Нарисуй мне шарик

Дерри, 2006 год.

      Что-то было не в порядке. Неправильно. Искажено.       Откровенно говоря, все шло наперекосяк последние лет двадцать, но сейчас уже не выходило закрывать на это глаза.       Так не должно было происходить, Пожирательница Миров точно это знала.       Самые первые полученные травмы зажили очень быстро. Боль, острая и обжигающая, стихла за каких-то несколько часов, оставив после себя лишь легкий дискомфорт, непривычный и раздражающий, но вполне терпимый. Кровотечение же окончательно остановилось незадолго до того, как Оно впало в спячку.       Правда, как выяснилось позже, уже после того, как Пожирательница заснула, несколько яиц ее оказались самопроизвольно исторгнуты. К счастью или к несчастью — это с какой стороны посмотреть, учитывая последующие события — процесс быстро остановился и не зашел слишком далеко.       Детеныши вылупились намного раньше срока — слабые, мелкие, неполноценно развитые, но все же жизнеспособные. Оставаясь совершенно бесконтрольными, они разбрелись по округе, изрядно проредив поголовье как домашнего скота, так и диких животных, а также значительно сократив количество местных бродяг. После этого, в поисках добычи и более свободных от собратьев территорий, действуя больше инстинктивно, чем по велению разума, они отыскали ближайшие червоточины и отправились в различные где и когда, навсегда покинув Дерри.       Оно потеряло с ними всякую связь, лишившись возможности взрастить их, воспитать по своему подобию или хотя бы направить. Невелика потеря, как подумалось в первый момент.       По иронии судьбы именно эти первенцы и оказались единственными, кто сумел выжить.       Остальные погибли, разрушив тем самым существовавшую ранее у Оно уверенность в собственном бессмертии. Останки детенышей давно уже истлели, но иногда Пожирательнице Миров казалось, что их полные ужаса и отчаяния предсмертные вопли все еще звучат в ее сознании.       И именно с той поры естественный ход событий оказался нарушен.       Оно не впало в спячку, хотя должно было. Раны, вместо того, чтобы полностью затянуться за месяц-другой, оставив после себя лишь небольшие следы, гноились и нестерпимо болели, сводя Пожирательницу с ума. Глаз не восстановился. Практически оторванная лапа загнила и ее пришлось отгрызть. Новая так и не выросла на ее месте, хотя все ресурсы для этого имелись.       У Оно были силы, была возможность охотится, была свобода. Но тем не менее регенерация застопорилась. Пожирательница слабела.       В конечном счете большая часть ран все же затянулась, оставив после себя грубые и слишком глубокие шрамы. Они перетягивали тело, и любое движение оборачивалось настоящим мучением.       Боль стала на порядок тише, но так и не прошла совсем. Из-за всего этого Пожирательница старалась как можно реже находиться в истинной форме, чего раньше никогда не случалось. Происходящее настораживало, кололо тревогой, но раз за разом Оно отмахивалось от этих чувств, позволяя себе плыть по течению вместо того, чтобы собраться с силами и разобраться в происходящем.       Тогда это казалось лучшим решением, наименее болезненным и наиболее простым.       И теперь, по прошествии почти двух десятилетий, Пожирательница в полной мере поняла, какую же огромную ошибку совершила. Оно надеялось, что все разрешится само собой, и надо только подождать. И, конечно же, продолжать всеми силами отгораживаться от столь непривычных, новых для себя, раздражающих и во многом болезненных эмоций.       Не разрешилось.       Сейчас же все обстояло на порядок хуже. Прошли целых две недели с того времени, как мерзкие цепи были извлечены из тела, но раны не спешили затягиваться. Они даже не закрывались, продолжая кровоточить и тем самым лишать организм столь необходимых ему жидкости и питательных веществ.       Словно их нанесли только что.       Боль в истерзанном теле не уменьшалась, а только усиливалась. Силы лишь шли на убыль. И Пожирательница по-прежнему не охотилась. По правде говоря, есть и не хотелось, только пить. И Оно не требовался очередной совет несносного Черепахи, чтобы понять — дела плохи.       