save me (from yourself)

Звук потёртых временем настенных часов звучит довольно чётко в полной тишине, разносится эхом по углам полупустой комнаты. Чего ожидать от Криса на этот раз Чанёль не знает и, по правде говоря, знать не хочет. Судя по молчанию друга, он и сам ещё не решил, как поступить, отреагировать или же как поддержать. Хотя насчет последнего блондин явно не станет запариваться: не из того он типа друзей, чтобы ломать голову над подобным. Он скорее просто пошлёт далеко и надолго, а потом предложит пути решения. Такой он человек. — Знаешь, что я думаю? — вдруг задаёт вопрос Ву, а потом отрешённо делает несколько глотков разбавленного всякой мутью виски. — Что? — Самое херовое то, что ты бываешь редкостным кретином, а всё остальное — вполне терпимо, — выносит он вердикт, чуть фыркая, и следующим же делом поднимается с пола, брезгливо осматривая одежду и смахивая с неё пыль, — так, ладно. Сегодня ты сходишь в душ, проспишься, а завтра уже и домой, и на работу. От неожиданности шатен подхватывается с места вслед за другом. Мнимое спокойствие в голове заменяется каким-то абсолютным бардаком. Только-только начатая основа для карточного домика разлетается по разным углам, залетает в самые труднодоступные места и, Чанёль уверен, если он предпримет попытку собрать её вновь — ни черта не выйдет. — Погоди, ты вообще слушал меня? — проговаривает он, едва не наступив на крупный осколок. Благо мозгов хватает на то, чтобы смотреть под ноги, а не слепо следовать за блондином. — Нет, просто рядом посидел, — пожимает плечами Фань, а потом дает знатный подзатыльник своему другу-неудачнику, — разумеется, я слушал, идиот. Именно поэтому ты сделаешь всё, как я сказал. Логика у него, конечно, заебись. Как будто он просто пропустил мимо ушей все слова, а потом выдал решение, пришедшее в его светлую голову. Проспаться? Поехать домой? На работу? Просто продолжить существовать, игнорируя свои мысли, он это хочет сказать? — Если слушал, тогда почему… — начинает было Пак, но Ответ на ещё даже незаданный вопрос появляется мгновенно: — Потому что я не знаю, что тебе ещё сказать, Чанёль. Крис ставит многострадальную бутылку на стол и направляется к окну, чтобы в ту же минуту его распахнуть. В комнату проникает прохладный ветер, обдавая слабым потоком воздуха самого мужчину и лишь слегка касаясь Чанёля, колыша грязные пряди. Последний слегка хмурится, словно не понимает о чём ему талдычит друг. «Не знает»? И просто так дал совет, лишь бы от него отвязались? Зачем? Если он просто изначально мог честно признаться в этом. У Чанёля столько вопросов к Ву, сколько не было, наверное, за всё их знакомство. Да что с ним, чёрт подери? — Ты не понимаешь сам себя, сам не знаешь, чего хочешь, так почему я должен делать это? Как я могу объяснить тебе твои же чувства? — продолжает Ифань, вновь отметая от себя осколки в сторону плинтуса. Мужчина замолкает, обрывая мысль на самом пике, не выдавая все мысли и догадки. Он словно намерено недоговаривает, чтобы поддеть друга, но Чанёль надеется, что это далеко не так. Что у него есть свои причины так поступать. — Я серьёзно, Крис. — А я тут шутки шучу, значит? Увы и ах, но ты не сможешь разобраться в ситуации, просиживая жопу здесь и жалея бедненького себя, — он усмехается, поворачиваясь к Паку — что ты хочешь услышать от меня сейчас? «Боже, какой ты, блять, несчастный, иди поглажу по головке»? Чанёль поджимает губы и качает головой. Нет же. Не это. — Ты прекрасно знаешь, что это не так. — Нет, не знаю, — твёрдо произносит китаец, — потому что в глубине души именно этого ты ждешь. Ждёшь сочувствия. Но ты его получишь только от каких-то идиотов. Мы знакомы слишком давно для подобной хуйни. Крис определённо несёт какой-то бред. Сочувствие? Да нахрена оно ему сдалось? Разве оно может помочь ему? Нет. Ему не нужна чужая жалость. Она ничего не стоит. Она не решит его проблем. Крис молчит, молчит и молчит. Несколько раз открывая рот, но не выдавая ни звука. Словно подбирает нужное слово, чтобы начать, но в последний момент меняет своё решение и вновь задумывается. Хирург даже примерно не представляет, что творится в светлой голове друга. Молчаливые игры в гляделки с блондином затягиваются на добрые несколько минут, пока он, наконец, не хмыкает и не заваливается на стул, хрустя шеей. — Ты и сам в курсе, что Соми хорошая девушка. Глуповатая и постоянно летающая в облаках, но хорошая,… — Что