Нарисуй мне шарик

      К тому моменту, когда медсестра заглянула в палату, чтобы позвать его на завтрак, Патрик ощущал себя совершенно вымотанным и сбитым с толку. И пусть сегодняшний сон, который был не совсем сном, принес с собой частичное облегчение, этого явно оказалось недостаточно.       Раньше Патрик был почти уверен, что хочет все забыть, но теперь его решимость дала трещину. Нет, Натали наверняка отпустит его точно так же, как отпускала и Пожирательница Миров, в том не было сомнений. Но хочет ли он сам отпускать ее?       Пожирательница Миров значила для Патрика очень много, но он точно знал, даже забыв ее, он все равно будет принадлежать ей. И все равно они воссоединятся в вечности. Они оба это понимали, и сегодня Патрик получил тому наиболее яркое подтверждение. И хотя бы насчет Оно отныне был совершенно спокоен. Но если он оставит Натали — то уже никогда не встретится с ней больше. Их пути разойдутся навсегда.       И впервые за долгое время Патрик ощутил, что не хочет рисовать. Его душа вновь рвалась на части, страстно желая и помнить, и не помнить одновременно. Но уже поздно было отступать. Его забвение и покой будут стоить ему части самого себя, пусть он даже и не будет этого знать. Теперь он осознавал это совершенно четко.       Иногда за покой приходится дорого платить.       Когда Натали зашла в палату, Патрик все еще пребывал в раздумьях.       — Мне совсем не нравится выражение твоего лица, — Натали ухмыльнулась, когда Патрик вздрогнул от неожиданности и резко повернул голову на ее голос, — я его уже видела. Тогда все закончилось плохо. Наверно, я пожалею, что выпытываю из тебя все, но это хотя бы будет честно.       Патрик лишь виновато взглянул на Нат, и тут же удивленно ахнул, когда она вдруг достала из просторной холщовой сумки несколько больших альбомов для рисования, набор простых карандашей и единственный маленький ластик.       — Думаю, тебе это понадобится, ты ведь еще не так хорошо говоришь. Только давай условимся, никакой писанины, хорошо? — Нат пристально посмотрела в глаза Патрику. — Только слова и рисунки, ладно?       — Хорошо, — слова все еще давались с трудом, но в одном Нат была права, не стоило останавливаться на достигнутом.       — Это славно, — Натали вновь запустила руку в свою сумку, и извлекла внушительную пачку бумажных платков, ножницы и бритвенные принадлежности. — Как видишь, я подготовилась к вечеру откровений. Может быть и тебя заодно в порядок приведем, что скажешь, Пат?       — Я не… против.       Удовлетворенно кивнув, Натали поставила посреди комнаты стул, и, когда Патрик уселся, принялась срезать чересчур отросшие пряди его волос, оставляя те длиной чуть выше плеч.       — Тебе всегда нравилось так носить. Я тоже кое-что помню, — Натали улыбнулась, и пусть эта улыбка не была настолько фальшивой, как вчерашняя, до глаз она все равно не дошла. Неудивительно, учитывая, сколько у Патрика появилось седых волос. Издали они не бросались в глаза на фоне его светлой от природы шевелюры, но вблизи становились хорошо различимы.       — Все в порядке, — Патрик накрыл руку Натали, заставив ее замереть, — теперь все… хорошо. Помни… это.       — Ты читаешь меня, как книгу, верно? — голос Нат дрогнул, но во взгляд вернулась былая уверенность.       Патрик улыбнулся и кивнул. Он совсем не хотел заставлять Натали снова грустить и изводиться из-за него. Не хотел больше причинять боль. Он не был уверен, что в итоге не причинит, учитывая все, что хотел ей рассказать, но по крайней мере собрался сделать все, чтобы той было как можно меньше.       Как только Нат закончила играть в парикмахера, Патрик отправился к умывальнику, чтобы закончить приводить себя в порядок. Когда все было готово он замер на несколько мгновений перед зеркалом, поражаясь, как сильно он теперь походил на себя прежнего. Разве что тени под глазами были глубже и лицо слегка осунулось. Он больше не видел в отражении загнанного взгляда беспомощной добычи, и решил, что это хороший знак.       Судя по искренней и довольной улыбке Натали, та была согласна с ним.       — Твои цвета стали чуть лучше, чем вчера. Это из-за меня? Мне можно начинать обольщаться?       — Возможно, — Патрик сел напротив Натали и взял в руки первый альбом. Та тут же напряглась и подобралась, не сводя с него напряженного взгляда. — Чтобы ты поняла… правильно, мне надо… показать тебе все с начала. С детства.       И Патрик принялся рассказывать. Все время говорить было невероятно тяжело, во рту пересохло, горло то и дело перехватывало, да так сильно, что Натали пришлось сбегать до буфета и выпросить графин с водой, чтобы хоть немного помочь делу.       Поначалу речь Патрика была обрывистой, состоящей в основном из коротких предложений или отдельных фраз. Куда охотнее и активнее он рисовал, ярко и наглядно показывая Натали, что же с ним происходило, что он видел и ощущал.       Патрик рассказал о своей самой первой встрече с Пеннивайзом и о том, как помог ему. Рассказал с чего началось их знакомство и о том, как Оно выручило его, когда Алый Король едва не уничтожил Патрика, затянув к подножию своей темницы.       Рассказал все, что помнил о мироустройстве, о Лучах, Хранителях и Темной Башне. Натали, которая тоже, похоже, немного во всем этом понимала, без сомнения благодаря долгому общению с Доррансом Марстелларом, даже помогала ему, задавая наводящие вопросы.       Патрик рассказал вкратце про Пожирательницу Миров, про то, что она из себя представляет, о ее связи с Дерри и о том, как ка-тет простых смертных едва ее не уничтожил. И только понадеялся, что Оно не сильно рассердится за такую откровенность с его стороны.       Чем дальше, тем меньше Патрик рисовал и тем больше говорил, речь его постепенно выравнивалась, становясь более связной, плавной и быстрой. В тот момент, когда он дошел до своего побега в Нью-Йорк вместе с Джошуа, Патрик с удивлением понял, что говорит легко и свободно, как в былые времена. И это больше уже не кажется таким уж сложным.       Судя по засиявшим глазам Натали, та тоже это поняла.       Впрочем, их радость быстро улетучилась, растворившись в тяжелых и болезненных воспоминаниях, о которых как раз начал рассказывать Патрик. Он поведал о Джошуа, о том, как едва не потерял себя, оказавшись под его влиянием и как в какой-то момент едва не лишился самой жизни. Как из-за его поспешных, продиктованных злостью действий Пожирательница Миров оказалась в смертельной опасности, и благодаря ему же чудом спаслась от казавшейся неминуемой гибели.       Рассказал о принятии собственных чувств к Оно, и о том, что они явно идут вразрез с понятием общепринятой человеческой морали, но самому Патрику уже глубоко на это наплевать.       Он объяснил еще раз, более подробно и уже без попыток смягчить углы, почему ушел в тот, второй раз. И почему он никак не мог поступить иначе.       Натали слушала его внимательно, кусая губы и иногда судорожно всхлипывая. Она оказалась крайне предусмотрительной, как выяснилось, и к тому моменту, как история подошла к концу, они на пару извели почти всю коробку бумажных платков.       Рассказ дался Патрику очень нелегко, казалось, он не просто говорит, а вновь проживает все наиболее значимые и подчас болезненные моменты своей жизни. Заново воскрешает их в памяти, яркие и четкие, счищая с них налет забвения, чтобы они заняли свое место в его памяти и уже более никогда не грозили пропасть.       Когда Патрик перешел к последней части своей истории — о том, что происходило с ним в другом мире — стало намного легче. В основном потому, что сам он почти ничего не помнил, и лишь сухо пересказывал факты, показывая Натали собственные рисунки месячной давности, сделанные еще тогда, когда память о тех событиях была относительно свежей и разрозненные образы еще получалось собирать в нечто единое. Сейчас, глядя на изображенных людей, Патрик испытывал странное чувство. Он знал, что все это произошло с ним, но при этом не воспринимал себя как участника этих действий. Как будто это была просто история, написанная кем-то о нем и не имеющая никакого отношения к реальности, история, которую он прочитал и случайно запомнил некоторые факты.       Все, что сохранила его память об ином мире — эмоции и крайне невнятные образы, подобные плохим фотографиям в старом альбоме без большинства страниц, но у него никак не получалось сопоставить их с теми событиями, которые, судя по рисункам, произошли с ним там.       