save me (from yourself)

Чанёль никогда не видел, как рушатся небоскрёбы. Но его взгляд не раз цеплялся за то, как рушатся чужие жизни, семьи, надежды и мечты; пока на губах привычно ломалась улыбка, рассыпаясь мелкими осколками в воздухе. Чанёль никогда не видел, как города буквально уходят под землю. Но был уверен, что это зрелище было бы ничуть не хуже. Потому что вид разрушения, мрачного хаоса приносил ему не только страх, ноющий в груди, но и странное чувство превосходства, которое он испытывал, стоило взглянуть за спину. Ведь этот хаос привносил он. В то время как его «близкие друзья» довольно посмеивались с результатов, одобрительно хлопая по широкому плечу, а он гордо улыбался им. «Респект, Чанёль. У меня бы духу не хватило!» — верно, ты бы так не смог. Я правда крут, верно? «Потрясающе, чувак, ты реально просто ебнутый!» — да, самый ебнутый из всех! «Повторим то же самое с тем задротом?» — а собственно почему нет? Я же не трус и не лох какой-то. Чанёль никогда не видел, как падают самолёты, но точно с такой же скоростью, силой и масштабами разрушал себе подобных. Людей. И не понимал, что на самом деле, это очень странная эстетика. Абсолютно ненормальная и до предметного состояния неправильная. Возможно, поэтому сейчас он оказался здесь. Нет, не в наскоро снятой квартире. И не в том районе, где у него точно нет знакомых. А на самом дне. С одной лишь возможностью: наблюдать, как всё вокруг него превращается в жалкую пыль. И он сам вместе с тем. Пустоту в голове прерывает раздражающая мелодия телефона. Чанёль бросает взгляд на экран и выжидает некоторое время. Решая, стоит ли брать. Однако что-то внутри подначивает: «возьми, будет забавно!». Нет. Не будет. — Да, милая? — уставший голос не заменяется привычным и бодрым. Он только срывается на конце, вынуждая перехватить бутылку с дорогим виски покрепче и, особо не заботясь ни о себе, ни о бежевом ковре, на который попадает янтарная жидкость, сделать большой глоток. — О, ну наконец-то ты ответил! — шуточно злясь, ворчит девушка, — а я уж думала, ты там сам пациентом стал из-за такого количества работы. Твой новый работодатель поди с ума сошёл, если заставляет тебя столько работать! Он видит тебя чаще, чем я, твоя невеста. Это нечестно! — Прости, — мужчина зачем-то выдавливает улыбку. — Ёлли, давай ты возьмешь небольшой отпуск, и мы съездим в Пусан? Пожалуйста, там такое прекрасное свадебное платье в одном бутике. Это оно, понимаешь? И к тому же, мы давно не проводили время вместе. Чанёль вновь делает глоток уже осточертевшего виски, вслушиваясь в слова любимой. И зачем-то произносит: — Расскажешь, что за платье? — О, конечно! Не хочу высылать фотографию, а то будет против правил, но думаю, если я его опишу не будет ничего страшного, — очевидно, что ей просто до жути хочется поделиться с ним, — в общем, у него безумные полу-прозрачные рукава и… … Должно быть, это особый вид мазохизма. Сначала попросить ту девушку, что была спасительным светом в твоей жизни, рассказать о свадебном платье, а потом — утопать в её бесконечных словах. Каждое слово Соми, что острее, чем хирургический скальпель, медленно убивает его. Девушка, даже не подозревая ни о чём, вскрывает грудь так, как делают очень неопытные хирурги: пытаясь не причинить боль, но, в итоге, делая ситуацию только хуже. По началу он лишь кусает горькие от алкоголя губы, но когда этого становится мало, начинает терзать зубами ладонь. Это успокоит. Эта мизерная боль должна сделать его состояние лучше. Определённо должна. — …а на юбке потрясающая вышивка ручной работы! Она просто не из этого мира, — девушка смеётся. И чем больше Соми говорит, тем быстрее он разлагается. Тем быстрее рушатся оставшиеся внутри опоры. Жалкие колонны, потасканные временем. Так, казалось, будет продолжаться вечно. Пока, в конце концов, он не сдаётся. Пока напускное безразличие и «спокойствие» не крошится в пыль под огромным валуном чувств. Пока Пак не нажимает на круглую кнопку с микрофоном, выключая его. Первый