save me (from yourself)

Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак.Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак.Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак.Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. Пак. — Моё имя… — поспешно начинает хирург, внезапно осознавая, что не всё потеряно: наладить не задавшиеся с самого отношения совсем не поздно. О, как он ошибается. — …Пак Чанёль. Доктор Бён, не отрываясь, смотрит на протянутую руку, сжимает кулаки с такой силой, что костяшки незамедлительно белеют. Желание врезать шатену и повырывать его давно не крашенные волосы возрастает с каждой секундой, поэтому мужчина как может сдерживается. Короткие ногти больно впиваются в ладонь, оставляя после себя некрасивые, уродливые следы. Какая удачная встреча. Перед глазами пролетают моменты паковских издевательств, постоянно убивающих ранимое сердце подростка: сцены сменяются и сменяются, казалось, что только вчера этот врач (нет, действительно иронично) его топил, разумеется, "в шутку", в школьном бассейне, только вчера ржал, как лошадь, увидев паренька, забросанного едой по его приказу просьбе, только, черт возьми, вчера предлагал избавить мир от "существования такого уродца". А сейчас он стоит и приветливо улыбается, протягивая свою огромную ладонь. Надо же. Как был лицемерным ублюдком, так и остался. Даже сейчас готов в открытую вести себя так, словно ему действительно жизненно важно пожать руку гениальному анестезиологу. В том, что его уже просветили, Бэкхён не сомневался: это уже своеобразный обряд посвящения. Воплотить свои желания в реальности, что ли? Он медленно поднимает руку, надеясь в последний момент проехать кулаком по рёбрам этой твари, но вовремя останавливает себя. Нельзя. Просто нельзя давать волю эмоциям. Ему не пятнадцать лет. И даже не двадцать. Ему тридцать. Уже взрослый человек. Он закрывает глаза, бесшумно выдыхая, пытаясь успокоиться. Выходит, откровенно говоря, так себе. Не потому что всё ещё больно. Потому что всё ещё ненавидит. И никогда не переставал. Чанёль считает такое поведение очередной причудой коллеги, как например, его грубость и явная отстранённость от всех людей. Однако уверенно держит руку, надеясь на взаимную вежливость со стороны гения или хоть на какие-то слова. Лишь надеясь. Ибо в глазах Бэкхёна минус пятьдесят и лёд, треск которого, шатен готов поклясться, он совершенно чётко слышит. Какого. мать его. хрена. В кармане анестезиолога вибрирует телефон, который он незамедлительно достаёт и отвечает на звонок. Внимательно вслушиваясь в чужие слова, он всё так же гипнотизирует большую руку, а под конец переводит изменившийся взгляд на лицо Пака. Ему смешно? Кривая усмешка мгновенно проявляется на до этого безразличном и холодном лице, и он кидает в трубку короткое "скоро буду". Хирург напрягается, потому что не понимает. Совсем ничего не понимает. И продолжает не понимать, когда Бэк проходит мимо, специально, шатен не сомневался, задев плечом. Что. Злость колючими цветами расцветает где-то глубоко внутри. Самодовольный врач, с которым он хотел поладить для работы, умышленно стёр в порошок всю его доброжелательность, не оставив и крупицы. Гордость Чанёля задета: едва ли кто-то когда-либо смел так с ним обращаться. Да и по причине...