save me (from yourself)

Изменилось ли что-то? Чанёль хотел бы, чтобы после того разговора они по меньшей мере чудом начали нормально общаться. Или на худой конец просто спокойно работать бок о бок без постоянных насмешек, споров и уничтожающих взглядов. Чанёль хотел бы. Но давайте угадаем кому плевать. Пациент сумел быстро прийти в себя, чем обрадовал всю больницу. Атмосфера стала поспокойней, никто больше не боится произнести лишнее слово. Доктор Ким вновь сияет, подобно самой яркой звезде на небе, и все оперативно заряжаются от него. Казалось бы, спустя сотни и тысячи пациентов, весь персонал давно должен был привыкнуть к таким ситуациям. Люди умирают на операционном столе не так редко, как хотелось бы: к несчастью, не всем суждено выкарабкаться после серьёзных происшествий или болезней. Не всё в руках докторов, отчаянно борющихся за чужие жизни. Но врачи Ёхан поражают. При всех реалиях они остаются искренними. Они не разучились бояться за жизни окружающих. Да, как только мужчина открыл глаза, всем, действительно, стало легче. Всем. Но не Бэкхёну. Потому что думал он совсем о другом. Те самые слова поддержки от Пака ещё дальше оттолкнули к краю. Увеличили пропасть между ними. Пак Чанёль посмел вновь поиздеваться над ним. Стойкое чувство неправильности осело на кончике языка. Я думаю, ты хорошо справился, Бэкхён. — слова проникли под кожу, вскрыли черепную коробку без всякого наркоза. Это так сильно бесит брюнета, но он просто не может избавиться от этой зудящей фразы в голове. Не может перестать предавать значение лицемерным словам и, что более важно, собственному имени. Не отвратительное «Бэкки». Не уважительное — «доктор Бён». «Бэкхён.» Его часто так называют. Однако в версии Пака имя бьет током, встряхивает. Появляются разные правильные и неправильные мысли. Он не может понять. Прикусывает щеку изнутри и думает, думает, думает. Человек, с таким упоением издевавшийся над хрупким младшеклассником, хочет заставить поверить, что изменился? Ха. Трижды ха. Бён ни на секунду не верит. Именно из-за этого миражный голос Чанёля пропитан самым сильным и быстродействующим ядом, поражает сознание. Он точно насмехается над неполным провалом анестезиолога. Вот только в реальности такого не было. А лучше бы было. Потому что тогда мужчина избавился бы от всех сомнений и убил бы хирурга. Словами, разумеется, но не в этом суть. Гению сложно принять, что он дал слабину прямо перед своим заклятым врагом, а тот в свою очередь решил поддержать его. Как все нормальные люди. Люди. Не монстры. Нет. Ему даже не «сложно». Брюнет не способен это принять. Не хочет и не собирается. Пусть всё будет на своих местах. Пак Чанёль урод. Был им и остаётся. Бэкхён слегка усмехается, потому что собственные мысли кажутся странными и такими неестественными. Что-то кричит в нём: ты должен обдумать всё ещё десять, нет, даже тридцать раз, потому что можешь ошибаться. Глупости какие. Остановившись у ординаторской, он хмурится, одной рукой цепляясь за ручку. Перед глазами пляшут чёрные мушки, а в ушах неприятно шумит. Он чувствует, что стоит уверенно, но что-то всё равно не так. Слабость. Брюнет тут же мотает головой, возвращая себе ясный слух и зрение. В голове проносится: «не более, чем усталость». Должно быть, стоит выпить что-нибудь сладкое, чтобы взбодриться и приняться за работу. — Доктор Бён, вы в порядке? — немного обеспокоено спрашивает его новенький интерн, открывший дверь кабинета изнутри. — Я был бы в порядке, если бы такие, как ты, имели мозги. По сути, вы и так по полной имеете мозги всех старших коллег на каждом сборе, но я подразумеваю другое. Ты со мной согласен? Парень перед ним немного бледнеет, наскоро кланяется, и, бормоча что-то вроде: «да, простите, простите, согласен», побыстрее отходит от «ужаса всея больницы». С довольной усмешкой Бён отправляется на перерыв. *** То, что Крис теперь будет регулярно шататься в районе их больницы, Пак понял сразу после смс: «спускайся, я отпросил тебя у мамочки». Но, по правде говоря, до него совсем не доходило, что за «мамочка» и у кого и зачем друг вообще его отпрашивал в перерыв. Когда же он в недоумении зашёл в кофейню, всё встало на места, а сам Чанёль чуть не рассмеялся с порога. Открывшаяся картина была самой обычной (нет): за дальним столиком сидел Ву, спокойно попивая свой кофе, в то время как доктор Ким отдыхал на стуле рядом и явно с нетерпением ждал свой заказ, иногда отнимая у блондина небольшую кружку. Секундочку. — По твоей логике ты будешь «папочкой», — усмехается шатен, отодвигая стул, стоящий напротив. Выйти из ступора было крайне сложно. — Иногда я так себя и чувствую. Вытаскиваю тебя из самой жопы, раздаю советы, ругаю за твою тупость — так вроде себя нормальные отцы ведут? Пак подавляет смех и просто хмыкает. А вот Мён позволяет себе широкую улыбку и тихий смешок в ладонь. — Так вы знакомы? — прочистив горло, интересуется он. — Ага. Смотри, это Ким Чунмён, твой босс. И мы встречаемся, — легко бросает Ифань. Делает вид, что не сказал ничего сверхъестественного. Ага. Каждый день происходит подобная сцена. — Чего? Это что за бред, Крис? — Это правда, — спокойно отвечает Чунмён. Ким определенно стоит своего мужчины: так же невозмутим. В голове укладывается «как» и «почему» Ву и Ким стали близки. У обоих с головой что-то не то. — И пока ты себе там чего-то не понапридумывал, я не имею никакого отношения к твоему приему в Ёхан. Хотя и рад, что ты оказался в хороших руках. С одной стороны, Чунмён— заведующий отделением, в котором Пак сам работает, а с другой — как оказалось, парень его лучшего друга. Причём первый парень Ву, с которым познакомился Ёль лично. Крис никогда не представлял своих пассий, потому что было «не серьёзно». Он понимал это и не особо интересовался личной жизнью друга, а китаец и не рвался рассказывать: лишь когда он менял чужое имя в их разговорах, хирург понимал, что тот завёл новый роман. И тут на сцене появляется Чунмён. Занятно. Но всё ещё шокирует. В то время как Крис продолжает и рассказывает о чём-то, что должно, но совсем не волнует Чанёля, он замечает, что буквально каждая мышца тела заведующего напряжена до предела. Такое легко заметить, если помнить некоторые уроки психологии со временем университетской жизни. Потрясающе. Он не нравится доктору Киму. Раньше это было не так очевидно, но сейчас… Приходится в недоумении перебирать варианты «почему». Почему он так напрягает своего начальника? От одного из предположений он едва ли в ужасе не ширит глаза. Мог ли Бэкхён рассказать? Разве стал бы? В школе он ни слова не говорил учителям. Нет. — появляется мысль. Никто ничего не рассказывал. Мён видит всё сам. Его проницательность вгоняет в дрожь. Шатен начинает понимать, что перед ним далеко не «доктор Ким». Перед ним «Ким Чунмён» — …а кто он Бэкхёну? Мыслительный процесс отнимает достаточно времени, чтобы Ифань закончил свой длинный монолог и, не дожидаясь хоть какого-то ответа, отошёл из-за супер-важного звонка подальше от столика. Чанёль молчит, не решаясь произнести интересующий его вопрос, потому что не хочет всё испортить. Он не ребёнок, чтобы просто ляпнуть и забыть. Кроме того, этот человек — основа его работы. Одно неверное слово — и всё полетит в тартарары. Вдох. — Доктор Ким, а вы с нашим коллегой никогда не встречались? — протягивает, всё ещё сомневаясь. Его это не должно касаться. Но в виду сложившихся обстоятельств это частично дело лучшего друга хирурга. Он уже замечал повышенное