Он поведал Натали о Дандело, о собственном плене, затянувшемся на несколько лет, и, фактически, ставшем причиной его теперешнего состояния, о Короле Роланде, его спутнице Сюзанне и маленьком храбром Ыше — не мог, правда, сказать, что стало с ними в итоге, но кто-то из них, кажется, точно погиб — которые стали его спасителями. Он рассказал о Темной Башне и ее жутком пленнике, о том, что он сделал с Алым Королем и тем самым освободился от гнета собственной Судьбы.       А еще показал ей часы — единственную вещь, которую он принес с собой из другого мира — красивые, круглые, золотые, на изящной цепочке. На крышке их были выгравированы роза, ключ и башня с небольшими окошками.       — Ты открывал их, Пат? — в голосе Натали прозвучало искреннее любопытство, граничащее с благоговением.       — Нет, и не стану. Это не мои часы, и все, что может быть внутри, не предназначено для чужих глаз. Возможно, когда-нибудь эти часы вернутся к истинному владельцу, если на то будет воля ка. А может быть и нет.       Закончил Патрик своим возвращением в родной мир и тем выбором, который милостиво предоставила ему Пожирательница Миров.       Когда рассказ завершился, за окном уже начало темнеть и часы посещений давно уже истекли, однако никто не спешил выставлять Натали вон. Возможно, доктор, который пару раз мельком заглядывал в палату, отдал такое распоряжение, обратив внимание на значительные и явно положительные сдвиги в состоянии своего пациента. Впрочем, разбираться во всем это ни Патрик, ни Натали не собирались.       Несколько минут прошли в полной тишине. Натали сидела абсолютно неподвижно, глядя на собственные сцепленные на коленях руки и сжав губы так, что рот превратился в тонкую полоску.       — Это… это все нужно хорошенько обдумать, — наконец заговорила Нат, все еще не глядя на Патрика. — В твоей жизни было столько всего, а я не знала даже и четверти. Ты жил и справлялся со всем этим совершенно один. Ну… почти один. Эта твоя Пожирательница Миров. Она ужасна, Пат! Я никак не могу понять тебя, отчего ты настолько сильно привязался к такому жуткому существу, но я не в силах тебя осуждать. И тем более подлостью будет пытаться требовать от тебя изменить свое мнение. Она… это Оно… на самом деле помогало тебе. Остается только принять это как данность. Возможно, только возможно, если у меня будет побольше времени все обмозговать, то я все же сумею взглянуть на это беспристрастно, а не как человек, взглянуть на вещи шире и понять, а не просто смириться. Ох… надеюсь я не причинила тебе своими словами боль?       Натали теперь взглянула на Патрика одновременно так виновато и печально, что у того защемило сердце.       — Нет, ты не сделала мне больно, — Патрик протянул руку и осторожно сжал в пальцах ее ладонь. Нат не вздрогнула, не сделала попытки вырваться, и это был хороший знак. — Ты не должна понимать Оно. Ты не обязана принимать Оно. Ты можешь даже ненавидеть Оно. Возможно, твое первое впечатление и правда изменится, как со временем изменилось мое, а быть может и нет. Если после всего ты просто продолжишь общаться со мной — я уже буду рад.       — Конечно продолжу, о чем ты вообще говоришь! — тут же воскликнула возмущенно Натали, и Патрик невольно улыбнулся. — С кем хочешь, с тем и води дружбу, это ведь не делает твоих друзей моими. Просто… теперь я понимаю, почему ты так повел себя. Почему не связался с нами. Ты хочешь все забыть, да? Знаешь, если бы я прошла через подобное, я бы попросту рехнулась. А ты сумел остаться самим собой.       — Если я все забуду, то уже не буду самим собой, — теперь уже Патрик опустил взгляд, выпуская ладонь Натали.       — Но ты получишь то, чего так сильно хочешь, так не все ли равно? — Натали поднялась и положила руку на плечо Патрика, слегка сжимая его. — А я буду счастлива зная, что с тобой все хорошо. Даже если не буду помнить разумом, сердце все равно будет знать.       — Спасибо, Нат, — Патрик поднял глаза и улыбнулся открыто и счастливо, Нат вторила ему и в ее улыбке уже не было фальши или натянутости.       — Мне пора, — Натали шагнула к двери и обернулась, взгляд ее был совершенно серьезен. — Я буду приходить, но давай не будем пока говорить о сегодняшнем. Мне надо это все уложить в голове. Сделать это самостоятельно. Если я захочу поговорить об этом, то первая заведу разговор, хорошо?       — Хорошо, — Патрик знал, что, скорее всего, этот разговор Натали уже не заведет никогда, попросту не успеет, но не печалился по этому поводу. Она не испытывала к нему отвращения, а о большем он и мечтать не смел, — как у нас всегда и было.       Натали одарила его благодарным взглядом и покинула палату.       В эту ночь Патрика впервые не потревожил ни единый кошмар.       Натали, как и обещала, приходила несколько раз в день, в часы, разрешенные для посещений, и более не нарушала распорядки больницы.       Почти все это время они с Патриком прогуливались по двору, болтая на совершенно разные темы. В основном говорила Нат, рассказывая о том, что творится мире, о новых веяниях музыки, моды и фильмов, о политике, о громких скандалах. И пусть самого Патрика такие вещи не особо волновали, но слушать обо всем этом из уст Натали оказалось на удивление интересно.       Они не обсуждали это, но каждый из них понимал, что отведенное им время заканчивается. Натали должна была со дня на день вернуться в Дерри, а потом и вовсе отправиться в колледж. Патрика же собирались совсем скоро выписать, его доктор уже подробно поговорил с ним об этом и даже дал контакты реабилитационных центров, как и обещал.       — Хотя, как мне кажется, они вам уже не особо и нужны, мистер Дэнвилл. Сдается мне, своего личного психотерапевта вы уже отыскали, и она даст сто очков вперед всем нашим дипломированным специалистам.       Патрик не мог не согласиться с доктором, ведь он и правда за эти дни стал чувствовать себя гораздо лучше. Вот только если все же начинать жизнь с чистого листа, то реабилитационный центр казался очень неплохой площадкой для старта.       — Завтра меня выписывают, — Натали, только зашедшая в палату, замерла у самой двери, опустив взгляд. Патрик же продолжил, стараясь не обращать внимания на липкую тоску, враз стянувшую его нутро. — Я уеду. Сначала в Нью-Йорк, а оттуда во Флориду. По правде говоря, я все еще сомневаюсь, но мне кажется, я так и буду сомневаться до тех пор, пока последнее воспоминание не покинет меня. Ты проводишь меня, Нат?       — Нет, — Натали все так же не поднимала головы и не шевелилась, голос ее был полон грусти и какого-то тоскливого смирения, отчего на душе у Патрика стало еще гаже, — но не потому, что обижена или разочарована. Просто сегодня уезжаю. Как раз тоже хотела сказать тебе. Я и так сильно задержалась, дольше, чем планировала. У меня почти не остается времени. Мне очень жаль, я бы хотела тебя проводить, но…       — Все хорошо, я все понимаю, — Патрик постарался ободряюще улыбнуться, понимая, что все равно улыбка вышла искусственная. И только надеялся, что Нат не примет фальшь на свой счет. — Я не хочу, чтобы у тебя начались проблемы в колледже из-за меня. Я справлюсь, все будет хорошо.       — Вот теперь я в это на самом деле верю, — Натали как-то не очень весело усмехнулась и ненадолго закусила губу, словно бы ведя какую-то внутреннюю борьбу. — Так значит, ты все решил.       — Я думаю, да, — Патрик отвернулся, теперь задумчиво глядя в окно. Так было немного легче говорить. — Ты мне очень помогла, Нат. Правда. Ты даже не представляешь как. Я очень благодарен тебе за это. Мне жаль, что все вот так заканчивается, но…       — Замолчи, Пат, — от довольно резкого тона, которым были произнесены слова, Патрик дернулся, и вскинул взгляд на Нат. Та стояла теперь прямо и не сводила с него глаз, в которых застыло странное, какое-то лихорадочное отчаянье. Так смотрит человек, которому уже нечего терять. — У тебя еще целая ночь впереди, ты еще не решил, ты еще можешь передумать… Именно это ты хотел сейчас сказать, да? Не надо. Я и так это все знаю.       Патрик замер, оторопело глядя, как Натали дрожащей рукой достала из кармана ключ, с третьей попытки попала им в замок и заперла палату. Затем медленно и немного дергано подошла к его кровати и села рядом. Вздрогнула, словно простынь, которой застелена кровать, раскалилась добела, и улыбнулась немного натянуто. Он теперь совершенно точно ощутил, что Нат боится, и в то же время ей владеет некая решимость, граничащая с одержимостью.       