Бессмертная ошибка

6 атера 4001 г. С.Р., ночь, Империя Дэаскир, императорский замок.

В комнате Гина отчётливо пахло ладаном и пеплом. И – гораздо менее отчётливо – застарелой кровью. Соли казалось, что в руке он сжимает верёвку, на которой тянет себя вперёд, точно упрямое животное. Шаг, ещё шаг – каждый новый отдавался в груди болезненными толчками, и Соли приложил к рёбрам левую ладонь, будто это могло удержать рвущееся наружу сердце. Но стука его Жаворонок не слышал. В ушах звучало лишь собственное хриплое и рваное дыхание. Кажется, Ингол что-то говорил – Гину или ему, – но Соли не разбирал слов эршана, всецело сосредоточившись на попытках взять себя в руки. И лишь когда тот особенно громко произнёс его имя – судя по всему, уже не в первый раз, – Жаворонок откликнулся, глухо и невнятно: – Я здесь. Здесь… – Ты привёл моего брата, – донёсся в ответ из темноты голос Гина. В нём не было ни удивления, ни досады, лишь какая-то сдержанная заинтересованность. Так могла бы отвечать знатная дама, увидев, что её дворецкий привёл в дом мелкого торговца, или высокий чиновник, в кабинет которого ввели очередного просителя. – Зачем ты это сделал? Я отпустил его. Тогда. – Я… – начал было Ингол, но Гин неожиданно резко его прервал: – Помолчи. Когда ты успел стать таким болтливым? Соли в недоумении покрутил головой. Ингол? Болтливый? Да он едва ли пару слов успел сказать… – Он думает слишком отчётливо. Раньше я подобного за ним не наблюдал. Голос Гина раздался совсем близко, в каком-то шаге от Соли. По открытой шее Жаворонка мазнуло порывом холода, и он, вздрогнув, отступил на шаг, тщетно вглядываясь в темноту перед собой. Вскинул правую руку, не то для защиты, не то для опоры – и судорожно вздохнул, когда её с силой сжали длинные ледяные пальцы. – Как и за тобой, брат мой. Для обострившегося слуха Соли вкрадчивый голос Гина показался слишком громким, и он сморщился, даже не пытаясь высвободить ладонь. Рука же Гина скользнула чуть ниже и сомкнулась на его запястье. Серебряный Полководец задумчиво цокнул языком. – Ты слегка набрал вес с нашей последней встречи, не так ли? – с едва уловимой насмешкой поинтересовался он. – И кому же удалось сделать то, что не получилось у меня за все годы нашей с тобой совместной жизни? Образ Пелла всплыл в голове сам собой – придерживаясь в еде едва ли не аскетической умеренности, он использовал любой повод, чтобы подсунуть Соли кусочки повкуснее и пожирнее, а тот, не желая обидеть, отказаться не мог. Впрочем, Жаворонок тут же поспешил отогнать воспоминания и подумать о чём-то другом, но Гину, судя по всему, хватило и этих нескольких мгновений. Его хватка усилилась, и Соли сдавленно вскрикнул, когда пальцы брата чувствительно сжали острые косточки на запястье. – Пелл, вот, значит, как. – Вопреки действиям Гина, голос его звучал едва ли не равнодушно. – Рад, что ты не скучал. Там, на воле. Соли услышал тихий шорох, а затем ему в ладонь ткнулось что-то холодное и неровное – шершавые и исцарапанные камушки, на ощупь больше похожие на кусочки льда. – Иди, зажги огонь. Тебе же, верно, тоже хочется меня разглядеть. И Гин, убрав руку, легонько подтолкнул его вперёд. Пройдя наощупь несколько шагов, Соли наткнулся вытянутой ладонью на каменную стену. Ощупав её, он нашёл крепящийся к кладке подсвечник со свечой. Стараясь не думать ни о чём конкретном, Жаворонок закусил губу и принялся высекать искру – камушки, что выдал ему брат, были огнивом и кремнем. – Так как ты, говоришь, смог открыть дверь? – поинтересовался меж тем Серебряный Полководец у Ингола. – Каменный ключ, владайне, – с готовностью откликнулся эршан. – Мы потратили несколько десятков лет в поисках, и недавно они наконец увенчались успехом, так что… – Не продолжай, я уже понял, – прервал его Гин и прикрикнул на Соли. – Что ты возишься? Не можешь свечу зажечь? Жаворонок усерднее заскрежетал огнивом по кремню, невольно отвлёкшись на слова Ингола. Каменный ключ, насколько он помнил, был редчайшим артефактом, о котором грезили все без исключения взломщики – универсальный ключ, потерянный некогда самим Абахо, богом воровства. Одни легенды утверждали, что он существовал в единственном