На улице уже глубокая ночь. Никого нет, только юный Тарьей, который еле дошёл до когда-то родного дома. Когда-то… всего ничего, но чувствуется, что он не был здесь лет так десять.
Неуверенно стучит в дверь. Ждёт. Мнётся, перекатываясь с пяток на носки и обратно. За эти пару минут он успел тысячу раз переосмыслить своё решение и подумал просто уйти. И куда бы он пошёл? Именно. Некуда ему сейчас идти.
Му еще раз стучит и тут же дверь распахивается и перед ним предстаёт зеленоглазая русоволосая женщина лет сорока в махровом халате и с аккуратной причёской до плеч.
— Тарьей? — ненаигранное удивление на ее лице.
— Привет, мам… надеюсь вы не против, что я без звонка.
— Что? Нет! Конечно же нет! Проходи, — женщина широко распахнула дверь, впуская сына и странно на него поглядывая, пока тот снимал верхнюю одежду. Ещё бы.
Обидно, она даже не обняла его…
— Мэритт, кто пришёл? — со второго этажа спустился мужчина худощавого телосложения с темно-русыми вьющимися волосами. Также в халате.
«Родители не изменились»
— Тарьей, вот так сюрприз, — начал было отец Лоренс, но заметив вид подростка, расширил глаза, — И кто тебя так?
— На улице напали, — честно ответил. А смысл врать? Им особо нет дела.
— Я принесу аптечку, — Мэритт скрылась из виду.
— Ну… садись. Уже не помнишь, где находится диван? — Лоренс попытался пошутить, но это только добавило разговору ещё больше туманности.
Без лишних слов парень принял предложение и удобно разместился на белом кожаном диване. В это момент в гостиную опять вошла мать, только уже с коробочкой разных колбочек, в которых Тарьей не особо разбирался. Он — не Исак, и не на медицинском, так что он знает только несколько препаратов. А вот его мама, между прочим, — отличный врач.
Пока Мэритт принялась за обработку ссадин, повисла неловкая пауза. Сандвик вспоминал прошедшие события, погрузившись в себя, пока его не отрезвил голос отца:
— Как у тебя дела?
«И ты ещё можешь спрашивать, какие дела?» — Сандвику хотелось все высказать, но он не сделает этого, потому что сейчас ему попросту не хватает решительности и моральных сил.
— Все в норме, стараюсь понемногу готовиться, но, правда, большую часть времени отнимала работа, — от последнего слова родители немного вздрогнули, на что и рассчитывал Тарьей. Пусть из хоть немного уколет совесть.
— И до сих пор?
— Нет, сезон закончен, — глаза снова предательски заслезились.
— Подними футболку, — не просит, скорее, требует женщина, и подросток слушается, хотя и чувствует себя до ужаса неловко.
По рёбрам шли сплошные синяки, да и по животу тоже, Мэритт невзначай открыла рот. Боль была уже не сильная, не такая, какая была до этого. Мазь, заботливо нанесённая матерью, больно, но терпимо жгла.
И все же Тарьей не понимает, зачем родители все это делают. Он только хотел поговорить, даже не собирался просить обрабатывать следы избиения.
— Мам, пап, я хотел с вами поговорить, — окликнул взрослых Сандвик, когда женщина встала с дивана, собираясь отнести уже ненужные лекарства.
— Что-то серьёзное, или тебе денег не хватает? — засмеялся отец, заставив закатить глаза.
« Очень смешно, пап»
— Если бы и не хватало, я бы не попросил, — пробубнил себе под нос так, чтобы его не услышали.
— Так о чем ты хочешь поговорить? — миссис Му снова спустилась в гостиную.
— Короче говоря, я — гей, — да, такого признания родители не ожидали. Челюсти обоих почти что мыли полы.
— В смысле? Если это шутка, то не смешно.
— Нет, мам, это не шутка. Я влюбился в парня, — тяжело вздохнул.
Повисло неловкое молчание.
— Кхм, — кашлянул отец, — Можешь собой гордиться, теперь ты официально худший сын.
Тарьей грустно улыбнулся.
«О, поверьте, сейчас я от себя тоже не в восторге; и это ещё мягко сказано»
— Но я решил выучиться и поступить на юридический. Там действительно хорошие зарплаты и… — начал оправдываться под изучающие пары глаз, — Да и мне, честно говоря, проще учить право и политику, чем химию или ту же самую биологию.
Врет. Ему фиолетово, что учить.
— Хоть одна хорошая новость. Хороший выбор, сынок, — широко улыбнулся, — Правда я не в восторге от того, что ты будешь заниматься сам знаешь чем с парнем.
Прямо, слишком прямолинейно, что Тарьей неконтролируемо краснеет.
