The long road to the Stars

             Сколько б ни шёл ты, будет всё тоньше край,       здесь на двоих — только вера и пара слов.       Я не воюю на стороне добра —       но для тебя, быть может, сражусь со злом.              Хлоя разглядывает себя в зеркало, поправляет заправленную в джинсы рубашку и надевает черную шляпу-хомбург — последний, завершающий элемент образа.              Виктория стоит в дверях и подкрашивает губы нежно-розовой помадой. Сегодня она бросает вызов красоте окружающего мира — темно-серое платье в пол с открытой спиной, высокие шпильки, идеально уложенные волосы и нюдовый макияж; без яркой помады лицо Чейз смотрится моложе и невиннее.              — Брук, помоги с платьем. — Она подхватывает крошечную сумочку со столика. — Плохо застегнула.              — Не ной, — отвечает ей Скотт, наклоняясь, чтобы поправить крошечную застежку.              Если Хлоя сейчас — выдержанный Чикаго, то Брук — искрящийся Бродвей: блестящие подтяжки на белоснежную рубашку, прямые брюки со стрелками и ботинки с лаковыми носками; никакого планшета или ноутбука, сегодня Брук — не просто главный инженер, она такой же организатор выставки, как и все они.              Тревор и Джастин уже внизу, но Хлоя видела их мельком после того, как те сменили рабочие футболки на парадные костюмы в полоску. Правда, полоску Тревора Хлоя тут же назвала героиновой: главным элементом его костюма был розовый пиджак в ярко-зеленых ананасах.              Брук берет Хлою за руку и тянет за собой к лестнице.              На миг Прайс слепит свет софитов, направленный ей прямо в лицо, но потом она понимает: это не софиты, это вспышки камер, снимающих их со всех сторон. В самом низу лестницы, в оживленной и сумасшедшей толпе, Джастин и Тревор уже дают первые интервью — Прайс слышит их смех и громкие голоса, пытающиеся перекричать толпу.              Народ волнами прибывает; Хлоя знает, что жесткий фейс-контроль все равно не помог — по крайней мере, галерея потихоньку заполняется колоссальным количеством людей. Сколько из них стоят снаружи, ожидая звездных гостей, Прайс не знает.              — Пять тысяч человек, — шепчет ей Брук, словно прочитав мысли. — И это только снаружи.              — Не влезут, — говорит Хлоя, улыбаясь в камеру.              — У меня все влезет. — Брук приобнимает ее за талию.              Хлоя вздрагивает, но поддается; не отталкивать же Скотт перед всеми?              Виктория уже вовсю беседует с репортерами, здоровается с гостями, смеется и шутит; Хлоя готова поспорить, что одна она точно ночевать сегодня не будет.              Прайс замечает в толпе красные волосы Кая, но не может к нему подобраться — слишком много журналистов вокруг нее. Она медленно спускается по лестнице, и им невольно приходится расступиться.              — Хлоя Прайс! — басит знакомый голос. — Ты устроила дьявольскую сходку жертв искусства! Но я готов вариться в этом котле вечно!              Через секунду она оказывается в медвежьих объятиях Роше; огромный мужчина с рыжей бородой до живота никак не похож на автора «Нежности льна» или «Закатного солнца в руках маленького ребенка», но Хлоя знает: внутри этого человека-скалы скрывается доброе и нежное сердце.              Сердце панка!              — Эдмунд! — выдыхает она. — Твою же мать!              — Ад пуст, Прайс, все демоны сейчас тусят здесь, — хохочет художник. — Мою работу уже купили.              — Снова в числе первых? — Хлоя тычет его кулачком в плечо. — Мои поздравления!              — Слышал, у тебя появились конкуренты.              — А, брось, — отмахивается Хлоя. — Там от арт-центра одно название.              — Название-то одно, — задумчиво тянет Роше, — но мой друг только что продал там коллекцию своих фотографий за достаточно неплохие деньги.              — Неплохие — это десять баксов? — кривится Хлоя.              — Сто тысяч долларов.              — Твою мать, ты серьезно? — восклицает Прайс. — Вот же блять, какого хрена? — тише добавляет она. — Сто штук? Да там все здание стоит десятку.              Эдмунд пожимает плечами, Хлоя наскоро бросает: «Еще увидимся!» — и ныряет в толпу. Сейчас ей нужно найти Викторию.              Прайс совсем не до шуточек, и если Колфилд продала фоток на сто тысяч, то это не просто конкуренция, это...              — Чейз, у нас опять пиздец.              Виктория извиняется перед молодым мужчиной, поджимает губы и отходит с Прайс.              — В старину гонца, приносившего плохие вести, убивали. — Виктория поднимает бокал шампанского. — Странно, что ты все еще жива. Знаешь, кто это? — Она показывает пальцем на парня в красном костюме, от разговора с которым ей пришлось оторваться. — Это Эвиденс, Прайс. Тот самый, который снял голую герцогиню. И он только что предложил разместить свои работы у нас...              — Она только что продала работ на сто штук, — шипит Хлоя.              — Кто?              — Колфилд!              — Как она могла продать фотки за сто штук? — Чейз поправляет платье. — На фотках на сайте неизвестные имена какие-то.              — Вот и я о том же, — хмурится Хлоя. — Если так пойдет, то мы можем смело закрываться.              — Что у вас тут? — Их находит Джастин — взлохмаченный и в своем неповторимом пиджаке, с бокалом шампанского в одной руке и телефоном в другой. — Там Тревор за полчаса уже седьмой чек выписывает, а мы ведь даже не собирались толком ничего продавать сегодня.              — У нас в запасе шестьдесят работ, не обеднеем, — отвечает Прайс. — В арт-центре купили фотки на сто тысяч баксов.              — Какого-то хренового фотографа, — добавляет Виктория. — На открытии.              Джастин присвистывает.              — Босс, насколько тебя это волнует?              Хлоя трет виски руками. Как сильно ее волнует, что завтра все будут говорить о соседнем здании, а не о них? Как сейчас пересчитать рейтинг, который вот-вот упадет? И сколько она может от этого потерять, если кто-то скажет, что в «арт-центре» условия выгоднее?              — Сильно, — признается она. — Уже ползут слухи, и мне это не нравится. Но я не знаю, что могу сделать.              Джастин хлопает ее по плечу.              — Расслабься.              Хлоя лишь скрипит зубами в ответ.              Виктория уплывает к Эвиденсу, Джастин подмигивает Прайс и тоже скрывается из её поля зрения; и стоит Хлое начать думать о расслаблении, как ее вновь окружают журналисты. Она едва успевает отвечать на сотни вопросов, сыплющихся на нее со всех сторон, и мечтает выпить бокал шампанского, или два, а лучше вообще водки.              Хлоя хватает Кая как раз в тот момент, когда толпа проносит его мимо нее.              — Мисс Хлоя, я так рад, так рад! — Он трясет ее руку и рассыпается в благодарностях. — Подумать не мог, что окажусь вот тут.              — В адском котле? — усмехается Прайс.              — В раю! — восторженно отвечает он. — Вы сделали меня счастливым!              От его слов у Хлои на сердце распускаются крошечные цветы.              — Спасибо тебе, что пришел, — искренне говорит она. — Я сделаю тебе пропуск, если хочешь, и ты сможешь приходить сюда когда угодно.              Кай сияет; в свете ледяных огней его красные волосы переливаются тициановыми отблесками, и Хлоя с трудом отводит взгляд.              Если бы она не была затоплена морем, то пала бы жертвой его сангинового мира.              Они тепло разговаривают: Кай говорит ей о планах на Рождество, Хлоя в ответ делится мечтами о соленом океане и горячем песке; Кай клятвенно обещает свозить ее на побережье в «место, о котором знает только он», и это звучит так сказочно и таинственно, что Хлоя на пару минут забывает об окружающем мире.              Волнующий шепот волной проносится по залу, на секунду заставляя замолчать всех присутствующих; вспыхивают и мгновенно затухают отражающиеся в окнах коричневые буквы «арт-центра», и в галерее становится на одну миллиардную ватта темнее: соседнее здание погружается во тьму.              Хлоя первая подбегает к окну и вжимается в него, пытаясь рассмотреть происходящее на улице.              — Сбои в электричестве... Провода порвались... Пробки вырубило... Отключили свет...              Хлоя смотрит на черное круглое здание, из которого спешно выходят люди, видит молнии вспышек, слышит слова «экстренный репортаж» и не понимает, что происходит.              К ней протискивается Брук с планшетом в руках.              — Кельвин говорит, что у них там все нахер вырубилось, — весело сообщает она. — Сюрприз!              — Скоро починят? — хмурится Хлоя. — Странно это...              — Не думаю, там даже аварийка не включается, — подумав, отвечает Брук. — Брось, босс. Ты же сама этого хотела.              — Хотела, — кивает Хлоя.              Хотела. Но не этого. Но не так.              — Мы тут ни при чем, — добавляет Скотт. — Мы все были тут. Я и Чейз точно, да и Тревор где-то носился, я видела его у принтера. Кажется, у нас кончились чеки, — тихо смеется она. — Пойдемте, босс. Там розовое шампанское.              * * *              Огромное количество live-камер, дронов, мобильников и планшетов, ведущих прямой эфир, десятки блоггеров, журналистов и меценатов, приглашенные звезды и vip-персоны заставляют голову Хлои кружиться.              Она здоровается, жмет руки, произносит дежурные фразы, отмечает выгоду сотрудничества или перспективу продаж, кивает: «Еще увидимся» — и переходит к следующему.              Она благодарит за посещение, хвалит работы — или тонко подмечает, что над ними можно было еще поработать, приглашает выпить шампанского — и не может вспомнить через секунду, с кем говорила.              ESPANADA не выключает огни уже три часа.              Хлоя выключает свое сознание еще утром.              — Босс, устали? — Брук улыбается белозубой улыбкой. — Чертовски сложно веселиться.              Хлоя устало кивает. Осталось еще три часа; затем праздничный салют — и можно будет сворачиваться.              — Я не видела Джастина уже часа два, — говорит Хлоя. — Не могу дозвониться... О, Джастин!              Розово-зеленый пиджак Джастина маячит у нее перед глазами.              — Ты где был? — спрашивает Прайс. — Я всюду тебя искала.              Джастин выглядит посвежевшим: его одежда выглядит так, будто...              — Уильямс, на кой хер ты переоделся?              Вместо белой рубашки на Джастине нежно-серая, атласная; да и брюки в полоску куда-то делись, сменившись джинсами.              — Жарко, — отмахнулся он.              — Да ну? — поднимает бровь Хлоя. — А это что?              Она показывает на черное пятно на его щеке. Уильямс теряется.              — Мне ждать ответа?              — Босс, просто не хотелось бы видеть заголовки, что конкуренты обошли нас, — осторожно отвечает Джастин.              — О боже, — стонет Прайс, ухватившись за голову. — О господи, Уильямс, ты же не... Боже, скажи, что нет!              — Простите, босс, это было единственное, что пришло мне в голову. — Джастин не выглядит раскаивающимся или расстроенным, скорее раздосадованным от того, что его поймали с поличным.              — Иди, умойся, — цедит сквозь зубы Хлоя. — И не говори больше об этом тут.              Прайс прислоняется к стене; прохлада панелей холодит спину через рубашку; она чувствует себя растерянной и почему-то обманутой. Можно же было решить мирно, думает Хлоя. И понимает: нет, нельзя. Не тот случай, не те условия, не та подготовка; либо все, либо ничего. Совесть длинными когтями скребет ее изнутри; и Хлоя хватает еще один бокал со стола.              В висках стучит: галерея, галерея, га-ле-ре-я.              Галерея.              Виктория, бегающая распечатывать договоры в печатный центр неподалеку от них; Брук, копающаяся в единственном компьютере, в рабочем комбинезоне и вся в проводах; Джастин, не отрывающийся от телефона ни на секунду, постоянно доказывающий и убеждающий, что их площадка будет лучше, чем другие; Тревор с воспаленными глазами — бессонные ночи над документами не проходят бесследно; Тесс, развешивающая рекламы на улицах, и Хлоя.              Хлоя, чье имя украшает само здание; Хлоя с ворохом денежных кредитов; Хлоя, вернувшаяся из клиники с чистыми венами; Хлоя, нашедшая замену наркотику — бесконечную работу над STARS.              Прайс мотает воспоминания чуть ближе, вспоминает рассерженную Викторию, ругающуюся с Тревором, битые окна, восемнадцать сворованных картин, расписанные граффити стены и жалкие попытки не наступать на те же грабли, что и в прошлом.              Прайс помнит Стеллу: длинные волосы, фиолетовый строгий костюм, оправа в тон кирпичной помаде и тонкий, но прочный черный шарф, оставивший глубокие раны у нее на запястьях.              Она тогда так и не выбралась, вспоминает Хлоя. Так и не смогла, так и боролась, только она и ее ломка, она и ее зависимость, она и ее чертовы наркотики. Губы в кровь, головой об батарею, очнуться — и снова визжать, как свинья на убое; кататься по грязному полу, не имея возможности встать, и бить ногами в железную дверь.              Хлоя никогда не забудет, каково это — выйти и снова сорваться, не сможет себя простить, не сможет доказать самой себе, что она сильная. Хватит ведь уже, доказала, пусть и не раз сдерживалась.              Хлоя плачет и умоляет дать ей дозу, последний укол, а-потом-я-обязательно-завяжу-только-дай-дай-дай, и Хилл сжигает остатки порошка; Прайс падает на колени и рыдает так, будто горит не наркотик, а она сама; крушит все подряд, картины, фотографии, статуи — все падает вниз, на холодный пол, и рассыпается, разлетается на тысячи кусков; и куски стекла режут Хлою.              