крик оглушает квартиру уже спустя доли секунды. Он будто бы рвёт глотку, что горит из-за соприкосновения со спиртом. Громкие отчаянные вопли раздирают стены квартиры: ещё немного и на обоях и вправду появятся совсем не привлекательные царапины. Но знаете что? Да и пусть. — Ой, кстати, сестрёнка МаРи сказала, что сможет приехать на свадьбу! Мы так давно не виделись, что я уже и позабыла, как она выглядит, — весёлый смех вновь бьёт по барабанным перепонкам. Чанёль надрывно кричит, слыша голос любимой девушки. Бутылка в ту же минуту отправляется в ближайшую стену, со звоном разбиваясь о стену. Тёмно-медовые капли стекают по светлым обоям, мгновенно впитываясь в незащищенный материал, а осколки долетают почти до босых ног. — Ещё мы с мамой в кои-то веки выбрали торт. Уверена, попробовав, ты не захочешь делиться с гостями! Он переворачивает лёгкий стол, сделанный из какого-то дешёвого материала, отбрасывая его в сторону вместе с ни в чём не виноватым телефоном. — А, да, я разослала приглашения почти всем, но ещё немного надо подождать. Ты ведь проверял список? Нога задевает стул, после чего отпинывает его в тот же угол, в который прежде полетела бутылка. Тупую боль Чанёль предпочитает игнорировать. Спасибо вискарю в крови: оно этому способствует. Брюнет стискивает зубы. — Ёль? Устало опускаясь на пол рядом со смартфоном, чудом не задевая осколки, он едва смеётся, положив руку на лицо. — Ёлли, ты слушаешь? Смеётся, хотя наружу всё ещё рвутся крики. Крики, раздирающие горло, душу и всё «правильное» и «неправильное» в кровь. — Чанёль, ты спишь, что ли? — предпринимает ещё одну попытку в шутку насупившаяся Соми. Рука лениво нащупывает телефон рядом, смазанными движениями отключая вызов. Лучше бы, блять, спал. И никогда не просыпался. *** Он не знает как давно находится в таком положении. Ноги уже затекли, при любом малейшем движении начиная покалывать, а глаза уже несколько десятков раз пересыхали из-за неотрывного пялинья в стену напротив. После приступа то ли гнева, то ли психоза, то ли всего сразу, Пак ощущает такую опустошённость, что не в состоянии даже просто сменить позу на более удобную. До его ушей доносится какой-то шум, голоса, различные звуки, пришедшие из далекого прошлого, и он прекрасно понимает, что они нереальны. Что в квартире повисла полная тишина, изредка прерываемая только отголоском полицейской сирены с улицы или дребезжанием дрели соседа сверху. Что он просто постепенно начинает сходить с ума. Или вообще потерял себя ещё в том момент, когда ему показалось достойным и крутым, начать задирать младшеклассника из-за какой-то мелочи. В тот момент, когда он праздновал три месяца со дня начала отношений с Соми, он подумал, что мир его испортил, а она было послана ему высшими силами. Чтобы спасти его душу. Чтобы тонкая татуировка на его шее перестала иметь вес. А теперь, выходит, всё иначе. Он сам был тем, кто всё портил. Возможно, не решись он тогда посмеяться над щуплым подростком, чтобы завоевать уважение к себе, всё было бы иначе. Щелчок камеры. Короткий тихий звук вынуждает резко сморгнуть, поворачивая голову в его сторону. Взгляд натыкается на длинные ноги в чёрных джинсах и кроссовках, а уже потом доходит до лица. — Какой занятный вид, — с усмешкой проговаривает Ву, пока за его спиной толпятся люди в спец.форме. Как можно было не услышать, когда они пришли? — я думал, он тут коньки отбросил, уже обрадовался. А он жив и всё равно игнорирует все звонки. Пак-мудак, ты охренел. Чанёль не понимает, что происходит. Почему после этих слов Крис отдаёт тем людям деньги и спроваживает их? Как он нашёл его, если Пак и сам не знал, куда поедет? Какого чёрта он тут забыл? И, в конце концов, с чего он взял, что сейчас самое время встретиться с ним? Когда блондин возвращается и видит вопросительный взгляд, то лишь усмехается, а затем одним кроссовком брезгливо отметает осколки под ногами в сторону от себя. Стул благополучно возвращается на место, стол, слава богу, тоже, несмотря на