И в то же время Пожирательница Миров знала, что в ее силах заставить собственное тело исцеляться. Даже если сама она оказалась физически истощена, вокруг было полно энергии, разлитой на самых разных уровнях, как говорится, бери — не хочу. Казалось бы, ничего сложного — всего-то найти хороший источник и восполнить недостающее. И Дерри, ее драгоценное детище, с радостью предоставит все необходимое.       Точнее, этот процесс поиска и поглощения сил уже должен был происходить — сам по себе, на уровне инстинктов. Той энергии, которую Оно получило вместе с кровью своего маленького Разрушителя, хватало за глаза, чтобы запустить его.       Свежие раны, по крайней мере, должны были относительно легко и быстро затянуться. Старые и запущенные — хотя бы перестать так сильно болеть.       И тем не менее время шло, но ничего не происходило.       Неохотно, крайне неохотно Пожирательнице пришлось признать, что проблема крылась вовсе не в тяжести травм или их многочисленности, а также не в отсутствии энергии.       Проблема была в ней самой.       Дорранс, этот надоедливый старый дурак, наверняка давно все понял. К счастью, ему хватило ума молчать и не пытаться лезть с наставлениями на путь истинный, что привело бы к самым непредсказуемым последствиям.       Все же до некоторых вещей, стоит признать, следует доходить самостоятельно.       Оно практически отрешилось от своего истерзанного физического тела. От боли, жажды, слабости. Полностью сосредоточилось на том ядре, которое было основой Ее сущности, находящееся здесь и одновременно остающееся в Мертвых Огнях.       Это далось с трудом, и с тревожным удивлением Пожирательница Миров ощутила, что неосознанно продолжает слишком сильно концентрироваться на материальном теле. Цепляться за него, подобно отчаявшемуся утопающему, словно оно не было всего лишь удобным инструментом, но не более того, чтобы охотиться и размножаться.       Что-то мешало выйти за пределы физических возможностей формы, тогда как раньше этого не происходило. Словно бы в сознании возник какой-то невидимый и прочный барьер, запирающий Пожирательницу на самых нижних уровнях реальности. И Оно поняло, что само постепенно и незаметно воздвигало год за годом этот барьер, стремясь отгородиться… от чего?       Тут же захотелось отступить. Сдаться. Не пытаться ничего поменять. Даже не пытаться понять. Просто набраться терпения и еще немного подождать. Зачем усложнять свою жизнь? Пусть все лишнее, все ненужное остается там, где будет незаметно. Это ведь так хорошо, правда?       Уговаривать себя подобным образом было проще простого. И так сильно хотелось послушаться, погрузиться в полузабытье и не думать ни о чем болезненном. Вот только на сей раз жалость к себе могла оказаться гибельной не только для самой Пожирательницы, но и для целого мира, этим утром она совершенно отчетливо ощутила угрозу, нависшую над всем сущим. И Оно решило бороться, более не потакая собственным желаниям.       Пожирательница Миров никогда не думала, что ей придется противостоять самой себе. Это казалось немыслимым. Оно всегда считало себя совершенным существом, без огрехов и изъянов. И, судя по всему, какая-то часть ее желала продолжать так считать и впредь, даже если это губительно отразится на ее организме в принципе. Но другая часть не желала мириться с этим самообманом и влачить в угоду собственной гордыне жалкое и беспомощное существование. И стремилась разрушить все барьеры, выпустив все то, что там оказалось заперто.       Оно ощущало себя очень странно, так, как никогда прежде. Очередное новое и, пожалуй, одно из самых мерзких ощущений, какое пришлось испытать. Пожирательница не ощущала внутренней целостности. Противоречивые желания и стремления схлестнулись, едва не разрывая разум на части.       Ужасно. Отвратительно. Больно.       Дыхание участилось, по телу прошла волна крупной дрожи, на коже выступил пот. Физическое тело — Роберта, все еще Роберта, Оно пока что не спешило менять эту личину — реагировало на эмоции, испытываемые Пожирательницей.       Ей было страшно.       Так, как никогда прежде, даже Неудачники не породили подобного ужаса. Ибо Оно поняло, что может потерять себя. И это было куда хуже боли и физических увечий. Хуже даже самой смерти.       