значит «глуповатая»? — не успевает даже нормально возмутиться шатен. — …поэтому не поступай хотя бы с ней, как с мешком какого-то дерьма. Не проёбывайся вновь. Если уже не любишь её — перестань пудрить ей мозги. Любишь — вернись домой и извинись. Чувствуешь себя виноватым перед тем Бэкхёном — принеси хоть десять раз извинения и подумай над тем, как можешь искупить вину. Думаешь, что что-то неясное происходит между вами, что ты странно относишься к нему — сначала определись нравится тебе это или нет, — проговаривает он и зло выдыхает, — блять, всё элементарно. — Ты говоришь, что это просто, но это не так, Крис. Не для меня. Эти слова — отправная точка. После них настрой Ву кардинально меняется на 90 градусов, если не на все 180. Он заметно мрачнеет, пытаясь не щериться — об этом говорят дрожащие от напряжения губы. Чанёль готов поклясться: он редко видел его настолько раздражённым и разгневанным. Практически никогда. В конце концов, Крис перестаёт себя сдерживать от слова "совсем". Слетает с воображаемых катушек. Если раньше можно было подумать, что Крис не старался быть деликатным, то сейчас с уверенностью можно заявить: оказывается, ещё как старался. А теперь он окончательно заебался и больше не собирается делать подобное. Поэтому он просто говорит, уже не заботясь ни о чём: — А, ну да. Проще же сидеть, жалеть себя и заниматься пиздостраданиями в какой-то отвратной квартирке. Верно, Чанёль, продолжай трусить и оставайся здесь, — мужчина бросает насмешливый, едкий взгляд на Пака, — тогда всё обязательно решится магическим образом. А я, пожалуй, пойду, друг мой. Стоит ему произнести последнее слово, как он и вправду делает то, что запланировал: якобы подбадривающе хлопает Пака по плечу и, развернувшись на одних пятках, спокойно скрывается за ближайшим углом, кроша стекло под ногами в мерцающую пыль. Слышатся только удаляющиеся шаги и поскрипывающий под чужими ногами ламинат. Чанёль не намерен следовать за ним. Не в этот раз и не в этой ситуации. Он абсолютно не согласен с тем, что сказал ему Ву. Категорически не согласен: Крис не прав. И он слишком далеко зашёл в своих рассуждениях. Слишком многое себе позволил, слишком жесток был в своём вердикте. Крис, который всегда был объективен, сегодня, откровенно говоря, психанул и наговорил лишнего. Извиняться он, конечно, не станет, но будет неплохо, если до него дойдёт через какое-то время что он сказал. Ведь Ифань совершенно не… Прав. *** Домой Чанёль не едет вопреки советам друга. Ни на следующий день, ни даже через день. У него просто не хватает духу. Он всё ещё не уверен, что может спокойно предстать перед Соми. Заглянуть ей в глаза. Улыбнуться. Произнести: «Прости меня, давай съездим за тем платьем в Пусан. Ты будешь самой красивой невестой во всём мире». Сказать ей, как сильно он её любит. Признаться в том, что она лучший человек в его жизни, и он тот, кто он есть, только благодаря ей. Быть счастливым рядом с ней. Сделать то, как поступил бы раньше без всяких раздумий. Потому что сейчас ему кажется, что вся его жизнь пронизана фальшью и хреновой игрой. Его игрой. Построенной на израненных душах других людей, и его желании быть признанным. Всеми и сразу. Сколько он ни пытался заставить себя заткнуть настойчивые мысли и вернуться домой, туда, где его ждут, где его действительно любят, у него не вышло. Даже развернуть машину в сторону дома не так просто. Сложно банально ответить на Её звонок, что уж говорить о встрече тет-а-тет. Чувствует: если они пересекутся, это может положить конец всему. Единственное, что ему удаётся — это заставить себя поехать на работу. И то тут сыграл на руку факт возможного увольнения, если без серьёзной и уважительной причины он начнёт пропускать смены, прогуливать работу. В больницах всегда текучка, с чего бы даже Чунмёну терпеть такую наглость? Подходя к знакомому отделению, он несколько колеблется у самого входа и не сразу открывает дверь. Приходится очнуться, когда позади он слышит приближающиеся голоса и с горем пополам всё-таки ступить в отдел. На глаза попадается одна из медсестёр, и кто бы знал, как ему хочется просто пройти мимо. Разговаривать с кем бы то ни было слишком эмоционально затратно. Он уже опустошён. Но, к счастью ли, к сожалению ли, он не может себе позволить такого. Его проблемы и переживания не касаются малознакомых людей. — Привет, — улыбайся. Улыбайся, чёрт возьми. — Здравствуйте, доктор