Шут и младенец

С войны было идти куда веселей. Помнится, миновали последний перед Вилльневом город, хоть убей, не помню, как называется, вышли за ворота, и вдруг Гастон, ухмыляясь, вытащил из кармана леденцового петушка. - Вот, на базаре спиздил. Лопай, а я полюбуюсь. Я тогда еще не начал встревать по сладкому, но нашел идею просто замечательной. И слопал. Прямо артистически слопал. Надругался над предназначением бедной птицы - быть невинной детской усладой - так, что чуть от хохота оба не лопнули, а потом устроили привал в стогу сена. Солнышко в небе склабилось на все эти безобразия, впереди была целая мирная жизнь, и чтоб я сдох, если мы тогда хоть немного брали в толк, чем она так уж особенно отличается от военной, кроме того, что не под пулями и без муштры... Теперь мы вступаем в тот же город, и он обшарпанный, серый и недобрый. Мне сейчас так лучше не придумаешь - а Стэнли, бедняга, совсем что-то сник. Сидит в седле, как ворона под дождем, молчит и зыркает туда-сюда. - Не боись. Сейчас таверну найдем, помоемся там как следует, постираемся. И выспимся - на белых-белых простынях, специально закажем, чтобы белые и крахмальные, а не уляпанные чем попало. И отдыхать будем. Пару-тройку дней, не меньше. А то, когда всякая тварь видеться начинает, это верный знак, что устал. Вот однажды мы из окружения выходили - так я волка видел. Громадного, каких не бывает; выбегал впереди на дорогу и глядел. А идти надо прямо на него, потому что, если развернешься - прямо в лапы к врагу попадешь... Мы тогда надрались до чертиков: я со страху, а Гастон за компанию. А потом на гауптвахте за это вместе сидели. Кажется, снова лишнего сболтнул. Но что ж делать, если без Гастона мне и вспомнить толком нечего? Разве детство, но его я уже довспоминался в свое время, хватит. - Скажи мне... Малахольный. - Ёбнутый. Просто при мирных барышнях было неудобно окликать, вот и заменили. На самом деле, далеко не сразу, сначала просто Стукнутым был или Тронутым - но кому они нужны, те подробности, кроме меня. - Ёбнутый. Почему ты мне настоящее имя так и не сказал? Оно у тебя есть вообще? - Есть. Вот оно как раз. - Да ну тебя. - Это тебя ну. Скажи вот мне на милость, что в твоем имени настоящего? Им тебя папа с мамой назвали, когда ты только и делал, что в пеленки гадил, и то раз на десять промахивался. Но не называть же всех Засранцами - вот и крутятся как хотят. А потом смотришь, назвали "Гастон", а получился... мудозвон. Стэнли нерешительно фыркает. Потом еще раз. И вдруг начинает неудержимо смеяться. Вот уж не было заботы, истерика у парня, что ли?.. Но он трясущейся рукой тычет куда-то вперед и вверх, и, проследив, я вижу причину. Вывеска. На вывеске - развеселый козлище с закрученными рогами, с громадной пенящейся кружкой в копыте. Рядом, для грамотных, написано. Я могу разобрать, но лень, проще спросить умельца. - Чего там? - "Пьяный Муфлон"! - Тоже в рифму. Ну, это знак. Зайдем. Это оказался даже не кабак, а как раз городская таверна, поэтому здесь постановили и засесть. Таверна хорошая, даже простыни нашлись - хоть и не крахмальные, но вполне себе белые. И помыться тоже. И зеркало. Интересно, это седина или просто какое-то лесное говно налипло? А вот это - совершенно точно репейник. И еще один. А рожа-то обросла! Хоть портрет пиши: из дикого леса дикая тварь... Как нас сюда только впустили? Испугались, наверное. Вычесывание, бритье и помывка придали бодрости, поэтому спать не завалились, а пошли спустились пожрать и выпить. Стэнли, видимо, наконец-то