Теперь Пожирательница осознала, что от действий Неудачников, а позже и Алого Короля с его прихлебателями пострадало не только физическое тело. Раны, нанесенные ей, оказались куда глубже, затрагивая нечто фундаментальное и крайне важное.       Все произошедшее, начиная с самой первой стычки с Неудачниками и заканчивая недавним заточением и издевательствами, словно бы подтачивало что-то внутри, какой-то стержень, основу основ, на которой держалась сама сущность Оно. И если продолжать плыть по течению, обманывая себя ради мнимого покоя, то это что-то совсем скоро сломается.       Представлять последствия этого — вообще думать о чем-то подобном — оказалось крайне болезненным.       И все-таки Оно не остановилось. Нет, в этот раз никаких поблажек и уступок. Более она не уподобится глупым людям, создающим проблемы сами себе.       С губ Роберты сорвался протяжный, мучительный стон, пальцы левой руки судорожно вцепились в простыню. И в то же мгновение негромко задребезжала оконная рама, а книжная полка с глухим стуком упала на пол, сорвавшись с креплений и рассыпав свое содержимое по полу комнаты.       Эмоции, яркие и практически нестерпимые, начали вырываться из-под контроля одни за другими.       Страх.       То, что давало Оно столько сил прежде, теперь обратилось в злейшего врага. Пожирательница боялась за себя и самой себя, того, что она еще может испытать. Боялась стать подобной обычному человеку, слабому и жалкому. Боялась оказаться управляемой и зависимой. Боялась вновь оказаться беспомощной.       Ненависть.       Подобно пламени она сжигала изнутри. Эмоции, боль, унижение, сомнения, мучительные воспоминания. Все ненужное, лишнее, мешающее внутренней гармонии. Как же Пожирательница хотела бы разорвать это все на кусочки и сожрать, чтобы не осталось и следа. Но Оно не могло сделать так. Более того, даже добравшись до своих истязателей и уничтожив их, никак не удалось бы избавиться от собственной памяти.       Отвращение.       Впервые за всю вечность Пожирательница не ощущала себя совершенной, идеальной и безупречной. У нее были изъяны и слабости. Она ошиблась, слишком гордая и самоуверенная, и поплатилась за это. Воспоминания обволакивали плотной пеленой, и нестерпимо хотелось оттереть их, содрать пусть даже и вместе со шкурой, но, наконец, ощутить себя очистившейся.       Презрение.       Она оказалась слишком слабой. Неприспособленной. Позволила всему этому произойти с собой. Бежала так долго от самой себя, ослепленная глупостью и страхом, что едва не поплатилась еще и рассудком. Так невыносимо по-человечески.       Роберта выгнулась, вновь застонав. Когти, вмиг отросшие на левой руке, вонзились глубоко в кровать, распарывая матрас едва ли не до основания. Из ран, скрытых бинтами, выступила свежая кровь. Одновременно с этим словно бы порыв могучего ветра пролетел по комнате, подхватив и разбросав рассыпанные на полу книги. Со звонким хлопком лопнула стоящая на тумбочке ваза с одиноким цветком, но жидкость из нее не полилась на пол, а устремилась вверх, пятная стены и потолок.       Ощущения были мучительными, чуждыми, совершенно непривычными. Но они принадлежали ей, все до самой последней ненавистной эмоции, и как бы Пожирательнице Миров ни хотелось обратного, следовало принять их целиком и полностью.       Пока не стало слишком поздно.       И одновременно с этим пришло неожиданное облегчение и понимание — сколько бы эмоций она ни испытывала, это не поставит ее в один ряд с собственной пищей. И она имеет на них точно такое же право, как и все в Мирах Башни и за их пределами. Они — естественная часть ее, а вовсе не изъян. Да, чувства оказались ее слабостью, лишающей былого совершенства в собственных глазах, но кто сказал, что от этого стоит начать любить себя меньше?       Медленно, очень медленно пальцы Роберты расслабились. Дрожь улеглась, но дыхание осталось все таким же быстрым и прерывистым. Пожирательница открыла зрячий глаз, а затем с усилием села.       Боль тут же с радостью тысячей мелких зубов впилась в тело, вынудив инстинктивно схватиться левой рукой за живот и негромко зашипеть сквозь крепко стиснутые зубы. Слабость накатила удушливой волной, но Пожирательница миров не собиралась поддаваться ей. Теперь она точно знала, что требовалось сделать.       