save me (from yourself)

— К нашим репортёрам попала скандальная информация, что известный анестезиолог из больницы А в школьные годы подвергался издевательствам со стороны своего коллеги, кардиохирурга, бывшего работника клиники B. Об этом сообщает анонимный источник, прикрепляя данное видео. Мы нашли людей, учившихся в те года в указанной школе, и задали им несколько вопросов. Ответы на них не оставили равнодушными даже самых стойких репортёров. Подрагивающие подушечки пальцев прикасаются к шее. Прощупывают пульс, чувствуют, как под ставшей вдруг влажной коже двигается адамово яблоко, когда брюнет судорожно сглатывает чересчур вязкую слюну. Нетнетнетнетнетнетнет. — Того хулигана все боялись. Я ночами молился, чтобы не стать его мишенью. Медленно перетекают на пока ещё спокойно вздымающуюся грудь, пробегаются по левой руке. Без какого-либо предупреждения ожесточённо сжимают, выкручивают кожу до бела, намеренно делая больно. Так, чтобы глаза защипало от острого, пожирающего ощущения. — Да, это видео ходило по всей школе. И ещё с десяток таких же. Боль пронизывает предплечье и отдаёт несколько выше. Повреждённое место горит, покалывает. Это не сон. Этонесон. Бэкхён гипнотизирует размазанные лица на экране. Высматривает хоть чуть знакомые черты, но, в конце концов, забываясь, издаёт громкий смешок. Кто это ещё такие? Какое право имеют что-либо говорить по этому поводу? — Он не был главным в банде, но, по мне так, все равно был самым жестоким. Однажды я увидела, как того мальчика зажали в коридоре. Мне до сих пор иногда снится его плач. Я жалею, что ничего не могла сделать из-за страха. Но я не хотела сама оказаться на его месте, понимаете? Это не то, что каждый может выдержать. "Снится его плач". Ага, конечно. Хотите, чтобы Бэкхён поверил, что спустя пятнадцать с лишним лет у кого-то есть подобные кошмары? Что за дерьмо собачье льётся из твоего рта, дамочка? Никто не хотел быть на его месте. Бён и сам не хотел быть избранным. Но почему же, раз все были такими сочувствующими, никто даже тайно не пытался помочь ему? Вызвать полицию, скорую, да хоть кого-нибудь? Ответ давно известен. Это было не их дело. И сейчас они делают вид, что им не всё равно? ХА. — Как-то я спросил учителя, знает ли он об избиениях. Он по секрету сказал, что ничего не может предпринять, потому что лишится работы. Мне бы тоже хотелось иметь богатых родителей, которые могут сделать всё на свете. Именно. Этому человеку тоже наплевать. Он всего лишь завидует, что не мог творить всякую дичь и оставаться безнаказанными. Гнев рокочет, гнев неистово бушует, заполняя всё данное ему пространство и грозится вот-вот сломать рёбра. От этого ощущения почти больно, и на сухих губах расцветает дикая усмешка. В глазах полыхает синее пламя, развеваемое каждым новым словом. — Ужас какой. Я бы не смогла лечиться у такого отродья, — возмущённо проговаривает пожилая женщина, разместившаяся на диване в комнате отдыха. — Страшно подумать, что такие люди, могут лечить нас… — соглашается другая, в неверии качающая головой. — Но как таких вообще допускают к работе? — шепоток доносится уже с другой стороны, окружая, — халатность верхов поражает. — Была бы я на месте матери этого мальчика, умерла бы со стыда, — Бэкхён уже не следит за тем, от кого исходят все эти слова. Он должен ликовать. Блестящими от торжества глазами смотреть на Чанёля и наслаждаться сложившимся зрелищем. Однако. Он просто хочет все эти люди закрыли свои рты. Захлопнули пасти немедленно и занялись своим делом. Заткнитесь все. Заткнитесь. Вся эта хуйня настолько бесполезна сейчас, что чужое сочувствие отдается в сердце только звериным раздражением. Вы не имеете к этому никакое отношение. Вас там не было. Анестезиолог не может остановить