save me (from yourself)

Бэкхён держит винные бокалы, взятые из нижнего ящика кухонной тумбы, и в упор смотрит на это сплошное недоразумение. Вместо того, чтобы расположиться на самом удобном в мире диване, Пак Чанёль, совсем как дикарь, садится на его любимый ковёр. Впрочем, существование этого человека и есть сплошное недоразумение. С неприлично громким звоном стекло соприкасается с поверхностью журнального столика. Анестезиолог властно кивает незваному гостю, и тот тут же вскрывает пару бутылок им же принесенного алкоголя, чтобы разлить его в предложенные "рюмки". Соджу в бокалах. В бокалах для красного вина. Верх нелепости. — Итак, — брюнет выдерживает драматичную паузу. Она кажется ему крайне уместной, — может, наконец, расскажешь, с чего ты решил, что приехать ко мне домой в три часа ночи — это потрясающая идея? — Я же сказал, что просто проезжал мимо, — хирург говорит так, будто для него это обычное дело. Ни грамма стыда или смущения. Хён всегда знал, что он бессовестный. — Так чего не проехал? — Я не знаю. Бён определённо должен злиться. Свирепо смотреть на наглого вторженца и гневно выдыхать горячий, раскалённый воздух. Но вместо этого он только с толикой усталости усмехается. Меняет позу, аккуратно, едва ли не с аристократической грацией поддевает пальцами стеклянную ножку. — Тогда, полагаю, о том, что ты тот ещё идиот, ты тоже не в курсе, — мирно проговаривает анестезиолог, всматриваясь в прозрачную жидкость. — О, нет, ты говоришь это при любом удобном случае, — Чанёль не сдерживает глубокий смех, — признай, это доставляет тебе удовольствие? — Ты даже не представляешь себе какое, — соглашается Бэкхён с лёгкой усмешкой. Неловкость в их разговорах далеко не редкий гость, и это объяснимо. Ещё совсем недавно, месяц, нет, пару недель назад они бы не смогли бы и дойти до этого момента: Чанёль бы не пришёл, или Бэкхён бы попросту не открыл дверь и сразу вызвал полицию. Но сейчас именно странная нервозность Пака и нерешительность в его глазах стопорит развитие беседы, а не нечто другое. Он обрывает развитие темы, не говорит, чего хочет, и продолжает тупо молчать, будто это не он тот человек, который ворвался в квартиру посреди ночи с абсолютно нелогичным "выпьем?". Бён терпеть не может такие ситуации. Он из тех, кто может поговорить на отвлеченные темы, но если человек пришёл к нему с определёнными намерениями и не переходит к делу даже после короткой "светской беседы"…скажем так, это вызывает в нём определённые чувства. Сейчас, в этот миг, он опасается нашедшей тишины. — Прости. Слово разрезает воздух на долю секунды. Вынуждает растерянно моргнуть. — Ну, наконец-то. Я-то думал, что ты продолжишь быть невоспитанным мудачьём, завалившимся к приличному человеку под утро, — медленно молвит он, пытаясь вернуть себе лицо как можно скорее. Этого разговора здесь и сейчас гений точно не ждал. Не когда он так расслаблен, не когда он не готов нацепить презрительную усмешку, не когда он открыт перед Паком и не носит никакой защиты. — Ты такой бессердечный, Бэкхён, — глухо смеётся шатен, — ведь знаешь, что я не об этом. — И не смей меня осуждать за это, — притворно возмущается анестезиолог, — напомнить по чьей вине у меня нет сердца? Имею право, знаешь ли. Бэкхён не хочет нажимать на прошлое и продавливать его в тело давнего врага, но он буквально видит, как ненароком стреляет Чанёлю в грудь. Как он дёргается и с фантомной болью на секунды зажмуривается: не хотел, но попал. К удивлению, тот не замыкается. Находит в себе силы ответить: — Туше́, — хирург нервно усмехается, поднимая руки. — Так что? Ты решил завалиться ко мне в три часа ночи, потому что в такое время я точно "не занят"? На твоё счастье, это и вправду весьма подходящий момент. Я не злюсь и пребываю в достаточно хорошем настроении, чтобы побыть хорошим мальчиком и выслушать тебя, — он коротко машет рукой перед собой, — валяй. Какова реальная причина твоего визита? Всё выглядит словно Бён делает огромное одолжение, которое будет припоминать шатену до конца его жизни. Но Пак видит, что под напускным высокомерием, под саркастическими шуточками, под наигранным спокойствием Бэкхён, действительно, готов