Когда стало чуть легче, Роберта подняла перепачканную в собственной крови руку на уровень глаз. Слегка склонив голову, она наблюдала, как когти видоизменяются, превращаясь обратно в аккуратные ногти.       На миг Оно задумалось, стоит ли оставаться в этой форме дальше. Роберта не сильно нравилась Пожирательнице, слишком спокойная, правильная и безобидная. Беззащитная и по-человечески слабая. Образ ее был чужд Оно настолько, что приходилось прилагать усилия, дабы принять его.       Но, как бы прискорбно ни было это осознавать, сейчас особенности этой формы подходили как нельзя лучше для того, чтобы справиться с бурей, бушевавшей внутри.       Оно, находящееся в Мертвых Огнях, являлось средоточием разума и чистой энергии. В то же время каждое физическое воплощение, будь то истинный облик или очередная маска, имело собственные черты характера, особенности поведения и эмоциональные реакции. Даже образ мышления и тот отличался. Любой, даже самый гибкий человеческий рассудок в таких переменчивых условиях крайне быстро расщепился бы и рассыпался на части. Но Пожирательница никогда не являлась человеком и подобная смена мышления для нее была чем-то естественным, сродни дыханию. Никакие мысли и эмоции физической формы — лишь истинный облик являлся исключением из этого правила — не воспринимались как настоящие.       Но можно было слегка изменить восприятие себе на пользу. Не имитировать чувства, наблюдая за реакциями личины словно со стороны, а транслировать через нее настоящие эмоции и таким образом, благодаря особенностям облика, взять их, наконец, под должный контроль.       Истинная форма для подобного, конечно же, не годилась совершенно. Разум Паучихи был слишком примитивен и опирался в большей степени на инстинкты. Эмоции жалили ее, причиняя боль не меньше, чем физические повреждения, и, как показала практика, справиться даже с самыми слабыми из них она оказалась неспособна. Что поделать, когда Оно только прибыло на Землю, именно инстинкты главенствовали среди местной фауны и, выращивая для себя физическое тело, пришлось взять за основу эту систему мышления.       Гораздо позже, вступив в контакт с людьми, коснувшись их столь подверженных эмоциям разумов, Оно открыло для себя иной образ мыслей, который чуть позже скопировало. Не для того, чтобы опираться на него — откровенно говоря следовать инстинктам нравилось Пожирательнице куда больше, чем размышлять о чем-либо — а дабы успешнее подманивать к себе глупых человеческих детенышей.       Так появился Пеннивайз, Танцующий клоун. Кроме него создавались и другие образы, но ни один из них не прошел проверку временем и не оказался Оно настолько по душе.       Однако сейчас излюбленная личина не только не помогла бы, но могла даже навредить Пожирательнице. Так вышло, что Пеннивайз был слишком эмоционален, реагируя на раздражители ярко, бурно и порой чрезмерно. На эти проявления, являвшиеся лишь частью образа, Оно не обращало внимания. Но теперь, когда эмоции исходили от самой Пожирательницы, она не решилась бы предугадать, как именно мог проявить их Танцующий клоун.       Память тут же услужливо подняла из глубин воспоминание о первой встрече Пожирательницы и Дорранса Марстеллара, произошедшей через пару лет после роковой битвы с Неудачниками. Тогда Оно только-только пришло в себя, потрясенное, перепуганное, страдающее от боли и морально разбитое, и ощутив совсем близко ненавистную энергетику Черепахи, пришло в жуткую ярость.       Пеннивайз возник в доме старины Дора, желая лишь одного — уничтожить мерзкого, помогающего людишкам дурака раз и навсегда, желательно медленно и мучительно. Поначалу все шло как нельзя лучше, и Оно даже сбилось со счета сколько же ран сумело нанести своему противнику и сколько костей переломать. Но потом у Дорранса вышло коснуться разума Пожирательницы, и открывшееся ей едва ее не уничтожило.       