— Это в прошлом. Мы расстались. Просто хотел, чтобы вы знали.
Парень опустил голову. Он не хочет, чтобы видели его слезы. Тихо всхлипывает, стараясь унять дрожь в голосе.
— У меня проблемы с квартирой.
— Так всё-таки не хватает денег? — снова ухмыльнулся отец.
— Хозяйка решила отдать квартиру другим владельцам, а с другом я рассоримся и… в общем, теперь мне негде жить, — наконец-то поднял свои глаза на родителей. Говорить, что он жил с парнем, со своим парнем, — это слишком.
— Без проблем, мы не против, ты же все-таки наш сын, — обняла юношу Мэритт.
«Интересно, пару дней назад вы бы тоже так считали?»
Сандвик осторожно обнял в ответ.
Теперь, должно быть, все отлично. Просто прекрасно, потому что Тарьей дома со своей семьёй. Только вот семья ли это? Мать, ещё, возможно, да. Но отец по большей части относится отстранённо. В принципе, Му и не рассчитывает на большее. Хотя бы сейчас у него есть крыша над головой, а с чувством, что он сидит в родителей на шее, подросток как-нибудь справится.
Удивительно, правда? В семнадцать лет другие дети представить себе не могут, как это, — жить самому и самому зарабатывать себе на жизнь, а Тарьей чувствует себя паршиво от того, что другие считают нормой.
В комнате Сандвика ничего не изменилось. Но, правда, заметно, что мать прибирала. Остаток вещей все также лежали на полках. Фотографии, кубки с детских соревнований по футболу, — все это осталось стоять на своих местах.
Тарьей плюхнулся на кровать, замечая, что она не такая хорошая, как ему казалось в детстве. У Хенрика намного лучше, мягче и больше. В голове всплывают картинки, как старший ласкал юное тело, проводил руками по чувствительным местам, целовал шею. Как же было хорошо. А сейчас в сердце пусто, как и на душе.
«Перестань о нем думать»
В ванне Му стоял четверть часа, рассматривая засосы на ключицах. И один на шее.
«И это родители видели? Стыд то какой»
— изначально подумал Му.
Но поразмыслив понял, что весь покрыт такими «засосами»-синяками. Родителям знать совсем не обязательно, что эти синяки не от тех парней в темном переулке, а от чужих губ, когда-то страстно кусающих и засасывающих нежную кожу.
Следующим действием будет выбросить карту. И это не занято много труда. Всего-то одно сообщение и тут же маленькая картонная карта полетела в мусорное ведро. Только когда часы пробили далеко за полночь Тарьей «освоился» и наконец лёг в холодную постель, которая так и требовала чужого тепла.
***
Хенке в это время уже обыскивал всех, кого мог. Ребята из каста ничего не знали, все как один говорили что видели, как парнишка куда-то ушёл и больше не приходил.
«Ну да, спасибо. Очень информативно»
Улицы Осло тоже были прочесаны. Надежды найти своего Ти гасли, и вместо этого постепенно появлялось отчаяние и страх.
«А что если с ним что-то случилось и он сейчас лежит где-то и истекает кровью?»
Хенрик для себя решил, что завтра же пойдёт в участок и подаст заявление, если не найдёт Ти раньше времени. И как он уснёт? Будет думать.
Это ведь только фантазия парня. А что если с Му сейчас все в порядке и он в кого-то из незнакомых Холму друзей, а он просто накручивает себя? Все может быть.
Об ужасном Холм боялся думать, но фантазия сама посылала в мозг возможные исходы событий. Хенрик даже сходил в бывшую квартиру, но ему открыли какие-то незнакомые люди и сказали что это имя они слышат впервые. В три часа ночи парень вернулся домой, в свою одинокую квартиру, не приносящую больше радости и наслаждения от тишины. Она, скорее, давила на виски.
Приняв душ, Хенрик залез в постель, ещё долго ворочаясь. В голове звучали голоса. Точнее, только один голос — голос Сандвика. Хенрик все отдал бы, чтобы его сейчас услышать вживую, прижать крепко-крепко мальчишку, зарыться в его волосы, а он снова сделает что-то, от чего по щеками пойдут красные пятна, и это так нравится Холму, что он готов каждый раз доставать телефон и делать селфи, потому что раскрасневшийся Тарьей — произведение искусства, во всех смыслах этого слова.
Не выдерживая, Хенрик встаёт с кровати и идёт в комнату младшего, беря оттуда его толстовку с собой обратно в комнату.
Глупо ли было надеяться, что каким-то чудом подросток окажется сейчас у себя в комнате?
