save me (from yourself)

Ладно. Хоть изначально Бэкхён и отнёсся к этому скептически, но Сонхо был на все сто пятьдесят процентов (из ста) прав, когда сказал, что ему необходима пара дней, прежде чем все узнают о возвращении к нему способности распознавать речь и говорить самостоятельно. Не прошло и недели с момента объявления этой новости, как к нему в прямом смысле были готовы выстраиваться в очередь. Чунмён только и успевал, что отвечать на звонки всех друзей своего отца, принимать поздравления и обещать, что скоро его можно будет навестить. Звонки поступали в любое время суток, и, Бён считал, что это карма за побег хирурга перед самой важной в его жизни операцией. Впрочем, анестезиолог чуть сжалился над ним, облегчил страдания Кима-младшего и внес свой вклад в данную ситуацию: первым позвонил близкому другу Сонхо и предложил ему приехать. Тот, разумеется, не стал отказываться. Наоборот, с радостью согласился и прихватил ещё парочку желающих. Костяшки со стуком опускаются на тонкий косяк двери: — Доброе день, господа. Замечательно, что вы пришли проведать аджосси, но хорошего понемногу. Ему назначен массаж через десять минут, — Бэкхён оглядывает присутствующих слегка, только лишь слегка насмешливым взглядом. Всего три человека, не включая Кима: двоих брюнет знает, а вот третьего ещё нет. — Явился, — обреченно выдаёт Сонхо, — такой за…зануда. С его речью пока бывают проблемы, поэтому когда мужчина "спотыкается", Хён только делает пометку в голове. Ничего страшного, прошло слишком мало времени для полного восстановления. — О, это же Бэкхён! — восклицает довольно-таки высокий мужчина, на семь лет старше Кима-старшего, — давненько не видел тебя. И ты все такой же мелкий и хмурый, как будто и не изменился с пятого курса. Золотые были времена…тебя бы сейчас к нам, показал бы молодежи, как надо учиться. — Ну уж нет. Я к вам на пары, профессор Им, больше ни ногой, — он чувствует лёгкую дрожь, — как вспомню все те фолианты, которые вы заставляли читать сутками, так дурно становится. Я, пожалуй, лучше на ночных сменах поживу. — Если бы ты так не рвался к практике, я бы предложил тебе преподавать, — с явным сожалением произносит Им, — такой ценный кадр упустили. — Да ладно тебе, Доён. Этот парень бы в жизни не остался преподавать, даже в альма матер, — смеётся другой знакомый Бёну мужчина, — он же операционный наркоман. Этот человек — олицетворение ностальгии. Юн Кибом — опытный торакальный хирург, некогда работавший в Ёхан. Именно он много лет назад отвлек Сонхо от лицезрения лопнувшей губы мальчишки, побитого собственным отцом. Рыжие от природы волосы уже поседели и звонкий, почти оглушающий голос стал куда тише. Да и теперь он работает в другом городе, в Ульсане. Однако зрение намеренно обманывает брюнета — будто бы все они вернулись в прошлое на мгновение. Услышав сначала второй, а затем и третий смех, вторящий Юну, названный гений закатывает глаза. Они явно потешаются над ним, какой ужас. Бэкхён ведь почти растрогался такому воссоединению. — Давайте уже все на выход, а. — Вот ведь дети пошли….командуют тут. Никакого уважения к старшим, — профессор использует весь свой артистизм, чтобы показать разочарование, но ему не удаётся скрыть лукавую улыбку. — И не говори. Представляете, кого терпеть приходится? — а Сонхо только и рад подыграть. Не старики, а дети малые. Бён вздыхает, показательно выходя за дверь и давая веселящимся мужчинам нормально попрощаться и, вероятно, потравить ещё по паре-тройке дедовских шуток. Вот и кто бы поверил, что эти великовозрастные лбы — можно сказать, сливки медицинского общества? (вполне себе риторический вопрос) Через пару минут столь желанные визитёры покидают палату, и брюнет вызывается проводить их до самого выхода. Это меньше, что он может сделать, чтобы выказать им своё почтение, а не только выплеснуть шутливое, но защитное раздражение. Как бы то ни было, профессор Им преподавал ему в университете и много вдолбил в головы своих студентов, включая его. Доктор Юн же тепло относился к нему не в самые лёгкие времена. Тогда, когда это было жизненно важно для мальчика. А Бэкхён не имеет привычку разбрасываться памятью об искренних улыбках и очевидной доброжелательности к себе. — Спасибо, что пустил