Туда и обратно (дилогия)

— Дослушай меня, прошу… — Матвей вцепился клещом не давая Митьке подняться с кровати, уложил рядом с собой, но всё так же крепко держал за руку. — Я действительно не вспоминал, есть у моей памяти и психики такое поразительное свойство. Это как тогда, когда вы только переехали, помнишь тот праздник и Ариадну? Я ведь после этого вообще о тебе не думал, пока опять не встретились. Митя лежал истуканом слушая тихий шепот, не в силах подняться и уйти, или хотя бы зажать уши ладонями. А Матвейка, словно не замечая, продолжал: — Ты уже в курсе, что моя мать о нас узнала? — В курсе, — смог глухо выдавить из себя Митя. — Она наши фотки нашла и записки твои, прямо в день моего приезда, прикинь! Порвать хотела, а я не дал, забрал все с собой, когда уходил. Перечитал позже, и понял, что каждую записку до сих пор слово в слово знаю наизусть. Так тоскливо стало, как будто осознал, что я — это не я, как будто узнал, что нет у меня рук или ног — инвалид. Жить то можно, но это не правильно. Блин, не в ту степь меня что-то понесло.       Матвей повернул голову и стал изучать Димкин профиль, он забыл, какие у Матвеева красивые ресницы, не такие опахала, как у него самого, но всё равно красивые — изогнутые, тёмные, лишь слегка светлеющие на концах и словно покрытые воском, лежащие одна к одной. — Знаешь, как я тебя любил? Я же готов был, как грёбанный Ромео, за тебя сдохнуть! Я до последнего ждал, отталкивал тебя, чудил по идиотски, но ждал, что ты найдёшь меня, придёшь в очередной раз просить прощения, да я после нашего разговора последнего в туалете, думал, что догонишь, что остановишь… Вот вроде мозгами понимал — нельзя прощать, злой на тебя был, бесился и ждал! — Чуд… — Подожди, я не всё еще сказал, — перебил Матвей Димку. — Я знаешь, что ещё понял? Вот все говорят, что первая любовь каждому человеку кажется незабываемой, единственной, что это навсегда. Проходит время и появляется кто-то другой, другая любовь заставляющаясердце биться сильнее. Это ясно, мы уже достаточно взрослые, чтобы осознать этот факт. Вот только когда я начинаю об этом размышлять, не представляю, как можно любить если не сильнее, то хотя бы так же? Когда ты ощущаешь такие эмоции, когда переживаешь такие чувства, которые ломают, корёжат, но доставляют немыслимое удовольствие. Я не согласен на меньшее, это будет похоже на суррогат! Я запутался, я так запутался. — Чуд, прости меня. Прости и дай нам шанс, я ведь без тебя тоже, инвалид, — Митя не стал это говорить Матвею в глаза, страшась увидеть в них ответ раньше слов. — Митюш, да простил я тебя, давно простил. Вот только, между нами два года, Мить. У тебя был кто-то, у меня, были мысли, планы, другая жизнь. Ты сможешь с этим справиться? — Да, мне плевать, кто был до меня, и что было! — Не до, Мить, а между! И я не знаю, смогу ли тебе доверять, забыть то, что ты сделал, закрыть глаза на время проведенное врозь. Мне нужно подумать.       Митя повернулся на бок, и Матвей, повинуясь порыву, прильнул к нему, чувствуя сквозь тонкую простыню жар горячего тела. — Хорошо, только давай думать вместе, я ведь тебя люблю. Я не могу тебя отпустить, делая вид, что ничего не было, нет, и не будет. Я готов мириться с чем угодно, лишь бы быть рядом. Если бы я знал, что ты ждал, я бы пришел. У меня нет гордости и самолюбия, когда речь идет о тебе, хочешь, буду умолять? Только, дай мне возможность быть рядом…       Димка потерся носом о молочную скулу, трогая ненароком губами щеку с успевшей появиться за ночь щетиной, оплетая рукой талию, зарываясь в курчавую копну пальцами другой руки. Губы потянулись к губам, вжимаясь и кусаясь.       