то, что одна ножка опасно шатается. Мелочи. И как только пространство более-менее приходит в норму, Ифань берёт ещё одну бутылку какого-то пойла с подоконника и без проблем вскрывает его. — В душе не ебу, по какому поводу ты уже так накидался, но, так и быть, составлю тебе компанию. В одиночку пьют только алкаши. Да и я не зря же дверь выбивал. Выбивал дверь? Блять, да Крис лишь чуть менее отбитый, чем сам Чанёль. Такие радикальные решения не приходят в голову на ровном месте. — Это идиотский стереотип, Фань, — Чанёль устало выдыхает, чувствуя, как голова немного кружится. Оно и не удивительно, — как ты меня нашёл? — Скажи своему прекрасному лучшему другу, которого ты так любишь и уважаешь, «спасибо» за то, что я пожертвую своей печенью и избавлю тебя от этой страшной участи, — Крис нагло пропускает мимо ушей первую часть фразы, — знаешь, а айфоновское приложение «Найти друзей» и вправду потрясающее. Удачно, что мы страдали подобной фигнёй в универе. Его выдало грёбанное бесполезное приложение? В каком-то смысле, это даже обидно. Он ведь специально выбрал место подальше от центра. От дома. От больницы. От всего. Снял эту убогую квартиру, чтобы никто и не подумал, что он может поехать в подобную глушь. Тем не менее его запросто сдала программа, которую он когда-то по приколу скачал на парах по гистологии. Застрелиться, как смешно. Пока друг занимается бесполезным мыслительным процессом, тратя остатки своих мозгов на глупости, Фань садится на стул и закидывает ноги на стол, отпивая скотч прямо с горла. А потом решает ненадолго помиловать идиота, раз уж он не собирается говорить, и начинает первый: — Рискнул и приехал в Гонсай, чтобы провести операцию какому-то школьнику, поговаривают, вёл себя весьма высокомерно, и вот, если не учитывать всю эту хуйню, — он обводит комнату взглядом, — хочу спросить: «А дальше что?». Уйдёшь в благотворительность и забьешь на мнение других? Или, хуже того, подашься в веру? — Так ты знал, что я был там? Предатель, — чуть усмехается Чанёль, — мог бы хоть первым ассистентом стать. — Мне написал Чунмён, — Ифань вскидывает руку, показывая глянцево-чёрный телефон, — но у меня были выходные. Знаешь же, в любое другое время с радостью бы побесил вместе с тобой Минсока. Верно. Крис всегда недолюбливал этого рыжего лиса. Он бы не упустил подобную возможность. — Так какого чёрта ты творишь? — чисто из дружеской вежливости интересуется блондин, с пустым неравнодушием будто бы вглядываясь в тёмно-коричневое стекло бутылки или, может, в подстёршуюся этикетку. — Работаю? — ответ настолько же ясен, как и небо в любой солнечный день. — Это не в твоём стиле, — хмыкает блондин, параллельно отбивая ненавязчивый ритм носками кожаных кроссовок, — имею в виду, по-настоящему работать. Если бы своими ушами не услышал, в жизни не поверил бы, что ты в нерабочее время операции проводишь. Ещё и не в своей больнице. Тем более там. — Просто непредвиденная ситуация. Да и выбора особо не было, — неопределённо ведёт плечом Чанёль, не замечая, как всеми силами уклоняется от ответа. Это и вызывает усмешку на губах китайца: — Сам-то хоть веришь в то, что говоришь? Не верит. Не верит настолько сильно, что от этого мерзко. Почему он вынужден лгать и себе в том числе? Почему он продолжает вбивать себе в голову такую явную ересь? Да, он никогда не был святым или праведником. Чанёль никогда не стремился, сломя голову, мчаться для спасения чужой жизни. Он почти никогда не делал что-то просто так, без скрытых мотивов: например, без желания понравиться кому-то или заслужить доверие и уважение коллег. Подобное он позволял лишь только при самых близких. При Ву и при Соми. Хотя даже при Соми он всё равно продолжал (до этого момента) делать всё, чтобы ей угодить. Из любви, конечно, но это сути не меняет. Да, Пак Чанёль в самом деле не верит в собственные слова, но ничего больше сказать и не может. То, что с ним происходит, не поддаётся описанию. Это по-настоящему зрелищный бардак внутри, который уже невозможно