хаос в своей голове, и это делает только хуже. Держать всё в себе едва ли возможно: ещё чуть-чуть, и он может сойти с ума. От этой обречённой злости, из-за которой силы покидают тело, от этих пустых и ненужных слов. Слов, что он жаждал услышать в тринадцать, что были необходимы сердцу, но так и не были произнесены. Никем. Ни единым человеком. И сейчас, когда он заново учится жить, шаг за шагом осваивает забытые чувства, когда ему уже нахрен не сдалась эта болтовня, некий защитник прав униженных и оскорбленных проталкивает новость на ТВ. В груди безбожно жжёт, и гений стискивает зубы до скрипа. Возьми себя в руки. Возьми себя в руки, Бэкхён. Чёрт возьми, возьми себя в руки. Закрыв глаза, полностью абстрагируясь от происходящего, брюнет хочет с корнем избавиться от самого главного — ярости и негодования, — даже если шипы исполосуют все внутренности и разворотят их, он готов к этому. Но, в итоге, мужчина лишь запихивает их подальше, запирая на семь замков. Лёгкую дрожь удаётся побороть достаточно быстро, на время отстранившись от её причины, поэтому, когда Бён открывает глаза, его состояние почти не отличается от того, что было пару минут назад. — Идём, — пробует он и удовлетворённо кивает сам себе. Голос звучит достаточно решительно и прочно. — Что?... — у Чанёля с самообладанием значительно хуже. Он не может скрыть даже каплю страха, плещущегося в тёмных глазах. Пак Чанёль уже в школьные годы был тем ещё трусом. Но что ж. Сейчас ему, действительно, есть чего опасаться. — Чего застыл? Пошли уже, завтракать собирались. — "Завтракать"? — с какой-то истеричной интонацией произносит хирург, — ты…шутишь что ли? — Ага, вот такой я смешной, Дамбо. Держу пари, тебе не очень понравилось, но мог бы и поддержать, — совершенно привычно, брюнет даёт подзатыльник коллеге и без капли сомнения направляется к собственному кабинету. Безмолвно говоря следовать за ним. Сложно признать, но в данный момент они оба в полном неадеквате. Даже Бэкхён не знает, что может сделать или сказать, если кто-то осмелится к нему обратиться не по делу. А если оставить Пака одного, то он уж точно наворотит дел. Разгребать последствия гораздо сложнее, чем просто не дать апокалипсису случиться. Пусть лучше будет выбит из колеи на какое-то время и растерян поведением своей бывшей жертвы. (Чем тот охотно и занимается.) Чанёль не понимает, неприкрыто недоумевает, как еда вообще лезет в горло анестезиологу, когда спустя почти десять минут, тот за обе щёки уплетает бутерброд. Сам он даже не притрагивается к сабу дня, только следит за чужими движениями. А Бэкхён, на деле, молча давится хлебом, с трудом впиваясь зубами в индейку, свежие помидоры и салат. Еле сглатывая кисло-сладкий соус, и думая, что это его самый отвратительный приём пищи со времен школы. Завтрак проходит в полной тишине. *** Ловить на себе беглые и заинтересованные взгляды приходится почти каждую секунду. Из собственного кабинета в том числе. Кто вообще придумал сделать стеклянную ставку в двери? Люди пялятся, люди склоняют головы, проходя мимо, чтобы увидеть его выражение лица. Некоторые разочарованно выдыхают, когда понимают, что не могут ничегошеньки прочитать. И если кто-то делает это более-менее скрыто, то есть и те, кто совершенно в наглую даже не отворачивается, стоит анестезиологу поймать их безудержный интерес на себе. От таких брюнет избавляется лихо, стоит только выразительно приподнять бровь, скривить губы в излюбленной усмешке и вуаля — его шугаются, поспешно делая вид, что занимаются важными делами. Бэкхён знает: никто не посмеет спросить прямо. Преимущества образа. Дверь беззвучно открывается, едва не ударяясь о шкаф за ней. — Это правда?! — чужой голос кажется слишком громким, вынуждая гения поморщиться и