Они и раньше хотели друг друга, с той силой желания, что свойственна юности, её созревающим телам и буйству гормонов. Но сейчас, каждый из них хотел до одури, но совершенно по-другому. Так сильно, что с трудом удавалось по-звериному не рычать, грызть, и раздирать желанное тело в кровь и ошметки. Не было ничего слаще в данный момент, чем чужие губы и мягкий язык, которые необходимо было всосать в себя, вылизать каждый уголок, стараясь достать до горла.       Матвей ёрзал под придавившим его телом, с трудом отстраняясь, разрывая поцелуй, чтобы спуститься ниже, облизать шею и ключицы в то время, пока живущие своей жизнью руки мяли спину, прощупывая каждую мышцу, стремились добраться до округлых, но крепких ягодиц.       Хотелось задохнуться от этой близости тел, хотелось ласки и боли, чтобы поверить, что всё происходящее — правда, и тот, кто поселился в сердце — рядом, и между вами совершенно нет расстояния.       Митя застонал, желание скопилось болезненной пульсацией в паху, тела запутались между простынями, которые мешали и нервировали. Он чертыхнулся и приподнялся на руках, стараясь выпутать их обоих из тонкого полотняного капкана. Секунда и он доберётся до заветной цели. Матвей тяжело дышал, с трудом проталкивая в лёгкие воздух, ещё чуть-чуть и… И он почувствовал пустоту сразу не сообразив, что произошло, когда Димка скатился с него, трясущимися руками поправляя на них скомканные простынки: — Войдите! — на краю сознания Матвей понял, что в двери кто-то стучал.       Он вытащил из-под головы подушку, накрыл себе голову, не желая светить своим ошалевшим, пылающим лицом, согнул ноги в коленях, чтобы хоть как-то скрыть стоящую колом очевидность того, чем они тут только что занимались.

***

— С днём рожденья тебя… — тянуло нестройными голосами трио, состоящее из Вики, Игоря и Энди, заплывая в комнату. — Блин, ну что за детский сад, — протянул Митька, не зная, улыбаться ему, или выгонять пришедших из спальни с дикой пеной у рта.       Вика светилась улыбкой во все тридцать два, держа в руках какое-то подобие то ли кекса, то ли маленького тортика с одной горящей свечкой в виде цифры двадцать. — Задуй! — приказала мама, когда подошла к усевшемуся по турецки Мите. Митя вздохнул и задул свечу, автоматически загадывая одно единственное желание. Вика потставила кекс на прикроватную тумбочку, присела на край кровати и обняла сына, расцеловывая ему щеки: — Счастья, здоровья и любви тебе, мой хороший! — Спасибо мам, — Митя обнял маму в ответ и прошептал ей на ухо. — Не могли бы вы свалить? Вика прыснула, пытаясь не смеяться: — Потерпишь! — Так, мать, отойди и освободи место в очереди для поздравления! — Игорь, как пушинку отодвинул жену, приобнял сына, хлопая ему по плечу, очень стараясь не смотреть на затихшего под подушкой Матвея. — С днём рождения сынок, даже не знаю, чего тебе пожелать, мать уже всё сказала, пфф… — Спасибо, пап. Я вас люблю.       Всегда хладнокровный Игорь, растерялся оказавшись в подобной ситуации, и готов был наподдать Вике тумаков, за то, что потянула поздравлять сына в спальню. Двое почти голых пацанов в кровати, один из которых твой сын, это достаточно мощный удар по выдержке. — Энди, теперь ты, — Игорь направился в сторону выхода, желая быстрее покинуть комнату, в которой даже воздух был пропитан развратом. — Митя, — Дюша потрепал Димку по волосам, и расцеловал в обе щеки. — Желаю поймать счастье и не отпускать, держать двумя руками, сильно-сильно. Окей? — Спасибо, Дюш, а теперь давай на выход, — Энди засмеялся, он как никто, смог оценить обстановку в спальне. — Мам? — Митька попытался голосом намекнуть маме, что пора бы и ей пора удалиться. — Сейчас уйду, — шикнула Вика и пошла в обход кровати в сторону второго, лежащего в кровати парня. — Матвей!       