save me (from yourself)

— Доктор Бён! — врач пролетает мимо регистратуры, на ходу снимая не по размеру огромный пуховик. Бегло рассматривая белоснежные коридоры, отмечая каждое пятно или изъян, вглядываясь в знакомые и незнакомые лица, он пытается найти одного единственного человека. Ким-твою-ж-девизию-Чунмён, где ты? Почему-то именно сейчас анестезиолог уже не ощущает себя частью всего хаоса и суеты. Шумы смешиваются в один: от этого начинает давить в затылке и немного рябить в глазах. Ноги двигаются быстро, но каждое движение всё равно даётся с трудом. Словно он застрял в зыбучих песках. И с каждой секундой всё меньше времени на то, чтобы выбраться. Бэкхён терпеть не может, когда всё в последний момент идет под откос. Он привык рушить чужие планы, но не свои. А что теперь? У него всего несколько десятков минут на то, чтобы принять самое важное решение в своей жизни. Было бы куда проще, если бы эта проблема не касалась лично его. Если бы она была просто частью работы. Если бы пациентом не был Ким Сонхо. На мгновение он останавливается и не сдерживает глубокого вздоха. — Доктор Бён, — запыхавшаяся медсестра аккуратно ухватывается за его куртку, — простите… Думай, Бэкхён. Операцию лучше провести в ближайшее время. А единственный человек, который способен это сделать — где-то сидит и бьётся в истерике, теперь уже не отвечая на звонки. Если он не хочет, чтобы его нашли — навряд ли удастся с ним поговорить, да и вообще столкнуться с ним лицом к лицу. К тому же, времени на то, чтобы осматривать всю больницу совсем нет. Вот же чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт! Чунмён очень не вовремя проявил свою слабость. Он всегда брал на себя всё, как бы тяжко ни было. По своей натуре он настоящий лидер, несмотря на такой мягкий характер. Поэтому Бён, возможно, и ожидал, что друг расклеится, но явно не так резко и не так критично. Отказался делать самую главную операцию для своего будущего, даже не подумав о других. Эгоизм не был его чертой, пожалуй, это он перенял у анестезиолога. Как говорится, с кем поведёшься, от того и наберёшься. Единственное, что может сделать брюнет в данный момент — это прекратить думать, как можно было бы сделать эту ситуацию лучше. Центр всего — это хирург, и даже если от анестезиолога и зависит многое, он сам не может руководить процессом. Иногда Бэкхёну казалось, что надо было идти и получать второе образование: хирургическое. Может, он и не преуспел бы в этом, но по крайней мере, избежал подобных ситуаций. Надо перенести операцию. Сейчас же. Он разворачивается и рукой отодвигает ту медсестру в сторону, чтобы как можно скорее оказаться рядом с ординаторской. Команда скорее всего там, обсуждает мелкие детали, волнующие только их. О таких вещах они не очень любят говорить при Бёне — оно и ясно. С одной стороны, они делают правильно. Обсуждение, в котором участвует вся команда — это важно. Вот только есть ли смысл в этом, если на нём не присутствуют главный хирург и анестезиолог? Это всё равно, что собирать пазл с середины, а не с рамки: долго, не понятно, ещё и запутаешься. —Где все? — спрашивает он у девушки, хвостиком бегающей за ним, когда не обнаруживает в комнате никого, — операция пациента из второй VIP-палаты отменяется. Найди их и сообщи. В чужих глазах вспыхивает на мгновение удивление и вскоре утопает в огромном количестве сомнений. Бэкхён напрягается: да что не так с этой операцией? Почему всё идёт коту под хвост? Какие ещё «хорошие» новости ему предстоит услышать, прежде чем всё это закончится? Да он уже даже отдал приказ об отмене, надеясь, что исправит этим ситуацию. Какие ещё могут быть проблемы? Брюнет идёт дальше по коридору, ожидая новостей по типу «никто ещё не приехал» или «нам нужно подтверждение заведующего Кима». — Эм, но Ким Сонхо уже начали подготавливать. Он останавливается. Что? — Какого чёрта? — выпаливает, отчеканивая каждую букву, — я спрашиваю. Какого. Твою мать. Чёрта?! — По расписанию доктора Кима…я…мы… Чунмён, блять. Мало того, что струсил, так ещё и не дал пути отступления остальным. Должны же быть какие-то пределы! Он закрывает глаза, полностью абстрагируясь от чужих голосов, каких-то выкриков и шелеста бахил. Пытается угомонить злость внутри. Теперь уже совсем другое дело. Нужно принять новое решение. Окончательное. Повторное введение тех лекарств — слишком большая нагрузка на организм. В состоянии Сонхо во второй раз подвергать организм такому стрессу может быть крайне опасно. Не будь он