вздрогнуть. Насчет "никого" он явно погорячился. — Мне некогда, — спокойно отвечает брюнет, не отрывая взгляда от текста на экране. Если этого человека игнорировать, есть вероятность, что он отстанет (нет). — Бён Бэкхён. — Мне некогда, господин Ким Чунмён, — в тон ему вторит Бэкхён. Как он мог не подумать о том, что Мён обязательно придёт к нему разбираться? Клал он на выстроенную защиту вокруг анестезиолога, и его уж точно не спугнуть грозным выражением лица. И, честно говоря, вообще ничем. — В новостях это ты? Ты и доктор Пак? Господи, я знал, что вы уже были знакомы, что ты с самого начала относился к нему странно, но чтобы это....Прекрати, делать вид, что ничего не случилось! Просто ответь мне! — что-то в его словах заставляет анестезиолога поверить, что в этот раз отмахнуться от хирурга не выйдет. С усталым вздохом, Бэкхён закрывает ноутбук, отодвигая его от себя. — Так, ладно. Хочешь поговорить? Давай поговорим, — на подобные уступки мужчина нечасто шёл, но, судя по возбуждённости Кима, если его друг не ответит, он пойдёт прямо к Чанёлю. И кто знает, чем это закончится, — закрой дверь. Чунмён мгновенно повинуется: с полузвонким хлопком закрывает её и, взволнованно шурша халатом, подходит к креслу, чтобы сесть прямо перед Бэкхеном. Тот хочет поинтересоваться, почему глава не удосужился убрать с него кучу вещей, но решает сделать это позже. Выжидающий взгляд за секунды прожигает в брюнете огромную дыру. Он не знает, что сказать. Конечно, согласился с напором Кима, но теперь без понятия, что ему рассказывать. Поэтому с трудом произносит сухое: — Да. Чунмён возмущенно вскидывается, и, кажется, ещё немного, и его не остановит стол между ними: он прижмет друга к подоконнику, пока тот не выдаст абсолютно всё. — "Да"? И это всё, что ты можешь мне сказать? — Да, на видео избивают меня. Судорожный выдох летит с губ темноволосого. — Он был среди тех, кто бил тебя? Пак Чанёль? — На видео он просто наблюдает со стороны. Руководит процессом издалека, — этой информации вполне достаточно, но Бэкхён почему-то считает нужным добавить, — красные волосы. Кто знает, что творится внутри заведующего после этих слов. Он молчит, в упор смотря на друга, и Бэкхён видит, видит то, чего больше всего на свете не хотел отыскать в глазах друга. Жалость, сострадание и безумную печаль. Он так не хотел, чтобы Чунмён смотрел на него так. Видел этот взгляд в плохих снах, и вот он. Его личных кошмар наяву. — Не говори аджосси, ему сейчас ни в коем случае нельзя переживать, — просяще шепчет Бэкхён, — и вообще забудь. Это было давно и не касается никого кроме нас с ним, ясно? Мужчина подхватывается с кресла, не отвечая и на это. Он массирует виски, расхаживая по кабинету, пытается собраться с мыслями и просто не сорваться. Удивительно видеть собранного Чунмёна в подобном состоянии. — Я уволю его. Сейчас же, — рубит Ким так, чтобы возражений не последовало. Но Бэкхён лишь качает головой. — Нет, не уволишь. — Зачем ты защищаешь его? В смысле, ты же знал, знал, что я в любой момент уволю его, если ты всё объяснишь. Не только ради тебя, но и ради будущих пациентов, ради моих людей. Я бы вышвырнул его из своего отделения немедленно, потому что это недопустимо, — Ким распаляется и распаляется. Он заводится с каждым своим словом, буквально выплевывая каждое. Уровень обиды зашкаливает. Бэкхён знал. Всегда знал, что Мён встанет на его сторону, что бы ни случилось. Ещё в первый день нашёл бы причину сначала отстранить хирурга от работы, а после и вовсе — выставить из больницы. Он не сомневался и всё ещё не сомневается, что так и было бы. Но. — Почему? Одно только слово заставляет темноволосого остановиться и на миг остудить свой пыл. — Что? — Я спрашиваю: почему он не должен работать здесь? Из-за