Толстовка пахнет им, Му. Хенке опять кутается в уже нагретое одеяло, носом зарываясь в мягкую ткань. На ней его запах. Он успокаивает, и Хенрик представляет, что рядом с ним лежит не просто элемент одежды, а сам Тарьей.
«Он ненавидит тебя, смирись. Ведь в глубине своей душонки ты знал, что так случится» — больно било подсознание.
Да, он знал, что его отношения не затягиваются долго. С самих четырнадцати это были отношения на пару недель. Но с Леа они дружили, и в один момент Хенке подумал: «может, я нашёл того, с кем не хочу расставаться?». Нет, Леа была слишком критична, хотя зачастую и веселила в скучные дни. Но она была в какой-то мере диктатором, и вскоре Хенрик понял, что, может, и вовсе ему не нравятся девушки. Конкретнее, понял после того, как встретил Сандвика.
Бывает так, что тебе в человеке не нравится абсолютно все, что бы он ни делал. Даже когда пытается вести себя как можно лучше и нежнее. В Му Холм находил все, что тот делает, милым и безобидным, чувствовал его как будто изнутри. Ему нравилось, когда поначалу тот отталкивал, хотя у самого желание горело ярче чем солнце, нравилось, как он смущается. Как могут в одном человеке поместиться одновременно до ужаса смущенный недотрога и полный похоти малыш?
А ещё с Сандвиком было не скучно, в то же время спокойно. Разумеется не без грехов, но для Хенке он идеален.
Был. Старший ненавидит то, что Тарьей услышал их разговор. Сомнений в этом не было, ведь другой причины нет и быть не может, все видели, как Му уходил, словно в воду опущенный. Но ещё больше парень ненавидит себя, потому что после вопроса Юлие не накричал, не сказал, что Тарьей для него за такое короткое время стал всем. Не сказал…, а должен был. Ведь это правда. И теперь Холм уверен в этом на все сто.
Как доказать это? Тарьей сейчас думает, что Хенрик с ним играл, что он стал для него очередными «отношениями на время». Хенке нечем оправдать себя. Да и есть ли в этом смысл?
***
Утром голубоглазый проснулся рано. Ещё даже светать не начало. Неудивительно, декабрь на дворе.
С опухшими глазами и здоровенными мешками под ними парень пошёл в поисках телефона и в надежде, что его не придётся заряжать. Не пришлось, но как только палец нажал на кнопку разблокировки, на экране высветилось одно единственное сообщение:
«Со мной все в порядке, не ищи меня и не звони. Мы больше не встретимся, вещи я попрошу забрать кого-то из каста.»
На глазах выступили слезы. Что это? Он плачет? Невозможно. В последний раз по лицу текли соленые капли ещё когда ему было лет тринадцать и он заступился за свою сестру. А сейчас ему кажется, что сердце вот-вот разорвётся на части. Почему так больно? Никогда ещё после расставания Хенрик не чувствовал такую растерянность и опустошение.
Но нет, так просто он не сдастся. Быстро собираясь, тот ищет адрес школы Му. Да, подросток говорил, в какой школе учится, но Хенке не знал, где она находится, а теперь он стоит во дворе школы и ищет глазами знакомое лицо. Но его не было. И на следующий день тоже, и ещё через день. В итоге Холм решил просто зайти к директору и выпросить информацию, но ему там ничего хорошего ждать не стоило. Ему сообщили, что ученик забрал свои документы из школы.
***
Тарьей пошёл в другую школу. Да, учиться на юриста, чтобы, как говориться, родители были счастливы. Они и было таковыми. Постоянно хвалили и говорили всем, какой у них замечательный сын, вот только о его личной жизни никто и словом не обмолвился. Да и Тарьей все держал в себе, а по ночам он спал очень редко, большую часть времени тратя на терзание своей психики.
Мать неоднократно пыталась поговорить, поддержать. Она расспрашивала что случилось конкретно и ей взаправду было больно видеть на такого потерянного, слишком послушного, мальчика, у которого в глазах читалась боль и разочарование. Как будто ничего не нужно от жизни, и всю радость выкачали. Друзей тоже не прибавилось на новом месте, но Му было все равно.
Вещи он так и не забрал. Черт с ними. Он просто знает, что если вернётся за ними, то уже не сможет уйти и опять попадёт под влияние старшего. Да и, по правде говоря, это не особо и нужно было. Все время Му занимала учеба, а школа требовала строгой униформы, так что с толстовками, джинсами и футболками Тарьей попрощался, так как всю его жизнь заняла лишь дорога туда и обратно. Обыденно, серо, пусто. Сандвик постепенно и сам таким становится, все больше и больше. И все сильнее ненавидит себя, за то что влюбился…