разобрать. Слишком долго он копился. Даже Великий пожар не смог бы этому помочь. — Что с тобой происходит, Чанёль? — задаёт вопрос Фань, закрывая бутылку и бросая её другу. Раз уж ему лень встать и взять ещё одну, он, так и быть, поделится с этим недоразумением-переростком. Чанёль продолжает молчать, даже когда ловит бутылку с виски. Он просто не знает, с чего начать. Не знает, с какого момента надо разобрать этот бардак, чтобы в результате на него не упали все коробки, хлам и тяжелое барахло, придавив огромным весом. Подходящего начала нет. И не будет. Потому что для подобных рассказов нет «подходящих», «неподходящих», «правильных» или «неправильных» клише или же просто стартовых фраз. — Помнишь…я рассказывал о коллеге, над которым издевался в школе? — проговаривает брюнет, медленно откручивая теплую металлическую крышку. Когда Крис согласно кивает, он позволяет непонятной усмешке появиться на потрескавшихся губах, — я ведь мог стать убийцей тогда. Взгляд его лучшего друга с серьёзного, внезапно на секунду становится слегка растерянным, а потом смягчается, и слышится смешок. — До тебя всегда медленно доходили такие вещи, — расслабленно говорит Ву. Такое поведение выбивает Пака из колеи. Он ведь тут душу изливает. Рассказывает о максимально серьезных вещах. Как можно так легко реагировать? Его никак не тронула мысль, что его друг мог кого-то прикончить в старших классах? Когда, по сути, был ребёнком? А этот ещё и умудряется почти смеяться над этим? — Чёрт возьми, это уже не шутки, Ифань. Я правда мог убить, — запускает ладонь в волосы, сжимая их у корней, — если бы однажды я ударил чуть сильнее, или его не успели спасти после попытки суицида, он бы умер, понимаешь?… — А кто тут шутит? — китаец флегматично раскачивается на стуле, а затем встаёт с него, — я не собираюсь тебя разубеждать и говорить, что ты был ещё тем зайчиком-хуяйчиком, — на этих словах он чуть морщится, — сам видел, что было бы если бы ты переборщил, а никто не помог бы. Да, Чанёль. Представляешь, он бы умер. Это новость только для тебя, потому что такого непроходимого тупицу, как ты, ещё нужно поискать. Жестокая правда. Крис никогда не был особо деликатным. И даже сейчас он умудряется быть настолько честным. Вот только это не кажется весёлым или хоть каплю забавным, как раньше. Потому что Крис потихоньку ломает другу кости, не заботясь о последствиях. Или так думает Чанёль. — Господи, а если бы он правда умер? Я ведь, — голос срывается, — мог в то время бы даже не придать этому значения. Я не понимал. Если бы мои друзья и окружение в целом проигнорировали его смерть, я бы сделал так же. Я настолько был увлечён только тем, чтобы нравится всем, быть «крутым» и «опасным», что не заметил, как заигрался. Пак совсем не обращает внимания на то, как Ифань, не спеша, начинает свой путь прямо к нему с звуковым сопровождением хруста мелких осколков под ногами. — Я думал, что это нормально. Что это всего лишь ёбанная школьная игра! И я так долго не понимал, что делал не так. Просто закрывал на всё это глаза! Продолжал извиняться, не понимая ничего. А теперь…теперь что я должен сказать? Что сделать? Что мне нужно сделать? Что я должен сде... По щеке резко проезжается сильный кулак. Во рту появляется лёгкий металлический привкус, а тёмная голова, склонившаяся на бок, не возвращается на место. Ошарашенным взглядом Чанёль впивается в пол, немного задевая чужую обувь. Челюсть немного болит, но несущественно. — Ты такой жалкий, — скалится Ву, — у тебя появилась возможность хоть как-то почистить карму, а ты сидишь и ноешь, ноешь, ноешь, ноешь, ноешь и ноешь, доставляя другим проблемы. Думаешь ему есть какое-то дело до твоих самобичеваний? Да этому наверняка Бэкхёну похуй. О, это неправда. Ему бы понравилось. — Выглядишь отвратительно, — произносит китаец, — я не хочу вставлять мозги на место кому-то настолько убогому. Подобной благотворительностью больше не занимаюсь, не трать моё время попусту. Или приходи в себя и прекрати истерику, или