к этому диалогу. К чужой речи, к деталям жизни человека, которого он никогда не хотел бы знать. Но сейчас он ждёт. Ждёт его слов. — Я…не хотел ехать в пустую квартиру, — Чанёль откидывает голову на мягкий край дивана, борется с тонкой вибрации в голосе, — не после всего. Просто…Я был на семейном ужине, там же были все мои родственники и родственники Соми. Они собрались, чтобы поздравить нас с грядущей свадьбой, спросить, не нужна ли нам помощь в организации. А мы…а мы взяли и объявили о расставании. Новостью это не становится, Чунмён об этом уже поведал. Но слышать это от Пака — совсем иначе по ощущениям. Если до этого он подготавливал пару десятков насмешек на эту тему, то, столкнувшись с таким хирургом лицом к лицу, с его маленькой (это единственно слово, которое Бэк может позволить себе) жизненной трагедией, анестезиолог лишь может позорно их сглатывать. Не перебивать. — Знаешь, что самое мерзкое? Её родители сначала спрашивали, что не так с их дочерью, а не со мной, — он горько усмехается, — и только потом уже дурниной орали, "как я могу так с ней поступать и любил ли я её вообще". Когда поняли, что сходиться обратно мы не планируем. Отвратительные люди. — А ты любил? — срывается с языка. — Я всегда буду любить её, — качает шатен головой, — но просто не так, как раньше. Бэкхён не сможет понять, даже если сильно постарается. Любовь — это обратная сторона ненависти, но он так и не смог познать её за все три десятка своей жизни. Не ту любовь, о которой говорит заклятый враг. Не способен понять её и вряд ли когда-либо сможет. Однако даже так, он не может не спросить: — Тогда зачем ты это сделал? Чанёль с едва скрытым удивлением ширит глаза, смотря на анестезиолога, из которого будто выкачали весь яд и похоронили на дне Марианской впадины. На простого человека, что серьёзно вслушивается в каждое слово и не норовит увести тон разговора в иную сторону. В ту, где он задушит своего собеседника, или, того хуже, попытается убить более болезненным способом. Он правда хочет знать. Честность за честность. Негласное правило. — Из-за тебя. Выражение лица анестезиолога не меняется ни на мгновение: ни один мускул не дергается, кожа не образует морщины, проявляя эмоции. Никаких метаморфоз. Но не приходится гадать, что было бы, прикоснись Пак к его тонкому запястью. С большой вероятностью, пульс бы был бешеным. Они оба знают о чём речь. Оба не слышат, насколько неоднозначны его слова. — Я всё время думаю о тебе, — продолжает он, смотря прямо в глаза Бэкхёна, — я так жалею, что поступал с тобой, как с мусором. Когда мы вновь встретились, я был раздражён. Я не понимал, что натворил, потому что, признаюсь, особо об этом не задумывался прежде. Твоя ярость выбила меня из колеи. Я ведь даже не думал, что делал что-то неправильно в школе. Для меня всё это было всего лишь средством, я воспринимал это всё, как…. — …игру, — осипло заканчивает Бэкхён, и тут же прочищает горло. Чанёль согласно кивает. — Ты знал. — Не тогда. Осознание пришло много позже, — Бён предпринимает попытки остановить себя сию минуту, но не выходит. Совсем, — у меня было много времени, чтобы обсосать и обдумать "почему" ты так поступал. Хотя, на самом деле, главным вопросом было "чем я заслужил". По глупости, я очень долго рассматривал вариант, что "может быть, это со мной что-то не так?". Пак поджимает губы, и Бэкхён усмехается про себя. Дамбо перенимает его повадки, сам того не замечая. Они точно проводят вместе слишком много времени. — Хочешь, чтобы я простил тебя за это? — А ты можешь? Хороший вопрос. Но брюнет на него влажно смеётся, позволяя себе эту вольность. — Конечно же, нет. Я ненавидел тебя столько времени, жил, захлебываясь всем этим дерьмом. Знаешь, какой мой главный страх? Что все мои действия, всё моё рвение помогать людям, спасать их жизни, всегда было ничем. И всё это было, только чтобы доказать людям, тебе, в первую очередь, что я чего-то стою. И всегда стоил. Что со мной надо считаться. Что об меня нельзя вытереть ноги и жить припеваючи. — Бэкхён… — Встретив тебя снова, я ненавидел тебя не столь за то, что ты сделал со мной. Я ненавидел тебя за то, что ты, ушастый