Эти роли не для нас

Утро для Хенрика наступило слишком быстро. Точнее даже не столько быстро, сколько странно. Как это ещё объяснить, когда просыпаешься не от будильника или собственного регулятора организма, а от, мать вашу, стояка, причём не от каких-либо пошлых снов, а от, так сказать, внешних факторов? Хенрик сквозь сон почувствовал, как что-то трется о его пах. Настойчиво, и в то же время как-то мягко, но этого уже достаточно, чтобы утренняя физиология дала о себе знать. Как же не вовремя. Тарьей лежал спиной, прислонившись вплотную. — Ти… — хриплый голос позвал парня, но тот, кажется, до сих пор спал, ёрзая во сне. Ну зашибись! Этот ребёнок может спать, пока у Хенрика от его действий начинает вставать. Куда там, уже далеко не начинает! — Тарьей! — уже более громко позвал, собираясь просить прекратить, и только тогда младший наконец — таки начал просыпаться, разлепляя свои глазки. — Что? — все также лежит на одном боку, развернувшись спиной, голос сонный. — Ты… серьёзно спишь? — Да, сплю…— на самом деле не совсем, но Хенрику об этом знать не обязательно. — Эм… — Хенрик замолчал, уже обдумывая дальнейшие действия. Ему нужно в ванну. Определенно нужно. — Что-то не так? — Сандвик развернулся на сто восемьдесят градусов, и теперь его лицо находилось на одном уровне с лицом Хенке, хотя, возможно, чуть ниже. Тарьей прижался всем телом к Хенрику. Буквально, всем телом. Когда он почувствовал, что ему в бедро упирается, что-то твёрдое, не мог сдержать улыбки, пряча лицо. — Ти…мне нужно кхм… удалиться. — Что? — не понял младший, ну или сделал вид, что не понял. Сути же не меняет? Однозначно нет. Если бы младший не лукавил. — Ты слишком близко… — Хенрик попытался высвободиться из медвежьих объятий, хотя эти ручки и сложно было назвать лапами, — Мне нужно в ванну. — Зачем? Я и так здесь. Полежи со мной ещё немного, — с нотой каприза захныкал. Тарьей, подобно маленькому щенку, примостился ещё удобнее, при этом невинно глядя прямо в глаза своему парню. Сам провоцирует, гаденыш, в то время как Хенрик уже начинает придумывать себе отмазки, которые вскоре будет твердить сам себе, когда трахнет этого малыша. Невероятно. Однако же… нет. Нужно держать себя в руках, хотя шансы дойти до ванны с каждой секундой стремительно близятся к нулю. — Ти, ты ерзаешь и вызываешь соответственную реакцию моего организма. Хватит. — Может… тебе нужна помощь? — тут Хенрик понял его изначальный замысел. Вот же, а Хенрик ещё умилялся этим изумрудным глазам. Мысль сама пришла в голову, проламывая дверь выстроенных принципов. Старший уже склонялся тому, что все должно просто пойти в черту. Тарьей сам напросился. Да, именно. Это нечестно, что Хенрик заботится о младшем, а Сандвик все больше начинает вести себя откровенно, прекрасно зная, что тот смотрит голодным взглядом, не позволяя себе большего. Достаточно с него. Терпение Хенрика лопнуло. Старший тут же перекатился, переворачивая парня на спину и подминая парнишку под себя, вызывая тем самым немного испуганный взгляд, который почти сразу исчез, оставляя только осадок. Однако в глазах так и читается растерянность, вперемешку с похотью. — Ты понимаешь, что если сейчас я сорвусь, то ты и сидеть не сможешь? — слишком сексуально произнёс у самого уха. По телу Му пробежалась тысяча мурашек, после чего он понял, как влип. Но теперь уже поздно отступать. Да и не за чем это. — Вот и отлично. Хенке резко поцеловал Ти, сжимая пальцами его бёдра. Глубоко, требовательно. Ну и на что только Тарьей подписался? Говорят, любовь делает человека сумасшедшим. Что ж, так и есть. Хенрик запустил язык в такой податливый рот, одновременно оглаживая тазовые косточки. От каждого прикосновения кожа парня горит, становится приятно. Приятно от того, что сейчас Хенке принадлежит ему и только ему. Руки Холма по-хозяйски забралась под футболку, лапая младшего. А вскоре Тарьей и сам не заметил, как вовсе оказался наполовину раздет. Поцелуями старший стал спускаться вниз. Сначала тот обвел языком соски, которые к тому времени уже успели затвердеть. Вобрав один в рот, пальцами второй руки парень принялся сжимать и второй, посылая разряды возбуждения по всему телу. Тарьей в это время закрыл глаза, отдаваясь ощущениям. Как там говорят, второй раз уже не так болезненно? Наплевать. Сандвику хочется большего. И в то же время грядёт некая боязнь. Не такая, как когда человек боится и не хочет чего-то. Это другое. Хенри так страстно и одновременно нежно это делает, что в животе уже давно порхают бабочки. А с каждой секундой в паху становится все теснее. Рука Сандвика сама собой сжимает простынь, пока Хенке начинает спускаться ещё ниже, обводя языком пупок. Тихие стоны уже заполнили комнату, а воздух, казалось, становился все горячее. Руками старший продолжил ласкать молодое тело, гладить рёбра, большими пальцами задевая те же соски, сжимать бёдра. Несильно, чтобы не было синяков, а нежно и трепетно. Хенрик по-прежнему жалеет его, сдерживая себя. Нетерпеливый стон из уст Ти отрезвил. Одним рывком Хенрик стянул последний элемент одежды мальчишки — домашние штаны. Щеки Сандвика моментально вспыхивают, как и в первый раз. Хенке это замечает и улыбается. Ти