сердечником, ещё можно было бы попробовать, но…у него не какой-то аппендицит. Это очень и очень большой риск: придётся капельницами выводить из крови все медикаменты, вновь садить на жёсткую диету. К тому же, и возраст уже даёт о себе знать. Теряясь в мыслях, он прикусывает ноготь большого пальца. Нет. Нельзя. Он не может сейчас отменить всё. В противном случае, мужчина с большей вероятностью не переживёт операцию в другой день. Сердце может отказать прямо во время хирургического вмешательства. Зная это, Бён просто не может позволить себе взять и отменить всё сейчас. Ащ, как же сложно. Он бросает взгляд на часы. Можно было бы обзвонить знакомых хирургов и узнать, может ли кто-то провести операцию, но времени, кажется, нет. Даже если кто-то и найдется, то навряд ли успеет приехать и нормально подготовиться к операции. А спешка в их профессии всегда не уместна. Левой рукой он достаёт из бездонного кармана пуховика чёрный смартфон. Пальцы бегло набирают чужой номер, и анестезиолог прикладывает телефон к уху, нетерпеливо покусывая ноготь. Один гудок Самое ужасное в подобных звонках: это ожидание. Тебе нужно услышать человека срочно, прямо здесь и сейчас, а он, как назло, словно тянет до последнего, чтобы ответить спустя несколько десятков секунд, которые покажутся целой бесконечностью. Только в данном случае он не тянет. Ким Чунмён просто не хочет брать трубку, чёрт бы его побрал. Два, три и четыре Он зажмуривается, а потом распахивает глаза, морщась. Ну же. Не оставляй меня наедине с этим выбором. Не поступай так со мной, потому что я правда Пять и шесть не знаю, что мне делать. Семь Восемь … … «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети.» … … Так, значит — рука, держащая мобильный, расслабляется, — он выключил телефон. Решил просто сбежать, повесив всю ответственность на единственного человека, которому мог доверить всё это. Даже не подумал, сможет ли друг выдержать этот груз. Кто бы знал, как Бэкхён хочет сейчас всё бросить. Так же позорно сбежать. Но не может. Не может оставить людей в таком же положении, как он сейчас. Не может перекинуть свои обязанности на кого-то. Не может подвести Сонхо. В конце концов, он просто не может сломаться от такой «мелочи». Он пиздецки зол на Мёна, чувствует подкатывающее отчаяние, но понимает его, как никто другой. Всё-таки делать операцию столь близкому человеку — это слишком для любого. И тут неважен возраст, профессионализм или ещё какая-то дрянь. Все врачи люди — с эмоциями и чувствами. Не простые куклы без цели, без сострадания. А люди. Вот почему Бён вообще решил стать врачом. Из-за этой человечности. Но и у неё есть и были огромные минусы: такие ситуации, как сейчас. Когда личные эмоции мешают спасению жизни, влияют на мозг так, что даже тело отказывается тебя слушать. Бэкхён плохо, но правда понимает. Вот только он слишком отличается от всех людей в Ёхан. Он чётко осознаёт ценность жизни, потому что когда-то её почти терял. Не раз и не два балансировал на грани. И поэтому не хочет позволять чувствам преобладать над разумом. Анестезиолог способен всё контролировать. По крайней мере, надеется на это. Он сглатывает. В конечном итоге, с самого начала было лишь одно решение. Он сам заставил себя поверить в то, что у него есть выбор. Как же это было глупо. Невыносимо глупо с его стороны. Именно по этой причине он потерял столько времени, которое мог был потратить на поиск нового хирурга или, на худой конец, Чунмёна. Собственная беспомощность бесит. Прикрыв глаза, он обращается к медсестре: — Соберите всех хирургов в ординаторской. — Всех? — неуверенно переспрашивает она, но её вопрос остаётся без ответа. Бён в который раз за день проходит мимо, словно не замечая её. На ближайшую скамейку он кидает свой пуховик и подхватывает обычный халат для посетителей у стойки регистрации. Самое время проветрить мозги. Пока ещё есть шанс сделать это. *** Пятьдесят минут до операции. Взгляд опускается на ботинки, и брюнет почти кривится: опять забыл переобуться, или хотя бы надеть бахилы. Впрочем, он еле вспомнил об обычном халате, что уж говорить об остальных санитарных нормах. Навряд ли кто-нибудь осмелится указать ему на эту оплошность: вот тебе и преимущества его положения в больнице. Выдохнув, он открывает дверь перед собой и делает большой и уверенный шаг, так и не постучавшись. — Аджосси, — кивает он головой. В ответ на простое слово такая теплая улыбка, что ему становится неуютно: он пришёл практически лгать Сонхо