Матвейка, затихший мышкой, вздохнул, резко сорвал с себя подушку, с глухим хлопком перекладывая её себе на бёдра. — Привет Вик, — женщина бесцеремонно уселась рядом, внимательно изучая лицо Матвея. — Привет, не смущайся ты так, всё-таки, не чужие мы тебе люди! Как у тебя дела? — Нормально, как для гомика, — он сжал руками подушку, избегая смотреть Вике в глаза. — Ну знаешь, перестань лезть в пузырь, тем более перед матерью такого же гомика, как ты, — Матвей усмехнулся. — Мам! Ну, блин, у вас и разговор, может, ты уже пойдёшь? Вика не обратила на сына никакого внимания, продолжая смотреть на Матвея: — Я была у Иры, хотела с ней поговорить, но она ничего не слышит, никаких доводов разума. Знаешь, попытайся её если не простить, то хотя бы понять. Как говорят: «Перемелется, мука будет»? Возможно, остынет она, ты хоть и молод ещё, но постарайся быть мудрее. Поговоришь с ней, а лучше сначала с Олегом. В любом случае, просто знай, что у тебя есть мы, и мы считаем тебя родным. — Спасибо Вик, но я так и не понял, как вы с Игорем узнали? — Нам Митя рассказал, ладно пойду, вам нужно ещё о многом поговорить. Но, долго не задерживайтесь, нам ещё готовиться к приходу гостей. Так что, собирайтесь и спускайтесь вниз. У вас час, — Вика подмигнула парням и выплыла из спальни, плотно закрывая за собой двери. — Мить, — Матвей откинул подушку и простынь, поднялся с кровати, абсолютно не стесняясь своей наготы пошел в сторону ванной. — Ты идёшь? Думаю, в ванную к нам никто не вломится.       Митя наблюдал за удаляющейся спиной, чувствуя слабость во всём своём теле. Его опять начало потряхивать. Утро выдалось нервным, с этим разговором, с поздравлением обломавшим секс, а теперь ещё и это бесстыдство. Ведь Матвей даже не намекал, он прямо сейчас предлагал Мите себя. И он сорвался с кровати, забегал по комнате в поисках смазки, думая о том, как не сорваться, и не войти в манящую глубину одним слитным движением, не тратя время на подготовку. Но, всё равно понимал, что так нельзя, неизвестно как давно у Чуда там никого не было. А если был, и не так давно? Митя остановился, представляя, как Матвей выгибается, принимает другого, и ревность жгучей лавиной разлилась по венам. «Между нами», именно сейчас Димка понял, что любимый имел ввиду говоря эти слова. — Пофиг, сейчас он тут, со мной, — не замечая, что говорит вслух, Митя всё же нашел заветный тюбик, припрятанный между стопками белья, зажал его крепко в руках и шагнул в сторону двери, за которой скрылся необходимый ему человек.       Матвей стоял в душевой под струями воды имитирующими тропический ливень. В глаза сразу бросился изгиб спины, широко расставленные ноги, и рука, растягивающая себя. Митя застонал, расстояние между ними не давало утаить ни малейшей подробности, и вид тугих мышц, что охватывали пальцы, расходились под их нажимом, заставил ощутить очередную волну болезненного возбуждения. — Ты решил, наконец, почтить нас своим вниманием? — Матвей обернулся, через плечо, кидая на Митю затуманенный взгляд и слизывая влагу с губ.       Он прогнулся еще больше, демонстрируя себя во всей развратной красе, и Митя в одно движение преодолел несколько шагов, чтобы прижать к себе, вытрясти душу, заклеймить. Чтобы больше никогда, и никто не смог видеть его Чудо таким, чтобы был только его, и ничьим больше.       Матвей успел опереться о стену двумя руками, прежде чем понял, что его уже прижимают, вжимают в себя, целуют, и кусают в подставленную под ласки шею. — Трусы сними, сумасшедший, — хотелось смеяться и сходить с ума.       