внимание заведующего к анестезиологу. Ким позволяет тому почти всё. Хочешь работать со мной? С Ча? Без проблем. Хочешь провести операцию срочно? Окей, я возьму всё на себя. Хочешь нагрубить персоналу? Ну, ты скажи, я сделаю вид, что этого не было. Такое трепетное отношения не купишь за деньги или связи. Слишком искренно. Слишком по-настоящему. Теперь, учитывая весьма нетрадиционную ориентацию главного врача, он почти уверен, что начальник и низкий брюнет так или иначе встречались. — С каким «коллегой»? Тон спокойный, снисходительный. Так отвечают только маленьким детям. Чанёль даже не успевает ответить, когда в глазах мужчины перед ним загорается понимание и он едва не подскакивает на месте. Словно он долго искал ответ на вечный вопрос и вот, наконец, всё осознал. — Может, ты просто пошутил? И почему все думают, что каждое его слово — это шутка? Ах, точно, проделки одного резкого анестезиолога. Честно, в следующий раз не станет терпеть его насмешки. Будет отстаивать свою честь. Он старше Бёна и даже заведующего — а его не воспринимают всерьез. Не смешно уже. Кровь закипает в жилах ненадолго, Пак вовремя остывает, вспомнив, что кое-кто ждёт его ответа. Уж этот человек ни в чём не виноват. И тут же теряется. — Нет, я серьезно. Вы с доктором Бёном… Чунмёна прорывает. Он не дослушивает фразу другого хирурга и начинает смеяться. В голос. Ему так смешно, что он практически плачет. А вот шатену не до смеха. Ёлю доводилось видеть приступ смеха у заведующего, но то, как он в голос хохочет сейчас, и в сравнение не идет с теми моментами. Что так рассмешило Кима? Будь он стопроцентным натуралом — да, возможно, было бы с чего орать. Но вопрос весьма логичный. Хирург прижимает руку ко рту, чтобы хоть как-то заглушить себя, но выходит не очень. Потому что он никогда не смотрел на друга в таком ключе. Потому что совсем не понимал, о чём надо думать, чтобы увидеть в них бывшую пару. Потому что большей глупости он не слышал. — С Бэком? — проговаривает сквозь смех, — если бы я встречался с ним, это был бы инцест. Что? Чанёль вскидывает брови в недоумени. «Ким» и «Бён» — явно разные фамилии. Сводные братья? Такой вариант ему даже не приходил в голову. А странно. О варианте, который он озвучил ранее, стоило подумать в последнюю очередь. Темноволосый видит недоумение другого мужчины и слегка усмехается. — Я его знаю практически пол жизни. Он мне, как брат, — подумав, добавляет потихоньку успокаивающийся Мён, — я, действительно, считаю его своим братом. Что-то в его взгляде проясняется, и он вскидывает голову. Мгновение. Улыбка не сходит с лица хирурга, но Паку кажется, что сейчас будут вершить суд над ним. Чёрт возьми. «Мы были знакомы раньше» — слова его друга. Киму до жути хочется спросить о том, какое шатен имеет отношение к Бэкхёну. Он переживал по этому поводу, один раз-таки поинтересовавшись и не получив ответ. Тот не горел желанием и вкратце рассказывать, не говоря уже о том, что мрачнел, стоило темноволосому просто упомянуть Ёля. В чём причина? Бён не реагировал так ни на кого, кроме своих родителей. И, теперь, ещё на Пака. Он бы проигнорировал этот факт, но что-то внутри анестезиолога точно меняется из-за Чанёля. Оно мучает его, заставляет уходить в себя. Причиняет боль даже Чунмёну. Они братья. Пускай и не по крови. Поэтому. Он хочет знать. Однако Бэкхён не захотел рассказать. Мён почти сунул свой нос, не спросив. И теперь не может и слова вымолвить. Боится потерять то, что есть. В итоге, из-за нервов выдаёт: — Как ты познакомился с Фанем? Сам он не колется, хоть ты расскажи. Шатен перед ним неожиданно сам улыбается, заметно расслабляясь. Он чувствует, что это совсем не тот вопрос, который должен был появиться воздухе. Заведующий вызывает уважение: так умело сменить тему разговора может далеко не каждый. И он благодарен. Теперь он точно знает, что никто и понятия не имеет об их с Бёном общем школьном прошлом. Дышать определённо становится легче. Пак лишь на секунду ловит взгляд главного хирурга. Спасибо, что не спросил. Ким чуть прикрывает глаза. Спасибо, что подыграл мне. *** — Дамбо, ты-таки решился почтить нас своим присутствием? — произносит елейным голосом, — мне ведь будет стыдно праздновать это сейчас: в соседнем отделении пациент скончался. Ещё недельку подождать не мог? Сдерживается. — Созвали-то сегодня, доктор Бён. — Да ты что? — «поражается» анестезиолог. Сколько это будет продолжаться? Когда он вернулся с перерыва, практически сразу пришлось проводить операцию: ничего сложного, много времени это не отняло, как и сил. Однако после ему сказали, что многие врачи собрались около получаса назад на консилиум. Несмотря на опоздание, «доктору Паку» там необходимо появиться. — Всё нормально, я слышал у вас был пациент, — Ким, как обычно, никак не реагирует на словесную перепалку коллег. Остальные хирурги ещё этому не научились, поэтому каждый раз тщательно пытаются скрыть улыбки, — мы уже обсудили всё, ты можешь возвращаться к работе, — заведующий подхватывает толстые папки со стола и кивком показывает остальным врачам, что они могут идти. Дольше всех собирается брюнет, потому что перед ним просто тьма документов, которые он пытается сложить так, чтобы не перепутать. Кажется, в грядущей операции ему придётся учесть немало факторов. Паку даже немного жаль анестезиолога. Необходимо держать в голове столько всего — у него самого голова бы уже лопнула от такого количества информации. Зал пустеет, и только тогда Чанёль решается: — Давай нормально поговорим. Хён кривит губы в улыбке. Думает. — А ты умеешь «нормально говорить»? Хирург морщится от полного осознания этой фразы. Далеко не тонкий намёк на их прошлое. У них и вправду не было ни одной обычной беседы, только издевательства старшеклассника, сопровождаемые всеми видами боли. Ему неприятно вспоминать это, не потому что жаль. На деле-то, он до сих пор уверен, что это были детские шалости, ошибка юности. Да, он был не прав и жесток, но прошло уже столько времени. Есть ли у Бёна право злиться так долго? Надо идти дальше. Оставить всё позади и жить настоящим. Как делал до перевода в эту больницу Чанёль. В конце концов, у шатена есть гордость, которую он и так десятки раз запихивал от греха подальше. А ведь ещё чуть-чуть и… — Погоди, ты хочешь, чтобы я говорил, а ты молчал? Дамбо, вернись в цирк, там как раз такие представления, — подкол про цирк не задевает. Но вот интонация даёт искру. Совсем немного. — Хотя ты прав. В твоей голове всегда была каша, так что лучше не открывай рот. А то страшно даже. В шаге от. — Ой, ты такой интересный собеседник! Ну, я думаю, хорошего понемногу, хватит на сегодня, — он обходит вторую башню Намсан и неспешно направляется к выходу. Вот и всё. Бён теряется в пространстве, только чувствует, что листы разлетаются во все стороны в тот момент, когда его резко дёргают за плечо, разворачивая. Мир вертится лишь несколько секунд и, в итоге, он пытается сосредоточиться на лице перед собой. Пак. Который так и не произнёс ни слова. Тёмные глаза стали чернее ночи, вызывая у анестезиолога чувство дежа вю. Забавно. Всё в точности как раньше. Как в школе. Как и прежде брюнету неприятно и страх отдается в желудке. Не по себе. До той же самой дрожи в руках, до желания немедленно прекратить. Нет, тварина, я больше не собираюсь плакать. — Бэкхён, может быть, хватит? — вкрадчивый шёпот, казалось, пробирает до костей, уничтожает. Что-то рушится в мужчине, и он обессилено застывает, так и не уйдя от прикосновения