Пак, — Соён улыбается в ответ, а потом оглядывает его с ног до головы. Несколько секунд она многозначительно молчит и, в итоге, пытаясь скрыть подозрительную улыбку рукой, говорит, — видимо, весело провели этот мини-отпуск. Провал. Сложно не заметить помятый в общем вид, да и алкоголь ещё не до конца выветрился, хотя Пак уже сутки не принимал на грудь. Скрыть «бурные» выходные, это вышло, как минимум, не очень. — Есть такое, — коротко кивает, надеясь, что расспрашивать его не станут. Времени на придумывание оправдания ноль, и заниматься этим сейчас — не лучшая идея. Как-нибудь потом расскажет историю о том, как он праздновал удачно проведённую операцию и целых пять выходных сначала в кругу семьи, а затем уже с друзьями. Обязательно расскажет, со всеми деталями и подробностями. Но не сейчас. Неловкие улыбки. И точно такое же неловкое молчание — прекрасный антураж для этой сцены. Как жаль, что они не в театре. Стоит Паку вежливо поклонится, сняв с себя куртку, и пройти мимо девушки, как в спину ему прилетает весьма интересная фраза: — Доктор Бён в своём «логове». Ноги приклеиваются к полу, и он сжимает куртку в руках, чувствуя, как уголки губ нервно подрагивают. Он начинает думать, что точно сходит с ума. Всё, крыша поехала, не иначе. Вот будет умора, если он в самом деле что-то не так услышал. — Но я не спрашивал. Причём тут доктор Бён? — почему ты сказала мне про него? Зачем? — Я на всякий случай, — снисходительно улыбается девушка, беря со стойки кипу карточек и аккуратно прижимая их к себе, а потом неспешно проходит мимо хирурга. Должно быть, она и понятия не имеет, что творит. Он делает пару неуверенных шагов вперёд, а затем выдыхает. С каких пор он стал такой тряпкой? Неужели произошедшее его настолько надломило? Ответ очевиден: ещё как. В ординаторской он прихватывает свой халат, чувствуя едва слышный аромат стирального порошка и слегка усмехается. Интересно, если попытаться зарыться в работу, у него получится восстановиться? Даже если это будет всего 40% — уже что-то. Маленький шаг — тоже достижение. С другой стороны, тогда получится, что Крис был прав. Что он просто пытается убежать от трудностей, а не ищет ответы на собственные вопросы. А его гордость просто не может позволить такому случиться. Не в этот раз. Чанёль идёт по коридору, изредка бросая взгляды на проходящих мимо людей, с кем-то здоровается, кому-то просто улыбается и кивает. Что бы у него ни произошло, люди продолжают жить в своём ритме. И это честно, и нечестно одновременно. Ноги, не торопясь, приносят его к уже знакомой двери. К той самой, к которой он в принципе не должен был прийти. Именно потому что прекрасно знает, кто и что за ней находится. — Да вы, должно быть, шутите, — тихо чертыхается Пак, устало жмурясь. Нет, он не должен был и на метр приближаться сюда, так какого хрена? Вся его сущность поди насмехается над ним. (Так и есть.) Зайти в комнату, как ни странно, не становится проблемой. Тело просто не повинуется разуму и действует по собственной воле. Совсем потерявшись в своих мыслях, Чанёль толкает дверь и сам не замечает, как оказывается в светлом помещении, в котором стены буквально пропитались запахом дешёвых сигарет, несмотря на чудесную вентиляцию. Клубы дыма, периодически выпускаемые в воздух, уже привычно появляются будто бы из ниоткуда за диваном. Окажись он здесь в первый раз и не зная, что это за место, точно решил бы, что этот самый диван горит. Всё так и выглядит, если не прислушиваться к посторонним звукам: к шуршанию листов или к уже сходящему на нет кашлю. Каждый раз, приходя сюда, Чанёль не имеет и грамму понятия, зачем он тут. Зачем он добивает себя? Лучше бы ему не пересекаться с Бёном. Пока одному из них не полегчает. И это возможно было бы устроить. Хотя бы на один день. Вот только Пак уже пришёл. — Привет, — это слово даётся тяжелее всего, что он делал в своей жизни. Хирург уже привычно присаживается на пол (пожалуй, он слишком часто стал пренебрегать специальной мебелью) рядом с брюнетом. — И тебе того же, — на удивление безразлично реагирует Бэкхён, лишь на секунду прикусывая зубами сигарету. Одной рукой гений перелистывает несколько листов, скрепленных степлером, а в другой находится та самая сигарета, от которой и продолжает идти тонкий дым. Не лучший выбор: курить над важными бумагами. От этого замечания Чанёль удерживается. «Хорошо себя чувствуешь?» — Как тот мальчик? — выдавливает