поднимись на крышу и сбросься. Заебал. Чанёль поднимает голову, и видит совершенно незнакомый взгляд Криса. Он удивительно жёсткий, как самый прочный алмаз в мире, но есть в нём что-то ещё. Конечно, он не серьёзен в своих словах. По крайней мере не полностью. Он явно произнес эту тираду не чтобы Пак в самом деле пошёл и убился. Подобным своим поведением Пак причиняет другу боль, потому что на глазах превращается в слабого нытика, который только и умеет, что жаловаться, и больше ничего. Брюнет осознаёт это и не чувствует обиды на Ву. Какая уж тут обида. Если этот жестокий засранец прав. — Меня будто ломает, Фань, — слетает с его губ прежде, чем он успевает подумать. И он думает, что блондин сейчас ещё раз психанёт и обложит его всеми матами: и корейскими, и китайскими за подобную слабость, но тот лишь молча садится рядом, наплевав на дорогие шмотки и грязный пол. Уверенная рука отнимает у Пака шотландский скотч и помогает залить горький напиток в рот. Теперь, он готов слушать. Теперь, он знает, что не будет пустого нытья и бессмысленно истерики. Расчётливая зараза. — Я просто схожу с ума, — на выдохе глухо продолжает Чанёль, — не могу уснуть, не могу долго находиться дома, поэтому уехал на время. Мне кажется, что я всего этого не заслужил. Чёрт, я даже не смог посмотреть в глаза Соми. Она спросила всё ли в порядке, а я ничего не смог ей ответить. Разве я заслужил её? Разве справедливо, что я мог беззаботно улыбаться, получать все самое лучшее в жизни, пока кто-то в течение многих лет страдал и до сих пор страдает из-за моих необдуманных действий ради признания? Даже сейчас хирург не уверен, действительно ли сожалеет. Или же все его эмоции и чувства — результат притворства, въевшегося ему под кожу за столько лет? Что, если это всё не его чувства? Что, если он подсознательно хочет так себя ощущать, чтобы получить жалость со стороны других? И от этого нечеловечески страшно. Все его игры всегда заходили слишком далеко. — Но знаешь, что самое херовое? Что все мои мысли на самом деле не забиты Соми. Я почти не вспомнил о ней за те несколько дней, представляешь? — он нервно смеётся, — я то и дело сбрасывал звонки, игнорировал их. И только сегодня…или уже вчера?…поднял трубку. Он ненадолго замолкает от лёгкого удивления, потому что замечает, что Ву правда внимательно слушает его, ловит каждый звук, хоть и не реагирует словесно. Давая ему высказаться, закончить мысль или поставить многоточие. Поэтому через несколько секунд он внезапно немного громче плетёт, заламывая свои пальцы до хруста: — По моей собственной воле. Я сам согласился помочь Бэкхёну, когда он слёг с простудой. Когда он попросил провести операцию. Когда, по его мнению, нужно было убедить мать пациента нанять психолога. Сам согласился на дополнительную работу, хотя мог расслабиться с невестой, чёрт подери! И ничего бы этого не было! Так и есть. Ни согласись он помочь, ничего бы не произошло. Он бы так же жил в счастливом неведении, чем могло всё закончиться. Он бы все так же миловался с невестой, готовился бы к свадьбе, не обращая внимания на вредного анестезиолога. Это возможно перетерпеть. Если бы он только, не сказал, что сделает это. Если бы только проигнорировал просьбу главного врача… Нет, Чанёль. Ничего бы не изменилось. Потому что стартовая точка не находится там. Она находится куда раньше в таймлайне, чем кажется. Ты ищешь корни не там, и в этом твоя ошибка. — Я так устал. В последнее время моя жизнь крутилась только вокруг него. Вокруг чёртового Бён Бэкхёна, который столько лет был для меня пустым местом! Из-за чересчур эмоционального движения рукой, он задевает ей бутылку, и жидкость немного расплескивается, мгновенно впитываясь в синие спортивные штаны с лампасами и чёрные джинсы. Правда брюнет не уделяет должного внимания этому. Не замечает такой оплошности. — Но знаешь, что ещё хуже? Чанёль разводит руки в стороны, вопросительно смотря на друга. И внезапно шумно усмехается. — Мне кажется, это продолжается даже сейчас.