которой нет. Спина анестезиолога всё удаляется, и Пак ждёт, когда же тот остановится и скажет: "это была шутка, посвящение в наши ряды". В противном случае, он просто не знает, как себя вести дальше. Что выводит из себя и сбивает с толку. Он слегка раздражён, но в большей степени растерян. За что? Шагая по пустому коридору реанимации, Бэкхёну хочется смеяться во весь голос. Подростковые эмоции прорываются сквозь результат ран, нанесенных Паком: безразличие. Лишь на одну сотую процента он чувствует себя лучше. Потому что проигнорировал лицемерие «его величества» и не забыл нанести мизерный физический ущерб. Он понимает, что эти его действия — детский сад, не больше. Можно было сыграть по-крупному: если бы брюнет был просто обиженным ребёнком, то, должно быть, хирурга уволили бы в его первый же день. Даже нет, это случилось бы прямо в тот самый момент, когда он признал в новом хирурге личного Дьявола, испортившего большую часть "чудесных и беззаботных" школьных дней. У него есть определённая власть, которой грех был бы не воспользоваться. Бы. Но Бён не был просто обиженным ребенком. Он оказался очень обиженным ребёнком, пронёсшим свои обиды и ненависть сквозь года. Упустить возможность унизить этого монстра? Да разбежались. Он ведь тоже не знал "за что" его убивают. *** Больше всего на свете в своей новой работе Пак невзлюбил невысокого анестезиолога и его необоснованную ненависть к себе. И конечно же, такие ситуации, как: — …итак, на повестке дня у нас пострадавшие в аварии в районе Хонгдэ, — вещает доктор Ким, когда запыхавшийся Чанёль влетает в ординаторскую. Если бы прелестные дамы из реанимации, с которыми он познакомился ещё у регистратуры, чисто случайно не удивились его присутствию в стенах их отделения во время "сборов заведующего Кима", то вряд ли бы он вообще пришёл. Невозможно прийти на встречу, о которой даже не слышал. Волосы сильно растрепались из-за бега, а на лице выступили капли пота, которые медленно стекали вниз, к шее, закатываясь под воротник тёмно-синей рубашки. В таком виде он предстал не только перед своим начальником, так ещё и перед остальными. Взъерошенный, он застыл прямо на проходе, пытаясь понять, как вообще оказался в такой ситуации. К чужим словам по работе Чанёль обычно внимателен и уж точно не пропустил бы мимо ушей объявление. — Господин Пак, возможно, вы и привыкли опаздывать на месте своей прошлой работы, но у нас это не принято. — Я не знал, что всех созвали в ординаторскую, — пытается виновато улыбнуться, — такого больше не повторится. Это не его вина. А его отчитали, чёрт подери. — Как так? — действительно, удивляется главный хирург, тут же сменяя гнев на милость, — Бэкхён же сказал тебе. Все звуки словно испаряются и в помещении наступает практически идеальная тишина. Интерны, остальные врачи слегка напрягаются, а атмосфера тяжелеет стараниями Пака. — Не думаю, — он едва не скрипит зубами, потому что такого точно не было. Главный хирург вскидывает брови и поворачивает голову в сторону друга. Тот сидит поперёк кресла и что-то держит в руках, не обращая внимания на окружающих или же на какие-либо изменения вокруг. Можно было бы предположить, что Бэк и правда не передал новость новому хирургу, но подозревать анестезиолога Ким не станет. Потому что ему никакой выгоды от таких пакостей. Да, он способен нагрубить, может ударить, если спор зайдёт слишком далеко, но не станет заниматься чем-то подобным. Это же Бэкхён. Шелест страниц. — Просто Пак был невероятно занят, — невозмутимо отзывается брюнет, листая историю болезни того самого мальчугана, которому они провели операцию не больше часа назад, — очень переживал, не забыл ли вытащить марлю перед тем, как зашить рану Им Дону. Вновь лишь шелест страниц. Тик. Так. Ким всё молчит, стоя спиной к Чанёлю. И мужчине кажется, что вот-вот его со скандалом уволят. Надо срочно что-то делать. Это сильно ударит по самооценке, если его вышвырнут прямо сейчас. Шатен только открывает рот, чтобы сказать, что это глупая клевета, не более, как плечи заведующего начинают подрагивать. Сиплый всхлип. Не сдержавшись, Чунмён смеётся в голос, хватаясь за живот. Он прикрывает рот рукой, но успокоиться не получается, и он сгибается пополам. Остальные присутствующие тоже пытаются скрыть широкие улыбки, но Пак видит. Видит, что