Dolor meus

Ждать последнюю электричку на опустевшем перроне. На шероховатой страховочной линии вяло шевелит крыльями сонная оранжево-голубоватая стрекоза. День. Люди вокруг, они сидят, неслышно дышат, захлебываясь этим холодным солнечным днем. Но перрон пуст. Стрекоза поворачивает правое крыло так, будто у нее затекло плечо. Осторожный плевок на рельсы, несколько шагов назад, снова к линии, закидывая голову. Ждать не хочется. Хочется бежать. Заслышав приближающуюся электричку, стрекоза быстро разминает второе крыло и вертолетом снимается с места, улетая куда-то на север, в город. Чтобы и там, на кольце метро, сесть на страховочную линию, ловя на себе восхищенные взгляды ожидающих поезда людей. Это, должно быть, очень тщеславная стрекоза. Рука судорожно сжимает в кулаке и так измятый билет. В груди вместе со звуком электрички появляется ритм большого города, со всеми его людьми, поездами и стрекозами. Бежать. Только не задохнись. От электричек меня уже давно не шарахает в сторону. Рыжие волосы треплет ветер, пришедший с запада. У электрички протекает крыша. Наверное, капает кому-то на голову, этот кто-то недовольно отряхивается. Или на пустое сидение – пассажиры сторонятся, капли стреляют, как небольшой зенитно-ракетный комплекс, и могут ненароком намочить белые кремпленовые брюки. А может, в забитом вагоне около протечки стоит пиацаненок в выглаженной футболке и ловит капли в розовую горячую ладонь. В любом случае это ничего не значит. Я еду на юг. И в нос бьют запахи, пришедшие с юга. Расставания холодны. Не со всеми. С большинством. Я отлично помню сильные красивые руки, солнечный, пахнущий асфальтом двор. Доброй ночи. Доброй ночи. Я запоминаю тела. И ненавижу беспричинные слезы. В голове тут же проигрывается песня из замечательного советского кинофильма, но так приторно вяло, что на меня тут же нападает неживой флюоресцирующий покой. За окном дождь, который раскачивает сизоватые деревья, они мечутся в дожде беспокойно и тревожно, как люди в больном бреду. Ливень хлещет по окнам мерно вздрагивающего поезда. В вагоне тепло, гулко, но слишком тихо. Как будто хоронят кого-то. Я открываю книгу Маркеса на телефоне с мыслью, что я все-таки неисправимый дурак. Перед рыжими глазами – формалиновое небо. На платформе холодно и пусто. Тишина странная и электрички здесь ходят ночью такие – призрачные, будто проездом из параллельного измерения. Все на других путях, и никогда они здесь не останавливаются. Непонятно, правда, зачем ее вообще строили, да это, в сущности, не так уж и важно. Чернота необычна. Небо этого города обычно алеет ночами, отражая свет старых фонарей. Оно прогоркло копотью самолетного топлива, заводскими трубами и плохими зимами. В городе живет тоска по тому, что он переходное – а если и будущее, то частичное и какое-то уж слишком паршивое и условное. Город ненавидит себя. И поэтому его даже немного жалко. Жалко его за вечную слякоть на узких улицах и отдающие прелыми осенними листьями ночи. Жалко за его то, что в городе так редко бывает суровое северное солнце. Девушка в милицейской форме бродит у расписания, читает его внимательно, строчку за строчкой, будто пытаясь выучить направление "на". Я выдыхаю, зябко передергивая плечами, облачко пара, и снова задираю голову наверх. Формалиновое небо почему-то напоминает мне о другом городе, где часто видно звезды. Мимо проносится еще одна электричка, состав мелькает в темноте красноватыми боками вагонов. Усмешка. Снова не моя. В этом мире вообще будет что-то, идущее со мной по пути? Кроме пустоты. Пустоту я уже давно не считаю за отдельное существо. Своды метро стары. В нем много тайны, много великолепной древности – рука вжимается в запыленный мрамор, слева поток людей, темный, рассилуэченный качающимися головами, а справа – мрамор, мрамор, толстый слой мрамора. Бежать. Вдох. По гладкому полу легко бежится. Меня больше ничего не волнует. Есть конечная – нет конечной. Не хочу, чтобы меня ждали. Не хочу. Пусть метро работает круглосуточно. Внутрь вместе с северным ветром, бегущим за вагонами поездов, вливается влажное одиночество. Мне сейчас никуда не надо. Раньше так делали, наверное, только дети. Сейчас даже у детей нет времени просто так ездить на метро. Беги, беги. Ты можешь не успеть. Ту понравившуюся ступеньку эскалатора придется ждать вечность, если не успеешь. Метро играет со мной в игру. Голоса прошлого вдалбливаются в учащенный пульс Варшавянкой, книгами Носова и песнями совсем старых фильмов. Не останавливайся. Если остановишься, можешь потерять что-то очень важное. Не останавливайся. Иногда переходы в метро настолько длинные, что приходится бежать несколько минут. Я задыхаюсь. 15.01.2018