насчёт операции, касающейся его жизни, но теперь не уверен, что сможет. Все Кимы всё так усложняют? Наверняка, у них это в крови. Гены, что б их. — Что-то не так? — он видит вопросительный взгляд и смеется, — ты хмуришься больше обычного. Брюнет поджимает губы. Проницательный, как и всегда. В таком случае мог бы и предугадать, что твой сын спасует перед самым началом. И по-хорошему, заранее подготовить ему замену. Он выдыхает. Ладно, никто не мог предусмотреть, что такое произойдёт. Всё-таки, Чунмён был полон решимости последние дни и вроде как даже уверенности в своих силах. Всё шло так гладко, что даже Бэк поверил в эту сказку. — Всё нормально, — смахивает запутавшуюся волосинку с ресниц, — как твоё самочувствие? Лекарства должны уже были расслабить организм и… Не успевает закончить, потому что Ким останавливает одним движением руки. Умеет же он «перебить» так аккуратно, что даже не обидно, что тебя прервали. Тем более анестезиологу, который терпеть не может, когда ему мешают говорить. Не удивительно, что Ким так долго был главой отделения: да, он отличный профессионал, но кроме того, он хорошо имеет находить подход к каждому. Таких людей сейчас очень сложно найти. К примеру, сам же Бён предпочитает просто не обращать внимания на чувства остальных, зная, что перечить ему практически никто (кроме определенных личностей) не будет. А Мён моментами напоминает отца, но всё равно чаще принимает решение что-то не сделать, даже в ущерб себе. В отличие от Сонхо, который всегда подбирал нужное слово. Порой Бэкхёну становилось даже завидно. — Хённи, не нервничай ты так. Забыл, сколько я сам операций провёл? Слишком много операций, чтобы не понимать все риски. И он понимает. Этот намеренно весёлый голос мог обмануть кого угодно. Но не брюнета, однако… — В этом то и дело. Боюсь, что если ты не расслабишься, то Чунмёна будешь до самого наркоза консультировать. …эту игру он поддержит, так и быть. Если Киму станет легче от подобного, то он готов подыгрывать вечно. А если и этого будет недостаточно, то и того дольше. — Ага, и в итоге откажусь от полного наркоза и буду подсказывать, где и как подрезать, — усмехается он. В горле пересыхает. Шутки шутками, но это изматывает. Сонхо имеет право быть в курсе о реальном положении дел: что Мён сбежал, что сейчас идёт поиск другого хирурга, что даже гениальный анестезиолог не знает, что произойдёт через час. Ему следует узнать об этом до того, как он увидит совсем иного хирурга в операционной, прежде чем погрузиться в забытье на несколько часов. На разборки времени не будет, поэтому лучше прояснить всё сейчас. — Пап. Мгновение, одно слово, и Сонхо поражённо замирает. Полуулыбка стирается с его лица, а сам он смотрит Бэкхёну прямо в глаза. Не может поверить: ему же послышалось, верно? А анестезиолог сомневается. И практически кренится в последний момент. — Не вздумай умереть на моих глазах, — он запрокидывает голову, выдыхая. Ну, надо же. Сонхо и подумать не мог, что услышит подобное от того мальчишки, которому не дал сгинуть на том проклятом мосту. Тогда он увидел в том обидевшемся на весь мир юноше то, что не мог видеть никто. Но даже не представлял, что в дальнейшем так привяжется к нему сам. Несомненно, после всех этих лет этот парень…нет, уже мужчина, стал для него вторым сыном. Он полюбил его ничуть не меньше родного. Потому что тот малец заслуживал этой любви и до сих пор заслуживает. Где-то в глубине появляется чувство, что непрошеные слёзы выльются наружу, и он поспешно произносит: — Хённи, какой же ты мила…— говорит и смеётся, хотя на деле еле сдерживается. Дверь захлопывается. Ведь Бэкхён слишком смущён, чтобы просто остаться и слушать добрые насмешки взрослого хирурга. Ожидаемо. И вправду, милашка. Смех тут же стихает, стоит Бёну покинуть палату. Не умереть, да? Мужчина грустно улыбается. Было бы неплохо. Ему бы хотелось увидеть будущее двоих сыновей, дать важные советы, которые не успел. Помочь Бэкхёну окончательно растопить лёд в своём сердце, избавить Мёна от всех сомнений в собственных навыках и показать ему, что он ничуть не хуже, чем его старик. Столько всего ещё надо сделать, но, кажется, это решать не ему. И не тому, кого люди называют «Бог». Сонхо как никто другой знает, что всё зависит на 80 процентов от хирурга и на 20 — от воли случая. В итоге, весь его опыт обесценился сейчас, перед операцией на собственном теле. Как всё пройдёт не знает даже он. Возможно, так куда лучше, чем если бы он знал результат. *** В