нас всех в отделение. Тебе ведь нельзя этого делать, мы, в конце концов, не родственники, — Кибом коротко обнимает его и, как в старые-добрые, от всей души улыбается. Несильно, но ободряюще сжимает его руку. — Не беспокойтесь о глупостях, я же отвечаю за его восстановление. А по моему мнению, аджосси ваш визит только на пользу. — Были правда рады тебя повидать, Хён. Спасибо, что всё так же заботишься о Кимах, — он вместе с профессором садится в машину, и последний прощается с ним жестом. Ярко-жёлтое такси медленно начинает двигаться вперёд, передним колесом въезжая в лужу и слегка расплескивая её. Капли почти долетают до светлых кроссовок с незатейливым дизайном, который был популярен года три назад. Анестезиолог ни на секунду не злится, даже когда они всё-таки достигают цели и оставляют на белых тканевых вставках и на черных джинсах растёкшиеся серо-коричневые точки — заднее колесо прошлось по мутной от грязи воде менее удачно. Невыразимо дико и нелепо слышать благодарность за то, что он печётся о Сонхо и о Мёне. Эти два человека буквально выкопали его из сырой земли, в которой он был заживо погребён. Пыль, глина, мокрые песчинки и камни забивали его глаза и нос, затекали в горло, будто пытаясь наполнить его всем этим дерьмом, чтобы он предался тверди без остатка. Он должен был стать пристанищем для червей (или, здесь будет более подходяще, домиком для речных рыб?) и сгнить до костей. Но они вытащили его. Вытащили и помогли дезориентированному ребёнку выжить. Шаг за шагом, терпеливо учили таким простым вещам как "что такое семья", "ты не должен пугаться похвалы", "если у тебя что-то болит — не молчи". И продолжали понимающе улыбаться, почти не спрашивая об его скелетах в шкафу Бэкхён знает, что ему до конца жизни не расплатиться с ними. И всё, что он может отдавать в уплату долга жизни — это свой так называемый талант к медицине и, как бы это чрезмерно сопливо ни звучало, привязанность. Самую искреннюю в его жизни Любовь. Оторвавшись от разглядывания пострадавших тканей (как двусмысленно звучит-то для их сферы деятельности) из-за неловкого покашливания позади, он слегка чертыхается про себя, когда понимает, что провёл только двоих мужчин и, более того, не удосужился даже представиться третьему. Одна из проблем, кстати, решается сама по себе, и Бэкхёну остаётся только корить себя за невиданную раннее тормознутость. Восхитительно, Пак всё-таки заразен в этом плане. — Гу Хёнмин, — кивает мужчина, протянув морщинистую руку брюнету. Вот оно что. Он тот, кто учился вместе с Сонхо в старшей школе и университете. Раньше анестезиолог с ним не встречался, так как этот человек постоянно в разъездах (у него сеть клиник в Америке), но Ким очень хорошо о нём отзывался. И близко не лучший в хирургии, но весьма талантливый управленец и истинный лидер, способный работать с самыми разными людьми. Каждый выбирает в каком колесе крутиться удобнее. Он без колебаний жмёт руку в ответ. — Бён Бэкхён. Наслышан о вас. — Взаимно. Молодой гений, да? — он хмыкает, но в этом звуке отсутствует недоверие или привычный для подобной фразы скепсис, — Сонхо только о тебе и говорил, когда ты поступил. Даже о малыше Чунмёне я слышал меньше. — Легко быть гением, когда остальные сущие лентяи, — губы гнутся в добродушной усмешке. Бэкхён безмолвно предлагает мужчине присесть на скамейку поблизости, но тот отрицательно качает головой. Кого он ждёт, — такси или, быть может, своих детей, — анестезиолог решает не спрашивать и просто составляет компанию статному мужчине. Тот ровно дышит, опирается по большей мере на правую ногу, почти не перенося вес на левую, даже когда чисто по привычке хочет это сделать. Понять, что дело в недавней травме труда не составляет: будто он сам ещё не привык к своему недугу и то и дело пытается вернуться в более удобную позу. — Я не стал говорить этого Сонхо, ему не стоит сейчас лишний раз волноваться, но, — Гу смотрит на проходящих мимо людей, — ты знаешь, что о тебе расспрашивают в наших кругах? — Простите, конечно, но это меня уже не удивляет. Я мало с кем контактирую, поэтому такое случается, — может показаться, что это звучит высокомерно, но Бён всего лишь навсего констатирует факт. — …Спрашивают, знает ли кто-то хоть что-нибудь