Она была не единственной. Мир, в котором она жила был не единственным. Черепаха оказался не самым старым существом во вселенной, да и вовсе не таким могущественным, как представлялось. Другой реально существовал и не только он. Было множество тех, кто оказался равен и подобен ей, Пожирательнице Миров, по силе и природе, а также единицы, превосходящие ее по мощи. Лучи. Хранители. Темная Башня. Ган. Дискордия. Все страхи враз оказались реальными.       В тот жуткий момент откровения Оно все еще находилось в форме Пеннивайза. И то, как проявил столь сильные, мгновенно вспыхнувшие эмоции Танцующий Клоун… Признаться честно, большая часть последующих событий попросту выпала у Пожирательницы из памяти. Должно быть, Черепаха мог рассказать обо всем забытом, если бы она попросила, но Оно не стало этого делать. Кому захочется вспоминать собственный позор?       Зато Пожирательница прекрасно помнила, как спустя некоторое время, когда мутная пелена спала с глаз и разума, а силы окончательно оставили ее, они с Доррансом сидели, спина к спине, на обломках его дома и до самого утра разговаривали. Говорили откровенно и по душам впервые, пожалуй, за всю вечность. Новая картина мира постепенно формировалась в ее сознании, а сама Пожирательница признала, что готова и впредь мириться с Черепахой, живущим под самым боком.       Роберта моргнула, выныривая из омута воспоминаний, и перевела взгляд на сиротливо лежащий на полу, среди осколков лопнувшей вазы, цветок. Небольшой подсолнух. В это время года ему попросту неоткуда было взяться тут, в Дерри, но тем не менее он был.       Малыш Патрик нарисовал его специально для нее пару дней назад. Хотел порадовать, помня, что именно подсолнухи вызывали у Пожирательницы некоторое подобие симпатии, а также опробовать собственные силы и заодно немного успокоиться.       Роберта вытянула руку — и подсолнух медленно взлетел и опустился в ее ладонь. Тут же мертвенная чернота начала распространяться по зеленому черенку от тех участков, которых касалось Оно. Через несколько мгновений от подсолнуха остался только высохший остов.       Роберта выпустила погибший цветок и улыбнулась, глядя, как он рассыпается от удара об пол. Способности ее маленького Разрушителя вновь ярко засияли, и это было хорошо. Это было правильно. К ней самой также начали возвращаться силы, вливаться в тело вместе с потоком эмоций. Все начинало становиться на свои места, и это было еще лучше.       Скоро она перестанет ощущать эту отвратительную слабость, в том Пожирательница более не сомневалась. Однажды, когда весь ее мир перевернулся с ног на голову, пришлось к этому приспосабливаться — и она справилась. И пусть научиться уживаться с собственными эмоциями было сложнее, Оно полагало, что выдержит и это. Маленький Разрушитель невольно подсказал ей верный путь — если чувства остаются сильными и острыми несмотря ни на что, не следует продолжать их запирать.       Тем не менее Пожирательница, помня тот первый и единственный раз, когда утратила контроль над собственной формой, не горела желанием повторить печальный опыт снова. Но вот поговорить ей как раз очень хотелось. Унять вихрь, бушующий внутри, обуздать его.       Но иметь слабость, принять ее в самой себе и демонстрировать ее кому бы то ни было — совершенно разные вещи. Почти все, имевшие сомнительную честь общаться с Оно и при том остаться в живых, искренне верили, что это существо не может испытывать достаточно сильных эмоций. И Пожирательница намеревалась не разрушать эту веру и впредь.       Во всей Вселенной, а также за ее пределами, было только одно существо, которому она готова была открыться.       Но сначала ей требовалось выяснить кое-что. Расставить все точки над «и», как говорится.       Роберта подняла голову ровно в тот момент, когда Дорранс Марстеллар приоткрыл дверь, заглядывая внутрь. На лице его была написана легкая обеспокоенность, но в то же время и некое смирение, словно он уже знал, что произойдет дальше.       Ну конечно же знал. Этот старый дурак всегда все знает наперед, не так ли?       Роберта улыбнулась шире, хотя правильнее было бы сказать — оскалилась, а в следующий миг дверь с громким треском распахнулась настежь, а самого Дорранса резко отшвырнуло прочь. С глухим стоном он впечатался в стену с такой силой, что висящая на ней картина в раме зашаталась, а потом и вовсе свалилась на пол. Звякнуло расколовшееся стекло.       