никогда не прекратит смущаться, даже когда именно он будет инициатором. Член уже болезненно изнывает, требуя разрядки. Обоим уже больно, но Холм не спешит. Медленно снимает одежду, смотря пронизывающим взглядом прямо на Ти, глазами уже давным давно владея хрупким телом. Тарьей в это время, нервно кусает губу, чувствует, что ещё немного, и он, наверное, сам набросится на старшего, не в силах больше терпеть эту пытку. Наконец, сняв одежду, Хенрик снова растягивает момент, из последних сил сдерживаясь, чтобы не войти в мальчишку сразу, а доставить удовольствие своему новоиспеченному парню. Поцелуями он прокладывает дорожку от изящного пупка к паху, доходя, но самого основания, носом зарываясь в пелену мягких лобковых волос. Тарьей уже стонет, не в силах что-либо сделать. Старший крепко держит за бедра, снова беря всю инициативу на себя. — Х-хенке… Пожалуйста, — на очередном рваном выдохе он хватает за руку парня, умоляюще смотря в голубые глаза. У старшего от вида раскрасневшегося лица школьника, который буквально умоляет его, кажется, срывает крышу. Поцелуем он снова впивается в сладкие губы, одной рукой уже доставая смазку и презервативы.  Смазав пальцы и колечко сжатых мышц, Хенке вводит сразу два пальца, заставляя младшего болезненно простонать в поцелуй. Он шипит, жмурясь. — Мы можем не делать этого, если не хочешь? — слышится спокойный голос, и Тарьей резко распахивает глаза. — Нет! — Но ты… Я не хочу, чтобы тебе было больно, малыш… — целует где-то за ушком, все ещё массируя тугие стенки ануса. Тарьей непроизвольно начинает выгибать спину. —  Мне будет больно, если ты сейчас остановишься. Собираясь с мыслями, поймав уверенный взгляд зелёных глаз, старший тянется за шуршащим пакетиком, пока его не останавливает рука. — Хенке, я хочу, чтобы ты… ну…— он не договаривает. Молчит, в то время как лицо уже напоминает помидор. — Ти… ты хочешь, чтобы я не использовал презерватив? Младший мнётся и неуверенно кивает. — Я хочу ощутить именно тебя… Пожалуйста… — пальцами сжимает руку сильнее, чувствуя, как та поддаётся. — Ты не боишься? — снова этот взгляд, разъедающий своей заботой, от которого Тарьей готов кончить уже сейчас, но нет. — Я чистый, если ты об этом. А тебе я доверяю, поэтому… Много слов не понадобилось. Хенке без лишних слов опять навис над парнем, устраиваясь между его ног. Терпеть больше не было сил, и Хенрик, приставив головку к входу, медленно начал входить. Глаза Сандвика предательски заслезились. — Тшш… все хорошо, — снова этот успокаивающий голос у основания шеи. Тарьей неосознанно сжимается, отчего у старшего все плывёт перед глазами. Настолько было туго. — Малыш… расслабься. Веришь мне? — доверчивый кивок. — Хорошо. Постарайся как можно больше расслабиться. Тарьей послушался. Он сделал глубокий вдох и выдох, после чего попытался как можно больше обмякнуть в тёплых руках. И это срабатывает. Холм начинает медленно двигаться, одновременно целуя лицо, нос, щеки Ти, оставляя алеющие засосы на шее. Рука младшего снова тянется сжимать простынь, и Хенрик не позволяет. Он накрывает одной рукой тонкое запястье. Когда очередной стон срывается изо рта Сандвика, Холм уже не церемонится, начинает входить и выходить быстрее. Если бы кто-то раньше сказал, что эти двое занимались бы подобным по своему желанию, это выглядело бы как полнейший бред, не иначе. Но вот сейчас они действительно счастливы. Тарьей уже не знает, куда деваться под напором тела. Распластавшись на кровати, он уже сам насаживается на член старшего, и он вздрагивает, когда чужая рука касается его затвердевшего достоинства, начиная надрачивать в такт толчкам. Свободной рукой Хенрик касается рёбер, входя под новым углом и попадая точно по той самой точке, когда Тарьей ещё громче стонет, выгибаясь и блаженно закрывая глаза. Комната уже просто пропахла сексом, и единственное, о чем они могли бы подумать, так это о том, чтобы стены не пропускали их крики. Но, по правде говоря, сейчас обоим глубоко плевать. Оба уже находятся на пике блаженства. И сейчас то Тарьей понимает, что он чувствует Хенрика вживую, без защиты. Чувствует, как внутри что-то хлюпает, и как по его ногам стекает естественная смазка Хенке, вперемешку с его собственной. От этих мыслей живот ещё сильнее начинает сводить, и парень чувствует, что ещё чуть-чуть, и он взлетит в воздух. — Хенке… я, кажется, сейчас… — Знаю, малыш. Проходит ещё немного времени, во время которого член старшего так и продолжает проходится по простате, и с каждым разом это посылает новый разряд по телу. Громко вскрикивая, младший кончает первым, изливаясь в руку своего парня. Хенке делает ещё несколько толчков, и последний удаётся как раз снова по чувствительной точке, и он кончает в Сандвика. Им нужно пара минут, чтобы отойти от шока и той эйфории, что кружит в душе, после чего Хенрик выходит из парня, ложась рядом и чувствуя по истине родного человека. Это был первый раз для обоих, вот так просто без защиты. Тарьей смотрит в глаза Хенрику и понимает, что он не сможет без него. За эти дни он слишком сильно привязался к этому «взрослому», что теперь вряд ли куда-то уйдёт. — Как ты себя чувствуешь? — Как никогда раньше.