расслабился - и немедленно по этому случаю накидался, как школяр. Я отвел его спать, совершил заодно известные манипуляции с пьяным телом, парой-тройкой кружек воды и умывальным тазом - чтоб быстрей заснул и легче встал, поросенок эдакий. Хотя это я к нему несправедлив. Он ведь не ругался и не удирал, когда посреди романтической прогулки под луной я вдруг принялся сбивать настроение, уделывая с перепою один из розовых кустов принца Адама - крутился вокруг, волосы держал, и даже добыл потом воды пасть прополоскать. Чем он мне теперь виноват - тем, что не Гастон? так это хорошо как раз. Надо спуститься и пить дальше, надо прийти в себя и надо вспоминать плохое. Например, гнусное вранье, которое выдавили из меня проклятые теплые ладони на плечах и проклятые глазищи - совсем близко... Или свое жалкое блеяние - которое когда-то, когда Гастон к нему прислушивался, казалось просто терпеливыми, проникновенными словами. Или дурацкий клавесин с дурацким похоронным маршем, сыгранным не иначе как по Малахольному и его не оправдавшему себя способу сохранять остатки рассудка. Но вместо этого в голове неотступно отстукивает: Однажды нассал в сине море Гастон - И вышло оно из границ. Еще говорили мамзели, что он Имеет десяток яиц! Кто так пьет, как Гастон? Кто ебет, как Гастон? Чья пиписька не влазит в молочный бидон? И прочее в том же духе, который в Вилльневе бы нипочем не оценили. Про муфлонов, кстати, там тоже что-то было, помнится. Гастон тогда ржал так, что под стол сполз, а потом вылез, посерьезнел и взял с меня честное слово никогда не исполнять эту песенку на публике. Годы спустя я придумал к ней новые слова, вполне пристойные - хоть при детишках пой, хоть при барышнях. И только мы двое знали, откуда там взялось про десяток яиц или про мощную... шею. Теперь знаю я один. А скоро, наверное, и вовсе знать никто не будет. - Эй, приятель! Свободно? Тут ведь как. Занято, конечно: один мертвый, другой спит, третий я. И четвертому будут тут не... - Срань господня! Вот это да! Объятия до хруста, хлопанье по плечам, стук кружек, - все как полагается. Щелкач за прошедшие годы заматерел, дорос вширь, усищи зачем-то отрастил дурацкие, не к лицу совсем. А на правом глазу - щегольская черная повязка, украшенная какими-то блестящими хернюшками. - А я, честно говоря, думал, ты уже того. - Я тоже! Но не отпустили так просто с этого света. Теперь собой торгую, в смысле, ландскнехт, гы! - А я так... промышляю помаленьку чем попало. Где спою, где в карты сыграю, глядишь и обед. Или даже пьянка. Воевать больше не хочу, надоело. - Ну сам смотри. Оно же дело такое, оно умеет ждать. Глядишь, надоело, а глядишь... Да, а Гастон где? Щас, поди, в подсобке кого-то трахает, а ты, как обычно, бухаешь от ревности? Гы-гы. - Нету Гастона. Погиб. - Ох ты ж. Как? - На охоту пошел. И... не повезло. - А ты что же? - А меня еще раньше свалили. - Да... вот так оно вот. - Помянем. - Не чокаясь. Эк оно прилично-то выглядит у меня. Хотя это все вопросы жизни и смерти. Выживи тогда Гастон - я бы говорил: он охуел, а я заебался. А сейчас смысл на мертвецов жаловаться? Правда что, помянем и все. Сколько их было. Много их было. Кто на второй день на передовой поймал свою пулю; кто почти всю войну прошел и помер под конец от кровавого поноса; кто, как приличный человек, геройски погиб в генеральном сражении - а кого доконала мирная жизнь. Нас еще не доконала - сидим вот и пьем. Может, завтра голову проломят или траванемся насмерть, а пока сидим и пьем. И будем пить.