чёрт, был весь таким из себя счастливым. С невестой, которая тебя, блять, искренне любит. С отцом, готовым подтереть своему сыну жопу, если он обосрётся. С людьми, которые так и тянулись к тебе, хотя ты просто ёбанный лицемер. Чанёль сжимает кулаки. — Я завидовал. До звёздочек в глазах завидовал тому, что я стал психом ещё в школе из-за тебя, но ты…ты оставил всё позади, продолжил быть любимым другими и жил. Он не собирается его бить. Об этом очень неприкрыто говорит его взгляд. Тёмные глаза слезятся, он держится на последней ниточке, но не плачет. — Бэкхён, ты, кажется, пьян, тебе стоит… — Пак судорожно пытается остановить этот поток. Потому что они поменялись местами в этом разговоре. И к этому совершенно не был готов Пак. Они зашли слишком далеко. Слишком глубоко. — Ты жил. Чанёль случайно смахивает собственный бокал на ковёр и тут же сгибается, шипя, пытаясь оттереть его, но только сильнее втирает соджу в ворсинки. Его руки едва подрагивают, непонятно из-за чего, действия становятся всё более частыми. Он просто нервно елозит краем рубашки по ковру. И говорит. Говорит, словно в каком-то бреду, не в силах больше сдерживаться. — Прости. Молю, прости. Прости. Передышки анестезиолог не даёт: он подаётся вперёд, склоняясь над ухом старшего мужчины. Почти ласково шепчет: — Ни-ког-да. Странный порыв ведёт Бэкхёна марионеткой: заставляет протянуть руку и погладить бывшего монстра по каштановым волосам. Кончиками пальцев пройтись по выбившимся прядям, ощутить повреждённую структуру: волосы так и не смогли восстановиться после сотен осветлений и ярко-красной краски. — Слышишь? Никогда, Пак, — его голос как никогда спокоен, мягок, — возьми ответственность за свои действия. Живи с тем, что сделал. Как жил я. Как живу сейчас. В груди удовлетворённо клокочет сонный зверь. Уже не мглисто-черный. Он отливает серебром. *** Чанёль никуда не сбегает, как ожидает хозяин квартиры. Не спрашивая, остаётся, буквально оккупирует излюбленный анестезиологом диван и засыпает. Далеко не сразу, но ему все-таки удаётся это сделать. Бэкхён же делает вид, что ничего не было, и вновь позволяет ему нахальничать. Они больше не говорят о прошлом. Не говорят о прощении. О вине. О произошедшем. И, Бэкхён думает, этому есть объяснение, понятное даже младенцу: недомолвок не осталось. Не осталось секретов и тайн. Как и не осталось в воздухе подвешенной необходимости высказать многие вещи. Каждый из них дал прикоснуться к чему-то сокровенному, заставить нити вокруг резонировать. Будто случилось внезапное и нелепое единение душ. Гений усмехается, смотря на одинокий полный бокал с соджу. Тот остался почти нетронутыми. Нетрезвости не было места в импровизированном театре абсурда имени Пак Чанёля. Даже если он считал иначе. Выливая алкоголь в раковину и выбрасывая оставшиеся бутылки в мусорное ведро, брюнет пропускает момент рассвета. Но греется от тепла иного происхождения. Слабо сдерживая рвущуюся наружу улыбку. *** На работу анестезиолог и хирург приходят вместе. Вопреки тому, что у Пака должен быть выходной, он почему-то все равно едет в больницу вместе с коллегой. Они приезжают раньше обычного, так как ни кофе-чай, ни завтрак в квартире Бэкхёна днём с огнём не сыщешь, а после весьма продуктивной ночи им срочно требовалось нечто подобное. Вот только один и вправду отправляется на поиске чего-нибудь съестного в ближайший "Subway", а второй решает начать с утреннего обхода, пока в коридорах его не выловил Чунмён. — Как необычно, доктор. Вы выглядите довольным, — подозрительно щурясь, проговаривает пациентка анестезиолога, когда тот помечает одному ему известные моменты в листах. Бэкхён вздрагивает. Что-то происходит с его лицом. — Это не так, — отрицает он, усиленно делая вид, что безумно заинтересован в скучных показателях женщин этой палаты. Их бы уже выписывать пора, а они всё жалуются, что что-то болит после операций. Знают же, что он не сможет их отпустить, и только и рады оставаться здесь. Хорошо хоть страховка всё покрывает. — Так. Не спорьте, я прожила долгую жизнь, а с вами познакомилась и вовсе, когда вы ещё не таким важным были. Знаете, вы мне сильно напоминаете моего