шатена. Что значит это «хватит»? Его аж прошибает от непонятной злости и беспомощности. Внутри всё мешается в один ком, который он просто не способен распутать. — Я тоже просил прекратить, — он едва находит в себе силы на это. Поэтому удивляется, когда продолжает, — я умолял прекратить. Просил снова и снова. Снова и снова. Кричал. Орал об этом. Но слушал ли ты, Пак? Тонкая рука брюнета тянется к чужой шее. Останавливается на полпути. Теперь очередь Чанёля растеряно замереть. — Не можешь вспомнить? Так я напомню. — Бэкхён приподнимается, шипя прямо под ухом, — тебе было похуй. Сглатывает. Во рту настолько сухо, что даже язык с трудом отлипает от нёба. Слова льются нескончаемым потоком. То, что он не мог сказать раньше. — Ты — ёбанный психопат, Пак Чанёль. И был им всегда. С чего мне говорить с тобой? Кто знает, откуда эти слова появляются в брюнете. Они просто начинали душить. Боль, старые обиды, ненависть, злость, недосказанность, — всё это проснулось в нём одновременно, раздирая давние шрамы в кровь. Ему хочется рыдать совсем как тогда. Плакать навзрыд, стоя в грязном школьном туалете, выплёскивая все чувства наружу. Бэкхену уже давно не пятнадцать. Он не ученик школы, закончил университет, нашёл место в жизни и дорогих себе людей. А всё ещё не может просто забыть. Каждый раз возвращается к тем дням и умирает. Хотя сотню раз пытался отпустить ненависть. Потому что она причиняет боль похуже, чем даже тот красноволосый хулиган. Раздирает сердце в клочья. Сжигает заживо. Он хочет, чтобы и Чанёлю было так же больно. Больно так, чтобы хотелось отойти в мир иной, как можно скорее. Чтобы желудок сжимало просто от воспоминаний, а глаза жгли позорные слёзы. Штормит. Уверенность вмиг куда-то девается, а мир начинает смазываться, отчего Бэкхён отшатывается от хирурга. Слабость захлестывает его с головой. Ноги держат тело в вертикальном положении скорее по привычке. Но физическое самочувствие не слишком волнует брюнета. Кое-что бьёт под дых гораздо сильнее. Это состояние не замечает шатен, который только недавно хотел просто от души врезать наглому коллеге. Сейчас есть только он и его слабенькая совесть, что явно пытается отгрызть внутри неплохой кусок. Те слова разбудили её и засыпать она не собирается. Наращивает мощь. Чанёль до этого был убеждён, что всё было не так. Это была игра. Просто детская игра. Разве нет? В школе все учатся выживать. И он просто взял на себя роль «хулигана», а Бэкхён — «жертвы». Тогда Пак не думал о такой «мелочи», как чужие чувства. Неужели он мог так сильно ранить его? — Мне правда жаль, окей? — серьёзно проговаривает Чанёль. Чувствует, что голос срывается, — но я не могу уже ничего изменить. Бён вздрагивает. Он старается держаться, но не выходит. Глубокий голос Пака бьёт по голове так сильно, что он жмурится, закрывая руками уши. Помимо этого, он пытается убедить себя в собственных словах: «Этот хирург — адское отродье. Ему нихера не жаль». Горечь на губах не отрезвляет. Прекратить должен именно Чанёль. Просто хватит. Этот мудак не может быть искренен. — уже мантра. Нет и ещё раз нет. — Раз не можешь — молчи. Молчи. Молчи. Молчи. Брюнет в смятении. Он хочет вновь стать тем самым самоуверенным «доктором Бёном», чтобы просто послать бывшего мучителя к чертям, чтобы он заткнулся и больше никогда не посмел открыть свой рот в его присутствии. Анестезиолог жалеет, что не уволил этого идиота ещё в самый первый день. Не стёр его карьеру в порошок. Плывущие тёмные пятна перед глазами становятся покровом. Его мир за доли секунды погружается в темноту. У мужчины нет иного выбора, как просто последовать за ней, чувствуя, что куда-то падает. Последнее, что слышит Хён — это испуганный голос своего кошмара. Не верь ему.