Роберта медленно встала и направилась к Дору. Тот попытался подняться, но у него ничего не вышло. Дорранс закашлялся, и изо рта его вытекла струйка крови.       — Вижу, сегодня ты не в духе, — Дор смотрел на Роберту спокойно, без капли осуждения, — но могу ли я просить тебя быть немного поаккуратнее? Это старое тело довольно хрупкое. Да и не стоит тебе лишний раз тратить на меня силы.       Тут же Дорранса протащило по стене вверх, и уже не столь сильно, как в первый раз, но вполне ощутимо ударило об потолок. Роберта негромко, но яростно зарычала, снизу вверх глядя на удерживаемого ею старика. Судя по всему, сопротивляться тот даже и не помышлял.       — Если ты не заткнешься и не будешь говорить только по делу, я сейчас просто сверну тебе шею. И сделаю это аккуратно. Или, думаешь, не справлюсь с тобой?       — Справишься, конечно, — дыхание Дора сбилось, кровь изо рта частыми каплями падала на пол, — ты всегда была сильнее, сколько я себя помню. Ты — Хаос, и именно из Хаоса зародилась Вселенная и к нему стремится. Даже сейчас у меня нет против тебя и шанса.       — Отрадно, что ты это все же понимаешь.       Роберта не сводила пылающего янтарем взгляда с бледного лица Дора. Где-то внизу зазвенела посуда, а затем раздался грохот — на кухне распахнулись дверцы всех шкафчиков разом, и утварь вылетела со своих мест, врезаясь в стены и потолок.       Дорранс слегка поморщился.       — Пока мой дом еще относительно цел, может быть скажешь, чего ты добиваешься?       — Мне нужны ответы, немедленно. И будь добр, говори прямо и откровенно. Не пытайся запутать меня словами, Матурин.       Дорранс на несколько секунд прикрыл глаза, а когда вновь открыл их в его облике произошла едва заметная перемена. Дряхлый раненый старик стал больше походить на плохо склеенную маску, из-под которой проглядывало нечто иное, могучее и совершенно нечеловеческое.       — Спрашивай, Вечная, — даже голос его изменился, зазвучав низко и гулко.       — Так-то лучше. Я должна была погибнуть тогда, в восемьдесят пятом, не так ли?       — Да. Ни одна твоя рана, даже самая серьезная, сама по себе не была смертельной, но все вместе они не оставляли тебе шансов.       — Но тем не менее я все еще жива. Патрик почти забыл, о чем говорил ему Луч, но разум человеческий в своей глубине сохраняет все, даже то, что может его разрушить. Жизнь за жизнь, вот что было сказано. Вечность за Вечность. Ты позволил Разрушителям Алого Короля задушить себя, чтобы получить возможность высвободить собственную энергию. Чтобы передать ее мне?       — Верно. Чтобы тебе хватило сил продержаться, пока твое тело исцелит себя в достаточной мере.       — Но это ты дал тому мерзкому мальчишке совет. Подсказал ему, как победить меня! И ты же советовал ему закончить начатое сразу. Если тебе была настолько важна моя жизнь, зачем тогда пытался помочь им меня убить?       Роберта пошатнулась, но усилием воли заставила себя стоять на ногах. Она знала, что позже все это дорого ей обойдется, но останавливаться не собиралась. В гостиной с оглушительным треском свалился на пол сервант, обращая собственное содержимое в груду осколков.       — Я не желал твоей смерти. Но ты жила в неведении, окружив себя коконом абсолютной веры в собственное всемогущество. Только эти дети могли разрушить тот кокон. Только боль могла заставить тебя открыть глаза и на самом деле увидеть и принять мир таким, каким он является на самом деле. Но того, что они сотворили в первый раз было мало, чтобы ты оказалась готова слушать. Требовалось больше. Я был уверен, что эти малыши, сколь сильно бы они ни ранили тебя, не сумеют тебя убить. К счастью, малыш Билли не послушал меня до конца.       — К счастью? — голос Роберты дрогнул, и одновременно с ее словами со звоном лопнули все оконные стекла, вылетев наружу, будто от взрыва. — Значит, ты все же не был до конца уверен в их слабости?       — Не совсем так, — в голосе Дорранса явственно прозвучала скорбь, — поначалу я был абсолютно уверен. И в том моя самая главная ошибка. Я полагал, их сила естественна, и действуют малыши по воле ка. Все семеро сияли, но совсем слабо, почти незаметно. Объединение в ка-тет усилило многократно их сияние, общее сияние. Я полагал, именно оно дало им такую силу.       — Это было не их сияние. И не ка.       — Да. Чуждое влияние извне я ощутил слишком поздно, когда дело было сделано, и клятвы принесены. Только тогда я понял, что и кто направляет их. И какая опасность тебе угрожает.       Роберта молчала наверно не меньше минуты, оставаясь все такой же напряженной и недвижимой. Дорранс не торопил ее. Кровь больше не текла из его рта, судя по всему хрупкое человеческое тело очень хорошо могло восстанавливаться.       — Ты не стремился убить меня, хотел помочь увидеть истину. Но думал ли ты тогда о моих детенышах? Понимал ли, что обрекаешь их на гибель?       — Я не желал им смерти, точно так же, как тебе самой, — скорбь в голове Дорранса усилилась, — но и не пытался их спасти. Только ты имела значение, их судьбу я оставил на жестокую волю ка.       Роберта медленно отступила, опершись спиной о стену, и одновременно с этим ослабила хватку, удерживающую тело Дора под потолком. Тот медленно опустился, встав на пол.       — Зачем ты сделал это? Заставил пройти через всю эту боль, но не дал умереть. Ради своего драгоценного Луча? Ты же знал, что я могла просто уничтожить его, лишь бы насолить тебе. Или потому, что мне стало бы скучно.       — Нет, не ради Луча. Ради тебя. Всегда и только — ради тебя. Я надеялся, что ты не тронешь Луч, но даже если бы ты решила обратное, я все равно поступил бы, как поступил. Я никогда и ничего не знал, кроме своей программы. Наблюдая за тобой, я понял, что есть нечто большее, чем просто слепое следование правилам. И что ты нужна мирозданию ничуть не меньше Лучей.       Дорранс медленно шагнул к Роберте, но не встретил сопротивления. Протянув руки, он осторожно коснулся ее плеч, глядя, как яростный янтарь ее взора перетекает в расплавленное серебро.       — Ты самое прекрасное создание, которое я когда-либо видел. И что бы с тобой ни сотворили, ты всегда останешься таковой. Позволь же мне разделить с тобой ту боль, которая сейчас разъедает тебя изнутри.       Несколько мгновений Роберта еще смотрела на Дорранса, а потом зажмурилась и молча прижалась лбом к его груди.       Слова были не нужны. Они не могли передать и малой доли того, что сейчас чувствовало Оно. Вместо этого Пожирательница мягко коснулась собственным разумом разума Матурина, позволив их сознаниям ненадолго переплестись, становясь единым целым.       Ее воспоминания, боль, страхи, сомнения, унижение — все было словно на ладони. Как и его спокойствие, принятие, сочувствие и любовь.       Пожирательница без колебаний сбросила с себя все барьеры и ограничения, позволила, наконец, внутреннему урагану вырваться наружу. Эмоции подхватили ее, закружили, мешая дышать, грозя утопить. Но теперь, в этом жутком море было нечто, удерживающее ее на плаву, не дающее рехнуться, позволяющее понять себя.       Осознание, что она не одинока.       Смутно, очень смутно Пожирательница ощущала, что дом явственно вздрагивал, а по стенам змеились трещины. Что они с Доррансом больше не стояли, и тот уселся, прислонившись спиной к стене и крепко сжав отчаянно рыдающую Роберту в объятиях. И что, похоже, она все же отчасти утратила контроль над собственной личиной.       Но все это уже не имело для Пожирательницы никакого значения. Ничего более не имело значения. Мира не было. Как и в былые времена, до появления Вселенной, существовали только двое — Оно и Черепаха. И это единственное, что оставалось важным.       Роберта не могла сказать, как много времени прошло, прежде чем ей удалось вынырнуть из пучины эмоций. Но когда это произошло, она ощутила наравне с измождением явное облегчение. В голове прояснилось, а разум более не разрывался на части. К тому же часть физической боли исчезла, хотя, скорее всего, в том была заслуга Матурина.       — Все еще считаешь меня самим совершенством? — Роберта не открывала глаз, не пыталась пошевелиться.       Ей нравилось сидеть вот так и слышать, как размеренно и гулко бьется сердце Дорранса. Этот простой, ритмичный звук отчего-то помог ей окончательно успокоиться и расслабиться.       — Все еще, — Дорранс явно улыбался, — помимо прочего, я очень рад, что на этот раз мой дом все же не рухнул нам на головы.       