Димка вжимал ягодицы в свой пах, терся, доставляя странные ощущения Матвею рваными движениями и мокрой тканью. Отпускать не хотелось, даже для того, чтобы избавиться от белья. — Снимай! Я растянулся, так что давай, не могу терпеть! — и Митя, наконец, отступил, чтобы через несколько секунд, трясущимися от нетерпения руками, нанести на член смазку, мазнуть между ягодиц, и войти, с силой проталкиваясь в сжатое колечко. — Туго, Чуд. Бля, как же туго. Нихрена ты не растянул, будет больно, — Митя застыл, в голове появились трезвые мысли и он размышлял, стоит ли продолжать движение, или выйти и попробовать подготовить это чудовище как следует. — Будет сладко, давай мать твою! — Матвей внезапно сам двинулся до упора, с силой сжимая Митю в себе. — Да-а-а!       Было больно, и несмотря на силу возбуждения, не почувствовать яркую пронзающую боль, было невозможно. Матвей задохнулся, сжав кулаки и стиснув зубы. Но возбуждение не спадало, оно только усилилось от осознания того, что его сейчас трахнут, от чувства наполненности, от того, что Митя в нём. — Двигайся! — он повел бедрами и шире расставил ноги, наслаждаясь первым движением, первым толчком, звуками шлепков о свои ягодицы. А Митю прорвало, он входил с каким-то жадным остервенением, вымещая всю скопившуюся за два года тоску, злость, ревность. Смешалось всё в дикий коктейль, в бурю эмоций, оставляя за собой след синяков на бёдрах и укусов на шее. — Ещё! Сильнее! — крики Матвея долетали сквозь гул в голове, Митя слышал, как кровь стучит по венам, а пульс устроил громкий набат в ушах. Сильнее, ещё глубже, просто раскатать это смазливое, желанное тело по стенке.       Матвей задрожал, сжался в пульсации своего оргазма, и Димка кончил следом за ним, подхватывая с трудом стоящее тело, краем сознания понимая, что Матвей получил наслаждение без рук. Он не прикасался к себе сам, и Митя тоже не прикасался к его члену, такое было впервые, но удивляться не было сил. Немного отдышавшись, Митя прислонил Матвея к стене: — Нужно посмотреть, вдруг порвал? — он присел, и осторожно развёл округлые половинки. Наблюдал, как из припухшего, порозовевшего, от притока крови, ануса, вытекает толчками его собственная сперма.       На удивление, все было хорошо, большое количество смазки сделало своё дело, и видимых повреждений Митя не обнаружил. Картинка завораживала, возбуждала, и так взвинченный по самое не могу, организм, Митя опустил голову и с удивлением обнаружил всё еще торчащий в боевой готовности ствол, с налившейся яркой головкой: — У меня не опал, — пробормотал беспомощно. — У меня тоже, — послышался сверху сдавленный стон, а попа в руках подалась навстречу. — Садись к стене.       Дима перелез к стенке, наблюдая из-под мокрых ресниц, как гордо торчащий чужой член раскачивается возле его лица, как Матвей седлает его бёдра, самостоятельно направляя в себя Митю, с громким и отчаянным стоном блаженно замирает. Они застыли, и Митя прижал Матвея к груди, нашел губами его рот, впился жадно, поглощая и всасывая, лаская губы и язык. Тела сорвались в диком ритме, снова поддаваясь животной страсти, и Митька, отстранено подумал, что его Чудо нафиг собьёт себе все колени.       Они стонали, хрипели друг другу в рот не отрываясь, понимая без слов и действуя без подсказок, впадали в дикое безумство выплескивавшееся рваным ритмом. Митя только крепче сжал в руках Матвея, когда тот забился, задергался выгибаясь немыслимой дугой, ловя новые волны, выплёскиваясь на живот и грудь, когда сам он разливался у Матвея внутри, войдя так глубоко, как только можно. — С днём рождения, Митюш, — просипел Матвей, ласкаясь лицом о Димкину шею и щеку. — Вот и как после такого собраться, и попытаться привести себя в порядок? — Думаю, это самое легкое задание, с которым нам нужно справиться, — усмехнулся Димка, всё ещё прижимая Матвея к себе, словно боялся, что тот исчезнет.