над ним смеются. — Так вот оно что. Так бы и сказал, что сильно волновался из-за первого рабочего дня и операции, — Ким похлопал его по плечу, — господи, я уже столько всего понапридумывал, а ты просто нервничаешь. На первый раз прощаю. Но на ночную смену всё-таки останешься сегодня. Я не люблю опоздания, ладно? Или: Консилиум созвали наскоро, Чанёль не успел понять как вообще добрался до врачебного совета после двух бессонных ночей, но так как пациент был под его крылом, он решил собраться и взять слово первым. Среди присутствующих были другие уважаемые хирурги, а значит, если он хорошо себя покажет, ту сложную операцию могут доверить ему. Сейчас или никогда. — Я думаю, что нам стоит… — Пак, ты что, думаешь? — максимально ровный "шокированный" тон анестезиолога, — поразительно. Почему раньше это не делал? Тихий смех врачей с тех пор снится ему в кошмарах. Проклятый Бён Бэкхён! Или: — Где ты работал до нашей больницы? — интересуется девушка из отделения реанимации, всячески строя Паку глазки, ещё не зная очень интересного факта в его биографии. Бедняжка. Он обворожительно улыбается и хочет с невероятной гордостью рассказать о той элитной клинике, в которой провёл немало операций, научился многому, упомянуть, что поработал с самыми известными профессорами. Но всегда есть это жуткое "но". Бэкхён стал просто олицетворением этого союза. — А вы не знаете? Это всем известно. Дамбо работал в цирке. И вновь смех. С каждым днём сорваться и наорать хотелось всё больше. Потому что никто так не страдал от рук Бэкхёна, как он. Никого тот так часто не оскорблял и не пытался высмеять, унизить в чужих глазах. Пак просто хотел знать "какого хера". Ведь он ничего не сделал. *** — Рассказывай. Бэкхён вскидывает голову на сидящего перед ним друга и вопросительно смотрит. Нет, конечно, он понимает и "что" хочет услышать Ким, и "зачем". Однако он не горит особым желанием, чтобы тот влезал в происходящее. Потому что в таком случае придётся рассказать всё. Он мог бы упомянуть лишь вскользь, но разум твердит: не получится. Скажет слово — и не сможет остановиться. Расскажет "от" и "до", тем самым вызвав жалость к себе. Люди, особенно друзья, не могут выслушать подобное с одной понимающей улыбкой. — Не смотри так. Ты знаешь, о чём я, — хирург ведёт плечом и кивает в сторону двери. Дверь — коридор больницы — Пак, что находится на очередной ночной смене по воле Бэкхёна. Странная логическая цепочка, но брюнет не сомневается, что именно так она была выстроена в голове друга. Слишком давно знакомы. По правде говоря, он хочет смолчать. Нет, правда. Не говорить ничего. Или сказать: "Мне не нравятся его уши". Он бы не хотел рассказывать о том прошлом, которое полжизни пытается забыть. Одно дело в одиночку переживать случившееся в душе. Сначала ощущать, как всё внутри горит, расчесывать себе солнечное сплетение от этого чувства, плакать ночами, закидываясь снотворными, которые совсем не помогают. Затем, как пепел медленно осыпается и наступает гробовая тишина. Замерзать. Другое — поделиться этим с кем-то. Мысленно пережить все три фазы заново. — Мы были знакомы раньше, — выдавливает из себя анестезиолог, не меняясь в лице. Он знает, что друга не устроит такой короткий ответ, который ничего не объясняет. Но Мён вдруг с пониманием кивает и больше не спрашивает ничего. Только бог знает, каких трудов стоило хирургу просто стать другом тому пареньку, похожему больше на куклу, много лет назад. И сейчас, ему впервые кажется, что неверное слово — и Бэк вновь закроется ото всех. Нет. Чунмён широко улыбается, начиная рассказ о забавном пациенте из шестой палаты. Его любопытство того не стоит. *** Полторы недели хватило, чтобы чаша терпения переполнилась и залила всё вокруг. Пак, честно, долго вёл себя прилично, не пытался разобраться