Когда выпал снег

— Чего случилось-то? — лениво спросил Данишевский, пропуская Сергея в свою обитель, которая находилась в замызганном одноэтажном здании в Глинистом переулке. Рядом располагалась вывеска «Свежее пиво и рыба», и оттого около мастерской Данишевского постоянно ошивались пьянчужки. Сам Григорий лишь прикрывался работой сапожника, на самом деле он прокручивал дела с подделкой документов и даже что-то химичил с деньгами (Серёжа не знал подробностей). — Да беда, — эмоционально ответил Сергей, снимая шапку и стряхивая с неё снег. — Личное, не могу вдаваться в детали. Просто мне нужно убраться из города и желательно с поддельными документами! — Во-первых, это очень дорого. Уверен, что осилишь? — ухмыльнулся Данишевский, садясь за стол и продолжая чистить картошку над миской. — Во-вторых, на это время нужно. Оно терпит? — Нет, — Безруков сник, опустив плечи. — Никак не терпит. Мне прямо сейчас сбежать надо… — Своровал чего? — покосившись на приятеля, Григорий оскалился в нехорошей улыбочке. — Господи! Нет! — всплеснув руками, ответил поэт. Хотя тут же вспомнил, что обворовал Олега, но это не считалось. — Помоги мне сбежать! Прошу. — Ну беги без документов, коли ждать не можешь! — Без документов билет на поезд не купить! — Знаешь, что? — продолжив чистить картофелину, вдруг сказал Данишевский. — Иди на вокзал, попросись в какой-нибудь плацкарт или товарняк «зайцем», взятку дай. — А у меня получится? — с сомнением спросил Сергей. — Получится. Не дебильный же, — Данишевский снова посмотрел на поэта и как-то странно то ли крякнул, то ли хохотнул. — Что ж, хорошо… Я попробую, — неуверенность в голосе Серёжи стала только сильнее. — Бывай. Безруков вышел на улицу и, держа в одной руке шапку, а в другой чемодан, уныло поплёлся в сторону вокзала. Он был человеком достаточно далёким от бытовых трудностей. Он в жизни никому не давал взяток и понятия не имел, как это делается. «За что мне это? Ну за что? Пишу стихи… И неплохие, между прочим. Разве убил кого? Нет. Но каждый день — одна сплошная мука. Ах!» — жалея самого себя, думал Сергей, пересекая перекрёсток. Стихи Безрукова и правда считались достойными, их печатали, учили наизусть, а иногда поэту предлагали выступить перед публикой. О власти и политике он не писал. Пейзажная и любовная лирика были его коньком. Но, несмотря на талант, а, возможно, вопреки ему, Сергей был человеком, что называется, непутёвым. Транжиря дядюшкино состояние, он не обращал внимания на его угрозы. Не верил, что тот действительно что-то предпримет. А он взял и предпринял. Несмотря на скандалы и истерики, что закатывал Серёжа, Ларин выдал его замуж за сына своего старого друга. Вспоминать тот день, когда они обменялись кольцами, Безруков не мог — становилось дурно. Его, такого свободолюбивого, просто взяли и посадили на цепь! «Может, пойти к Аллочке?» — вдруг подумал Сергей, рассеянно глядя по сторонам. Начался снегопад, и белые хлопья плавно ложились на волосы и плечи поэта. Одно время Безруков считал, что влюблён в Аллу Трофимову, он просил её руки, задаривал цветами, писал стихи. Но Аллочка была замужем, а ветреный Сергей «полюбил-полюбил», да успокоился, но остался добрым другом Трофимовой. «Нет, раз уж решил уезжать — на вокзал», — решительно пресёк он самого себя. Надев шапку на заснеженную голову, Сергей пошёл в сторону остановки. На вокзале было шумно: автомобили, повозки, телеги, приезжающие и отбывающие; все шумели, переговаривались и куда-то спешили. Безруков подошёл к таблице с расписанием и увидел подходящий рейс. «Москва-Ленинград», поезд должен отбыть через тридцать минут. Сергей повернулся к железнодорожным путям и увидел тот поезд, что мог стать его спасением. Приблизившись, он хотел было сигануть в вагон, но в этот момент в дверном проёме появился здоровенный мужик с усами, в форме проводника. — Ваш билетик, гражданин, — пробасил он, спускаясь на снег. Безруков замер, сглотнул и, поставив чемодан на землю, начал ощупывать свои карманы. «Что говорить?!» Громила выжидательно и подозрительно смотрел на Сергея. — Ой, я его, кажется, потерял, — выпалил