экземпляре, другие говорили, что таких несколько, однако большинство обитателей Рейсмара придерживались мнения, что ключ не более чем выдумка. Тем удивительнее, что эршанам удалось его раздобыть. Искра, наконец, упала на фитиль, и от свечи, потрескивая, неуверенно потянулся вверх язычок синевато-белого пламени. Соли сощурился: после абсолютной тьмы даже небольшой огонёк больно резал глаза, а затем вытащил свечу из крепления и медленно развернулся к брату, не смея посмотреть на него прямо и глядя себе под ноги, на носки запылённых сапог. И лишь когда Гин хмыкнул, громко и желчно, Жаворонок заставил себя поднять голову и взглянуть на того, кого не видел вот уже более двухсот лет. Гин выглядел плохо, очень плохо. И раньше худощавый, теперь он и вовсе был скелетом, обтянутым человеческой кожей: острые даже под двумя слоями одежды плечи, костлявые бёдра, ввалившиеся щёки и глаза. Чёрные с проседью волосы нечёсанными рваными прядями торчали во все стороны, тонкий нос с горбинкой будто бы вытянулся и стал длиннее, а кончик его клювом коршуна навис над бледными, ставшими почти невидимыми губами, обозначенными лишь жёсткими складками в уголках. Кожа Гина была сероватой, того нездорового оттенка, какой бывает у мертвецов или людей, долго не видящих дневного света, и под ней на открытых участках – виски, шея, руки – чёткими тёмными линиями проглядывали очертания венок и артерий. Соли не сдержал судорожного вздоха, и свеча затанцевала в его руке, пуская по комнате неверные отблески. Он помнил брата молодым, помнил повзрослевшим, помнил, когда тот был правой рукой Камула. Возможно, Гина нельзя было назвать красивым в общепринятом смысле этого слова, однако его внешность всегда располагала к себе людей, и Соли не раз замечал, как девушки – а также некоторые юноши, – бросают на него заинтересованные взгляды. Но теперь, глядя на Серебряного Полководца, Соли чувствовал лишь страх, страх и жалость. А ещё едва ощутимую вину, ведь если бы он остался… – Если бы ты остался, тебя бы казнили, – грубовато сообщил Гин и стремительно шагнул к брату. Тот отступил, покачнулся, прижался лопатками к стене… Но Гин всего лишь выхватил свечу из его рук и одарил Жаворонка кривой, презрительной усмешкой. Соли открыл было рот, но запнулся, заметив в свете голубоватого пламени какие-то тоненькие золотые нити, тянущиеся у Гина от уголков глаз и уходящие назад, к основанию шеи. Перехватив его встревоженный взгляд, Гин отдал ему свечу обратно – несколько капель воска сорвались вниз и упали Жаворонку на пальцы, но он едва ли это почувствовал – повернулся спиной и приподнял вверх отросшие за годы заключения волосы. Соли задушенно ахнул. – Что случилось? Владайне? Из темноты немедленно появился Ингол и, подскочив к Соли, уставился на затылок Гина. А там было на что посмотреть: волосы Серебряного Полководца ниже затылка были начисто сбриты, а в том месте, где позвоночник соединялся с черепом, вплавилась в кожу круглая, чуть выпуклая пластинка из желтоватого металла, увитая узорами и непонятными словами. Края кожи, к которым прилегала пластинка, покраснели и воспалились. – Что… что это? – едва владея голосом, пробормотал Соли, не в силах оторвать от этой фантасмагорической картины взгляд. – Оно сделано из катастолеи, но… Как это возможно, владайне? – Ингол сжал ладонь на рукояти сабли, и брови его сомкнулись на переносице. – Катастолея, так близко прилегающая к телу, должна блокировать вашу магию. Как же тогда вы читаете наши мысли? Плечи Гина мелко задрожали. Он выпустил волосы, скрывая катастолейную пластинку, и его руки безвольно упали вдоль тела. Встревоженный, Соли шагнул к брату – но тот внезапно развернулся сам и, запрокинув голову, расхохотался ему в лицо, нечеловеческим, безумным смехом. – Я был о тебе лучшего мнения, – отсмеявшись, сообщил Гин Инголу и по-птичьи склонил голову набок. – А ты оказался так же глуп, как эти дэаскирские идиоты. Они приняли меня за обычного мага. – Но вы же… – Я мьённи. Как и мой брат. Вот только его отец Камул не выбрал. В отличие от меня. – Так значит, те силы, которыми обладаете вы и владайне Соли – не магия? – Глаза Ингола метались из стороны в