из твоего прошлого. Родители, братья и сестры, школа. Личная жизнь. В каких школах учился, в каком году закончил, — продолжает он, ясно давая понять, что не намерен реагировать на реплику, из-за которой его перебили. Этой информации становится достаточно, чтобы Бэкхён ощутимо напрягся. О нём, действительно, мало, что известно, и им, действительно, интересовались многие. Но никто прежде не пытался составить на него подробное досье. — И вы, конечно, не расскажете мне, о ком речь? — Не обессудь, но я не собираюсь в это лезть. Не моё дело. Я и это-то сказал только из-за давней дружбы с Сонхо. Ты ему как сын, и он определенно дорожит тобой, поэтому я не мог смолчать. Просто будь осмотрительнее и особенно сейчас не совершай ошибок. Всегда найдется стая гиен, которая растерзает тебя за это с особым удовольствием. Он твёрдо соглашается, наблюдая за тем, как чёрная иномарка подъезжает всё ближе и ближе, с успехом минуя лужу. — Спасибо. Я это учту. — Я не поделился тем, что знаю сам о тебе, — зачем-то говорит Хёнмин, будто и вправду знает лишнее, — и надеюсь, эта буря обойдёт всех нас стороной. *** Как Бэкхён добирается до своей квартиры, остаётся загадкой даже для него самого. Он предупреждает на регистратуре о том, что направляется домой и ловит на себе, откровенно говоря, ошарашенные взгляды работников. Знакомый хирург и вовсе едва не роняет толстую папку себе на ноги, осторожно интересуясь его самочувствием. Старшая медсестра посылает Соён к "доктору Киму", как раз в тот момент, когда анестезиолог покидает отделение и подходит к лифтам. А затем всё как в тумане. Была то ли машина, то ли метро. Вроде бы воздух на улице был до смерти горячий. Или же он был пронзительно холодным? На вечерних дорожках, вполне возможно, было людно — брюнет смутно помнит, как пару раз его задевали плечом и похоже даже извинялись. В его голове сплошная каша и противоречие на противоречии. Проясняется всё только непосредственно, когда Бён оказывается перед дверьми. Он лениво набирает код и, услышав щелчок после короткого пиликанья, заходит в своё временное убежище. В квартире ощутимо сыро вследствие прошедших ливней — брюнет почти жалеет, что ещё не потратился на осушитель воздуха. С трудом стащив с себя пальто, он бросает его на настенную вешалку. Чёткое попадание: цепочная петля цепляется за выступ и не съезжает с гладким шорохом по стене на пол. Ступни с лёгкостью выскальзывают из кроссовок, оставляя их валяться у порога. Бэкхён зябко ёжится и обхватывает себя руками. Он из тех людей, кто любит находиться в прохладе, но сейчас она исключительно неприятна; обжигает бледную кожу, заставляя впопыхах искать уютное тепло. И анестезиолог находит его на диване. В объятиях пледа так сладко. Он уходит в них до самой макушки, пряча холодные пальцы в флисовом материале. Прямо здесь и сейчас он в порядке. Спокоен. Холоден. На работе весьма сложно концентрироваться на чём-то кроме пациентов. Он может уйти в размышления, но на задворках сознания с большой вероятностью будут переживания и обязанности. Поэтому ему нужно это свободное время. Чтобы всё обдумать, решить, выбросить ненужный мусор из головы, которого накопилось предостаточно. Вот только даже дома ему нет покоя. — Скажи же, что поставить Минхо и Джухён в пару для операции пациента из шестнадцатой палаты — это хорошая идея? — первое, что произносит главный хирург, когда Бён принимает его звонок в FaceTime. Бэкхён бросает быстрый взгляд на друга (на телефон) и думает, что задавать один и тот же вопрос уже в третий раз за день — это определенно или клиника, или идиотизм. — Нет, я всё ещё считаю, что они оба не очень хорошо справляются с критическими ситуациями. Лучше не стоит. Что-то пойдет не так — и придётся записывать время смерти, — он старается скрыть усмешку, потому что это немного забавно. Будто бы возникает чувство дежавю. Чунмён вымученно стонет, едва не переходя на звериный рык, и с хлопком кладёт изрядно помятый черновик расписания на стол. — Почему ты просто не можешь сказать "да"? Теперь у нас точно нет главного хирурга на эту операцию. — Можно подумать, что ты прям верил, что это отличный дуэт, — брюнет подавляет усмешку, — поставь Дамбо, в чем проблема? — У Пака сегодня и завтра выходные