ординаторской оказывается не очень много людей: как минимум, два из основных оперирующих хирургов отсутствуют. Однако вполне вероятно, что у них выходной, и с этим уже ничего не поделаешь. Бэкхён ступает в небольшую комнатку, и все подскакивают с насиженных мест. Некоторые нервно заламывают руки, потому что похоже не ожидали увидеть «великого и ужасного». Оно и к лучшему, что медсестра не упомянула, кто собрал их всех. Половина бы не пришла поди. Со сторон сыплются «доброе утро», и анестезиолог усмехается. Вот уж, блять, точно. Очень «доброе». Если бы это действительно было так, то Бён бы спокойно попивал кофе перед грядущей операцией, в сотый раз проверяя все данные, а не стоял бы здесь, среди людей даже не своего профиля. В толпе глаз Бэкхён ловит болезненно знакомое лицо и едва заметно судорожно выдыхает. А вот этого человека могли бы и не звать. Та девушка могла бы пораскинуть мозгами и вспомнить, что доктор Бён не проводит операции с доктором Паком. Могла бы. Но, видимо, извилин в её голове недостаточно. Нет. Он прикрывает глаза. Это его промах, что он не уточнил, кого не следует сюда вызывать. Девушка не виновата в сегодняшней рассеянности брюнета. К тому же, сейчас не самое подходящее время, чтобы устраивать дебаты с Дамбо: времени уже в обрез. Нужно просто игнорировать его присутствие. Шагая ближе к центру комнаты, мужчина начинает говорить: — Кто-нибудь из вас имеет хоть какое-нибудь понятие о хирургической абляции при ФП? В толпе перешёптываются, но никто не отвечает, лишь несколько хирургов поднимают руки. Оно и ясно: не все здесь по части кардио, в их больнице, действительно, не очень много профессионалов в этой сфере. А опытных врачей — и того меньше. Кивает то ли сам себе, то ли остальным врачам. — Хорошо. Кто проводил эту операцию хотя бы раз? Руки мгновенно опускаются, теряясь в пространстве между поясницей и бедрами. Это абсолютно естественно. Честно говоря, он и не ожидал большего, хотя и надеялся. Что хотя бы кто-нибудь один скажет «я проводил её» или «да я спец в этом». Опять же глупо, но ничего больше не оставалось. Его мнимая уверенность была лишь результатом самоубеждения: все будет хорошо, у нас отличные врачи. Не то, чтобы всё это было не правда, тем не менее... Стискивает зубы. ...нет никого, кто смог бы помочь в решении этой ситуации. Остаётся лишь одно: из-под земли, но достать Чунмёна…. Стоп. Внезапно он вздрагивает. И замирает, словно под гипнозом смотря на оставшуюся в воздухе огромную ладонь, которую не заметил. Нет. Нет. Опусти. Это не можешь быть ты. — Доктор Пак? — он старается держать голос максимально ровным, но едва не срывается, произнося фамилию этого человека, забывает съязвить. Это очень плохая шутка. Кто угодно подошёл бы, но почему именно ты? Опусти руку, Пак. — Я проходил курс, посвященный «Лабиринту», в Америке. Его проводил известный профессор, один из тех, кто занимается модификациями этой операции. Не называет фамилию, потому что знает, что Бэкхён в любом случае её никогда не слышал, ведь это не его сфера деятельности: он, конечно прав, но до безумия бесит этим поступком. Однако, несмотря на это анестезиолог сщуривает глаза; выдыхает, потому что слава богу, он не подходит. Хотя не стоит радоваться. Ведь вариантов больше нет и не будет ни через несколько секунд, ни через пару минут. На поиск заведующего потребуется слишком много времени и ещё столько же, чтобы привести его в чувство. — Этого недостаточно для проведения…. Перебивают тут же. — И четыре раза был помощником хирурга на ней. Да что б тебя, Пак Чанёль. Он поднимает взгляд прямо на глаза хирурга. Со стороны кажется, что даже искры молний стали вспыхивать вокруг Бёна. Это уже третий случай с выпускного, когда велико было желание прикончить этого человека на месте. И сейчас он осознает, что не прав. Сам спросил, кто может это сделать. И получил ответ. Разумеется, он не мог упустить такой возможности и сделать вид, что у него нет опыта в подобном. Чанёль выглядит спокойным. Словно что-то знает. Знает, кто единственная надежда. — Доктор Бён, как я понимаю, у вас нет выбора. Сердце колотится, как бешеное. Нет выбора?…Нет выбора?! Да, чёрт возьми. Его, действительно, нет. И не нужно об этом напоминать сейчас, потому что сил уже нет на то, чтобы бороться. Дыхание сбивается, но он царапает собственное запястье ногтями, отрезвляя. Скрипя зубами, проговаривает: — Готовьтесь к операции. Забавно (нет), что Пак Чанёль — это его погибель и спасение в одном лице.