сторону, а пальцы сжимали рукоять сабли так, словно та была шеей его злейшего врага. – Но как же… Почему тогда вы используете силы тьмы, а он может исцелять? – Потому что Камул бог хаоса, а не тьмы, и никто не знает, какими способностями он наделит своих верных последователей. – В тоне Гина прозвучал неприкрытый сарказм. – Кроме того… чтение мыслей – это, по-твоему, силы тьмы? Ингол в замешательстве пожал плечами. Гин дёрнул уголком рта и буквально выхватил свечу из ослабевших пальцев Соли, готовых вот-вот разжаться и её уронить. – В отличие от меня, вы, эршаны, под замком не сидели, – с раздражением сообщил Серебряный Полководец. – Но не знаете простейших вещей. Неудивительно, что явились за мной спустя триста лет, странно, что не тысячу. – Мы скрывались, владайне, – глухо отозвался Ингол, склоняя голову. – Мы были и остаёмся до сих пор разыскиваемыми во всём мире преступниками. Если бы не некоторые тайные последователи Камула в Ларике и Эльдельве и постоянное перемещение по Рейсмару, нас бы схватили ещё на исходе первого десятилетия. – Тайные последователи? Постоянное перемещение? Скажи лучше, нерадивость терситских стражей порядка. Сколько вы уже живёте в том доме на берегу Скафари, сорок лет или около того? – Гин сделал крохотную паузу, чуть прищурив глаза, а затем насмешливо переспросил: – Пятьдесят три? Остаётесь разыскиваемыми во всём мире преступниками, значит? Да мой брат меняет жильё чаще, хотя до него, в отличие от вас, никому нет совершенно никакого дела. Соли поморщился – слова брата больно укололи его в самое сердце. Будто бы почувствовав это, Гин слегка прищурился и закончил, растаптывая и без того крохотное самолюбие Жаворонка окончательно: – Только не говори мне, что этого не хотел – исчезнуть так, чтобы мир забыл о тебе и оставил в покое. Не ты ли смывался всякий раз, когда тебе что-то не нравилось? Не ты ли в ответ на любую, даже самую незначительную опасность, убегал и прятался, не желая встретиться с ней достойно, лицом к лицу? Так почему теперь, когда никто в мире не знает настоящего тебя, лишь твой сценический образ, когда ты наконец-то превратился в тень, которой так отчаянно пытался стать – почему ты не радуешься? Будь я на твоём месте, я бы уже скакал от счастья. – Я не хотел такого… – прошептал Соли, едва владея голосом. Но Гин не стал его слушать. Прервав брата взмахом руки, он требовательно взглянул на Ингола. – Сейчас не время разглагольствовать. Возьми нож и избавь меня от этой гадости. Серебряный Полководец повернулся к эршану спиной и вновь поднял отросшие волосы вверх, открывая катастолейную пластину. Во взгляде Ингола мелькнула тревога, однако он подчинился и, приподняв правую ногу, вытащил из сапога короткий плоский нож. Но затем замешкался, крутя его в пальцах. Гин недовольно покосился на него через плечо. – Ну? Что ты копаешься? – Я не знаю, владайне… – нерешительно протянул Ингол. – Вряд ли я смогу сделать это. Слишком опасно… – А целителя ты тогда с собой зачем приволок? – проворчал Гин, после чего выхватил у Ингола нож и, нащупав пальцами левой руки края пластинки, решительно резанул по коже, не обращая внимания на предупреждающий возглас эршана. Брызнула кровь, Соли тихо вскрикнул и закрыл лицо руками. Это был какой-то кошмар, невыносимый, бесконечный кошмар, и Соли сейчас отдал бы что угодно, чтобы проснуться и забыть его как можно скорее. Но слишком живыми и реальными были окружающая темнота, тяжёлое дыхание брата, железистый привкус, наполняющий комнату, забивающийся в ноздри, оседающий на языке… Соли сжал голову руками и съёжился на полу. – Постойте, владайне! Что это за нити? Они… соединяются с вашими глазами? Зачем? Не отнимая рук от головы, Соли едва слышно отозвался: – Дэаскирцы посчитали, что Гин наводит чары взглядом, а не руками. Вот и постарались его… обезвредить. – Взглядом? Руками? – непонимающе переспросил Ингол. – Что вы имеете в виду? – Считается, что большинство магов – за редким исключением – используют для наведения чар либо руки, либо глаза. Ты ведь слышал о магических пассах? Или о взгляде чародея? Соли поднял голову и посмотрел на изрядно растерянного Ингола, изо всех сил стараясь