***

На съемках было до тошноты обыденно. И одновременно круто, за исключением того, что все в комнате откровенно пялились. Ещё бы, на Сандвике засосы, а на Холме пара тройка царапин, во всю спину, которые, к слову, были отличным дополнением «кухонной сцене». На их репетициях и самой игре все улюлюкали, завороженно смотря. Одно дело, услышать, что лит двое встречаются, а другое дело лицезреть это вживую. И никто особо на них не злился из-за утреннего опоздания. Ведь дураку понятна причина. Но несмотря на свою оплошность, каким-то образом ребятам удалось выкрутиться. За один день они уже успели отснять все сцены восьмого эпизода по сценарию. Хенрик постоянно подмигивал, смущая мальчика. Под конец дня ждало самое сложное — сцена в отеле. В разговоре на ресепшене Хенрику не суждено было запомнить датскую фразу, однако же он постоянно обнимал Ти. Импровизация на ура, а вот с выключением камеры Тарьей заржал в голос. — Это было ничтожно, Хенке. — Ты, смотрю знаток датского? — опять смотрит интригующе, — Я говорил, что когда ты произносишь мое имя так, я непроизвольно начинаю хотеть тебя? Последнюю фразу прошептал у самого уха. Тарьей резко отпрыгнул, краснея. — Мы же на площадке. — Так я ничего и не делал, — хитро пожал плечами. Тарьей закатывает глаза и отворачивается, а у самого на душе кошки скребут. Последняя на этот день сцена их «любви». Точнее Исака и Эвена. С лифтом было все куда просто, но в номере на Ти нападает легкая паника. Успокаивают только руки, опустившиеся на плечи. — Нервничаешь? — Нет, — лжёт. — У тебя коленки дрожат, — по-доброму улыбается. — Окей. Да, ты меня раскусил. Это тебе не дома трахаться… — возможно, Тарьей сказал это немного громче, чем предполагалось. Несколько человек из операторов обернулись, но получив дерзкое «чего?» занялись своими делами. — Не говори это слово в отношении себя. — Простите, конечно, но я сейчас немного не в духе, потому что мы должны будем лапать друг друга и при этом… — Успокойся. Тут уже и так наверное все знают о нас, так что все будет нормально. Представь, что мы дома, и вокруг никого нет. Хенрик притянул мальчишку за шею, трепетно поцеловав в губы. Операторы ещё долго возились со своей техникой, настраивая ее на нужный лад. Сложности искусства кинематографии, не иначе. Во время сцены Тарьей заметно нервничал, что не нравилось старшему. Как только послышались слова Юлие о том, что запись началась, Холм сразу впился губами в губы туманного Сандвика, который с этим действием и подавно теряется, растворяясь в воздухе. Сказать, что некоторые офигели — ничего не сказать. Так страстно Хенке ещё никогда не целовал своего мальчика. И пусть этого не было в сценарии, но ведь помогло же? Тарьей начал реагировать на прикосновения незамедлительно, даже слишком быстро. Голубоглазый продолжал целовать шею, поцелуями проходясь по бледной коже. Соски он старался не трогать. Все таки они не дома, и рисковать бы не хотелось. И уж какой там рейтинг четырнадцать плюс? Все восемнадцать. Хенке не засекал, сколько он уже ласкал своего любимого, как наконец-таки послышались заветные слова «стоп, снято» и оханья со стороны абсолютно всех. Тарьей все ещё лежал на кровати, не желая отпускать. Группа уже начала расходиться. — Ты чего? Все хорошо. Юлие в восторге от снятых материалов. — Да знают. я, что все хорошо, но вот у меня не очень. Взгляд падает вниз, после чего Хенрик замечает нехилый такой стояк сквозь ткань боксеров. — Пошли, — хватает за руку, одевая опешившего Сандвика на ходу и выбегая с места съёмок. Вроде все замечательно, как нельзя лучше. И все же проблема всегда рано или поздно приходит, при чем именно оттуда, откуда в данный момент меньше всего ждёшь.