тот и посмотрел в красное лицо проводника. — Приобрести новый можно там, — мужчина кивнул в сторону касс. — А если я вам… — М? — густые брови удивлённо изогнулись. — …заплачу? — Сергей дрожащей рукой достал из кармана несколько купюр и протянул их проводнику. Тот несколько мгновений смотрел на деньги, потом крякнул и забрал их. Спрятав в карман брюк, кивнул: — Спасибо. — И вам, — улыбнулся Безруков и взял чемодан. — Мне в этот вагон? — Без билета нельзя, — непроницаемо ответил проводник. — Но как же? Я же… — ошарашенно пролепетал Сергей. — Дурак, что ли? — ухмыльнулся мужчина и возвысился над поэтом грозной тучей. — Или мне милиционера позвать, а? — Не надо милицию, — пробормотал Безруков. Отвернувшись, он побрёл прочь, мрачно глядя под ноги. «Вот уж правда. А не дурак ли я?» — с тоской подумал поэт. Присев на лавочку возле касс, он поставил чемодан рядом и пригорюнился, подперев голову рукой. Он ощущал, что начинает замерзать, да и есть захотелось. — Серёга? Какие люди! — раздался звонкий голос. Безруков поднял голову и его губы тут же растянулись в улыбке. Аркадий Зотов, знаменитый московский художник и приятель Сергея, стоял буквально в двух метрах от него. Одетый «с иголочки», в чёрном вельветовом пальто и папахе (он всегда любил модничать). — Ба! — отозвался Сергей. Встав, он раскинул руки и тут же оказался в объятиях куда более высокого художника.  — Ты как здесь? Уезжаешь куда-то? — похлопав Безрукова по плечам и даже слегка встряхнув его, как игрушку, Зотов взглянул на припорошенный снегом чемодан. — Д-да, уезжаю… Хочу в Ленинград… Еду за вдохновением для нового цикла стихов, — сбивчиво произнёс поэт и его сразу же посетила роскошная мысль: — Дело в том, что я паспорт забыл. Не мог бы ты купить мне билет?.. Аркадий вопросительно посмотрел на окошко касс, у которого уже выстроилась небольшая очередь. — А Олег не с тобой? — Нет, у него много работы, — тут же соврал Сергей и постарался улыбнуться как можно открытее. — Хорошо, куплю, — помедлив, ответил художник. — Жди меня здесь, хорошо? — Конечно! — Серёжа так обрадовался, что был готов скакать по перрону. В приятном предвкушении он потирал руки, глядя на стоящего в очереди Аркадия. Пальцы были красными и ледяными. Безруков, как обычно, забыл перчатки… Зотов поговорил с кассиршей не более тридцати секунд и вернулся к поэту с пустыми руками. — На ближайший билеты закончились. Сейчас она ушла на перерыв, поедешь вечерним, договорились? А до вечера посидишь у меня, — и, не дожидаясь ответа, Зотов сжал локоть Серёжи, во вторую руку взял его чемодан, и повёл приятеля на выход с вокзала. За ними плёлся невзрачный мужичок, таща личные вещи художника. Он сел за руль автомобиля и повёз мужчин на Пречистенку. Квартира встретила Сергея и Аркадия запахом еды. Безруков, ощущая смятение, вдруг подумал, что всё сложилось не так уж и плохо. Поест, согреется, а вечером уедет… Серёжу усадили за большой дубовый стол, налили ему полную тарелку борща и предложили бутерброды с салом. Домработница Анна была очень любезна, Безрукову даже стало немного неловко. Вскоре, забыв обо всём, он уминал еду за обе щёки, а Аркадий, сказав, что ему нужно разобрать вещи, покинул столовую, не притронувшись к обеду. Сергей доедал добавку красного, со сметанкой и зеленью, борща, когда дверь отворилась и на пороге возник Меньшиков. Безруков замер с ложкой, поднятой в воздухе, и поперхнулся. Суп попал в нос, заставляя поэта бросить ложку и схватиться за салфетки. Олег прожигал Серёжу недобрым, полным скрытой ярости, взглядом. Он был облачён в чёрное расстёгнутое пальто, под ним виднелся идеальный костюм, в котором он утром ушёл на работу. В чёрных волосах засели белоснежные снежинки, пара прядей спадала на лоб, а сзади волосы слегка вились. — Ты как… здесь? — с трудом спросил Безруков, прокашлявшись. Его лицо было красным, как у варёного рака. — Это я у тебя хотел спросить, — холодный голос пробирал до костей, будто ступил зимой босиком на студёный подъездный пол. — Аркаша? Аркаша меня выдал… — пробормотал Сергей, ощущая нарастающее отчаяние. Сминая