того, что изводил меня в школе? Допустим. Но ты не можешь отрицать, что он хороший хирург и доказал это на практике. Уже не раз. — Да, но это не… — У него есть опыт и навыки. Я не мог эгоистично пожаловаться своему лучшему другу, ой, как удобно, по совместительству главе отделения хирургии. Ты бы уволил его, да. И он бы работал в другом месте, а мы бы лишились специалиста. Несомненно, гений лукавит. Умалчивает, что собирался собственноручно превратить жизнь Пака в ад, что на расстоянии вышло бы не так хорошо. Вся его суть мечтала растоптать этого монстра, подобно тому, как он в своё время поступил с несчастным школьником. Да, все остатки сердца Бэкхёна посвящены "Ёхан", Бён готов на многое ради этой больницы, но никогда бы не смог смириться с Чанёлем только потому, что решил, что так будет лучше для неё. "Святой" — не про него. — Бэкхён, хватит. Это не оправдывает его действия. — Не оправдывает? — снисходительно посмеивается анестезиолог, — о, я не пытаюсь оправдать его, Мён. Он был настоящим куском дерьма в школе и, уж поверь, от меня ты в жизни не услышишь, что он, на самом деле, хороший человек. Но он уже доказал мне, что относится к своей работе серьёзно. Пак до последнего борется за пациента, как ты. Как я. Как многие в твоём и моём отделении. Так скажи мне, почему он должен быть уволен? Бэкхён прерывается на вдох. — Там, в операционной несколько месяцев назад, он спасал нашего отца, а не ты, — присталбливает он, чувствуя, как голос отдаёт отчаянием, — там стоял этот самый Пак, помнишь? Я не виню тебя. Я знаю, насколько это было сложно. Но ты должен понимать, что это значит. Мысль остается невысказанной, но и этого достаточно. По-хорошему, Чунмён должен был оставить пост главы отделения и получить дисциплинарное взыскание за побег. Так не поступают специалисты, и уж тем более человек, отвечающий не только за пациентов, но и за сотрудников отделения. Сонхо мог пострадать из-за его непозволительной слабости. Это безусловная ошибка, которая могла лишить его пациента, работы и отца. Ошибка, которая по воле судьбы сделала Чунмёна обязанным Пак Чанёлю, хочет он того или нет. В хирурге что-то меняется. Его лицо перекашивает, и он сдувается. Былые эмоции сносит в сторону: он обессилено опускается в кресло вновь. — Впервые от тебя столько слов разом услышал, — бормочет Ким, — извини, что я надавил на тебя…я просто…я так зол, так разочарован, так… Весело хмыкнув, Бэкхён перекидывает ногу на ногу. — Я бесился почти три месяца, прежде чем стать спокойнее. Так что можешь не продолжать, я прекрасно понимаю, о чем ты. Чунмён размазано протирает лицо ладонями и массирует виски. В нем борются столько мыслей, и он не может остановиться на одной. Он корит себя за поспешность, за непозволительно быстро принятые решения, за то, что не знал ничего столько времени, за то, что не был настойчив ранее. Не стоило бояться задать другу вопросы. Узнай он раньше…нет, он бы не смог ничего сделать. Бэкхён на все сто процентов прав. С профессиональной точки зрения причин выгонять Пака с работы нет и сейчас. Он добросовестно выполняет все задачи, нравится пациентам и ладит с коллегами. Но может ли он продолжать работать в больницы с точки зрения морали? Сложный вопрос. На который ему необходимо найти ответ, потому что это касается его отделения. Его зоны ответственности. Его дома. — Хан вызвал меня к себе, — проговаривает он, не отнимая рук от лица, — я скажу, что ничего не знаю об этом, но люди не идиоты. Уже пошли слухи, и они разлетаются слишком быстро, раз даже до главврача уже дошли. — Очевидно, именно на это и был расчет, — Бэкхён бросает взгляд на окно. — "Расчет"? Солнце светит непозволительно ярко, совсем не откликаясь в душе анестезиолога. Насмехается. — Я