он, потому что это именно то, что должно его волновать. — Пришёл в себя, — немного невнятно отвечает анестезиолог, ни на секунду не отвлекаясь от текста, — его состояние стабильно, остаётся только ждать восстановления. Шатен чуть поворачивает голову, рассматривая чужой профиль. Бён и сам выглядит лучше, чем неделю назад. Остатки болезни практически никак не проявляются внешне: только кожа немного шелушится у крыльев носа и на щеках. — Он в порядке? — похожий вопрос, но с совершенно иным смыслом, вложенным в него. Удивительно, что Бён чувствует перемену вопроса правильно и вновь без пререканий отвечает на вопрос: — К нему каждый день приходит психолог. Он в норме. По крайней мере насколько это вообще возможно. — Вот как. Это радует, — он слегка выдыхает. Ему и вправду становится менее тревожно. Ничего из того, что они сделали тогда не зря. Ни один из их шагов и действий, — ты говорил с ним? — Немного. Проверял его состояние, хотя этим должен был заниматься ты, — хмыкает брюнет, переворачивая лист на другую сторону и едва успевая стряхнуть пепел не на листы, а в ярко-красную пепельницу сбоку от себя. Повезло, не иначе. — Послушай... Бэкхён поднимает на него слегка раздражённый взгляд. Ещё пару недель назад, Чанёль бы просто заткнулся под этим весом. А сейчас уже почти беззаботно продолжает, и не думая замолчать. С чего бы? Что он потеряет, если продолжит? — А состояние Ким Сонхо всё то же? В тёмно-карих глазах не меняется ничего. Ни на грош. Не вспыхивает гневный огонь, не мелькает болезненная грусть и досада. Нет. Совсем ничего, словно шатен и вовсе сидит с зашитым ртом. А его же слова ему послышались во сне, в видении, навеянном проблемами. Дыхание анестезиолога и на секунду не сбивается. Бэкхён только смотрит прямо в глаза своего бывшего мучителя, не удосуживаясь подать никакого знака, что он его услышал. Лишь безмолвно смотрит, пытаясь что-то разыскать. Что-то неизвестное Чанёлю. Но хорошо знакомое ему. Смешок. — Или сиди молча, или свали, Пак, — расслабленно произносит брюнет, возвращаясь к чтению, — у меня сейчас нет сил на разговоры. Он не отвечает. Даёт понять, что этот вопрос сейчас — блядское табу. Как и ответ на него. А тишина тем временем потихоньку скручивает колени, перекрывает воздух. Словно толкает на то, чтобы Пак не молчал. Чтобы сделал что угодно: шагнул с обрыва, дал волю урагану, бушующему внутри, но уж точно не молчал. Молчание = смерть, помни, мальчик. Язык с трудом отлипает от нёба. — Ты говоришь это, потому что здесь именно я? — формулировка точно передает мысль. Чанёля это правда волнует. На самом ли деле его бывшей жертве настолько неприятно свободно говорить с ним. На самом ли деле его тошнит от их разговоров. На самом ли деле он испытывает отвращение к Пак Чанёлю, или просто таков его характер. И хотя хирургу интересно, он не горит желанием услышать ответ на свой вопрос. Слышится глухой стон, обыкновенный выплеск эмоций, и небольшая ладонь с звонким хлопком оказывается на листах. Бэкхён закрывает глаза и чудом умудряется не помять бумаги пальцами. — Дьявол. У меня законный перерыв, и меньше всего на свете я хочу его тратить на светские беседы с кем угодно, с тобой в том числе, так понятнее? — голос звучит ровно. Бэкхён по какой-то причине сдерживается, а не посылает его к чёрту сразу. «Законный перерыв»? Но всё, что он делает в этот час — это утопает в бесконечных диагнозах, противопоказаниях и аллергиях. Задыхается от запаха этих абсурдно никудышных никотиновых убийц. Чего он добивается этим? А отчего пытается неосознанно скрыться Бэкхён? От того же самого прошлого, от которого пытается спрятаться Пак? Вероятно. Ведь это именно он тот, кто больше всех пострадал. Кому нанесли столько увечий, что их невозможно скрыть ни под одеждой, ни даже под кожей. Но как? Как он может так жить столько лет? Как это не убивает его? Как он ещё находит в себе силы продолжать жить? Как он... На секунду анестезиолог замирает, привлекая всё внимание к настоящему. Сбивая с бесконечных мыслей. — И прекрати, будь добр, — внезапно произносит Бэкхён, растягивая губы в усмешке, — смотреть на меня так. Я устал от этого взгляда. — «Так»? Бэкхён делает последнюю затяжку, через секунду выпуская серый дым в воздух и небрежно бросает окурок в пепельницу. — Будто смотришь на мёртвого младенца, умершего по твоей вине.

Если бы тебя только не было. Если бы только мы не встретились вновь.