в ситуации. На ум приходили разные мысли, но только одна была более или менее логичной: возможно, всё потому что он новенький. Своеобразный тренинг для укрепления нервов хирурга, ведь некоторые пациенты не отличаются чувством такта. Только вот тренинги не длятся столько дней. Практически две недели доктор Бён тщательно изводил его, подставляя его, поднимая на смех. Даже интерны не попадали под раздачу так часто. А Пак попадал. "Счастливчик", блять. Срывается он неожиданно. Недосып, очередная ночная смена по вине Бэкхёна и столкновение с ним в туалете окончательно доводят хирурга до ручки. — У тебя проблемы, или что?! — он с силой толкает другого мужчину к кафельной стене. Разум забывает, что на "ты" они никогда не переходили, как и то, что тот легко может повлиять на его увольнение, но как-то, откровенно говоря, уже похуй. Пусть увольняют. По крайней мере, перед этим узнает, что творится в голове у этого придурка. Больше паинькой быть он не может. — Думаю, проблемы именно у тебя, Пак, — неопределенно хмыкает Бён, но что-то знакомое мелькает в его глазах. Хирург готов рычать от злости, не замечая ничего вокруг. Он не особо вспыльчивый, но сейчас уже просто нет сил терпеть. — Ты нарываешься?! Тяжёлая рука ложится на плечо брюнета, с силой сжимая его. Бэкхён морщится так, словно его пачкают чем-то очень неприятным и пытается сбросить с себя руку. Но тут всё играет против него: шатен раза в два больше по всем параметрам, и для него каждая попытка вырваться — просто детский лепет. Хорошо, что у анестезиолога есть свой козырь в рукаве. — Отпусти, — пока сохраняет спокойствие и не делает никаких наступательных движений. Однако если всё так и продолжится — хирургу явно не поздоровится. Уж об этом Бён позаботится. Поэтому когда ничего не происходит, он просто выдыхает в чужое лицо, усмехнувшись: — Так и знал, что ты не изменился, Пак Чанёль. Шах и мат. Лучшая награда — это именно такое выражение лица бывшего мучителя. Растерянность и неуверенность не с ходу, но можно было прочитать на лице Чанёля. Кажется, он совсем не ожидал подобного исхода. Даже думать не мог. Что уже имел какие-то дела с этим человеком. Бэкхён-таки вырывается и подходит к раковинам, чтобы смыть невидимую грязь. Трёт руки, что есть силы. Его спина кажется Чанёлю очень знакомой только сейчас. Картины прошлого вспыхивают не сразу, но, когда это происходит, он сжимает губы. Перед глазами старая добрая школа, в которой он отрывался, как мог. Сотни учеников, которые каждую свободную минуту красноголового хулигана вились рядом. Сейчас он даже не может вспомнить имён большей части из них. Лица смазываются, голоса больше напоминают электронные. Такие фальшивые и ненастоящие. Но кто из них тот? Он вмиг оказывается за Бэкхёном, резко разворачивая того за предплечье и затем осматривая его лицо. Ничего такого запоминающегося: частично смазливый, но этого недостаточно. Совсем не помогает. Он всё равно не может понять, вспомнить, кто именно. Кто же? Кто, чёрт подери?! Взгляд падает на карие глаза. Вот оно что. И тут же всё проясняется. Страх, утопленный в глубине шоколадных глаз, становится последней деталью пазла. Толпа учеников школы в воспоминаниях рассеивается, и остаётся лишь забитый младшеклассник с вечно грязной и помятой формой из-за издевательств, всегда красными глазами под тяжёлой оправой очков и легко читаемым страхом и непониманием на лице. Чанёль сглатывает. — Ты…Тэх...нет, Бэкхён? Тот Бэкхён? Спрашивает, чтобы удостовериться. Хотя тут и так всё очевидно. И чего Пак не ожидает, так это, на удивление, сильного удара в живот, от которого перед глазами на мгновение темнеет. Он жмурится, но всё-таки не отвечает тем же мужчине перед ним, отпуская его руку и шумно выдыхая. Потрясающе. Жертва тут, оказывается, не он. А Бён Бэкхён.