думаю, Пака намеренно пытаются уволить. Будут продавливать версию со мной жертвой. Слишком уж удачно всё это всплыло. И сразу в новостях. Вывод, к которому было несложно прийти. Вся эта ситуация. "Анонимный источник" с жестоким видео. Оно существует уже давно и наверняка хранилось на старых телефонах школьников или в богом забытых папках на компьютерах. Так почему сейчас? Что изменилось? — А у нас как раз есть новый знакомый со связями на телевидении, — осеняет Кима. — И тот не питает светлых чувств к Пак Чанёлю, да. Раньше это показалось бы абсурдным и ненормальным. Теории заговора, подлые врачи, подставы в больницах — всё это было из разряда выдумки, то, что может быть в дораме, но никак не реальной жизни. И всё-таки, это происходит с ними на самом деле. Ким Минсок будто возомнил себя главным злодеем в этой истории, которая пока неясно куда ведёт. Бэкхён ещё помнит ту оскорблённость, в глазах рыжего лиса при их последней встрече. Он бы не оставил то, что его планам помешали. Вот только почему именно Чанёль? Это не ударит по авторитету и репутации самого гения, подтверди он их общее прошлое, но для хирурга — это вполне серьезное обвинение. Заведующий отделением хирургии "Гонсай" побоялся оскалиться на Бён Бэкхёна? Вряд ли. С чего бы вдруг? Он из тех, кто излишне самоуверенны, чем бы ни занимались, даже если для этой уверенности нет причин. Что-то, действительно, не так. Чунмён наблюдает за другом, но ничего не выдаёт в нём волнения. И он знает, что это обманка. То, что ловко обведёт вокруг пальца других, но не его, человека, считающего анестезиолога своим братом. — Ты как? Рука тянется к плечу брюнета, чуть сжимая его. Говоря, что он может доверится и выдать всё, что тревожит его душу. Теперь не осталось секретов, нет смысла отгораживаться. — Я в порядке, — уверенно произносит Бён с лёгкой, чуть поломанной улыбкой на губах. Всё в прошлом, ему уже давно не тринадцать. Он сумел пережить многое, и уж точно не согнётся из-за такой мелочи. Нет никаких доказательств, что на видео он, что это он тот ребёнок, которого, не щадя, били по сломанным рёбрам, игнорируя тихий скулёж. Он, правда, в порядке. Ровно до того момента, пока дверь не закрывается за хирургом. Бэкхён срывается в ванную, роняя какие-то листы, наступая на них, но не обращая никакого внимания. Его безжалостно тошнит. В большей степени водой с примесью хлеба, кусочками чертовой индейки, что-то вытекает через нос. Брюнета долго выворачивает в раковину, вечность, пока в желудке не остается ничего. Содрогаясь от рвотных позывов, Бён опускается на кафель и вытирает рот рукавом халата. Просто перенервничал. Ничего критичного. Он жмурится, проясняя зрение, и чувствует, как к губам подходит нечто иное. От всей души мужчина смеётся, слыша как собственный смех эхом отражается по всей ванной комнате. Если "таинственный благодетель" считал, что сможет разрушить его или даже уничтожить так, чтобы не осталось пыли, — он ошибся. Гения не по-детски переёбывает из-за огласки, но на самом деле ему почти что похуй. Пускай знают. Он никогда особо не скрывал, что над ним издевались. Нет, пятнадцать лет назад он жаждал подобной ситуации. Искал жалости. Повсюду голосил, молил о малейшей помощи, но так и не получил её до самого выпуска красноголового чудовища из школы. И даже после. Поздновато спохватились. Бэкхён уверенно хватается за раковину, впивается пальцами в её край, подтягиваясь. Поднимается на ноги. Смотрит прямо на своё отражение в зеркале и криво усмехается. Никто не сумеет его сломать. Дважды убить нельзя. Всё будет хорошо. Он же Бён Бэкхён, один из самых талантливых и уважаемых анестезиологов в Южной Корее. Он выгрызет нужное ему "хорошо" даже в стене несчастий, если придётся. Всё. Будет. Хо-%^%^^$#@@%-.