Роберта едва слышно фыркнула:       — Нам бы это все равно не повредило.       — Тем не менее, мне пришлось бы долго и нудно объясняться с соседями. Собственно, все равно придется, но хотя бы будет проще. Полагаю, все спишут на небольшой сейсмический толчок.       — Мне нет до этого никакого дела.       — Знаю. Но я также рад, что ты наконец перестала убегать от самой себя.       Роберта все же подняла голову и пристально посмотрела на Дорранса. Взгляд его был полон печали, и Оно точно знало, чем она была вызвана.       — Да, я тоже. И… сегодня утром. Ты же тоже ощутил, не так ли? Не мог не ощутить. Один из Лучей перестал существовать. Который?       — Луч Орел-Лев.       — Значит, мой на очереди, — и тут же Роберта мягко рассмеялась, увидев растерянность на лице Дорранса. Словно тот очень сильно хочет, но никак не может поверить в услышанное. — И это означает именно то, что ты подумал.       — Так ты…       — Согласна стать новым Хранителем Луча Черепахи-Медведя. Вместо двух глупых и бездарно сдохших киборгов. Но у тебя в мозгах по крайней мере не завелись червяки, хотя долгое время я полагала обратное, да.       Запрокинув голову Дорранс рассмеялся. И в смехе этом явственно слышалось еще и облегчение. Роберта вторила ему, правда на порядок тише. А потом шепнула:       — Помоги встать. Пить хочу.       Дорранс тут же кивнул и осторожно поднялся, потянув Роберту за собой. Как только Пожирательница ощутила, что более-менее уверенно стоит на ногах, то немедленно высвободилась из объятий Дора.       — Все, дальше я сама. Довольно меня опекать, словно слабую человеческую самку.       — Я бы не помыслил оскорбить тебя подобным, — Дорранс тут же отступил от Роберты, и она удовлетворенно улыбнулась.       — О Луче я позабочусь, как только немного приду в себя. Каким способом, полагаю, тебе не сильно захочется знать. В конце концов, главное, что Луч выстоит, сколько бы ни потребовалось времени твоему драгоценному стрелку, чтобы закончить начатое.       Проговорив это Роберта отвернулась от Дорранса и, слегка пошатываясь, побрела прочь. Она знала, что он будет стоять в коридоре, провожая ее взглядом до тех пор, пока она не скроется из вида, но так и не проронит ни слова. Иногда, в очень исключительных случаях, Черепаха все же мог вести себя не как дурак, стоит признать.       Роберта шагнула в ванную комнату не потрудившись запереть за собой дверь. Это было ни к чему.       До упора выкрутив оба крана, Пожирательница подставила лицо под упругие струи и принялась жадно глотать воду, урча и то и дело с наслаждением облизываясь. Медленно ее серебряное платье истаяло. А затем Роберта без колебаний содрала с себя промокшие бинты. Каким же удовольствием было избавиться от этих противных тряпок!       Слабость навалилась на нее новой волной, боль в растревоженных водой ранах усилилась. Роберта опустилась на колени, а затем и вовсе привалилась плечом к выложенной простенькой зеленоватой плиткой стене. Она улыбалась.       Жажда, боль, слабость — все это было уже не столь важным. Вторичным. Вода омывала ее тело приятно согревая, и точно такое же тепло Пожирательница ощущала внутри себя. Новое, но на сей раз приятное чувство. Она была выжата до предела и опустошена, но одновременно с этим чувствовала легкость и спокойствие.       Очищение.       Жажда постепенно стихала. Тело расслабилось, боль стала меньше, и Роберта сползла по стене, ложась на дно ванной, закрыв зрячий глаз и полностью отрешаясь от всего материального. Вода лилась сверху, касаясь кожи, часть влаги стекала по стоку вниз, в глубины канализации, тогда как другая часть, игнорируя все законы физики взмывала вверх, образуя переливающиеся водовороты под самым потолком.       Сила, не сдерживаемая никакими внутренними барьерами, текла через Пожирательницу, нитями протягиваясь к городу, проникая в самые его глубины. Восстанавливая то, что оказалось почти утраченным. Оно это Дерри, а Дерри это Оно. Так было, так есть и так будет впредь.       Они — единое целое. Они будут жить. И пока они живут — Луч не падет.       Долгое время силы Оно питали Дерри. И теперь городу пришло время отплатить тем же.