От ее пронзительного, цепкого взгляда все тело словно сковало по рукам и ногам, не осталось сил, чтобы пошевелиться и даже чтобы просто заговорить. Но Патрик и не хотел этого. И ощутил, что боится сейчас не меньше самой Натали. Боится разрушить хрупкое равновесие неловким движением, боится разбить повисшую между ними тишину неуместным вопросом, например, о том, как та вообще сумела раздобыть ключ от палаты. Боится, что сейчас окружающая его реальность попросту рассыплется на осколки, стоит лишь издать хотя бы звук.       Натали осторожно коснулась его ладони, и Патрик сам вздрогнул, не понимая до конца, что происходит.       Или как раз слишком хорошо понимая.       — Пообещай мне, — Натали стиснула его ладонь, и Патрик вновь вздрогнул, а потом и сам сжал тонкие девичьи пальцы. Эта отчаявшаяся и решительная Нат пугала его до дрожи и одновременно притягивала к себе с огромной силой. — Пообещай, что все решишь беспристрастно, чтобы ни произошло. Что ты не станешь считать себя чем-то обязанным. Не смей жертвовать своим счастьем и покоем ради меня или моей мамы, слышишь? Не смей! Меньше всего я хочу, чтобы ты был рядом и при этом медленно сходил с ума. Обещаешь, что примешь это свое окончательное решение сам, без оглядки? Никаких обязательств или вины. Ничего такого. Только ты и то, чего хочет твое сердце и душа.       — Хорошо. Я… я обещаю, Нат, — Патрик смотрел в ее голубые глаза не в силах отвести взгляда. Он отчетливо ощутил, что Дерри — его прошлое, тогда как Натали — настоящее. Сейчас они порознь, в разных временных пластах, но легко могут стать единым целым, стоит только пожелать.       — Это радует, — Натали улыбнулась уже куда свободнее и вдруг протянула руку, коснувшись его волос. Медленно запустила в них пальцы, не спеша перебирая светлые, слегка вьющиеся пряди. Она всегда держала дистанцию, а теперь эта неожиданная, но очень приятная ласка заставила кровь прилить к щекам Патрика. — Ты уедешь из Дерри и забудешь меня. А я забуду тебя. Но возможно эта твоя ка, или это твое Оно, или Мэтт, или все они вместе будут хоть раз в жизни милосердны, и я однажды встречу тебя вновь. Вновь познакомлюсь. И все же останусь рядом. Но даже если нет, я хочу хоть что-то о тебе сохранить…       А в следующую секунду, не давая ответить, не давая даже сориентироваться, Натали подалась вперед и прижалась своими губами к губам Патрика в неловком и немного неуклюжем поцелуе.       На одно жуткое мгновение перед глазами Патрика всплыло лицо Джошуа. Одержимое и беспощадное. Воспоминание, как тот прикоснулся своими губами к его губам вспыхнуло, но секунду спустя погасло, сметенное волной обжигающего тепла.       С Натали было по-другому. С ней всегда и все было по-другому. Потому что она никогда не причиняла по-настоящему сильной боли. Она всегда была рядом, если было нужно. И она уходила, если это было необходимо.       Нат никогда не вела себя подобно Джошуа. Никогда не вела себя подобно Пожирательнице Миров. Она всегда была другой. Близкой, теплой, родной.       Живой и по-человечески понятной.       Все тревожащие, болезненные, невыносимые воспоминания в одно мгновение ярко вспыхнули и тут же растворились. Патрик обнял Натали, прижимая к себе теснее, желая ощутить ее рядом, как можно ближе, чувствовать жар ее тела и дрожь, мелкую, но ощутимую.       Он ответил на поцелуй и больше не думал ни о Джошуа, ни об Оно, ни о Дерри. Более ничего не имело значения, лишь эти теплые губы, чуть подрагивающие пальцы, которые комкали его одежду, и блестящие голубые глаза.       — Нат, зачем? — Патрик с трудом прервал поцелуй, отстранившись. Он не хотел останавливаться, но было бы просто нечестно по отношению к Нат без оглядки дать себе волю. — Ты не должна этого делать. Не должна.       — Не надо, Пат, я все решила, — Натали вдруг улыбнулась, легко и радостно, и Патрик с удивлением заметил, что ее страх прошел, вытесненный наверняка той же теплотой, что сейчас наполняла его самого. — Решила уже давно. Помнишь, ты задал мне вопрос. Три года назад, перед тем, как убежать прочь. Помнишь?       — Да… — Патрик не сводил взгляда с Нат, и одновременно очень осторожно скользнул руками под ее блузку, ощущая ладонями мягкую, нежную кожу спины. Это было так невыносимо приятно. И в то же время он не мог, не имел никакого права позволять себе большего, как бы сильно ни хотелось.       — Так вот, мой ответ — да, — Натали чуть выгнулась, подставляясь под прикосновения, и потянулась пальцами к блузке, расстегивая пуговицы на ней. — Несмотря на то, что ты рассказал. Даже не так, благодаря этому — я все еще считаю тебя человеком. И я все еще люблю тебя, как бы нелепо и дико это ни звучало. Я не забыла. И, черт возьми, я хочу и дальше это помнить! Даже если мой разум забудет, я хочу, чтобы мое тело и мое сердце все равно сохранили о тебе память. Хотя бы так. Пожалуйста?       Патрик смотрел как медленно, сантиметр за сантиметром оголяется чистая, гладкая кожа с редкими маленькими родинками, разбросанными по ней подобно звездам. Он чувствовал, как становится все сложнее дышать, а еще тяжелее — держать себя в руках. Эмоции и возбуждение сплелись внутри в тугой жаркий клубок и не хотелось ничего иного, кроме как отпустить себя, касаться этой кожи губами и ладонями, видеть, как темнеют голубые глаза, слышать, как дыхание и пульс становятся все чаще.       — Нат, ты уверена? — Патрик услышал свой собственный хриплый от накатывающих ощущений голос словно бы со стороны. — Если мы не остановимся сейчас… останется только идти до конца. Но я… не хочу случайно причинить тебе боль. Не хочу сделать что-то против твоей воли. Но боюсь, что не сумею прекратить, если все зайдет слишком далеко.       — Глупый… — горячие пальцы Нат легли на его губы, прерывая поток слов. — Я уверена, как никогда. Я доверяю тебе и знаю, что ты будешь нежен и аккуратен. Знаю, как и то, что мне, возможно, все же будет больно. Или просто не будет так уж приятно. Но это не страшно. Это нормально. Ты и я, только это имеет значение. И уж поверь, я не развалюсь на части.       — Эй, Нат, — Патрик прижал ее к себе, утыкаясь носом в шею, вдыхая запах ее разгоряченной кожи, который смешивался с тонким ароматом каких-то цветочных духов, — эти слова мне положено говорить тебе, а не наоборот.       В следующую секунду они негромко хором рассмеялись.       — Так значит — да? — голос Натали едва заметно дрожал.       Вместо ответа Патрик увлек ее в новый поцелуй.       И Натали оказалась права. Лишь они сами в тот момент имели значение, их чувства, подкрепленные нежностью и теплом, отчего все иное попросту отходило на второй план.       А когда Нат ушла, забрав с собой лимонное дерево и старательно пряча слезы с тоской за радостной улыбкой и слегка наигранными пожеланиями счастья, Патрик еще долго сидел, глядя в окно и бездумно листая альбом для рисования.       Даже после того, как стемнело, он так и остался сидеть, и не подумав ложиться спать. Патрик открыл чистую страницу и, поддавшись внутреннему порыву, быстрыми точными движениями нарисовал два девичьих портрета.       Натали и Роберта.       Те, с кем рядом он был по-настоящему счастлив. Те, кого он сам мог сделать счастливее, если бы захотел. Или хотя бы мог помогать по мере сил. Его прошлое, которое он не хотел забывать так же страстно, как мечтал позабыть пережитый им кошмар.       Но помнить их означало обречь себя на тягостные воспоминания. Если он сохранит память, то невольно останется в игре, той самой большой игре мироздания, которая все еще длилась, и, скорее всего, не закончится никогда.       А если он отступится, как и хотел, если позволит себе забыть — будет ли он когда-нибудь настолько счастлив? Не помня тягот, сможет ли он ценить тот покой, который будет ему дарован?       За покой приходится дорого платить, да.       Но иногда за счастье приходится платить еще больше.       Патрик просидел, не смыкая глаз, до самого рассвета. Как только солнце залило палату ярким светом, он прикрыл глаза и позволил себе представить, как было бы хорошо просто плыть по течению, живя без оглядки, без тревог и без сожалений. Не помня прошлое, не думая о будущем.       Когда Патрик забрал все необходимые бумаги и покинул больницу, в его душе больше не было тревог и сомнений, они растворились так же, как рассвет прогнал ночной сумрак.       Он отправился на автовокзал Бангора и купил билет до Дерри. А еще — букет белых лилий, большой альбом для рисования и целую коробку стирательных резинок.       И пусть в его жизни не будет того покоя, о котором он мечтал, Патрик Дэнвилл был уверен — он будет по-настоящему счастлив.       И за это не было жаль заплатить такую цену.