дни, — обреченно качает головой хирург. С последним словом плечи Бэкхёна вздрагивают, и он застывает на мгновения. — "Выходные"? — Да, друг мой, представляешь, у нормальных людей бывают выходные, — смеется Ким, смотря на удивленное лицо анестезиолога. Если подумать, то Пака в самом деле сегодня было не видно. Никаких занудных "тебе надо поесть", глупых историй и постоянного нахождения где-то поблизости. За последнее время Хён настолько привык, что шатен всегда "под рукой", что уже и не удивлялся его присутствию. Воспринимал всё, как должное. И вот Чанёль выделил себе пару дней отгула. Не сказав ни слова Бэкхёну. Что, безусловно, по неведомой причине оскорбляет. — На самом деле, он взял их только вчера. Сказал, что срочно, я не стал отказывать, даже обрадовался, что он-таки не заразился от тебя трудоголизмом, — охотно делится своим, бесполезным мнением Чунмён, — Ифань говорит, у него какие-то семейные проблемы. О. Он, кажется, расстался со своей невестой, представляешь? Кинул ту мисс "я-сбежала-из-популярной-у-подростков-дорамы"? Вот это новость. — Мне неинтересно. — Я знаю. — Превосходно. А теперь иди к чёрту, всезнайка, — он, не глядя, нажимает на красную кнопку и отбрасывает телефон в сторону. "Всё равно". "Плевать". Так он хочет думать, потому что если приплюсовать к его проблемам ещё и необычайно странные отношения между ними, сложится не самая радостная картина: ему стоит больше размышлять о том, что делать с неизвестными, страстно желающими узнать всю его подноготную, а он снова думает о Пак Чанёле. Заебись же, согласитесь? Бэкхён ходит по тончайшему лезвию без обуви и вполне может вот-вот сорваться. И если это случится, то будьте уверенны, что несчастный случай будет по вине одного очень тупого и столь же высокого кардиохирурга. Имя угадаете сами. *** На часах мигает "02:33", когда анестезиолога буквально выбрасывает из сна без сновидений. Это происходит настолько резко, что Бён не сразу находит причину, отвлекаясь на своё состояние: сердце заходится, а руки слегка подрагивают из-за внезапного пробуждения. Подобное не в первый раз, но неприятный осадок остаётся. Звенящую тишину разрывает самый мерзкий звук, который Бэкхён когда-либо слышал. Дверной звонок то ревёт белугой, то ненадолго замолкает. Потрясающий, блять, вид пытки. Брюнет скатывается с дивана на мягкий бежевый ковёр и, собравшись с духом, поднимается на ноги. Глаза с трудом открываются даже в полумраке, сам он слегка шатается и пару раз задевает ступнями мебель: то журнальный столик, то твёрдый край дивана. Босые ноги ступают по прохладному полу, потому что тапки мужчина потерял ещё где-то в районе ванной до сна. Возможно, стоит хорошенько подумать головой и не открывать двери, но ночной посетитель больно настойчив. За четыре с лишним минуты, что гению понадобилось для короткого пути до входа, он без устали продолжал измываться над чужими ушными перепонками. Бэкхён даже не смотрит в глазок и сходу открывает двери, едва не снося человека за ней. Так. Ну, охуеть теперь. Занятный кошмар. — Пак? — он сонно щурится и прокашливается, чтобы прошипеть, — какого, твою мать, чёрта? Ты на время вообще смотрел?! — Я был неподалеку. — Поздравляю, но ты не ответил на мой вопрос, — Бэкхён пальцами усиленно трёт глаза: вдруг у него глюки, — я тебе друг что ли, чтобы ты заваливался ко мне посреди ночи, придурок ты этакий? Бэкхён выглядит…по-домашнему. Молочный свитшот явно ему не по размеру и частично открывает острые ключицы, сместившись больше на левое плечо. На голове, не иначе как, полнейший хаос — Чанёль никогда бы не подумал, что станет свидетелем такой неаккуратности на голове брюнета. Во время болезни он, очевидно, не позволял себе терять лицо и следил за тем, как выглядит. А сейчас просто не ожидал внезапного ночного визита. Хорошо, что не предупредил, — мелькает в голове хирурга. Официоз был бы неуместен. — Выпьем? — шатен поднимает пакет наверх, звеня бутылками. Всё ещё игнорирует вопрос. Ответ навряд ли так уж необходим. — Соджу? — Соджу. — Ненавижу соджу, — от души морщится Бэкхён, натягивая на плечо скатившийся плед и поправляя одежду, — и тебя, кстати, тоже. Но всё-таки он отступает назад и смещается в сторону от двери, пропуская ночного гостя. В свою квартиру.