успела докричаться до циничного голоса разума. Жизнь словно вытекла из меня по капле, забирая все силы, отавляя меня смотреть, как скальпель касается кожи, и в ответ на это прикосновение на белом выступают первые рубиновые бусины смерти.