Но боли нет, как и смысла нет, как и жизни с чистыми венами — тоже больше нет; и все, что остается Хлое — грязный черный подвал, и вот это воющее, рвущее на части «Хлоя, прости!» от ревущей Брук; ладонь к двери — и ее по другую сторону.              Прайс помнит, как клялась Брук в любви, проклинала Макс, ненавидела Эмбер, но не помнит, говорила ли она это вслух; она вообще не помнит, чтобы говорила — помнит только боль и ломку, выпирающие кости, стертые суставы, ледяные руки и горящее лицо; руки, ноги, тело — не ее, Хлои Прайс больше нет, остался только героин.              Неважно, сколько лет прошло, неважно, что она «в завязке», она носит это клеймо у себя на сердце.              И стоили ли все ее мучения того, что сейчас могло бы произойти?              Внутри нее бушует разъяренное море. Но что будет, если Макс узнает? Что будет с ней? Что будет с ними?              Каждое действие имеет последствия.              Эти последствия катастрофические.              Какая же она идиотка.              Уже в полночь, когда в небо взлетают огромные живые огни, Хлоя видит до боли знакомую фигурку Макс в их догорающих отблесках, но ни одна из двух не решается подойти к другой.              * * *              Макс впивается зубами в подушку и душит свои рыдания в ней.              Хлоя читает заголовки газет, будто назло перекликающиеся между собой.              ESPANADA ВЗОРВАЛА ЗВЕЗДЫ              ПОЛНЫЙ УСПЕХ STARS GALLERY И ЕЕ КОМАНДЫ              ESPANADA БЬЕТ РЕКОРДЫ              ОТ ШТОРМА ДО СОЛНЦА: ESPANADA ЗАДАЕТ НОВЫЙ РИТМ ВСЕМ ГАЛЕРЕЯМ ИСКУССТВ              Макс отчаянно плачет, завернувшись в теплый плед, и не может понять, что же она сделала не так.              Хлоя берет следующую газету.              

ОТКРЫТИЕ АРТ-ЦЕНТРА МИСС КОЛФИЛД ПРОВАЛИЛОСЬ              МИСС КОЛФИЛД НЕ СПРАВИЛАСЬ С УПРАВЛЕНИЕМ              АРТ-ЦЕНТР ПРОДАЛ ОДНУ РАБОТУ, ОСТАЛЬНЫЕ НЕ СМОГ              ESPANADA ЗАТМИЛА ДАЖЕ СВОИХ СОСЕДЕЙ              ПОДАРИТЕ КОЛФИЛД КНОПКУ ВКЛЮЧЕНИЯ СВЕТА

             Макс звонит Кейт, плачет в трубку, умоляет приехать — и не знает, куда себя деть от такого унижения.              Хлоя принимает тысячи поздравлений на электронный ящик.              Макс покупает бутылку виски и пьет в одиночестве.              Хлоя поднимает бокал белого вина в честь успешного открытия выставки и чокается со своей командой.              Макс получает письмо, в котором ректор Уэлсс выражает ей сочувствие и просит не унывать; и сразу же рвет его на мелкие кусочки.              Хлоя ставит подпись под бессрочным контрактом с Прескоттом и пожимает Нейтану руку.              Макс звонит Уоррену, Кейт, матери; шепчет слова извинения, слышит: «Я не могу сейчас приехать, дорогая, но ты держись. Как только, так сразу» — и швыряет телефон об стенку.              Хлоя продает еще пять картин за первый день выставки.              Макс получает уведомление о расторжении ее контракта с «A-magazine» без выплаты неустойки; в графе «причина» красной ручкой выведены слова «профессиональная некомпетентность».              Хлоя танцует всю ночь напролет в клубе; синие волосы разлетаются в разные стороны, между пальцами — сигарета, в другой руке бутылка ледяного пива; она плавно двигается в лучах голубого пламени, и Брук не может отвести от нее глаз.              Мистер Грейг присылает сообщение: «Я разочарован, Максин».              Хлоя манит Брук за собой, и они танцуют до утра, пока ноги не перестают их держать, а пиво в баре не начинает подозрительно кончаться.              Макс толкает дверь и выходит в непривычно дождливый Лос-Анджелес, бредет вниз по улице, проходит по центральной аллее, пытается научиться заново жить; но не может — она толком-то еще и не умерла, чтобы воскреснуть.              Хлоя обнимает Брук и Тревора за плечи, виснет на них и, оказавшись на улице, кричит во все горло.              Макс врезается в компанию Прайс, не видя ничего из-за пелены слез; на секунду их взгляды пересекаются: шальной кобальт Хлои и печальное море Макс, но они не говорят друг другу ни слова.              Хлоя хочет закричать Макс в спину, окликнуть ее, позвать к себе и снова оказаться накрытой волной, но Макс уже ушла слишком далеко, а Прайс слишком пьяна, чтобы соображать. Джастин рассказывает смешную шутку, и Хлоя хохочет.              Макс даже не утирает слезы — их слишком много.              Хлоя смеется за ее спиной.