мужа в вашем возрасте. Тоже был такой недотрогой, хорошего слова из него было не вытянуть, но мне, в итоге, удалось раскрепостить его. А вы… — Поэтому обычно вы пишете неофициальные жалобы перед выписками, чтобы я делал лицо попроще? — усмехается Бён, прерывая словесный поток. — Именно! — Госпожа Хэ, — он подтыкает одеяло пациентке, — если вам так скучно, я могу добавить вам процедур по утрам. Скажем, в шесть, согласны? — Только посмей, невозможный мальчишка! — возмущается женщина уже в спину уходящему анестезиологу. Соседки по палате весело хихикают над очередной неудачной попыткой отхватить Бён Бэкхёна в зяти: в этот раз она даже не успела напомнить о своей умнице-дочке. Раунд в который раз за анестезиологом. Бён делает пару глубоких вдохов и выдохов. Нужно сохранять полное спокойствие. Ясность ума. Строгость. В самом деле, ему стоит быть несколько осторожнее в своих эмоциях. Такие комментарии раньше делал только аджосси или Чунмён, но эти двое знают его, как свои пять пальцев, потому что они семья. За последние пятнадцать лет он провёл с ними столько времени, сколько ни с одним другим человеком раньше. Их проницательность, касающаяся его, хотя бы объяснима. Но пациенты — это другое дело. Они не должны видеть этого. Ни радости, ни печали, ни прочего. Только профессиональную маску, созданную как раз для больницы. Он может рвать и метать перед остальными, кричать, улыбаться, да хоть обхохотаться перед коллегами, но не перед теми людьми. Да, он уже лажал перед пациентами раньше (из последних случаев как раз ситуация с матерью Сон Шинёна). Но он, как минимум, знал, что сорвался, и без чужого упоминания. — Ты закончил с обходом? — раздаётся голос за спиной и в нос ударяет запах разогретого в духовке хлеба. Ещё раз. Вдох и выдох. — А ты притащил поесть? — всё и так ясно, но Бэкхёну важно задать этот вопрос, чтобы дать себе время. — Да, Ваше Величество, — усмехается Пак, так и не передавая ему пакет с ещё тёплыми сэндвичами. Проходя мимо открытой комнаты отдыха для пациентов и регистратуры, анестезиолог оставляет папки на стойке, советуя медсестре сразу отнести их главе отделения. Дальше по плану перекусить и выпить пол литра ганпаудера с мятой, возможно, даже в обществе человека, принесшего всё это безобразие. У Мёна будет приступ, если он узнает, определенно. Бэкхён и сам думает, что точно спятил, и это, скорее всего, неизлечимо. Как и все остальные тараканы в его голове. Развернувшись и не сразу заметив, что Пак остановился посреди коридора, брюнет почти врезается носом в него и дезориентировано промаргивается: — Не тормози, Дамбо, давай, двигайся, — наверное, чересчур резко проговаривает он, но куда уж без старых привычек. Однако это не отрезвляет хирурга ни на йоту. Он стоит, как вкопанный, смотря куда-то в сторону. Замирает, будучи в откровенном ужасе, читаемом на его лице. Это заставляет гения с лёгким раздражением посмотреть, к чему прикован взгляд Чанёля. Чертовски бледного Чанёля. И он понимает, лишь обратив взор на экран ближайшего телевизора. Под кожей остывает до нуля кровь, а сердце валуном скатывается под плинтус. Бэкхён не может оторваться от происходящего на нём . Заворажённо смотрит, как меняются кадры, не в силах произнести и одно слово. Наблюдает, как дети с заблюренными лицами ожесточённо избивают худого школьника ногами. Бьют в живот, ноги, плечи. С силой наступают на лицо, оставляя грязный след подошвы. Катают его по земле. Обливают и без того грязную форму молоком. Змеями шипят и бросаются, пока жертва беззвучно кричит и отчаянно скулит, стоит им задеть старые, ещё не зажившие раны. И смеются. Смеются. Смеются. Смеются. Смеютсясмеютсясмеютсясмеются.. — Какого хуя, — совсем непрофессионально выдавливает он. Брюнета страшно мутит, и он рискует вытошнить собственные внутренности, за неимением в организме ничего другого. — К нашим репортёрам попала скандальная информация, что известный анестезиолог из больницы А в школьные годы подвергался издевательствам со стороны своего коллеги, кардиохирурга, бывшего работника клиники B. Об этом сообщает анонимный источник, прикрепляя данное видео… — отдаленно звучит голос ведущей новостей.