салфетки в пальцах, он тупо смотрел в стол, не понимая, как мог так глупо попасться. — Живо встал. Мы едем домой, — отрезал Меньшиков. Безруков перевёл на него блестящий взгляд. — Я кому сказал?! Сергей медленно встал и поплёлся на выход, низко опустив голову. Олег не посторонился, заставляя поэта буквально протиснуться в коридор. У большого орехового гардероба стоял Зотов и нервно теребил манжеты рубашки. Ссориться с Меньшиковым, который имел связи в правительстве, ему совершенно не хотелось. Особенно сейчас, в период разгорающихся репрессий… — Предатель, — прошипел Сергей, нахлобучивая шапку на голову и облачаясь в пальто. — Мне не нужны проблемы, — пробормотал Аркадий и отвернулся. — Спасибо. Буду должен, — спокойно произнёс Олег, подходя к художнику и протягивая ему руку. Меньшиков шёл следом за Сергеем и тот буквально чувствовал, как тёмные, словно кавказские летние ночи, глаза, пепелят страшным взглядом его макушку прямо сквозь мех. Во дворе было тихо, снег продолжал размеренно падать на землю. У подъезда стоял чёрный автомобиль, за рулём которого сидел хмурый мужик. На таких машинах нынче забирали и увозили туда, откуда нет возврата. Безруков в нерешительности замер. Олег обошёл его, открыл дверцу и указал на заднее пассажирское сидение: — Живее. Сергей, еле передвигая ногами, подошёл к машине и сел. Ехали в гробовой тишине. Безруков понуро смотрел в окно и проклинал свою судьбу вместе с Зотовым. Стоило им оказаться в квартире, как в коридор выбежала Софья и суетливо забрала чемодан поэта. — Разложи вещи по шкафам, будь добра, — сказал Олег. Та кивнула и скрылась в спальне поэта. Сергей, стараясь не смотреть на Меньшикова, прошёл в гостиную и потрясённо замер. На диване, нервно куря сигарету, сидел его дядя. Безруков резко развернулся и хотел выбежать, но суровый басистый голос Ивана Дмитриевича заставил его остановиться: — Сергей! Безруков обречённо обернулся. Меньшиков небрежно припал плечом к дверному косяку и исподлобья посмотрел на муженька. — Нам нужно серьёзно поговорить! — голос Ларина дрожал от негодования. — Я вас оставлю, — тихо сказал Олег и закрыл дверь. — Ты что творишь, мелкая твоя душонка?! — вдруг заорал дядя, бросая сигарету в пепельницу и вскакивая. Сергей весь съёжился, затравленно глядя на Ларина. — Ты хоть понимаешь, дурак ты эдакий, из какой он семьи?! — указав подбородком на дверь, выпалил мужчина. — Ты хоть понимаешь, что если бы тебе удалось сбежать, я бы пошёл по этапу? И это такая благодарность мне за то, что я тебя воспитал?! — Не в этом дело… — промямлил Серёжа. — Я просто не могу с ним… жить… — Я это уже слышал! Ты сопляк или мужчина? — сжимая руки в кулаки, Ларин двинулся на племянника. — Сопляк иль мужик?! — Мужик, — ответил Безруков, пятясь к двери. — Тогда какого чёрта тебя надо ловить, как барышню какую-то?! Смирись, мы повязаны на этом браке! Вбей это себе в башку! — Иван Дмитриевич схватил Сергея за грудки и хорошенько встряхнул. — Ещё одна такая выходка, и я лишу тебя наследства… В лагерях или подвалах НКВД, нам оно с тобой не понадобится! Серёжа шмыгнул носом. И горько было, и обидно. — Неблагодарный сопляк! Не знаю, зачем ты понадобился такому человеку. Я бы тебя на порог не пустил! — гневно прошептал дядя и кивнул на дверь, а после отшвырнул поэта в сторону. Тот отлетел к окну и схватился за шторину. Одышка душила Ларина, когда он покидал гостиную. Послышались приглушённые голоса, а затем хлопнула входная дверь. В комнате, размеренно отмеряя шаги, возник Меньшиков. Его холодный, даже презрительный взгляд, не предвещал ничего хорошего. — Идём со мной, — сухо бросил он. Серёжа вытер нос рукавом и поплёлся за брюнетом. Гадкие слова дяди терзали душу. Как такое забыть? Безруков был так расстроен, что даже не обратил внимания, что Олег привёл его в свою спальню. Ожил он только тогда, когда в замке повернулся ключ. Сергей вопросительно посмотрел на Меньшикова. Сердце забилось быстрее, во рту мгновенно пересохло. Не церемонясь, Олег подошёл к Безрукову и стал не снимать, а сдирать с него одежду. Серёжа так боялся этого момента и так растерялся, что даже не сопротивлялся. Когда поэт остался обнажённым, Меньшиков толкнул его на кровать.  — Ну не надо! — выкрикнул Безруков, привстав на локтях. — Пожалуйста… — Надо, — быстро раздеваясь, ответил Олег. Тот схватил подушку и прикрыл причинное место, задыхаясь от ужаса. Руки тряслись, сердце было готово разорвать грудную клетку. Он во все глаза смотрел на Меньшикова, а, увидев его полутвёрдый член, мгновенно покрылся испариной. Было жутко от одной мысли, что это будет в нём. Олег подошёл к кровати и буквально отодрал подушку от мужа. — Не надо! Я не хочу! — взмолился Серёжа, понимая, что выглядит жалко. Но сейчас ему было плевать, он был готов разрыдаться. — Мне всё равно, — отчеканил Меньшиков. Жадный взгляд заскользил по крепкому телу Безрукова. Кровь с молоком, не иначе. Член сам собой встал колом только от одного вида. Меньшиков невольно облизал губы и грубо, причиняя боль, чтобы Сергей не противился, перевернул его на живот. Положив руку на голову поэта, он с силой вдавил его лицо в кровать, а второй рукой взял с тумбочки смазку и, тяжело дыша, выдавил её на пальцы. Ягодицы Серёжи были крепко сжаты, и Меньшикову пришлось убрать руку с головы мужа, чтобы с силой шлёпнуть его по заднице. — Выбирай сам: или я вставлю в тебя «на сухую», или подготовлю, чтобы не было так больно. Если выбираешь второе, прогнись в пояснице, — злобно прошептал он. Безруков, беззвучно зарыдав в бархатную накидку, оттопырил зад, ощущая себя проигравшим в этой войне. Меньшиков развёл в стороны его ягодицы и с благоговением провёл влажными пальцами по девственно сжатому анусу. С трудом сдерживая желание засадить ему прямо сейчас, он принялся растягивать отверстие, но делал это достаточно жёстко, заставляя Сергея вздрагивать. Когда с этим было покончено, Олег сжал свой текущий член у основания и начал вводить его в плохо растянутый анус. Безруков перестал скулить и широко распахнул глаза. Ему казалось, что его просто разрывает изнутри. Было больно. Меньшиков, плевав на то, что для Сергея это впервые, ввёл член целиком, и стал быстро двигать бёдрами, вколачиваясь в узкую дырку поэта. Тот жмурился, вскрикивал, умолял оставить его, но брюнет не слушал. Через какое-то время Безруков утих, поскольку член ритмично массировал простату, начиная приносить удовольствие. Комнату заполняли лишь пошлые звуки шлепков. Меньшиков сам не понимал, как ему удаётся держаться, ведь желание обкончаться было слишком велико. Тараня дырку членом, он кусал нижнюю губу, откидывал голову назад и откровенно балдел, крепко сжимая бёдра любовника. В какой-то момент он посмотрел вниз и увидел небольшие следы красной жидкости на своём органе. Это стало последней каплей. Вколачиваясь в Серёжу так, что тот содрогался на каждый толчок, Олег начал кончать, заполняя спермой дырку Безрукова. Словив оргазм, он нехотя отстранился. Задыхаясь, мужчина завалился на спину и потёр переносицу. Ярость ушла вместе с развязкой. И вдруг раздался всхлип. Сердце брюнета болезненно сжалось. — Ты чудовище, — прохрипел плачущий Сергей. — Ненавижу… Меньшиков резко встал с кровати, второпях натянул брюки, подобрал рубашку с жилетом и вышел из комнаты. Пройдя в ванную, он запер дверь, включил воду и, стараясь сохранить спокойное выражение лица, начал одеваться, вот только дрожащие пальцы никак не могли застегнуть пуговицы. Ему было плохо. Он ведь любил Сергея. Любил с первого раза, когда только увидел его на сцене, так артистично читающего стихи. В нём была сама молодость, в нём было цветение, душевность, а эта широкая открытая улыбка? «Ты всё сделал правильно. Он заслужил», — бормотал внутренний голос. Но почему тогда так гадко и тяжело? Олег ведь никогда не был насильником. «Ненавижу… Ты чудовище», — звучал в голове сдавленный голос Сергея. И этот всхлип. «Серёженька, прости меня», — в отчаянии подумал мужчина. Он умывался ледяной водой так, словно хотел содрать с себя кожу. Когда щёки стали гореть, Олег упёрся руками в раковину и посмотрел на своё отражение. Волосы взлохмачены, глаза блестят… — Я не плохой человек, Серёжа… — прошептал он.