игнорировать брата, стоящего рядом с ним. Эршан перехватил его взгляд и после короткой заминки мелко кивнул. – Я думал, что движения рук помогают волшебникам сконцентрироваться. А взгляд – просто образное выражение. Соли покачал головой и, держась за шершавую стену, поднялся на ноги. – Это не так. Считается, что магия зарождается у волшебника под сердцем, а затем, будто кровь по венам, течёт по его телу и выходит наружу либо через ладони или пальцы, либо через глаза. Дэаскирцы, видимо, посчитали, что Гин относится к числу последних. В ином случае они сковали бы его руки браслетами из катастолеи. Пару секунд Ингол обдумывал услышанное, а затем в некотором раздражении пожал плечами. – А не проще было бы в таком случае просто отрубать чародеям руки или выкалывать глаза? – Прекрасное предложение, все жрецы и ведьмоловы аплодируют стоя – давайте ослепим всех колдунов и отрубим им руки, и проблема решена, как до этого раньше-то не додумались, – с явным сарказмом перебил умозаключения эршана Гин. – А теперь будь так добр и закончи то, что начал. – Прошу прощения, владайне, – спохватился тот и вновь подступил к Серебряному Полководцу с ножом, а Соли ответил, упорно глядя в противоположную сторону: – Это не выход. Даже лишившись глаз и рук, чародей не теряет способности творить магию. Лишь катастолея может ограничить его способности. Ты же сам это сказал. – Всё, – прервал его Ингол и продемонстрировал окровавленную пластинку со свисающими по бокам, словно у дохлого насекомого, двумя длинными тонкими усиками. – Ваша очередь, владайне. Нужно остановить кровь. Эршан отступил, и Соли шагнул вперёд, к брату, преодолевая страх и омерзение – он не боялся вида крови, но не любил его и потому даже не думал делать карьеру на поприще целителя. Однако иногда жизнь ставила свои условия, и им волей-неволей следовало подчиняться. Голова Гина была низко опущена вниз, а у основания шеи чуть поблёскивало в свете свечи влажное ярко-алое пятно, оставшееся на месте вырезанной пластинки. Густая кровь несколькими ленивыми струйками ползла вниз, и на рубашке Серебряного Полководца медленно расплывалась тёмно-багровая клякса, доползшая уже почти до самых лопаток. Гин молчал, но по его напряжённым плечам и белым пальцам, стискивающим волосы, было видно, как тяжело ему это даётся. Сердце Соли дрогнуло от жалости, и он торопливо подступил к брату, осторожно коснулся краёв раны кончиками пальцев и закрыл глаза. Несколько секунд он не ощущал ничего, лишь жар воспалённой кожи Гина. А затем перед его мысленным взором возник смутный белёсый силуэт. Это был его брат, и на шее его, точно чудовищная печать, было запечатлено круглое непроглядно-чёрное пятно. Соли стиснул губы и слегка шевельнул пальцами, прикасаясь к его краям. Подушечки опалило огнём, Соли дёрнулся было прочь – но в последний момент удержался на месте. Чёрные бестелесные щупальца метнулись к нему, оплели кисти, запястья, устремились выше… но чем дальше они ползли, тем светлее становилась склонённая шея Гина, и в тот момент, когда на ней не осталось больше ни пятнышка, Соли убрал руки и что было сил замахал ими, стряхивая черноту прочь и с каждым движением чувствуя, как растёт чудовищная усталость, наваливаясь на него тяжёлым одеялом. – Невероятно… – раздался голос Ингола как будто издалека. С усилием приподняв веки, Соли поглядел мутнеющим взглядом на результат своей работы. Выглядел он более чем достойно: рана казалась нанесённой больше двух, а то и трёх недель назад. Кровь остановилась, кожа зарубцевалась, побледнела, стала бело-розоватой, воспаление прошло, точно его и не было. Уголки губ Соли слегка приподнялись в улыбке, но следующие слова Ингола мигом развеяли в прах его робкую гордость за себя и своё мастерство: – А как же глаза? Почему вы не сделали ничего с глазами? Комната стремительно накренилась, и Соли полетел вниз, не в силах выдавить из себя ни звука. Чьи-то сильные руки подхватили его у самого пола, кто-то что-то сказал, но слов Жаворонок разобрать уже не сумел, проваливаясь в мягкую черноту обморока. Последним, что увидел Соли, стали подёрнутые белёсой дымкой незрячие глаза его брата, устремлённые прямо на него.